Текст книги "Гордое сердце"

Глава одиннадцатая

Эйприл всю ночь не сомкнула глаз. Минуты казались часами, часы вечностью, а сон не шел. Она снова и снова в подробностях восстанавливала разговор между ними.

Что случилось? Почему Маккензи постоянно возводит стену отчуждения? А она-то уже решила, что ей удалось разрушить эту искусственную преграду. Ведь он был такой нежный и ласковый! Эйприл вспомнила его страстный поцелуй, и внутри все сжалось. За что он ее оттолкнул? – то и дело задавала себе Эйприл вопрос и не находила ответа. Душа болела, а сердце плакало.

Маккензи лежал на расстоянии вытянутой руки, а ей казалось, будто их разделяют мили. Она слышала, что и он не спит – ворочается, вздыхает.

Сожалеет о случившемся? Вряд ли. Она была готова предложить ему все, что у нее есть, а он отверг ее дар. Но ведь обнимал, целовал… Что это было? Вспышка страсти? Порыв?

Маккензи встал, подбросил хворосту в костер.

Эйприл зарылась лицом в одеяло. Он тихо подошел к ней. Она чувствовала, что он смотрит на нее. Вот он наклонился, провел ладонью по волосам, и сразу сердце екнуло и затрепетало, как раненая птица. Дотронувшись до ее щеки, он постоял, а потом ушел, бесшумно ступая.

Будто пичужка крылышком коснулась, подумала Эйприл. Стало пусто и одиноко. Мужественный, бесстрашный Маккензи, оказывается, опасается обнаружить свои чувства. Вот в чем дело. Но почему?

Наконец наступило утро. Небо хмурилось. Эйприл обратилась к Маккензи с каким-то вопросом. Он сухо ответил. Его серые глаза не отражали никаких эмоций.

Словно чужой! Уж не пригрезилось ли ей все, что было вчера?

Уничтожив следы их пребывания на стоянке, Маккензи оседлал и навьючил лошадей. Вскоре они тронулись в путь. Ехали шагом по извилистым горным тропам. Меняющиеся картины природы отвлекали Эйприл от печальных мыслей и приносили некоторое облегчение, но все равно она то и дело задумывалась, окидывая внутренним взором минувшие события. Сколько пережито! И кто знает, что ждет ее впереди. Неужели он не чувствует, как сильно она его любит? А может, отец прав? Как-то раз – они с Дэйвидом только еще собирались пожениться – он сказал, что женщины любят преувеличенно выражать свои чувства, слова у них отнюдь не обозначают того же, что у мужчин. Может быть, Маккензи посчитал ее слова легковесными? Хорошо, пусть расценивает все это как угодно, ну а ей, кажется, суждено ежеминутно и ежечасно доказывать ему свою преданность.

Неожиданно распогодилось. Эйприл подняла голову – и дух захватило. Ярко-синее небо, белоснежные шапки на вершинах гор наполнили ее душу восторгом. Высоко в небе парил в гордом одиночестве орел. Будто Маккензи, пришло ей на ум. Эйприл приободрилась. Величественная красота природы всегда сводит на нет грустные мысли, подумалось ей. Хорошее расположение духа в ней окрепло, когда она сообразила, что сейчас они в его родном краю.

Около полудня они спешились на берегу горного озера. Стреноженные лошади лениво пощипывали траву, а путники приступили к незатейливому обеду, который состоял из половины копченой рыбины и нескольких горстей только что собранных ягод. Все это запили студеной водой.

Пообедав, Дэйви умчался.

– Не убегай далеко! – крикнула Эйприл. – Здесь тоже водятся медведи. Помни об этом.

Маккензи сел вполоборота, не выпуская мальчугана из поля зрения.

Эйприл подошла, опустилась на траву возле него.

– Маккензи, а что, если мы здесь заночуем? Вам необходимо отдохнуть. Я вижу, как вы устали.

Маккензи сразу подобрался. Метнул на нее недовольный взгляд. В который раз Эйприл выругала себя. Ну да, конечно! Устать может кто угодно, только не он!

После паузы Маккензи бросил совершенно бесстрастным тоном:

– Нет! Лошади отдохнут, и сразу в путь.

