Текст книги "Разбег в неизвестность"

Стала понятной и наша с Катей неспособность что-то разобрать в записи. Оказывается, каждый байт из потока уже закодированных данных подвергался преобразованию в четырнадцать бит, а между этими словами вставлялись как разделители трехбитные куски, так, чтобы на носителе было не более десяти нулей или единиц подряд. Дополнительно к этому добавлялись синхробайты, контрольная сумма и байт служебной информации непонятного назначения[266]266
  Для физической «читабельности» применяется 14-битное EFM-слово (от англ. «Eight to Fourteen Modulation» – модуляция восемь в четырнадцать).


[Закрыть].

Уж не знаю, сколько седых волос нажили специалисты-криптографы, разбираясь в этом «взрыве мозга». Все равно применить корректирующее кодирование на практике нельзя, оно невообразимо сложно для тысяча девятьсот шестьдесят шестого года[267]267
  Первое применение в серийном изделии код Рида – Соломона получил в контроллере жесткого диска IBM 3370 емкостью 571 Мбайт в 1979 году.


[Закрыть]. Причем не только алгоритм Рида – Соломона, а любые известные науке варианты. Их, кстати, хватает – у капиталистов отличился Хемминг, в СССР завкафедрой Ленинградской академии связи товарищ Финк предлагал комитетчикам сверточный код еще в конце пятидесятых… Разумеется, никто не запрещал сначала создавать образ диска на ЭВМ, а уже потом «кидать» его на резец. Но для этого надо подготовить блок данных в ОЗУ или на магнитном барабане и лишь потом переносить его на «виниловую дискету». В теории вполне реально, но практика шестидесятых сразу ставила крест на затее. Не было тут подходящих объемов памяти, и процессорное время стоило совсем не копейки. Потратить несколько часов ЭВМ ради удобства хранения данных? Спецы только пальцем у виска покрутят да вежливо пошлют… В сад, ага.

Пришлось откатиться на позорный примитив. Федор от расстройства задействовал триады, например, вместо «1» – писал «111». Безусловно, надежность резко выросла, зато емкость упала катастрофически. Двадцать килобайт, на мой взгляд, попросту не стоили возни, так как влезали на полсотни метров широко распространенной перфоленты.

Поэтому опробовали более экономный вариант – навесили на блоки записываемых данных биты четности для проверки контрольной суммы, и начали записывать на пластинку сразу две копии, разнеся их на пару килогерц. Соответственно, при считывании использовался только «целый» блок. Но ничего хорошего из этого не получилось. Надежность обнаружения дефекта по одному биту оказалась недостаточной, требовалось серьезное усложнение. Вроде бы ничего страшного, задача вполне посильная для техники шестьдесят шестого года… Но уж слишком часто при механическом повреждении дорожки погибали сразу обе копии. В принципе решение нашли и тут, достаточно было один из каналов «резать» с задержкой по времени…

Однако на этой стадии мне стало окончательно понятно – дешевого и «красивого» варианта не получится. Все эти нагромождения имели смысл только совместно со сложным специализированным контроллером, в котором имелись и «математика», и буферная память. По меркам текущей эпохи результатом реализации нашего затянувшегося экспромта грозил стать основательный «шкаф».

Если уж «городить огород», то лучше сразу с магнитным или оптическим диском. Там хоть перспектива очевидна, тогда как винил – не более чем паллиатив на пяток лет. Проект пришлось свернуть. Резак так и оставили «пользоваться» на ВЦ ТЭЦ. Выжимку из исследований с шикарными фотографиями опубликовали в «компьютерном» приложении к журналу «Радио», благо секретность работы была нулевая, эффект примерно такой же, а вот с интересным контентом напряженка.

Сухой остаток напоминал анекдот. Вместо купания лошадей в шампанском облили пивом котенка. Единственный алгоритмический бонус имел горький привкус, даже на основе грампластинки нельзя было сделать ничего толкового без микросхем. Ранее я думал, что для копирования CD-ROM не хватает только дешевого маломощного лазера. Поэтому надеялся на быстрый прогресс после окончания работ товарища Алферова. Реальность оказалась жестокой для системного интегратора из поколения, которое не знало контроллеров с частотой ниже гигагерца.

