Текст книги "Синие люди"

– А детей похищают практически! И убивают тоже практически! Черт с вами! Я не намерен больше унижаться! Вы гуманист? Какой вы, к черту, гуманист, даже если вы и придумали свой адсорбент! Вы черствый и бездушный тип, которого я однажды по глупости выручил из беды, о чем буду жалеть всю свою жизнь! Прощайте!

И, хлопнув дверью, Гард бросился вниз по лестнице. Уже садясь в машину, он увидел, как раздвинулись бамбуковые шторы и на балконе появился старик, держа в руках белое полотенце.

– Сдаюсь! – прокричал сверху Чойз. – Тащите свои волосы! Пять образцов похищенных детей и пять образцов непохищенных!

– Вы бы еще громче орали! – зловеще прошипел Гард, но сдержать довольной улыбки все же не смог…

Ловушка сработала в тот же вечер. Часов около десяти в полицейском участке раздался сигнал, и дежурный, дожевывая бутерброд, небрежно ткнул пальцем в кнопку приема изображения. Удостоверившись, что аппаратура действует как надо, он включил кинокамеру, а затем вызвал Гарда.

Когда тот пришел, сеанс, длившийся всего полторы минуты, уже закончился. Дежурный допивал последнюю жестянку пива и на немой вопрос Гарда мотнул головой в сторону проектора. Туда уже была заправлена магнитная лента.

– Можете полюбоваться на своего зверя, господин комиссар, – сказал он, с сожалением встряхивая пустую жестянку.

Таратура прибыл минут через пять.

Вспыхнул экран.

– Он! – воскликнул Таратура, как только появилось изображение человека с заячьей губой. – Чарльз Бент!

Гард кивнул. Яркое и четкое изображение давало возможность видеть, что у старика маленькие кроткие глаза и шамкающий рот. На мгновение он исчез с экрана, видимо нагнулся. Потом появился вновь, уже с куклой Майкла в руках. Бережно поправил костюмчик, даже стряхнул пыль. Руки его дрожали, но явно не от волнения.

– Пьет, – сказал Гард. – Сайрус был прав.

Морщинистая шея старика напряглась: он приподнялся на цыпочки, чтобы положить куклу на место. Его заячья губа шевелилась. Уж не мурлыкает ли он про себя какой-нибудь пьяненький мотивчик? Гард угрюмо засопел. Нетрудно догадаться, что скажет этот тип на допросе. «Господин комиссар! – Голос у него, вероятно, плачущий. – Мне дают на чай за смешное и невинное дело, помилосердствуйте! Да, я беру кукол, но я же их возвращаю целенькими!..»

– Вы знаете, Таратура, – сказал Гард, – у нас сейчас даже нет формальных оснований его брать. Ведь он не ворует, а кладет вещь на место!

Мелькнул целлофановый пакетик, возвращенный в ячейку, и экран погас. Минута прошла в молчании.

– Вам придется стать тенью этого малопочтенного старца, – сказал Гард. – Очень важно не спугнуть тех, кому он относит кукол. Брать его пока не будем.

– Ясно, шеф! – сказал Таратура.

«Мне бы твою ясность», – тоскливо подумал Гард.

Прошел день и еще один. Таратура уже раз восемь докладывал комиссару о результатах наблюдений, и все эти доклады отличались поразительным однообразием: сидит в кафе «Синяя лошадь» с рюмкой абсента; ходил на бега и проиграл четыре кларка; снова сидит в кафе; снова ходил на бега… «Нет, не встречался, шеф. Нет, не разговаривал. Нет, не писал. Сплошное алиби, шеф, а не человек!»

Ловушка тоже молчала, хотя ее размножили еще в девяти экземплярах и подсадили к каждому сейфу. «Рабочие» все еще возились с мелким ремонтом, регулярно сообщая Гарду, что Тур Сайрус ведет себя как мышь.

И каждое утро в управление приходил Честер. Он ничего не спрашивал, просто садился на стул в кабинете комиссара, молча смотрел на него и сидел так до вечера. От этого взгляда Гарду хотелось сбежать хоть в Антарктиду.

На третий день наконец позвонил Чойз.

– Приезжайте, – буркнула трубка.

