Текст книги "Гордое сердце"

– Ты прав, Сэм. Я, к примеру, недолюбливаю Маккензи, но, уж коли он провел рекогносцировку, точно знаешь, чего опасаться. А сейчас? Сплошные неудачи. На прошлой неделе угодил в засаду отряд Картера. Будь Маккензи здесь – этого бы не произошло.

– А что думает предпринять генерал?

– Поди знай! Горные перевалы под снегом. В горы не сунешься.

– Жаль генерала. Весь извелся. Так ждал дочь!

– Я тоже. Думал, наконец-то появится в форте настоящая леди. Она, заметь, вдова. Да любой холостой офицер должен был бы отправиться на поиски этого малахольного Маккензи, лишь бы освободить генеральскую дочку.

– Смотри, не дошло бы до генерала, как ты аттестуешь его разведчика. Намылит тебе шею, ручаюсь!

– Не думаю. Вейкфилд наверняка обозлился. Так что былой дружбе конец.

– Вряд ли. Сержант Террелл принялся было копать под Маккензи, да, похоже, получил от ворот поворот.

– Интересно, куда он теперь намылится? Небось чуть не лопнул от злости. Впрочем, отставка почетнее, чем трибунал. А генералу под горячую руку лучше вообще не попадаться. Хорошо, что меня не включили в группу Морриса. Не найти генеральских родственников! Это прямо как сражение проиграть.

– Пикерингу, надо думать, светит отставка.

– Точно. А ведь тоже пострадал из-за этой Эллен. Как по-твоему, женится Даунс на ней или нет?

– Женится! Трахнет и побежит под венец. Спорим?

Раздался взрыв смеха.

Филипп готов был сквозь землю провалиться. Он что, скаковая лошадь? А кто же еще, если на него делают ставки… Лейтенант закрыл лицо руками и застонал. Оказывается, все знают Эллен как облупленную! Все, кроме него. Какой стыд… Связался с такой непорядочной девицей. Может, все-таки удастся вернуть уважение товарищей?

Вечером Эллен, как всегда, подкараулила его и увела на задний двор. Бросив на Филиппа зазывный взгляд, тут же скромно опустила глазки. Молодой офицер в душе бушевал. Оскорбленная добродетель… Хватит! Эллен хотела взять его за руку, но Филипп отпрянул.

– Что случилось, милый? Сегодня ты будто чужой.

– Не будто, а так оно и есть. Она придвинулась ближе.

– Когда же наша свадьба? Даунс отшатнулся.

– Вот так, с бухты-барахты?

– Ты же обещал любить меня вечно…

– Как и другие? – Он едва сдерживался.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду. – Эллен все прекрасно поняла, но цеплялась за соломинку. – Наслушался пустой болтовни, милый! Вообразил невесть что, а все потому, что меня изнасиловали.

Филипп молчал.

Эллен настолько вошла в эту роль, что стала думать, будто все именно так и произошло. Она всхлипнула.

– Филипп, надо мной жестоко надругались, – прошептала она, глотая слезы.

– В самом деле? А я слышал, все было иначе.

– Ложь, бессовестная ложь! До того, как это случилось, я была невинной девушкой. Клянусь! Ты что, не веришь? – Эллен теряла власть над собой. – Ты обещал жениться на мне! – Глаза ее гневно сверкнули.

– Ничего я не обещал. Так, пустословил, но теперь вижу, это невозможно.

– А я вижу, что очень даже возможно! Эллен прибегла к испытанному средству.

Она расстегнула его рубашку, затормошила ширинку брюк. Не в силах пальцем пошевелить, Филипп смотрел на нее во все глаза.

– Если не женишься на мне, расскажу всем, что ты изнасиловал меня. Вот увидишь! Сломаю тебе карьеру, насидишься в тюрьме. Ну что, не подхожу тебе, да? – Эллен злобно фыркнула.

Филипп молчал. И тогда она уже спокойнее сказала:

– Но если сдержишь обещание…

– Когда рак свистнет, – отрубил лейтенант.