Только я начал вспоминать Алферова всуе – он и сам вышел на связь, причем через самый верх, а именно через крайне недовольного заминкой министра Шокина. Обещал я Жоресу Ивановичу перезванивать, но в суете забыл. Вот и огреб «обратку» от советской бюрократии. Хотя по сути ничего страшного. Не считая того, что на пути копирования лазеров выросли препятствия размером примерно с Эверест, перескочить которые при всем желании не получалось, поэтому будущий нобелевский лауреат очень просил найти «еще какие-нибудь образцы для ускорения решения первоначальной задачи». В общем, на обычный русский послание переводилось куда проще. А именно: «Дайте, ради бога, содрать что-нибудь попроще, а то начальники уже смотрят зверем, чего доброго закроют неперспективное направление к чертям собачьим».

Перспектива переться в Ленинграл ради разговора не радовала. Тем более что я совершенно не понимал, чем конкретно помочь ученому, кроме пространных советов «брать больше, кидать дальше». Поэтому первым делом «схватился» за трубку ВЧ, благо вопросы должны были обсуждаться не сверхсекретные. В смысле о будущем не должно было быть сказано ни одного слова. Несмотря на примитивность советских средств связи, я уже стал превращаться в настоящего телефонного паука.

Разговор начался с обмена любезностями. Алферов поблагодарил меня за рекомендацию широко использовать для управления ЭВМ. Процессы действительно оказались очень быстрыми, рабочий цикл во многих фазах длился буквально секунды, человеку не уследить. Попутно рассказал, что теория гетероперехода за прошедший год рванулась вперед буквально скачком и сулила невероятные, фантастические перспективы. В общем, «все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, как никогда». За исключением пустячка.

А именно инженеры с технологами попросту не успевали за полетом мысли ученых. Причем это еще очень мягкий термин для происходящего. Правильнее происходящее назвать бардаком по всем направлениям работы. К примеру, пару глушковских «Днепров» пришлось срочно заменить на дорогущие PDP-7[268]268
  PDP-7 – мини-компьютер Digital Equipment Corporation, в серии с 1965 года по цене 72 тысячи долларов. В рекламной брошюре 1964 года обещали 570 000 word trasferts per second, что примерно в 50 раз быстрее ЭВМ «Днепр».


[Закрыть], все реально существующие в природе отечественные ЭВМ попросту не справлялись с управлением процессами. Моя надежда на БЭСМ-6 не оправдалась, Алферову этого монстра пообещали – но только в следующей пятилетке. Да еще предупредили в грубой форме, типа сообщили, что адаптировать это чудо под нужды производства чеканутым ученым придется исключительно собственными силами.

Между тем процесс эпитаксии требовал не просто директивного управления. Вынь и положь реакцию в соответствии с моделью и данными, поступавшими с установки, а там имелись такие прелести, как торсионные весы, сверхточные термометры, показатели расхода компонентов, давления… Кстати, все это тоже пришлось закупать в разных странах за золото, ничего годного советская индустрия не могла предложить в принципе. Апофеозом наших стараний стали несовместимые форматы данных, для приведения которых к одному номиналу пришлось разрабатывать отдельные схемы и алгоритмы.

Да что там электроника, все было плохо даже с обычной механикой. Вроде не сильно сложный цикл: засунуть подложку-вафлю в предварительную камеру, откачать до форвакуума, переместить манипулятором в основную камеру. Там восстановить высокий вакуум, это займет полчаса-час… Но оказалось, что жидкая смазка в советских подшипниках насосов попросту горит и взрывается при контакте с неизбежными остаткам хлора и фтора.