– Можно я осмотрю рану? – спросила она с утвердительной интонацией и, не дожидаясь разрешения, осторожно приподняла самодельную рубаху из одеяла. Сняв повязку, которую соорудила еще вечером из своей нижней юбки, разорванной на полоски, с минуту смотрела на рубцы, из которых обильно сочилась сукровица. Может, не стоит накладывать мазь из тысячелистника? Пусть обожженные края раны подсохнут. Однако, разглядев синюшные пятна вокруг рубцов, Эйприл отказалась от первоначального намерения.

Когда она отдирала от раны присохшую повязку, Маккензи поморщился. Господи, какие мучения он испытывает, трясясь в седле!

– Если не хотите свалиться в лихорадке завтра, необходимо отлежаться сегодня, – отчеканила она, заканчивая перевязку.

К ее удивлению, Маккензи не возразил. Она, конечно, не могла видеть его взгляд, полный нежности. Спустя минуту он сказал ласковым голосом:

– У нас кончились съестные припасы.

– Ну и что? Я добуду что-нибудь. – Ее решительный тон вызвал у него улыбку.

– Хватит с вас, вы и так меня выходили, на ноги поставили.

– Маккензи, ну что за счеты! В конце концов, я во всем виновата. Отправилась с ребенком без кольта в чащу леса. Если бы мы бродили по опушке, ничего бы не случилось.

Маккензи поморщился.

– Между прочим, вы оказались здесь не по собственному желанию.

– Но зато теперь это мое единственное желание, – заметила Эйприл вполголоса.

Что за удивительная женщина! Великодушная, гордая, находчивая…

– Вы пока отдыхайте, а я приготовлю мазь из тысячелистника и постираю бинты, – сказала она, хотя ей не хотелось оставлять его и на минуту, в особенности сейчас, когда у него в глазах отражались теплота и мягкость. Опять, как и накануне вечером, возникло желание прижаться к нему, но, вспомнив, что он оттолкнул ее в момент наивысшего проявления чувств, она заставила себя встать.

Маккензи следил за ней глазами, в который раз поражаясь ее сноровке. Посвежело. Солнце катилось по небосклону на запад. Ночью будет холодно, подумал он, а к утру – в особенности. Того и гляди пойдет снег. Так что о длительном привале не может быть и речи. Нужно поскорее добраться до хижины. Маккензи попробовал встать и не смог. Не было сил. Что ж, Эйприл права. Если он пересилит себя, добром это не кончится – свалится в лихорадке и тем самым усложнит жизнь матери и сыну, за которых он теперь в ответе.

Маккензи закрыл глаза. Полежит, чуточку отдохнет, возможно, силы вернутся, только и успел он подумать. Сон навалился на него мгновенным забытьём, схожим с беспамятством.

Эйприл между тем подгребла к костру кучу валежника, а потом отправилась к лошадям.

Она перетрясла все седельные мешки в поисках провианта. Обнаружив пару копченых рыбин, пришла к выводу, что день-другой они продержатся. Да еще и ягод можно набрать. Но разве эта скудная еда восстановит силы Маккензи?

Эйприл уселась возле него и всмотрелась в дорогие черты. Осунулся, побледнел.

Пусть спит. Ему надо как следует отдохнуть, а ей пора приниматься за дела.

Когда Маккензи проснулся, солнце уже скрылось за горами. Его лучи, пылая на горизонте ярким заревом, легли багряными мазками на скалы каньона. В зеркале застывшей глади озера отражались темные кроны сосен. Небо постепенно становилось лиловым. А потом все вокруг стало темно-фиолетовым, и уже невозможно было сказать, где заканчиваются небеса и начинается земля. Вспомнились страницы Библии, и в который раз он задумался о человеколюбии Создателя. Живи, человек, наслаждайся совершенством мироздания, не суетись и помни: не так уж много времени отпущено тебе в этой жизни! Маккензи обвел взглядом горы, обступившие озеро со всех сторон. Вот его обетованная земля. Как давно он здесь не был! Он ощутил холодок в груди, представив на миг, что ожидало бы его, останься он пленником Пикеринга и Террелла. Виселица, в лучшем случае – тюрьма.