Эллен закричала так, что у него уши заложило. А когда появился патруль, заявила, что лейтенант Даунс пытался ее изнасиловать. Солдаты пялились на нее, а капитан отправил Филиппа под домашний арест. По дороге лейтенант попросил немедленно сообщить генералу Вейкфилду, что обладает важной информацией.

На следующее утро Эллен привели к генералу. Боб Моррис и армейский писарь уже были там. Генерал предложил ей сесть, сам опустился в широкое старинное кресло напротив.

– Весьма сожалею, мисс Питерс, что у вас столько неприятностей из-за моих подчиненных, – вкрадчиво начал Аира Вейкфилд.

Эллен, мрачно насупившись, глянула на него. Верит он ей или нет?

– Две попытки изнасилования! – вздохнул генерал. – Держитесь подальше от моих ребят, мой вам совет. Так две или одна?

– Я полагала, лейтенант Даунс – джентльмен. Я жестоко ошиблась в нем!

– Да я и сам порядком удивлен. У Даунса блестящий послужной список. Это происшествие испортит ему карьеру. Судя по всему, дело кончится тюрьмой. – Генерал помолчал. – Вы именно этого хотите? – Он кинул на нее внимательный взгляд.

– Да, – заявила Эллен. – Даунс набросился на меня. Пусть ответит по закону.

– В самом деле? А он, конечно, отрицает это.

Эллен покраснела.

– Понятное дело. Как же иначе?

– Маккензи тоже отрицал свою вину? – Генералу хотелось получше понять эту девицу.

Щеки Эллен запылали.

– Нет! – торжествующе воскликнула она. – Никогда не отрицал!

Вейкфилд взглянул ей в глаза.

– Где уж ему оправдываться, верно? Ведь вы с Терреллом решили заставить его умолкнуть навеки.

– Он убил моего отца.

– Может, оборонялся от него?

– Да… нет… отец пытался защитить меня.

– Защитить от чего?

– Этот недоносок изнасиловал меня…

– Изнасиловал или пытался сделать это?

– Изнасиловал.

– И Филипп Даунс тоже? – Голос генерала стал еще вкрадчивее.

Боб Моррис понял: шеф переходит в наступление.

Вейкфилд встал, взял бумаги со стола.

– Здесь несколько заявлений. Вот, пожалуйста! От лейтенантов Кэнфилда, Хардинга, Дайви, сержанта Эдвардса, капрала Брауна. Вы знаете этих людей?

Эллен смертельно побледнела. Она пыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Каждый из них, – продолжал Вейкфилд, – заявляет под присягой, что состоял с вами в связи. Вам известно, что за лжесвидетельство полагается срок? Вот так, мисс Питерс. Ни больше ни меньше.

– Я не сделала ничего плохого.

– Ой ли? Вы солгали, и это стоило жизни вашему отцу. Собственно, по вашей вине пропали мои родные. Сейчас вы пытаетесь погубить карьеру еще одного офицера. Опасная вы штучка, мисс Питерс! По вас плачет тюрьма, вот что я вам скажу.

Эллен Питерс сразу сникла.

– Умоляю, только не в тюрьму, – прошептала она.

– Тогда расскажите мне все. Предупреждаю, мисс Питерс, не лгите. Возможно, я смогу что-нибудь для вас сделать. Итак, что произошло в гарнизоне Чако?

– Маккензи собирался изнасиловать меня. Я не вру! – Эллен разрыдалась.

– Как вы оказались в бане? – спросил генерал.

– Принесла чистые полотенца.

– Увидели, что там кто-то есть, и все равно остались?

– Я не думала, что там кто-то окажется перед самым ужином!

– А где был Маккензи?

Эллен наклонила голову. Все! Вейкфилд загнал ее в тупик. Она попалась. На черта приплела Даунса?

– Значит, Маккензи и пальцем не тронул вас. Хотя вам показалось, что тронул. И тут входит ваш отец. Он первым кинулся на Маккензи? Правду, говорите только правду. Иначе – тюрьма.