Зрелище быстрого разноса вращающегося на огромной скорости ротора не для слабонервных, тут приходится думать не о стоимости последующего ремонта, а о жизнях сотрудников. Пришлось опять идти на поклон к «проклятым капиталистам» за импортными насосами, у которых подшипники на твердой смазке на основе диосульфида молибдена. Причем последние ни много ни мало, а по десять тысяч баксов за штуку. Или по десять килограмм золота в нынешнем масштабе цен.

Разумеется, умельцы есть и в родном отечестве. Какой-то советский НИИ клятвенно обещал сделать магнитный подвес с безмасляным стартом[269]269
  Насосы на магнитном подвесе сделали только в 80-х годах реальной истории, например, серия ТМН-10000 и подобные, более 25 тысяч оборотов в минуту. Но старт все равно был «масляный», т. е. работать они могли далеко не везде.


[Закрыть]… Но только в конце следующей пятилетки. А результат нужен был «вчера». Да и не верилось в такой прогресс из-за подшипников. Для применения в полупроводниковой индустрии их нужно было бы изготавливать в разы точнее, чем для баллистических ракет. Что, понятное дело, в милитаристическом СССР находилось за гранью добра и зла.

В общем, Жоресу Ивановичу нужна была пара лет спокойной работы для выстраивания бизнес-процессов. Но большие начальники, видя уходящие за границу колоссальные суммы, давили на коммунистическую сознательность, как толпа пионеров пубертатного возраста на двери женской раздевалки в школьном спортзале. И тут срабатывал капкан моего послезнания – красиво выглядящий в отчете промежуточный результат в нем предусмотрен попросту не был. Да и Алферов с образцами на руках хотел получить не иначе как «великий прорыв», поскольку сильно опасался «расконсервации» неизвестных конкурентов или чего-нибудь еще похуже.

Наконец, когда добрались до сути, я задал основной волновавший меня вопрос:

– А где еще в технике применяются технологии на основе арсенида галлия?

– Любые полупроводники, – безапелляционно огорошил меня ученый. Но быстро поправился: – Скорее всего, можно поискать в радарах… Еще бывают светодиоды и фотоприемники. Пожалуй, так, чтобы серийно, это все. Раньше арсенид шел на подложки интегральных схем, но кремний оказался дешевле.

– Светодиоды есть, но они уже широко используются в СССР, – заметил я и про себя добавил: «Еще год назад специально изучал вопрос».

– Разумеется, но применяют их очень редко, – аккуратно поправил меня Жорес Иванович. – Уж очень они дорогие, да и тусклые, что с ними делать по большому счету?

Вот тебе и социализм! В разрезе цены рассматривать новинки электроники мне даже в голову не приходило. Точно знаю, что в будущем цветные «стекляшки» будут стоить «по рублю пучок», разве что особо яркие подешевели лишь недавно, когда их начали использовать для бытового освещения[270]270
  Интересно, что Ник Холоньяк (изобретатель современных светодиодов) предсказал замещение ламп накаливания светодиодами еще в 1963 году, в интервью журналу Reader’s Digest.


[Закрыть].

– Это почем? – небрежно поинтересовался я.

– Сложно сказать, в СССР их попросту не делают вообще… – Алферов малость замялся. – Сам видел в зарубежных журналах по двести шестьдесят долларов.

– Сколько?!

На несколько секунд я лишился дара речи. Четверть штуки! Для двадцать первого века очень приличные деньги, как раз цена средненького смартфона. В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году это… Черт, да подержанный кадиллак столько стоит!

– А можно с этого места помедленнее? – Я сбросил маску равнодушия. – На все светодиоды такой дикий прайс или некоторые цвета дешевле?

На противоположном конце ВЧ-провода повисла пауза. Похоже, опять я что-то не то ляпнул.

– А какие есть? – наконец спросил Алферов странным голосом.

– Точно можно найти красный, желтый и зеленый. – Я вспомнил давно разобранный парктроник RAVчика. И добавил уже в расчете на магнитолу: – Наверное, при необходимости достанем белый или голубой.