В лаборатории был истинный кавардак, но относительно чистый воздух. По всей вероятности, все эти дни профессор занимался анализом, держа пахучие жидкости под замком.

– Нате полюбуйтесь, – сказал он, веером швырнув на стол десяток фотографий, в которых любители абстрактной живописи наверняка признали бы репродукции с каких-то неведомых шедевров. – Замечаете разницу?

Никакой разницы Гард не увидел, в чем и сознался.

– Тогда поясню, – сказал Чойз. – Это гамма-рентгенограммы хромосом. В принципе все хромосомы построены стандартно. Но это только в принципе. Каждая хромосома столь же индивидуальна, как и физический облик человека. Гамма-рентгеноскопия, равно как и химический анализ, всех этих тонкостей не улавливает. Но наиболее общие отличия все же заметны. Вот смотрите: на этих пяти фотографиях данный микроучасток хромосомы построен по типу АГХ – это наше условное обозначение. А что мы видим на пяти других снимках?

Гард все равно ничего не видел.

– Тот же самый участок построен уже по типу АЦХ! – с нескрываемым удовольствием продолжал Чойз. – Значит, похищают только тех детей, у которых в хромосомах наблюдается конфигурация АЦХ!

– Какое значение имеет эта разница? – тупо спросил Гард.

– Тот, кто узнает, дорогой комиссар, получит Нобелевскую премию, – ответил Чойз. – Нам понятно одно: данный участок хромосом ответствен за характер обмена веществ.

– Обмена веществ? – без энтузиазма переспросил комиссар.

– Вот именно. Это довольно важная характеристика организма, во многом определяющая его энергетику, стойкость к биохимическим стрессам…

Гард пришел в совершенное отчаяние.

– Да объясните же мне, наконец, кому это надо! И зачем?

Чойз строго поднял брови.

– Не понимаю, комиссар, чем вы недовольны. Я сделал все, о чем вы просили.

– Доволен, дорогой мой Чойз! Доволен! И готов целовать ваши сахарные уста в приливе искренней благодарности! Но что дает анализ для следствия? Кому нужны эти «стрессы»?

– Положим, это важно знать медикам.

– А гангстерам? Им-то зачем?

Чойз медленно прошелся по комнате.

– Я думал об этом, Гард. Проверка хромосом имела бы смысл – правда, довольно относительный, – если бы кому-нибудь потребовались рабы для урановых шахт.

– Шахт? Урановых?!

– Ну да. Если вы сотне людей дадите одинаковую дозу радиации, то сорок из них, предположим, умрут, пятьдесят девять превратятся в инвалидов, а один… С ним, как ни странно, ничего особенного не случится. И этим он будет обязан уникальному строению той самой штуки, о которой я вам говорил.

Гард обхватил голову двумя руками.

– Но это же невероятно! Рабы? В шахтах? Малолетние? Не может быть!

– Согласен, – спокойно сказал Чойз. – Других гипотез у меня нет.

– Послушайте, профессор!.. – Внезапно Гарду пришла довольно здравая и остроумная мысль. – Если берут детей только с этим… АЦХ, то вы не откажетесь быстро сделать еще один или два анализа? Тогда мы узнаем, кто очередная жертва, и сможем использовать ее как приманку!

– Я сделаю это, – сказал Чойз. – Удивительно, комиссар, но я понял, что ваша проблема соприкасается с моей. Ведь что такое химикаты, введенные в кругооборот внешней среды? Это грабли, запущенные в генетический фонд человечества! Носители неподходящих генов безжалостно выпалываются…

Речь Чойза была прервана телефонным звонком.

– Это вас! – недоуменно проговорил профессор.

Гард взял трубку.

– Слушаю. Таратура? Есть новости?

– Есть, комиссар. Серж Пуся предупредил Мердока, что готовы две куклы. Он спрашивает, вызывать ли ему Сайруса.

– А как же! – воскликнул Гард. – Конечно!

– И разрешать Сайрусу класть их в сейф?

– Вне всяких сомнений! Но прежде пришлите кукол мне. Срочно! Действуйте!..

На следующий день, в десять часов утра, обе куклы исчезли из сейфа, что Гард наблюдал, как говорится, при помощи прямой трансляции, сидя у себя в участке.