– Будьте вы все прокляты!

– Прекрасно. Стало быть, Маккензи защищался. – Вейкфилд откинулся на спинку кресла.

– Интересно! – взвизгнула Эллен. – Тогда скажите, имеет ли грязный индеец право убивать белого человека?

– А в чем он перед вами провинился, мисс Питерс? Отверг вас, как и Даунс? – Вейкфилд вздохнул. – Подпишите протокол. Сержант Ивенс, капитан Моррис и я заверим его. Вы немедленно покинете форт Дефайенс! И упаси вас Бог когда-нибудь приблизиться к армейскому гарнизону. Обещаю, вы ответите за все зло, причиненное вами!

Он встал и вышел. Моррис последовал за ним.

– Вы были правы, генерал.

– Единственное, что меня радует сейчас. Значит, Маккензи виновен в краже лошади и похищении людей.

– А записка вашей дочери? Маккензи не похищал их. А вы, генерал, здорово прижали хвост этой вертихвостке.

– Не хочу, чтобы на Маккензи навешивали лишнее. Но за то, что совершил, будет держать ответ!

– Я думал, вы хотите, чтобы он снова работал у вас.

– Три месяца, Боб, три долгих месяца… И ни одной весточки! Не ожидал такого от Маккензи. Все надеялся: отыщет способ доставить их в форт! – Генерал сжал кулаки. – Ведь там, в горах, – дочь, внук! Если бы вы знали, Боб, как он мне нужен! Позарез…

Глава семнадцатая

Эйприл стояла на пороге хижины и с тревогой посматривала на небо. Свинцово-желтые тучи обещали буран. Так уже было однажды.

Маккензи надел полушубок, взял кольт и ружье.

– Пойду за мясом. Никуда не выходите, слышите, никуда! Волка я беру с собой. Похоже, надвигается ураган. Сидите дома, носа не высовывайте.

– Ладно, – буркнула Эйприл. – Обещаю.

Маккензи скрылся за деревьями, следом бежал волк.

Эйприл вернулась в хижину, подсела к Дэйви. Сынишка заучивал наизусть стихи Бернса. Ну как же! Делает все, как Маккензи.

Время от времени она выглядывала наружу. Не идет ли Маккензи? Надо бы очаг затопить. Не сходить ли к поленнице, а то куча дров уменьшилась? Всего-то каких-нибудь сто метров.

Накинув охотничью куртку Маккензи, Эйприл велела сыну никуда не выходить. Для пущей надежности заложила дверь снаружи на щеколду. Сунув руки в карманы, побрела по глубокому снегу за дровами в сторону леса. От мороза слезились глаза. Набрав охапку, повернулась, чтобы идти назад, и остановилась в раздумье. В какую сторону идти? Не успела оглянуться, а следы уже замело. Кажется, она шла все время прямо, никуда не сворачивая. Потом обошла поленницу кругом, выбирая поленья посуше. Куда же теперь? Левее? Эйприл, соберись с мыслями, не стой на месте! – приказала она себе.

Снег валил хлопьями, покрывал голову и плечи. Она медленно двинулась вперед и тут же провалилась в сугроб. Попыталась выбраться и очутилась по пояс в снегу. С трудом вылезла, а потом вдруг споткнулась, выронила дрова и упала на них плашмя. От удара головой о полено она потеряла сознание.

Буран начался гораздо быстрее, чем предполагал Маккензи. Зверье загодя попряталось, поэтому ему удалось подстрелить всего пару зайцев. Он уже возвращался домой, когда разразилась снежная буря. Ветер валил с ног, снег слепил глаза, а если бы не волк, можно было с легкостью сбиться с пути. Зверь размашисто трусил по насту, Маккензи шел за ним следом и думал об Эйприл и Дэйви. Сейчас придет домой, согреется. В хижине тепло. Наверняка очаг пылает. Его ждут. Дэйви кинется к нему со всех ног, а Эйприл глянет синими глазами… Господи, ничего ему больше не надо.

– Ну, волк, давай поспешим! – крикнул Маккензи.