Звук громко треснувшей ветки в костре нарушил тишину. А затем опять стало тихо. Заря догорела. Это время суток, когда дневные твари уже умолкли, а ночные еще не напомнили о себе, Маккензи любил больше всего. Именно в эти мгновения он жил предвкушением перемен. Казалось, будто природа замирает в ожидании чего-то очень важного и значительного.

Прошелестел порыв ветра. Втянув носом воздух, Маккензи, к своему удивлению, ощутил запах дыма и аромат жареной рыбы. Он повернул голову и обомлел. Эйприл, необыкновенно красивая в отблесках пламени костра, напоминала изящную статуэтку, а выражение лица, одухотворенное и сосредоточенное, и вовсе повергло его в смятение. Настоящая красавица! Все это так, но неужели это она наловила рыбы? А кто же еще? Дэйви? Мальчуган не настолько овладел азами рыбалки, чтобы мог похвастаться таким уловом.

Маккензи сделал попытку подняться, но острая боль пронзила его насквозь. Нда… Придется здесь заночевать. Переоценил он свои силы. Но завтра они непременно тронутся в путь на заре. Так или иначе, поисковый отряд необходимо обогнать. А если Моррис с солдатами уже на подходе к долине? Вряд ли. Главное, чтобы Эймос оказался у себя дома. У него он и оставит Эйприл и Дэйви. А дальше, что дальше? Ведь они успели стать частью его жизни. Мучительно думать о расставании, но нет у него права распоряжаться их судьбой.

Услышав легкое движение, Эйприл обернулась. И сразу же лицо осветилось лучезарной улыбкой, а синие глаза глянули на него с такой нежностью, что Маккензи моментально почувствовал желание заключить ее в объятия. Закусив губу от боли, он поднялся и тут же почувствовал во рту соленый привкус крови.

– Вам бы не следовало вставать, – сказала Эйприл. – Вы не окрепли, и вам нужен полноценный отдых.

Он смотрел на ее улыбающиеся губы и думал лишь о том, чтобы желание прикоснуться к ней не отразилось у него в глазах. Он уже терял самообладание.

– Мы не можем оставаться здесь, – хрипло сказал он. Помолчав, добавил: – Нельзя расслабляться. Рано утром тронемся в путь.

При этих словах глаза Эйприл погасли. Она отвернулась и стала поправлять куски рыбы на самодельном вертеле, точно таком, какой он соорудил пару дней назад.

– Как это вам удалось поймать такую крупную рыбину? – спросил он с неподдельным удивлением.

Эйприл посмотрела на Дэйви. Тот сидел по-турецки возле костра.

– Дэйви помог. Накопал червей, – она улыбнулась, – и насаживал их на крючки.

Горделивая улыбка Эйприл тронула Маккензи до глубины души.

– Вы непредсказуемая женщина… – Он запнулся.

– Эйприл, – подсказала она.

– Эйприл, – повторил он.

А у нее сердце екнуло от радости. Потемневшими глазами она глянула на него, их взгляды встретились, и сразу же высеклась искра. И даже как бы запахло озоном. Буря чувств была неизбежна, и она случилась. Ураган страсти подхватил обоих, закружил и кинул в объятия друг друга. Он обнял ее, прижал к груди, приник губами к теплому золоту шелковистых волос. Она трепетала, и он это чувствовал, а у него так громко билось сердце, что она ощущала его удары и была на седьмом небе от счастья.

Как долго они простояли так, забыв обо всем, никто из них сказать не мог.

Потрескивал костер. Дэйви смотрел на них во все глаза. Он не понимал, что означает поза двух самых дорогих ему людей, но чувствовал, что происходит нечто важное. Он считал, что мама и Маккензи не любят друг друга и что Маккензи с ними не останется, но очень хотел, чтобы остался.

Эйприл всем сердцем желала того же. Она молча, взглядом умоляла Маккензи не покидать их, однако ответом было страдание в его глазах.

Эйприл содрогнулась при мысли о том, что им придется расстаться, и попятилась. Его руки соскользнули с ее плеч, и тогда она крепко сжала в ладонях кисть его левой руки.

– Нет, никогда… – прошептала она. – Я не отпущу вас, Маккензи.

Ему ничего другого не оставалось, как только окунуться в синеву ее глаз.

Продолжительная пауза запомнилась невысказанными чувствами, бушующими в их сердцах, и неосуществленными желаниями.