Еще через тридцать минут Таратура возбужденно докладывал:

– Чарльз Бент у нас в кармане, господин комиссар! Он отнес кукол в медико-генетический институт! Точно ли? Как можно в этом сомневаться, если я шел за ним до самой лаборатории, не могу только выговорить, как она называется. Сейчас прочитаю: гамма-рентгеноскопия!.. Кому передал? Не знаю, шеф. Я побоялся войти, там было слишком мало народу. Какие будут указания?

Первым желанием Гарда было немедленно мчаться в институт, но он сдержал себя. Найти человека, которому переданы куклы, конечно, несложно: элементарный обыск – и дело в шляпе. Но что это даст? А вдруг он работает за «чаевые», даже не зная, на кого? Между тем тронешь его – и затрясется вся паутина…

– Таратура, вы слушаете? Теперь ваша главная задача не выдать интерес полиции к сотрудникам лаборатории. Поняли? Ничего не предпринимать! Только следить за Бентом. Действуйте, дружище! Вернее, бездействуйте! Почему так? Завтра узнаете!

Нет, не завтра. Гард немного ошибся в сроках. В тот же день Чойз успел сделать анализ. У одного ребенка, у девочки, у той самой принцессы, что завивалась перед Майклом, злополучный участок хромосомы имел конфигурацию АЦХ!

Таратура был немедленно вызван в управление. Говоря с ним, Гард на всякий случай запер дверь.

– В ближайшие дни, – сказал он, – будет похищена некая Рони Фишер, четырех лет. Запишите адрес: площадь Примирения, 24. Объявляю высшую степень готовности!

Глава 8
ПОГОНЯ

27 мая ровно в десять утра тридцатитонный продовольственный фургон, ехавший со скоростью около ста километров в час, врезался в пассажирский автобус, заворачивающий с улицы Буль-Дайк на площадь Примирения.

Автобус был перевернут и раздавлен.

Четырнадцать пассажиров были тяжело ранены, одиннадцать получили незначительные повреждения, и лишь трое, в том числе шофер, отделались легким, но на всю жизнь памятным испугом.

Водитель фургона оказался вдребезги пьян. Когда к месту аварии прибыл усиленный наряд дорожной полиции, он крепко спал в слегка помятой кабине своего «танка».

Толпа собралась хоть и большая, но бездействующая. Люди смотрели на происходящее, судачили о последствиях, обменивались мнениями о том, кто из раненых останется жить, а кто отдаст Богу душу, оценивали убытки фирмы, говорили, что маршрут автобуса спланирован идиотски, – действительно, при повороте на площадь машина должна была выезжать на трассу, ведущую за город, и место это, трижды проклятое шоферами, всегда было чревато авариями, – и отгоняли детей, крутившихся вокруг в достаточном количестве.

Среди немногочисленных добровольцев, помогавших врачам «скорой помощи» перевязывать и таскать раненых, находилась сравнительно молодая женщина по имени Элизабет Фишер. Она была одета по-домашнему, в какой-то легкий розовый халатик с желтым передником, уже запачканным кровью, а ее светлые волосы были наспех стянуты в узел шелковой лентой. Как потом выяснилось, Элизабет Фишер готовила завтрак, когда услышала визг тормозов, скрежещущий удар металла о металл и вопли пострадавших, и в чем была выбежала на площадь из своего дома, углом стоящего к месту аварии.

На лице молодой женщины было написано искреннее сострадание.

– Ну потерпите, умоляю вас, потерпите немного! – повторяла она, делая перевязки раненым.

Изредка Элизабет Фишер отрывалась от дела, поднимала голову, находила в толпе очаровательное создание с расширенными от страха и любопытства глазами и кричала:

– Немедленно иди домой, Рони, что я тебе сказала!

На секунду исчезнув, обладательница прекрасных глаз вновь появлялась на прежнем месте. «Ну и задам же я тебе трепку!» – решила про себя мать.

Но вот однажды, оглядев толпу, Элизабет не увидела дочери, не увидела ее и минуту спустя, и еще десять минут и подумала, что, как ни странно, Рони послушалась ее совета.

Но ребенка не оказалось потом ни дома, ни у соседей, ни даже в крохотном скверике на Буль-Дайк, куда Рони категорически запрещалось ходить одной, поскольку для этого надо было пересекать площадь, и куда она постоянно стремилась.