Удивительно, но зверь его понял и припустил с удвоенной прытью. Маккензи едва за ним поспевал, хотя мысли об Эйприл тоже подгоняли. Она, похоже, не сердится, а ведь сильно гневалась на него на следующее утро после того памятного разговора.

Погруженный в раздумья, Маккензи чуть было не налетел на волка, когда тот неожиданно встал как вкопанный. Вот ведь какая пурга! Хижину по самые окна занесло снегом. Собственное жилище не разглядишь.

Маккензи подошел к дому. Потянул дверь на себя – не открылась. Он нащупал щеколду. В чем дело? Что случилось? Кто их запер?

Распахнув дверь, Маккензи переступил порог.

Бледный, испуганный Дэйви смотрел на него не мигая.

– Мама… – прошептал мальчик.

– Где она?

– Пошла за дровами.

– Проклятие! Так и знал… Давно, Дэйви? Ребенок пожал плечами. Подойдя ближе, Маккензи заметил следы слез. Давно, если Дэйви, не выдержав, начал плакать.

Это его, Маккензи, вина! Эйприл не осознает до конца, насколько коварны горы.

Маккензи наклонился, положил руки на плечи Дэйви.

– Не волнуйся и не плачь. Мы с волком найдем ее. За порог – ни-ни! Договорились?

Дэйви энергично кивнул, хотя глаза уже снова наполнились слезами. Маккензи взял кофту Эйприл и вышел.

– Ищи, ищи! – наклонился он к волку. Тот обнюхал кофту и медленно двинулся в сторону поленницы. Увязая в снегу, за ним шел Маккензи. Минут через десять они миновали поленницу. Волк шел, поводя носом. Наконец остановился и тихонько заскулил.

Маккензи быстро разгреб сугроб. Эйприл была без сознания. Укутав ее в свой полушубок, он поднял ее на руки.

– Назад! – приказал он волку.

В хижине он положил Эйприл на кровать, прислушался. Дышит ли? Дышит, но, похоже, переохладилась.

– Мама… поправится? – спросил Дэйви.

– Да, но мы должны согреть ее как можно скорее.

Маккензи снял с нее обледеневшую одежду, закутал в одеяло, взял на руки, сел с ней возле огня. Дэйви растирал руки матери, дышал на них, грел в своих ручонках.

Маккензи провел ладонью по ее волосам и мгновенно нащупал огромную шишку. Господи, час от часу не легче! Следы засохшей крови. Женщину била дрожь, тело сводила судорога.

– Борись, Эйприл, борись! – Он прижался щекой к ее мокрой голове.

Судорожное сокращение мышц не прекращалось. Тогда Маккензи перенес ее на кровать. Велел Дэйви лечь рядом. Мальчик прильнул к матери, а Маккензи лег с другой стороны. Обняв Эйприл, он согревал ее своим телом. Скоро Дэйви уснул и засопел, а Маккензи, почти не дыша, прислушивался к ее дыханию. Эйприл по-прежнему была без сознания.

Опоздай он – и погибла бы! Макензи погладил ее по волосам, дотронулся до щеки. Дыхание ее постепенно становилось глубоким и ровным. Наконец веки дрогнули.

– Я люблю тебя, – прошептала Эйприл.

Маккензи крепко обнял ее. Только теперь, когда едва не потерял ее, он осознал, насколько она ему дорога.

Спустя три дня Эйприл окончательно пришла в себя. Но все еще была слаба – кружилась голова, слегка подташнивало.

Снегопад не прекращался. Хижину завалило по самую крышу. На четвертые сутки Эйприл смогла оторвать голову от подушки.

– Ну вот, наконец-то! Ну-ка отведайте моей стряпни, – сказал Маккензи, подавая миску с супом.

В жизни она не ела ничего вкуснее этой похлебки из зайчатины. А Маккензи словно подменили. Он не старался больше скрывать свои чувства. Нежно заботился о ней. Улыбаясь, смотрел, как она ест.

– Интересно, вы будете когда-нибудь меня слушаться?