– А можно как-то получить хотя бы зеленый и желтый? – Не, я точно делаю что-то не то. Слова-то нормальные приходят по проводу из Ленинграда, вот только нет сомнений: скажи «да» – и ученый сорвется и побежит в Москву бегом, отбросив все дела на… Далеко в сторону.

– Думаю, это возможно. Мне нужно подумать до завтра. – Хоть цену себе малость набью, что ли. – Давайте перезвоню около полудня?

– Хорошо! – Кажется, прямо мне в руку передались отчаянная дрожь радости предвкушения и одновременно страх недоверия. – Я… Мы все будем ждать с нетерпением!

Вот и поговорили. Че-о-орт! Какой идиот писал статью про светодиоды, которая попалась мне в прошлом году на даче Шелепина? Надо ведь было накорябать: «Открытие сделано, патент получен, перспективы грандиозные!» Ведь на самом-то деле все явно не так!

– Доктора! – крикнул я, вывалившись в приемную. – Шучу! – вовремя остановил вскинувшуюся секретаршу. – Найди мне срочно Федора! Пора директора лечить от прогрессирующего технического склероза!

Собственно, дальше началась рутина. Специалист мне быстро объяснил, что светодиоды красного цвета действительно придумали пяток лет назад где-то в Америке[271]271
  Первый светодиод видимого спектра был изобретен в 1962 году Н. Холоньяком, в компании General Electric. Надо отметить, что само свечение полупроводникового перехода было замечено русским физиком– экспериментатором О. В. Лосевым (погиб в блокадном Ленинграде).


[Закрыть]. Иных вариантов природе пока неизвестно[272]272
  В 1972 году аспирант Ника Холоньяка Джордж Крауфорд разработал светодиод желтого цвета и на порядок (до 0,1 лм) увеличил яркость красных (их стало видно при солнечном свете). К 1976 году были получены оранжевые и желто-зеленые светодиоды. С 1985 года был достигнут 1 люмен, к концу 90-х годов – до 100 люменов. Синий светодиод был изобретен в 1971 году, но годный для реального применения вариант продемонстрировали в 1993-м.


[Закрыть]. Делают их штучно, скорее как баловство. Так что подобную лабораторную игрушку Федор в руках еще ни разу не держал.

Пришлось в очередной раз посыпать голову пеплом, а именно – писать длинную записку лично товарищу Шелепину. Недоглядел, раскаиваюсь, в будущем не повторится, и все такое. Но лучше поздно, чем никогда, поэтому правительству Советского Союза не помешало бы начать подыскивать место под нехилое производство светодиодной техники[273]273
  Серийное производство светодиодов было развернуто только в 1968 году фирмой Monsanto (в настоящее время известной многим в качестве разработчика генно-модифицированных сортов сельскохозяйственных растений).


[Закрыть]. Если, конечно, уважаемый Жорес Иванович оправдает оказанное партией и народом доверие и сможет повторить элементы из будущего.

Лучше всего себя чувствовал Алферов. Уже на следующий день он получил из рук офицера КГБ небольшую опломбированную коробочку, внутри которой находились двадцать восемь разноцветных светодиодов. Уж не знаю, что он при этом думал о героических советских разведчиках, но со своей задачей справился очень достойно.

Летом тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года в МЭПе наступил тихий праздник – на полупроводниковую отрасль пролился ручеек наград. Главный виновник получил Ленинскую премию, как оказалось, это всего-то десять тысяч рублей, и орден Трудового Красного Знамени. Подобные мелочи по местным меркам считались очень неплохим результатом[274]274
  В реальной истории такой орден Ж. И. Алферов получил только в 1975 году.


[Закрыть], это в моей истории в ЦК сидели маразматические старики с десятком «юбилейных» орденов Ленина на пиджаках. Нынешние вожди наградами не разбрасывались. Поэтому торжество Жореса Ивановича омрачала только секретность. Похвастаться зарубежным коллегам своим великим прорывом в области теории гетероперехода и созданием хорошо различимых при дневном свете красных, желтых и зеленых светодиодов он так и не смог. Впрочем, шанс ухватить заслуженную толику мировой славы у него оставался – злосчастный гриф секретности обещали снять сразу после отлаживания промышленного производства.