Ребенок исчез.

В час дня комиссар полиции Гард все еще стоял у большой карты города, по которой медленно ползла светящаяся точка. Она ползла вот уже два с половиной часа, ни на секунду не останавливаясь, по нескольку раз минуя одни и те же перекрестки, забираясь на окраину и возвращаясь в центр, и даже попала однажды на Карен-Дайк, но быстро свернула с этой опасной улицы, на которой находилось полицейское управление.

Вдруг точка замерла на одном месте, и в то же мгновение ожил селектор.

– Они остановились, шеф, – сказал Мердок и через паузу добавил: – Из машины вышел тот, который в сером костюме. Идет к кафе «Нимфа». – Снова через паузу. – Зашел в кафе, комиссар. Как меня поняли?

– Понял, – сказал в микрофон Гард. – Что в «бьюике»?

– Остались трое. Девочка с ними, но я ее плохо вижу. – Через паузу: – Он вышел из кафе, комиссар. В руках газета. Читает. Пошел к машине. – Через паузу: – Сидят все вместе. Чего-то ждут…

– Будьте внимательны, Мердок, и осторожны!

– А как же, шеф?

Селектор замер.

– По-моему, их надо брать, – тихим, но решительным голосом произнес Честер, находящийся в кабинете Гарда. – Ты делаешь ошибку, Дэвид, я в этом убежден.

– Рано, – коротко ответил Гард.

– Но ведь это опасно! Ты рискуешь ребенком, а вдруг они…

– «Вдруг» не позволим. Мердок вмешается в любой момент. Ты это знаешь. Без гарантии я не пошел бы на это дело, с меня хватит Майкла.

– И все же! – сказал Честер. – Это последняя ниточка! Она может лопнуть, и что тогда?

– Последняя, Фред, именно последняя! – повторил комиссар.

Два с половиной часа преступники кружили по городу, но вовсе не потому, что заметили слежку и путали следы – группа Мердока всегда работала безукоризненно, – а чего-то выжидали.

Чего именно?

События развивались для них естественно и традиционно. Благополучно вышел очередной номер «Мир пять минут назад», который сообщил читателям о катастрофе на площади Примирения и о пропаже Рони Фишер. «Опять рэкетиры?!» – стояло шапкой на полосе. В этом же выпуске было опубликовано интервью с инспектором полиции Джином Моргинсом, который по долгу службы всегда занимался подобными делами, занялся и на этот раз. Он выехал на место по телефонному звонку Элизабет Фишер в то время, когда инспектор Мердок уже полчаса гонял по городу за светло-бежевым «бьюиком». Допросив мать ребенка, соседей и кое-кого из зевак, еще толпившихся на месте аварии, Моргинс официально объявил о розыске Рони Фишер и попросил газету опубликовать фотографию девочки. Одновременно с этим инспектор сообщил репортеру, что полиция, как всегда, предпримет все меры и что в ближайшие часы специальные команды накроют будто бы известные Моргинсу явочные квартиры и убежища рэкетиров, – такое заявление можно делать лишь в том случае, если никаких убежищ и квартир ты не знаешь. Собственно, на этом практическая часть деятельности инспектора Моргинса кончалась, и Гард не вмешивался в нее, позволяя 3-му участку комиссара Вутса делать обычные ошибки и создавать преступникам традиционные трудности, которые те с успехом преодолевали. Ничто не должно было их спугнуть или насторожить раньше времени – об этом прежде всего заботился комиссар Гард. Между тем у него самого возникли довольно серьезные затруднения. Ведь люди Гарда, следя за преступниками, были вынуждены скрываться и от них, и от людей Вутса. Это была «круговая оборона», как выразился Гард, формулируя задачу Мердоку, на что инспектор, рассмеявшись, ответил, что всю жизнь мечтал хоть раз побегать от «собственного брата».

Но почему они выжидали? Почему бесконечно кружили по городу, возя с собой опасный груз и не расставаясь с ним так легкомысленно долго?

Вновь ожил селектор.