Наконец Маккензи провел ладонью правой руки по ее щеке и произнес вполголоса:

– Вы красивая… вы умная и прекрасная.

– «Прекрасна ты, возлюбленная моя… » – начала она нараспев строку из книги «Песни Песней» царя Соломона.

– Не надо, – не дал он ей договорить. Хотелось сказать, что на ее жизненном пути еще встретится мужчина, способный дать ей и Дэйви все, что требуется для счастливой жизни, – дом, положение в обществе, достаток, и она будет счастлива с тем… с другим… Но даже мысль об этом была невыносима.

Зачем, для чего он сейчас с ней? Почему не оттолкнет ее? Ведь он прекрасно знает, что ничего хорошего из их союза не получится, всем будет плохо. Всем.

Библию Маккензи знал наизусть и, когда она процитировала строку из «Песни Песней», понял: надо положить конец их отношениям. Отстранив Эйприл, он сказал, подбирая слова:

– Подумайте о Дэйви. Ему нужен отец, способный дать образование и все, что полагается, а я – отверженный.

– Он любит вас, – возразила Эйприл. – Именно вы ему нужны.

– Сейчас – да. А что я могу ему дать, когда он подрастет?

– Маккензи, вместе мы преодолеем трудности и добьемся всего. Наконец, мой отец поможет нам на первых порах. Мы справимся, вот увидите.

– Эйприл, я погибну в неволе. Никогда и никому я не позволю взять верх над собой. – Он помолчал, а потом добавил: – Даже ради вас.

Черты его лица мгновенно посуровели, но она уже знала, что это не жестокость, а проявление гордости и благородства.

– Я люблю вас, – прошептала она. Маккензи молчал. Ему нечего было сказать в ответ, хотя больше всего на свете он хотел бы признаться ей в любви. Но он не имел на это права и потому отвел глаза и уставился куда-то в пространство, скривив губы в усмешке.

Эйприл заплакала. Было стыдно, но она ничего не могла с собой поделать, слезы текли ручьем. Неожиданно она поймала на себе его взгляд. А потом, к ее удивлению, он ласково вытер ей слезы ладонью и сказал:

– Эйприл, не надо плакать. Слезы вам не к лицу. – Он ободряюще улыбнулся. – Я хочу вас запомнить иной. Никогда не забуду, с какой гордостью вы шествовали по тропинке, неся полную миску медвежатины. И как заступились за меня… перед Терреллом. Вы сильный человек, Эйприл. Всегда оставайтесь такой.

Несмотря на эти слова, а возможно, вопреки им, слезы полились еще сильнее. Эйприл отвернулась. Она знала, что умение владеть собой и скрывать свои чувства – непременный признак хороших манер, но сейчас ей было все равно. Дрожащим голосом она произнесла:

– Я своего мнения не изменю.

– А я – своего, – хрипло сказал он. – Не хочу портить жизнь вам и вашему сыну.

Эйприл закусила губу.

– Давайте ужинать, – сказала она. – Вам надо набираться сил.

По тону ее голоса он понял, что отказываться от своего решения она не намерена.

– Слушаюсь, мэм, – ответил он шутливо, стараясь ослабить напряжение, возникшее между ними.

Дэйви примостился рядом с Маккензи. Мальчик чувствовал неладное. Он видел, как плакала мама, заметил грустные глаза своего друга.

– Маккензи, скажи, ты всегда будешь с нами? Скажи, всегда? – вырвалось у него.

– Тебя ждет дедушка, мой дружок. И в школу пора. Знаешь, сколько у тебя появится друзей?

– Ну и что? Дедушку я никогда не видел. А тебя я люблю. Возьми меня и маму с собой. Маккензи, ну пожалуйста…

Маккензи растерялся. Он не знал, что сказать ребенку. Эйприл пришла на помощь:

– Ну-ка, Дэйви, поднимайся! Пошли за хворостом.

Мальчик посмотрел на мать, потом на Маккензи. Что-то было не так, но что именно, он не понимал.

– Сынок, живее!

Взявшись за руки, они ушли. Маккензи смотрел им вслед, вслушиваясь в каждый звук. Пересев ближе к костру, он старался согреться. Перед глазами стояло заплаканное лицо Эйприл.