– Никак не ожидала, что это настолько опасно. Так хотелось помочь вам!

– Будь я вашим отцом, уж точно устроил бы вам выволочку!

– Не знаю, как вас и благодарить.

– Я тут ни при чем! – улыбнулся Маккензи. – Это волк вас отыскал.

– Спасибо волку, но и вам тоже. Вы так заботились обо мне, пока я приходила в себя.

– А вы обо мне… – сказал он тихо. Помолчав, добавил: – Простите меня, Эйприл. За все. Я вам принес немало огорчений.

Она взяла его за руку.

– Маккензи, мы оказались здесь по доброй воле. Дэйви стал нормальным, живым мальчиком. Я так рада! И это благодаря вам. Кто мог знать, что все так обернется?

– А что, если нам уехать в Мексику? – спросил он дрогнувшим голосом. – Там никто не отыщет нас. – Он помолчал, вздохнул. – Нет, это невозможно.

– Но вы, на мой взгляд, способны творить чудеса, совершать невозможное. А вдруг получится?

– А ваш отец?

– Я напишу ему обо всем. Он поймет меня. Отец беззаветно любил мою мать. Он пережил в своей жизни чистое, глубокое чувство. Я всю жизнь мечтала, что у меня будет все так, как у моих родителей. И потом – отец без вас мне не в радость.

Надежда боролась в Маккензи со страхом, любовь – с чувством долга.

– А если у нас родится ребенок? Он будет… – Маккензи запнулся, – изгоем. Другого слова не подберу.

– Люди достойные примут его. Мой отец ценит, уважает вас. Хороших людей гораздо больше, чем вы думаете. Вспомните вашего друга, майора. А такие, как Пикеринг и Террелл… Да неужели их мнение что-то значит для вас?

– Нет, конечно!

– Так в чем же дело? – торжествующе воскликнула Эйприл.

– Не забывайте: меня ищут. За приличное вознаграждение тысячи людей ринутся в погоню. Постоянная опасность… а вы так беззащитны. Если бы не снегопад… то…

– Знаете что? – прервала она его. – Спойте песенку о принце. Ну, вы пели ее когда-то Дэйви.

– А-а-а, принц Стюарт Карл-Эдвард, – протянул он. – Боролся за английский престол, но терпел неудачу за неудачей.

Помолчав, он начал петь. Сначала тихо, потом все громче и громче. Эйприл и Дэйви замерли, вслушиваясь в мелодию старинной шотландской песни о молодом красивом принце, гонимом и преследуемом. Корабль увозит его под покровом ночи во Францию, а он смотрит в туманную даль и думает, суждено ли ему вернуться… Ассоциация оказалась слишком прозрачной. Маккензи неожиданно улыбнулся и запел веселую песенку о Белочке, Куропатке и Опоссуме.

Эйприл с Дэйви расхохотались – потешный трусишка Опоссум! Такой храбрец, а когда слышит лай охотничьих собак, забивается в нору и сутками сидит там голодный. Друзья помогают: Куропатка таскает из-под носа фермера кукурузу, а Белочка-свиристелка в это время отвлекает на себя его внимание.

– Еще, еще! – просил Дэйви.

– Про Лягушонка и Мышку?

– Да, да…

Маккензи так смешно изображал зверушек, что Дэйви визжал от восторга, а под конец захлопал в ладоши.

– Маккензи, скажите, где вы всему этому научились? – спросила Эйприл.

– В армии. Там полно хороших музыкантов.

– Подумать только! У вас просто талант.

– Маккензи, спой еще что-нибудь! – Дэйви был на седьмом небе от счастья.

В доме – мир, покой и согласие. Что может быть лучше?

Время шло. Приближалось Рождество. Маккензи ни разу не отмечал этот праздник. Для него день Рождества ничем не отличался от других дней в году. Иногда он наблюдал со стороны за веселой предпраздничной суетой в гарнизонах, к которым был приписан. Для разведчика наступала относительно спокойная неделя. Он уезжал в горы, где отдыхал душой. Его никогда не приглашали принять участие в праздничных хлопотах, но даже если бы и пригласили – отказался бы, потому что более всего ценил одиночество. Кроме того, считал, что религия – сплошное ханжество. Разве можно убивать, унижать людей, если Сын человеческий призывал к человеколюбию?