– Шеф, позади «бьюика» остановился «мерседес» с тремя пассажирами, номер 1467951, – сказал Мердок своим обычным спокойным голосом. – Человек в сером костюме вышел из «бьюика». – Через паузу: – Идет к «мерседесу», комиссар…

– Похоже, что начинается, – тихо произнес Гард, беря в руки микрофон. – Четвертая, шестая и седьмая группы, подтвердите связь.

Почти одновременно ответили три разных голоса, и комиссар убедился, что группы слушают друг друга, Мердока и его.

– Человек в сером возвращается к «бьюику»! – сказал Мердок, сразу взяв тоном выше, как это делают комментаторы футбольных матчей, когда у ворот создается напряженная обстановка и дело может кончиться голом. – Они выносят ребенка! Несут к «мерседесу»! Передают двоим, которые сидят сзади! – Мердок почти кричал. – Возвращаются назад! Включены оба мотора! Сейчас разъедутся, шеф!

– Спокойно! – на зависть Честеру, произнес Гард. – Общее внимание! Шестая группа, вы продолжаете наблюдение за «бьюиком». Остальные переключаются на «мерседес» с подчинением Мердоку. Предупреждаю посты о наивысшей готовности. Как поняли, Мердок?

– Вас понял, комиссар, – сразу успокоившись, сказал Мердок. И через секунду: – Они двинулись. «Бьюик» показывает левый поворот, «мерседес» – правый, в сторону площади Вокзалов.

– Сто двенадцатый, сто двенадцатый! – тут же произнес Гард. – Будьте внимательны, «мерседес» идет в вашем направлении.

– Рады его встретить, комиссар, – ответил пост на площади Вокзалов.

– Я выезжаю, Мердок, – сказал Гард. – Внимание, дальнейшая связь через семнадцатый. Там за рулем инспектор Таратура.

Выдвинув ящик стола, Гард быстрым движением взял пистолет и сунул его в задний карман брюк. Вторично за несколько последних дней Фред Честер видел комиссара вооруженным. Когда Гард брал пистолет, это значило, что он ждет от событий любых поворотов. Направляясь к двери, Гард бросил Честеру:

– Тебе лучше оставаться здесь.

– Что?! – сказал Честер и вдруг остервенело преподнес комиссару дулю.

Спорить и удивляться было некогда.

Двигатель «Ягуара-110» работал мягко и едва слышно. Заметив вышедших из подъезда Гарда и Честера, Таратура заранее приоткрыл дверцы машины. Они еще не успели захлопнуться, как «ягуар» медленно двинулся с места, а затем, словно одумавшись, рванулся в переулок.

– На площадь Вокзалов, шеф? – несколько запоздало спросил Таратура, но он, вероятно, слышал весь разговор по селектору, не выходя из «ягуара».

Гард хотел что-то сказать, но зажглась синяя лампочка, и он взял в руки микрофон.

– Гард слушает. Вы, Мердок?

– Нет, комиссар, сто двенадцатый! Они проскочили площадь Вокзалов в направлении…

«Сто двенадцатый» вдруг замялся.

– В каком направлении? – нетерпеливо спросил Гард.

– Простите, шеф, я всегда путаю юго-запад с юго-востоком…

– Называйте улицы.

– К площади Примирения…

– Верно, шеф, – вмешался Мердок, – мы идем к площади Примирения.

– Вот это да! – воскликнул Таратура.

– Неужели они хотят возвращать ребенка? – сказал Честер.

– Сто двенадцатый, немедленно свяжитесь с сотым и передайте ему, что «мерседес» движется к ним, – приказал Гард. – Мердок, куда вы пропали?

– Я здесь, комиссар, – спокойно ответил Мердок. – Иду по пятам, но скорость у них приличная. Боюсь потерять.

– Сократите расстояние, – посоветовал Гард.

– Увидят.

– Ну и черт с ними! Увидят, да не поймут!

«Ягуар», повинуясь Таратуре, тоже летел к площади Примирения. «Вернуть ребенка? – подумал Гард. – Нет, не похоже. Они просто ссадили бы девочку где-нибудь на окраине, подальше от ее дома… Но кто возьмется предугадать поступки гангстеров? Кстати, как поживает наш „бьюик“?»

– Шестой, шестой! – вызвал Гард. – Доложите обстановку.