Глава двенадцатая

Они остановились у края горной кручи. Внизу ярко зеленела долина. С отвесного кряжа с шумом падала вода в озеро, откуда вытекала речушкой, извивавшейся среди изумрудной травы.

Яркое солнце добавляло золота в осеннее разноцветье осин. Легкий ветерок ворошил листву, необыкновенно живописную в сочетании с белесой корой тонких стволов.

Зрелище, открывшееся взору Эйприл, потрясало своим великолепием.

Она взглянула на Маккензи и поняла, что и его переполняет восторг. А еще на его лице проступило какое-то горделивое выражение, словно эта красота была творением его рук. Ее вдруг осенило:

– Маккензи, не эту ли долину вы однажды упомянули в разговоре? Вы еще сказали, что там находится ваша хижина…

Она уже догадалась, что здешние места каким-то образом связаны с ним, но хотелось получить более пространное объяснение. Отчего-то все, что касалось Маккензи, представлялось ей значительным и важным.

Маккензи перевел на нее взгляд, и она без труда прочитала в его глазах ответ, прежде чем он произнес с затаенной грустью:

– Это моя собственная долина.

– Разве? А я считала, что этой территорией владеют юты… согласно договору.

– Так оно и есть, но эту долину я выиграл в родео. Состязался с вождем ютов, победил и теперь являюсь законным владельцем долины Маккензи, которую будут наследовать мои дети, внуки, правнуки.

– Как интересно! – воскликнула Эйприл. – Здесь так красиво!

Лицо Маккензи просветлело.

Собственное ранчо всегда было пределом его мечтаний. Им давно уже овладела идея разведения новой породы лошадей. Чистокровные жеребцы и дикие лошадки прерий дадут отличное потомство. Резвые, выносливые получатся метисы!

Обзаведется хозяйством и будет жить припеваючи. Мастерская, бойня… Да и маслобойка тоже не помешает. А кругом – необозримые просторы. Бродят по колено в траве табуны лошадей. Могучие жеребцы жмутся к полным огня кобылицам… Он объезжает молодняк. Весной – перегон гурта. Он подковывает коней, таврит, кастрирует жеребят…

Маккензи усмехнулся, вспомнив старинную ковбойскую присказку: «Пусть никогда не спотыкается конь, не рвется подпруга, не урчит в брюхе, не ноет сердце!»

И что теперь? Прощай мечта. Поисковый отряд сюда заглянет прежде всего.

Перегнувшись, Маккензи забрал у Эйприл Дэйви и посадил перед собой.

– Эйприл, не смотрите вниз. Будьте предельно осторожны.

Ступая шаг в шаг, они начали медленный спуск.

Эйприл невольно глянула вниз и, зажмурившись от страха, дернула за поводья.

– Все отлично, Эйприл! Вы держитесь молодцом!

Сжавшись в комок, она отпустила поводья.

Наконец лошади тихой рысцой затрусили по густой траве. Спустя несколько минут они уже были возле небольшой хижины, притаившейся у подножия горы. Неподалеку струилась горная речушка.

Жилище Маккензи заставило Эйприл восторженно ахнуть. Внутри было чисто и светло. На топчанах – покрывала с замысловатым узором, на полу – голубой тканый ковер. На полке над камельком выстроились в ряд деревянные лошадки. В углу – сундук с искусной резьбой. Стол. Два стула. Везде чувствовалась рука хозяина.

– У вас так уютно! Сами сделали? – кивнула она на фигурки лошадок.

– Сам. Еще мальчишкой…

– А ковер?

– Навахи подарили.

Маккензи достал еду, разложил на столе.

– Мы остаемся? – Эйприл задержала дыхание, надеясь услышать «да».

– Нет. Перекусим, возьмем самое необходимое – и к Эймосу. В сундуке – теплые вещи. Не теряйте времени, подберите что-нибудь для себя и Дэйви.

– Маккензи, почему такая спешка?

– Ваш отец наверняка послал отряд вдогонку. Так что вот-вот нагрянут гости. Оставим для него записку, что вы у Эймоса Смита.

– А вы? – чуть слышно спросила Эйприл.

– Укроюсь в горах. Поймите, меня одного им не найти. Но вместе с белой женщиной и ребенком… Так мы все рискуем погибнуть.