Кстати сказать, существенно сдвинулись технологии не только в производстве кристаллов. К моему немалому удивлению, электрические выводы светодиодов были сделаны из железа. Мелочь, до которой без послезнания пришлось бы доходить путем длительных экспериментов. Однако соответствующие гальванические покрытия стоили немалой головной боли смежникам и делались пока в лабораторных количествах. Про пластик для прозрачного защитного покрытия и говорить нечего, сырье закупалось за границей, шли переговоры по покупке технологий и оборудования. И так куда ни ткни – индустриальный колосс СССР стоял на глиняных ногах. Практически под любую инновацию приходилось «подкладывать» импорт.

Мне тоже перепала премия. Хоть и куда более скромные пятьсот рублей, но в хозяйстве и такая сумма была не лишней. Приобретенную в двадцать первом веке привычку не считать деньги менять было тяжело, и приличные по советским меркам зарплаты, прогрессивки и частые подачки «в голубых конвертах» таяли, как снег в марте, денег в семье катастрофически не хватало. Впрочем, это все было делом будущего.

А «сегодня», в смысле осенью тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, начались осторожные экономические реформы. Как всегда в СССР, первым делом были повышены цены на продукты питания и предметы роскоши, особенно золото. Говорящие головы разъясняли с экрана телевизора суть корректировки цен и доказывали ее нулевой баланс с точки зрения государства, а значит, и средней советской семьи. Помогало на удивление неплохо, правительству тут верили куда больше, чем в двадцать первом веке. Но смутные слухи о волнениях все равно возникли. Хотя в М-граде и Москве все было совершенно спокойно.

Параллельно с ценами начали, как грибы, расти «артельные» магазины[275]275
  На самом деле государственные коммерческие магазины открыли только в апреле 1944 года. Но народная память избирательна и капризна.


[Закрыть]. Старухи понемногу кликушествовали: «Как при Сталине перед войной!» – и запасались солью, керосином, спичками, мылом. Заодно ругали Хрущева, Микояна и своих непутевых внуков.

Надо отметить, что кооперативные торговые точки никто и не запрещал окончательно, просто не было особого смысла там что-то покупать. Тотального дефицита в крупных городах не наблюдалось. У одного спецснабжение, у других родственники работают в магазине или имеется настроенный канал бартера, скажем, обмен книг на колбасу или яблок на рубероид. С другой стороны, у полностью отрезанных от дефицита работяг типа родителей Кати все равно не было денег на что-то, кроме легко доступных в госторговле «картошки и постного масла». Желающим купить «пару красивых яблочек в больницу» с избытком хватало колхозного рынка. В общем, лишних средств у народа не было, соответственно, элитарный спрос оказался весьма и весьма низким.

Возможно, поэтому параллельно с классическими копчеными колбасами, курагой и фруктами в новомодные «вертепы капитализма» попали предметы роскоши. А именно импортные спиртные напитки и сигареты. Говорят, для обеспечения поставок во Внешторге создали специальный отдел. Цены, впрочем, оказались ломовыми даже по моим меркам. Советская пропаганда не скрывала – акцизы с сотни бутылок виски позволят стране изготовить новый трактор. Сигареты «Мальборо» получили новое народное название – «помощь колхознику».

Наслушавшаяся рассказов о заморских чудесах Катя загорелась идеей шопинга «как в будущем». Пришлось выбраться на выходные в дефолт-сити и специально посетить пяток лучших артельных магазинов. Таких, как мы, хватало, огромные толпы людей таращились на витрины, словно в музее. Не многим оказался по карману литр попсового Jack Daniel’s Old No.7 за двести семьдесят пять рублей. Финалом был восторженный шепот жены:

– Сильно напоминает ваше будущее?