«Шестой» откашлялся и сказал:

– Иду нормально, комиссар. Они не торопятся, я тоже. Расстояние тридцать метров. Проезжаем парк Сента-Клосс.

Гард на секунду задумался, потом вдруг спросил:

– У них есть антенна?

– Не вижу, комиссар. Вроде как есть.

– Снимите наблюдение и возвращайтесь домой, – решительно приказал Гард.

– Не понял, шеф, – послышалось из динамика.

– Снимите наблюдение! Дальнейшие указания ждите дома.

– Хорошо, шеф.

И Таратура и Честер с удивлением взглянули на комиссара. Гард был невозмутим. Он закуривал сигарету, приоткрыв ветровое стекло так, чтобы ветер, если этот жалкий поток теплого воздуха можно было называть ветром, обдувал его лицо. Было жарко. Мотор «ягуара» явно перегревался, у Гарда с Таратурой, сидящих впереди, было ощущение, что ноги их стоят в ванночке с горячей водой.

– От имени гангстеров, – мрачно сказал Честер, – приношу тебе сердечную благодарность.

– Весьма польщен, – спокойно ответил Гард. – Когда-нибудь на досуге я прочитаю тебе популярную лекцию о том, что нельзя одновременно гонять двух зайцев.

Минуту они проехали молча.

– А вдруг в «бьюике» заметят «шестого» и сообщат «мерседесу»? – сказал Гард. – Ты думал об этом? Я держал их на привязи лишь до тех пор, пока не убедился, что «мерседес» никуда от нас не уйдет. Он для нас главный! Тебе ясно, достопочтенный представитель гангстеров?

Честер сконфуженно промолчал, а Таратура разразился по своему обыкновению неприлично громким смехом.

– Говорит Мердок, – раздалось из динамика, – я подозреваю, шеф, что они пройдут мимо площади. Уж слишком велика скорость.

– Затормозить никогда не долго, – заметил Гард.

– Это верно, шеф, но логичней предположить, что они дуют на трассу.

– Посмотрим.

«Ягуар», срезав угол, уже въезжал на улицу Буль-Дайк, другой конец которой выходил на площадь Примирения.

– Не торопитесь, – сказал комиссар Таратуре. – У нас есть в запасе несколько минут.

Они остановились буквально в двух шагах от дома, в котором жили Фишеры. Трасса просматривалась отсюда метров на пятьсот в обе стороны.

От недавней аварии не было и следа, если не считать четырех гранитных плит мостовой, уже замененных, но еще не вывезенных. Они лежали стопкой на краю тротуара. Мимо ходили люди, растерзанные послеполуденным жарким солнцем. На самой площади спиралью кружилась поливочная машина, все ближе и ближе подбираясь к центру – к памятнику, изображающему двух атлетически сложенных мужчин, пожимающих друг другу руки. Историки утверждали, что несколько веков назад именно на этом месте произошло примирение враждующих племен, положившее начало нынешнему государству. По этому поводу Фред Честер однажды язвительно заметил, что, если бы племена знали, какое это будет государство, они враждовали бы до сих пор. И вот уже могучие атлеты, обильно смоченные водой, заблестели на солнце, а вокруг них запрыгали, завизжали ребятишки, тоже норовя попасть под спасительные струи.

И никому из пешеходов не приходило в голову, что рядом с ними идет невидимая война, что в любую секунду могут прогреметь выстрелы и пролиться человеческая кровь. Элизабет Фишер лежала в этот момент в постели, находясь в полуобморочном состоянии, и не подозревала, что в такой близости от нее сойдутся сейчас и враги ее дочери, и, возможно, спасители, впрочем, добро и зло всегда шествуют недалеко друг от друга и так близко от нас, грешных!..

– Сотый, я вас вижу, – сказал Гард, поглядывая на водителя поливочной машины.

«Сотый», слегка убрав скорость и уменьшив напор воды, поспешил ответить:

– Я вас тоже, комиссар! Ну и жара… Хотите окачу?

– Прекрасная идея! – не без сарказма заметил Честер.

– Однако внимание, – сказал Гард. – Они на подходе. Мердок, какая у вас скорость?

Тут же ответил Мердок:

– Девяносто пять, комиссар.

– Обходите «мерседес», я возьму его сзади.

– Ясно, комиссар.