Эйприл вздохнула.

– Ешьте! – Он открыл банку с персиковым компотом.

У Эйприл комок стоял в горле. Она с трудом проглотила ароматную дольку, зато Дэйви молниеносно опустошил банку. Маккензи открыл вторую. Пришлось открыть и третью.

Он торопил их. Сам переоделся в чистую рубашку, натянул охотничью куртку отца. Теплую одежду для Эйприл и Дэйви, чистые штаны для себя сложил в седельные мешки. Кто знает, когда еще доведется приехать сюда? Увязав одеяла, приторочил к седлам.

– Держи! – протянул он Дэйви деревянную лошадку.

Тот прижал подарок к груди.

Сев за стол, Маккензи быстро набросал записку: мол, Мэннинги живы-здоровы, находятся у Эймоса Смита. Не извинялся и не оправдывался. Пусть знают: он себя преступником не считает. Хотя… дочь и внук генерала на его совести. Вейкфилд никогда не простит ему дерзкой выходки.

Эйприл выжидательно смотрела на него.

– Можно и мне черкнуть пару слов отцу? – спросила она, когда Маккензи кончил писать.

Он кивнул. Имеет полное право.

Обмакнув перо, она задумалась. Отец, конечно, места себе не находит. Еще бы! Тщательно подбирая слова, Эйприл написала:

«Папочка, мы целы и невредимы. Уехали с Маккензи по доброй воле, потому что Террелл замышлял расправу над ним. Рискуя жизнью, Маккензи спас жизнь Дэйви. Что бы ни случилось, знай – Маккензи невиновен.

Любящая тебя дочь».

– Прочтите! – сказала она. Маккензи покачал головой.

– Спасибо за доверие. Нам пора! Солнце стояло в зените.

До наступления темноты времени оставалось порядочно. Маккензи решил, что начнет заметать следы, когда останется один, а сейчас можно ехать спокойно.

Капитан Боб Моррис придержал коня и сделал знак всадникам, ехавшим за ним следом. Отряд насчитывал двадцать человек.

– Солдаты, мы у цели, – сказал он, когда всадники окружили его плотным кольцом. – До долины Маккензи осталось всего ничего. Часа три-четыре, и мы будем на месте. Надо торопиться. Подтянитесь!

Моррис понимал, что солдаты устали. В пути пятые сутки, а останавливались лишь для того, чтобы перекусить и вздремнуть пару-другую часов.

Он все рассчитал. В своей долине Маккензи непременно сделает привал. Миссис Мэннинг и ее сынишке необходим отдых. Нужно, воспользовавшись этим обстоятельством, успеть перехватить разведчика. Маккензи дьявольски ловок, размышлял капитан; окажись индеец один, ищи ветра в поле.

Адъютант генерала Вейкфилда подивился, слушая объяснения Пикеринга и Террелла. Сам он мало что мог рассказать о Маккензи, потому что разведчик всегда и со всеми держался отчужденно. Весь его вид говорил: поступайте, как хотите, а я свое дело знаю, и все тут. Получил приказ – выполнил, а что там начальство планирует, его не интересует. Конечно, подобная заносчивость всегда усложняет отношения, но если генерал, которого он, его адъютант, уважает, смотрит на это сквозь пальцы, то ради Бога. Вейкфилд, конечно, высоко ценит своего разведчика, восхищается им. Все это знают. Между прочим, не без основания. Маккензи – преданный служака, его инстинкт охотника и опыт разведчика не раз спасали жизнь генералу Вейкфилду, а разведывательные данные, которые он доставляет в штаб генерала, всегда предельно точны.

О Пикеринге Моррис, как и генерал, был невысокого мнения. Он пришел в ярость, когда увидел сожженные дотла поселения, разграбленные ранчо. Идиот этот Пикеринг! Почему не прислушался к совету Маккензи? Виновен в гибели стольких людей! Из-за него Моррис теперь и сам смертельно рискует. Отправляя беженцев в форт, пришлось снарядить охрану из своего и так небольшого отряда.

На службу к генералу Боб Моррис поступил два года назад. Как-то он увидел фотографию Эйприл, и дочь генерала ему понравилась. Вейкфилд обмолвился, что муж у нее погиб на войне, и Моррис с нетерпением ждал ее приезда. Однако признаться в этом боялся даже самому себе.