Но если Маккензи всегда относился к Рождеству со спокойным равнодушием, то Эйприл, напротив, с детства любила это время, наполненное любовью и волшебством. И теперь ей хотелось доставить радость своим мужчинам.

Какое же сегодня число? Не определишь, к сожалению. Но какая, собственно, разница! Праздники можно устраивать каждый день. Дарить друг другу радость и любовь – долг каждого христианина. Хорошо, она сама выберет день праздника! Эйприл громко объявила, что до Рождества осталось десять дней.

Что бы такое придумать? – гадал Маккензи. Он принес из леса пушистую елочку и схваченные морозом ягоды. Эйприл нанизала их на нитку, сделала бусы.

Подготовка к празднику закипела. Эйприл и Дэйви мастерили игрушки, готовили сюрпризы. Смеясь, прятали, стоило ему подойти. Маккензи тоже охватил азарт. Украдкой он вырезал из можжевелового корня фигурку мальчика для Эйприл, а для Дэйви – волка.

– Мамочка, что мне подарить Маккензи? – загорелся Дэйви.

Эйприл задумалась.

– Знаешь что, смастери шарф. Вот возьми кусочки моей шерстяной юбки, шить я тебя научу.

Она показала сыну, как подрубают ткань, терпеливо учила, как делать стежки. Стежки получались неровные, зато ребенок все делал сам. Тайком трудился над подарком для своей любимой мамочки – разукрашивал широкую ленту для волос.

В Рождество утро выдалось солнечное и ясное. Маккензи встал пораньше, достал из тайника свои подарки и спрятал под елкой. Подбросив поленьев в огонь, сел у очага, поглядывая на спящих мать с сыном. На душе было спокойно и радостно. Что бы ни случилось, думал он, они навсегда вместе.

Эйприл проснулась, глянула на Маккензи и, одарив его лучезарной улыбкой, сказала:

– Доброе утро! Счастливого Рождества!

– А два ленивца все еще нежатся в постели, – пробурчал тот шутливым тоном. – Вот и наступил ваш любимый праздник!

Он подошел, взъерошил Дэйви волосы. Мальчик улыбнулся сквозь сон и вдруг широко распахнул глаза, вспомнив, какой сегодня день.

Эйприл поднялась, надела старую рубашку, брюки. Подпоясалась веревкой. Другой одежды не было.

И тут раздался радостный вопль Дэйви. Он нашел деревянные фигурки под елкой. И сразу схватил волка.

– Другая фигурка для вас, Эйприл.

– Спасибо, Маккензи. Господи, да это же вылитый Дэйви!

– Старался, как мог…

– Это самый прекрасный подарок из всех, что я получала за свою жизнь.

Эйприл обняла Маккензи, спрятав лицо на груди, чтобы он не увидел слез радости. Маккензи привлек ее к себе, ласково провел ладонью по волосам.

– Ну-ну, Эйприл! Вы всегда так грустите на Рождество?

– Ах, Маккензи, если бы вы знали, как я счастлива, как мне хорошо с вами!

А он? Счастлив ли он? – подумал Маккензи. Если радостная мука и есть любовь, то другого счастья ему не надо.

– Милый, дорогой Маккензи, вот тебе в подарок шарф. Я сам его сделал, – сказал Дэйви. – Мамочка, а тебе – лента для волос.

– Дорогие мои мужчины, по случаю Рождества примите от меня в подарок рубашки из оленьей кожи, – произнесла Эйприл торжественным тоном. – Ну как, угодила?

– Спасибо. Большое вам спасибо, – чуть слышно вымолвил Маккензи.

Спустя минуту он стремительной походкой вышел на крыльцо. Стоял, вдыхая морозный воздух, и глотал радостные слезы.