– Таратура, включайте! – скомандовал Гард.

Мимо пронеслась машина Мердока – отличный «шевроле» трехгодичной давности, затем черный «мерседес» с высоко торчащей антенной, вплотную за ним – малолитражка, последняя модель фирмы «Норд-Вест», а еще потом, метрах в пятидесяти за малолитражкой, шел автобус. «Ягуар», точно выбрав момент, рванулся, вклинился между «норд-вестом» и автобусом и, сразу набрав скорость, понесся в общем потоке, огибающем площадь Примирения.

– Четвертый и седьмой! – крикнул Гард в микрофон. – Выходите на трассу и следуйте за нами с интервалом в две минуты. Сотый, кончайте работу и возвращайтесь домой. Передайте дежурному о снятии всех постов, находящихся на главных площадях города. Теперь, надеюсь, справимся сами. Вам ясно?

– Еще бы, комиссар!

Погоня!..

Впрочем, какая же это погоня? Как из слагаемых – сумма, так и погоня должна складываться по крайней мере из двух компонентов: из убегающих и догоняющих. Вот когда они словно бы настраиваются на одну волну, передавая друг другу ритм и скорость движения. Вот когда их нервы вытягиваются в тонкую ниточку, готовую лопнуть в самый неподходящий момент. Вот когда рождается обоюдный азарт, и появляется жажда риска, и даже гибель кажется менее обидной, чем проигрыш в глазомере, в умении водить машину, в выдержке.

А что было на этот раз? «Мерседес» ни от кого не убегал, а спокойно, подчиняясь своему собственному плану, ехал к цели. И даже не предполагал, что не только за ним, но и впереди него движутся полицейские машины. Хозяева «мерседеса» не тратили ни капли нервной энергии, не мучились страхами и не молились богам.

Это был самый классический вариант слежки, ибо погоня, по убеждению Гарда, означала брак в работе – обоюдное обнаружение, когда приходится открытым способом исправлять ошибку. Гард не любил погонь, чего нельзя сказать о Таратуре. Вот и сейчас он не был самим собой, нервничал больше обычного, раздражался по пустякам, ворчал и капризничал. То ему показалось, что как-то «не так» заработал мотор, и он даже хотел остановиться и проверить, в чем там дело, но Гард приказал ему не дурить. «Они ж никуда не уйдут! – проворчал Таратура. – Ближайшие сто километров с трассы и свернуть-то некуда!» То ему стала поперек горла малолитражка, которую вел тучный усатый мужчина, – это заметили, когда пропускали «норд-вест» перед собой. Водитель малолитражки буквально вцепился в «мерседес», решив потягаться с ним в скорости и, вероятно, проверить, стоит ли его машина тех денег, которые он заплатил. То бесила Таратуру скорость, с которой «даже неприлично ехать за преступниками» и которая «была пригодна для прогулки или для похорон…».

Если бы он знал, куда и к каким испытаниям приведет его эта «невинная прогулка»!

– Шеф, – сказал из динамика Мердок, – вам не кажется, что цель их – аэродром?

– Спасибо, Мердок, – ответил Гард. – Я тоже думал об этом.

Действительно, на сто сорок пятом километре расположился самый дальний из семи аэродромов столицы. Впрочем, на девяносто седьмом километре была вертолетная станция, входившая в систему окружных станций, откуда можно было добраться до любого аэровокзала. А на сто двенадцатом километре – речной порт, связанный каналами с западным и восточным побережьем Ньюкомба. Не говоря уже о том, что шоссе приводило в конце концов к городу Орлуану, второму по величине после Нью, от которого расходились веером еще с десяток дорог в разных направлениях… И все же, повинуясь интуиции, Гард вызвал дежурного полицейского управления:

– Говорит семнадцатый. Срочно доложите расписание ближайших пассажирских рейсов с аэродрома Ньюпорт-6.

– Минуту, комиссар… Будете записывать или так?

– Валяйте так, – улыбнулся Гард.

– В пятнадцать ноль семь – Париж, прямой. В пятнадцать сорок – Аддис-Абеба, транзит. В шестнадцать десять – остров Холостяков, внутренний. В шестнадцать пятьдесят – межконтинентальный, Токио…

– Пока хватит, – прервал Гард. Потом взглянул на часы. Они показывали три дня. Самолет в Париж улетал через семь минут. Стало быть… – Забронируйте мне на каждый рейс, кроме парижского, по два…

– Что-о-о?! – встрепенулся Честер.