Женщин его круга в форте Дефайенс было немного, да и те замужние. Остальные – прачки и шлюхи… вроде Эллен Питерс. Между прочим, Вейкфилду так и не удалось подловить ее на слове. Твердит одно и то же: Маккензи пытался ее изнасиловать, а отца заколол ножом. Немедля расправьтесь с проклятым индейцем. Да врет она все! Незаметно, чтобы тосковала по отцу. Вешается на всех мужиков подряд. Но никуда не денешься – свидетель обвинения, черт бы ее побрал! Генерал определил ее прачкой. Потаскухе и невдомек, что генерал оставил ее в форте, чтобы не выпускать из поля зрения. В конце концов, надо же разобраться, что к чему!

Моррис пришпорил коня. Впрочем, разборка с этой Эллен Питерс его не касается. Ему поручено найти Маккензи, дочку генерала и ее сына. И надо во что бы то ни стало выполнить поручение. Маккензи здорово оторвался, но вынужден петлять. Заметает следы. Ничего, скоро он его нагонит. С женщиной и ребенком не очень-то попетляешь!

Хорошо зная дорогу, капитан с самого начала ехал напрямик. Как и генерал, он был убежден, что Маккензи, увидев его, сразу сообразит: камня за пазухой у него нет. Хотя кто знает! Этот индеец абсолютно непредсказуем. Мало ли что взбредет ему в голову!

Моррис остановил коня на краю утеса. Изумительный ландшафт! Он хорошо помнил свой первый визит сюда. Как-то генералу срочно понадобился этот чертов разведчик. Посыльный не сумел отыскать хижину. Тогда Вейкфилд взялся за дело сам. Нанял индейца из племени ютов, и тот привел их к хижине. Маккензи всем своим видом демонстрировал недовольство. Огромный волк лежал рядом, скалил клыки, ни на секунду не спуская с них глаз… Тогда целый день ушел на уговоры, но все-таки Вейкфилд уломал разведчика.

Моррис сделал солдатам знак спускаться по крутому склону к хижине. Когда подъехали, он сразу понял, что они опоздали. Приказав солдатам спешиться, вошел в хижину. Так и есть! Крышка сундука откинута, топчаны без одеял. Он заметил на столе листки бумаги. Схватил, прочитал. Ничего себе! Дочь генерала защищает Маккензи. Заставил, надо думать. Хотя вряд ли Маккензи станет мелочиться. «Рискуя жизнью… » Что произошло? Может, сражался с апачами и ранен?

Моррис взял вторую записку, прочитал и выругался. До хижины Смита два дня пути. Тащиться за ними в темноте по горным кручам? Неразумно. Солдаты вымотаны. За время пути едва не загнали лошадей. Да и территория опасная!

Увидев жестянку из-под компота, Моррис схватил ее, взболтал осадок и понял, что Маккензи с генеральской дочерью и внуком уехали совсем недавно. Ладно, он со своим отрядом нагонит их в два счета. А пока надо отдохнуть. Маккензи тоже переждет ночь где-нибудь в укромном месте. Утром, отдохнувшие, они его перехватят, хотя надо отдать должное этому разведчику – неуловим как призрак. Судя по записке Эйприл, он серьезно ранен. Может быть, прыти поубавилось? Но тогда почему он не остался в своей хижине? Зачем поехал к Смиту? Моррис задумался. Скорее всего, собирается там оставить Эйприл и Дэйви. Ну да, конечно! Сообразил, что Вейкфилд послал отряд на выручку дочери и внука, поэтому и сообщил, куда путь держит. Значит, у Смита его уже можно не застать? Ну, это еще как сказать, усмехнулся Моррис.

– Привал! – скомандовал он. – Снимаемся рано утром, на заре.

Когда стемнело, Маккензи решил расположиться на ночлег в глубокой пещере на склоне горы. Ночь выдалась лунная, и можно было бы продолжать путь, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что не имеет никакого права подвергать жизнь Мэннингов опасности. Горные тропы коварные, даже при ярком свете солнца приходится проявлять крайнюю осторожность. Несколько раз в течение дня они вынуждены были вести лошадей под уздцы по самому краю пропасти.