– В смысле?! – Я аж опешил. – Почему так думаешь?

Ведь не раз и не два рассказывал, как выглядит средний торговый центр две тысячи десятого года, сколько примерно стеллажей в «Ашане» отведено под одну только колбасу и про тому подобные чудеса капитализма. Как можно было вообще сравнивать это с жалкими «артельными» лавчонками, добравшимися в лучшем случае до уровня ларька у автобусной остановки середины нулевых? Но у Кати была своя точка зрения.

– Ну это же только спиртное и сигареты! – Она была полна энтузиазма. – Так похоже получается на один из отделов ваших магазинов?

– Хм… – Уж очень мне не хотелось расстраивать любимую. – Вообще, на отдел здорово похоже. Тут, в смысле у нас, получалось намного лучше, чем во время перестройки в моей истории. Если дальше так пойдет, скоро заживем, как в Штатах.

– Правда? – заулыбалась Катя. – Здорово как! Догоним Америку, а то и перегоним!

Ну вот, хоть стой, хоть падай. Иной раз приходилось удивляться взрослой мудрости жены. А порой прорывалась такая детская наивность, что сразу становилось понятно: в свои двадцать четыре она еще такая девчонка! Эх! Только обнять и поцеловать. И плевать, что вокруг шумит и топчется будущая Тверская.

Вот только если последующая приватизация обычных магазинов пойдет на артельных принципах, в смысле исключительно в собственность трудовых коллективов, верить в «светлое» будущее советской торговли я напрочь откажусь. До сих пор хороший пример перед глазами. В Екатеринбурге будущего я долгое время снимал квартиру в доме, на первом этаже которого во времена социализма находился огромный центральный гастроном с едва ли не лучшим в городе снабжением. Целый квартал здоровенной стеклянной витрины, да еще в уходящих на боковые улицы «хвостах» – овощной и кафе. Под магазином удобный двухъярусный подвал, такой, что может заехать грузовик. Приватизировал все это богатство трудовой коллектив.

Через десять лет можно было увидеть итог «эффективного самоуправления». Гастроном съежился до малюсенького загончика на пару касс, и пяток злобных престарелых продавщиц восседали среди постоянной вони, сочившейся от протекающей канализации. Все остальное, включая подвал, было распродано и сдано в аренду. Мне пришлось ходить лишнюю пару сотен метров в один из отстроенных «с нуля» частных продмагов, который работал явно лучше магазинов «старой школы».

С другой стороны, имелся отрицательный «артельный» пример и в макроэкономике. Учебники истории моего детства содержали весьма скептическое описание «югославского пути»[276]276
  Югославский социализм – в начале 50-х годов приобрел следующие черты: сохранение частных хозяйств в аграрном секторе и сфере обслуживания, передача предприятий в руки самоуправления трудовых коллективов, отсутствие твердых плановых заданий.


[Закрыть].

В этой стране коммунисты все раздали на самоуправление трудовым коллективам, ввели выборность руководителей, в результате без крепкой хозяйской руки или контроля ЦК партии промышленность и торговля пошли вразнос. Логическим завершением процесса дезинтеграции стали гражданская война и вторжение НАТО в тысяча девятьсот девяносто девятом году.

…Даже жалко, что Шелепин давно не расспрашивал меня о будущем. Да и вообще, ведь явно шел процесс модернизации электронной промышленности, в МЭПе витали слухи о новых заводах и целых научно-производственных комплексах. А меня как будто закрыли в узкие границы НИИ «Интел». Чертова секретность! Приходилось лишь по косвенным признакам догадываться о грядущих переменах.

Такое прогрессорство «на окладе» начало здорово напрягать, совсем не привык жить от получки до подачки. Ох как хорошо последнее время я понимал состояние своего отца, когда он пытался в середине восьмидесятых подготовиться к неумолимо накатывающим, но совершенно непонятным переменам без потерь для благосостояния семьи. А ведь даже не взбрыкнешь толком с женой и маленьким ребенком…