– По три билета. И можете спать дальше.

– Благодарю, комиссар, – ответил дежурный.

На сто втором километре вся кавалькада по очереди обошла «норд-вест», который сначала пытался соперничать, но скоро сдался. Таратура, не удержавшись, показал усатому кулак, за что получил в ответ традиционный шоферский жест, означающий «сам болван»: усатый повертел у виска указательным пальцем. Таратура позеленел…

Миновали речной порт, далеко позади осталась вертолетная станция. «Аэродром или Орлуан?» – думал Гард. За пять километров до поворота он вызвал «четверку».

– Обходите всех и дуйте вперед, – сказал комиссар. – Пойдете на Орлуан. В случае чего будете ведущим.

К зданию аэровокзала машины подъехали одна за другой, через пять секунд каждая, как подъезжают дипломаты на прием к дворцу президента. Первой остановилась машина Мердока, ей в затылок – черный «мерседес», а следом за ним, совсем уже вплотную, поставил «ягуара» Таратура.

Дверцы открылись почти одновременно.

Нет, допрос никогда не был стихией комиссара Гарда! Он умел думать, строить логические схемы, делать выводы там, где другие не находили для них даже повода, предугадывать поступки людей и безошибочно определять по характеру поступков их исполнителей. Гард мог, наконец, организовать прекрасную ловушку, точно расставив посты и разыграв, как по нотам, варианты, один из которых непременно сбывался. Выследить преступника, взять его, получить в руки вещественные доказательства – всему этому можно было поучиться у комиссара Гарда. Но вот допрос…

С женщинами он просто терялся, не умея разговаривать с существами, не признающими логики. С мужчинами Гард чувствовал себя много уверенней, но, если и мужчины тупо молчали, обнаруживая неспособность или нежелание логически мыслить, он поднимал руки кверху и говорил, что в этих случаях может помочь только комиссар Вутс со своими молодчиками.

Дело в том, что единственным методом, которым комиссар Гард пользовался во время допроса, был метод убеждений. «Мой жанр – разговорный!» – шутил он в кругу друзей. Выжимать показания, а тем более выбивать их Гард не желал, не умел, никогда этому не учился и не мыслил себе даже как исключение в самых безвыходных ситуациях. Альфред-дав-Купер, учитель Гарда и великий детектив, тоже признавал только те показания, которые были получены, как говорил он, «на основе взаимности».

Вот почему допрос всегда был стихией комиссара Вутса, и вот почему комиссар Вутс за какие-то пять лет сделал совершенно феерическую карьеру, поднявшись (или опустившись?) от вышибалы заведения «Милости просим на два часа!» до полицейского комиссара, имея к тому же перспективу, которая не снилась Гарду.

Сидя сейчас перед тремя преступниками, хранящими упорное молчание. Гард лихорадочно размышлял, что ему делать. Ясно было одно: операцию следует завершить ювелирно тонко, так, чтобы не осталось даже шрама. Никакие графики не должны быть смещены, ничто не должно быть остановлено или отложено. Самолет, из-за которого «бьюик» кружил по городу, убивая время, обязан подняться точно по расписанию, хотя неизвестно было, какой это самолет…

Их взяли в лифте – молниеносно, без посторонних глаз, что называется, с ходу. Спящую Рони Фишер – ей, очевидно, они вкололи изрядную дозу снотворного – инспектор Мердок незаметно перенес в машину к «седьмому» и оставил там под наблюдением помощника. Поднявшись в лифте на самый верхний, двенадцатый этаж аэровокзала, считающийся служебным, Гард без подробных объяснений занял пустую комнату, отделавшись от дежурного лаконичным: «Мне необходимо!» – и показав ему жетон на лацкане пиджака.

Честер остался внизу и прогуливался вблизи черного «мерседеса», пока к нему не спустился Таратура. Они вместе внимательно обследовали машину, но ничего существенного не нашли, если не считать трех ампул из-под морфинила, шприца, оберток от шоколадных конфет и небольшого странного свертка, в котором лежали два полотенца.