Кто знает, где сейчас солдаты Вейкфилда? – размышлял он. Может, их и ночь не остановит? Нет, вряд ли. Если Боб Моррис во главе отряда, то он рисковать не станет. Уж он-то знает, что крутые склоны каньонов небезопасны даже днем.

Маккензи быстро управился с лошадьми. Дэйви, как всегда, помогал ему. Сначала натаскали в пещеру лапника, но в целях безопасности огонь разводить Маккензи не стал. Поужинали всухомятку. Закутавшись потеплее, легли спать.

Дэйви сразу заснул как убитый. Маккензи беспокойно ворочался. Мысли о будущем не давали покоя. С одной стороны, Вейкфилд будет знать о судьбе дочери и внука. А с другой… сообщение, которое он оставил на столе в своей хижине, ему будет стоить жизни.

Маккензи поднялся, вышел на воздух. Он ощутил присутствие Эйприл, еще не видя ее. Когда погасла заря, она стала грустна и молчалива, словно и ее погасили.

Неужели эта женщина чувствует то же самое, что и он? Словно в подтверждение она вложила свою маленькую теплую ладошку в его ладонь, горячую и мощную.

Он обернулся, а она подняла к нему лицо, засветившееся счастьем в ответ на выражение радости и смятения, промелькнувшее в его глазах.

– Пожалуйста, расскажите о вашей долине.

И неожиданно для себя Маккензи ощутил потребность поделиться с ней своими заветными замыслами.

Обняв Эйприл за плечи, он подвел ее к поваленному дереву у края обрыва. Они сидели, освещенные лунным светом, смотрели на звезды и казались сами себе пылинками мироздания, хотя токи, идущие от нее к нему и от него к ней, могли сравниться разве что с шаровой молнией.

– Расскажите, прошу вас, – повторила она.

Маккензи никогда ни с кем не делился своими планами, поэтому, собираясь с духом, откликнулся не сразу.

– Всю жизнь я мечтал заниматься коневодством, – начал он, с трудом подбирая слова.

А Эйприл в душе ликовала, слушая каждое его слово как стихи и оценивая как свою победу.

– Знавал я одного майора… – продолжал Маккензи после паузы. – Беннет Морган. Личность, редкостный человек. Не поленился, научился у индейских проводников отыскивать горные тропы. Блестящий офицер. У него была самая быстрая лошадка в гарнизоне – на скачках всех обходила. Даже моего низкорослого конягу. Вот мы и решили их познакомить. Знали, что потомство получится великолепное. Сами понимаете, эта мечта требует материальной базы. Чтобы вывести породу, нужна земля, деньги…

Он помолчал.

– Денег не хватало, занять было не у кого. Всю жизнь я как бы чужой среди своих. Меня не волнует, что думают обо мне, но ведь душевно устаешь от такого отчуждения. Шло время… Как-то раз выиграл я у вождя племени ютов вот этого своего коня. Вождь как с ума сошел. Сын белого человека одержал над ним верх? Позор. Сказал, что будем состязаться дальше. Надо было на полном скаку выдернуть из земли томагавк. Никогда не забуду. Копыта мельтешат буквально перед глазами… Я вцепился в гриву… и опять выиграл! На этот раз долину. Собирался ехать к Моргану в Техас, хотел позвать его. Думал, увидит долину – решится переехать сюда всей семьей. Хозяйствовали бы вместе. Всего несколько месяцев назад это казалось возможным. – Маккензи вздохнул. От Эйприл не ускользнула боль, прозвучавшая в его голосе.

– Скажите, этот майор Морган… ваш друг?

Маккензи ответил не сразу:

– Нет, не друг. Он просто уважает меня. Мы в какой-то мере похожи. Он осторожен. И я бы даже сказал – скептик. Редко кому я так доверял, как ему. Пожалуй, только вашему отцу.

Маккензи запнулся. По его лицу пробежала тень. Удружил он Вейкфилду, ничего не скажешь! Генерал, должно быть, потерял покой.

Эйприл тоже подумала об отце. Ждет не дождется их. А она? Хочет остаться с Маккензи…

Они сидели и молчали. Упала звезда. Счастье или несчастье? Эйприл положила голову ему на плечо. Что ждет их впереди? К чему гадать… Они рядом, вместе. Все остальное не имеет значения.