Текст книги "Историйки с 41-го года"

Джигит

Ефрейтора Петрова вызвал начальник заставы и озадачил:

– Надо старому Хасану дом починить. Старик нам во многом помог, пришло время и ему добро сделать. Ты, я знаю, до службы плотником был, значит, тебе и карты в руки. Как раз за две недели до своей демобилизации всё и сделаешь.

В этот же день Петров пришел к Хасану и сразу приступил к работе. Обтёсывает бревно и чувствует, что кто-то за ним наблюдает. Подошёл хозяин, смеется:

– Это дочь моя младшая любопытничает, невеста уже. Жениха ей пока подыскиваю. Может, наконец внука мне родит – джигита. У меня ведь ещё две дочери есть, но у обеих девочки… Гуля, подойди!

И тут у Петрова замерло сердце – перед ним предстала настоящая красавица: смуглая, с чёрными, как вишенки, глазами, с блестящими, как воронёная сталь, волосами, заплетенными в аккуратную косу.

С того момента ефрейтор не сводил с Гули глаз. Да и она часто бросала на него свои быстрые, как молния, взгляды.

Две недели пролетели быстро. Петров познакомился с Гулей поближе и не хотел уезжать, и ей тоже хотелось, чтоб он продолжал работать дольше. В последний день пограничник решился на признание.

– Гуля! – с дрожью в голосе сказал он. – Я тебя очень люблю! Поверь. Но через два дня я увольняюсь в запас и должен уехать. Если ты ко мне неравнодушна, приходи на чайную плантацию, я буду тебя там ждать. Уедем вместе!

Хасан, заметив, что дочь долго разговаривает с ефрейтором, позвал её домой и плотно закрыл дверь.

Через два дня, когда Петров пришёл на плантацию, девушка уже была там. Глаза её были красными, и слёзы стекали по щекам.

– Почему ты плачешь?

– Я не простилась с отцом, – всхлипнула она.

Петров нежно обнял невесту, как мог, успокоил. Накинул на неё свой бушлат, усадил на лошадь, и они двинулись в путь. Дорога шла мимо Хасанова дома. Старик стоял на крыльце. Он махнул рукой, прощаясь со знакомым, но не признав в сопровождавшем его всаднике свою дочь. Он узнал о её бегстве только вечером.

– Пепел на мою голову! – воскликнул Хасан. – Какой позор! Надо мной все соседи смеяться будут!

После того дня старик загрустил и замкнулся. Через неделю он получил письмо от сбежавшей дочери, но разорвал его, даже не прочитав. Все последующие письма постигла та же участь.

Прошло полтора года, и Хасан получил толстое заказное письмо. Он долго держал его в руках, вертел, нюхал, а затем всё же вскрыл. В почтовом отправлении было письмо, деньги и фотография красивого, крепкого черноволосого малыша.

«Папа, – прочитал Хасан, – это твой внук! Ты ведь так ждал его. Мы тебя любим, прости нас и приезжай в гости!»

Счастливый старик схватил фотографию и с радостным криком помчался по саклям:

– Слушайте все! Смотрите! У меня есть внук, настоящий джигит!

Все улыбались и поздравляли счастливого деда.

Прачка

Группа прошла лишь половину горного пути, когда пошел небольшой снег.

– Дойдем до сторожки и там отдохнем, – предложил Сержант группе пограничников, состоящей из четырех новобранцев и прачки. Все они поднимались на заставу впервые.

Вскоре, уставшие, они дошли до небольшой, застеленной соломой сторожки, разместились и облегченно вздохнули.

– Тридцать минут отдыха – и подъем! – предупредил Сержант.

За это время погода резко изменилась, легкий снежок превратился в буран и засыпал все вокруг белым покрывалом. Сержант задумался:

«Если остаться здесь пережидать, буран неизвестно когда кончится и может засыпать сторожку совсем, так как они между гор. Опасно. Обратно возвращаться тоже нельзя, можно поскользнуться и угодить в ущелье. Путь один – вверх на заставу!»

Сержант оглядел всех, кто как одет: новобранцы были в теплой форме, а вот прачка в тонкой шали, пальто до колен, ботинки легкие… Не долго думая, снял он с себя маскхалат, валенки и протянул все прачке. Затем снял с головы ушанку, надел ее на ногу и крепко обмотал портянкой. Новобранец предложил ему свою ушанку, и он закрепил ее на другой ноге. Прачка отдала солдату шаль, а сама накинула капюшон от маскхалата. Сержант оглядел всех еще раз, поднял воротник и спокойно сказал:

– Теперь пошли! Держитесь за мной и друг за другом.

И он, не спеша, следуя только ему одному ведомой интуиции, двинулся вперед, во мглу, нащупывая тропу. Прошли совсем немного, как вдруг, громко шелестя, с горы сполз мягкий пушистый снег и засыпал всю группу по пояс. Сержант подождал, пока все выберутся, пересчитал и спросил:

– Готовы идти дальше?

– Да! – сказали все, кроме испуганной прачки.

И они двинулись вперед, пробиваясь сквозь толщу снега руками и ногами, не останавливаясь ни на минуту. Времени, казалось, прошло много, а продвинулись они совсем мало. Вдруг за облаками послышался выстрел.

– Вот к нам и подмога идет, – успокоил всех Сержант.

Вскоре к ним пробился наряд пограничников и повел всех на заставу по только что протоптанной тропе.

Новобранцы после обеда заснули богатырским сном. Сержант лежал на койке, а прачка сидела возле него и растирала ему спиртом ноги от пяток до колен.

– Вот так удовольствие мне сегодня досталось за многие годы службы, – улыбался он. – И ноги помассировали, и спиртом дали надышаться, да еще и с девушкой симпатичной познакомился.

Засыпая, Сержант услышал, как прачка сказала:

– Меня зовут Катя!

Сережа-барабанщик

Сережа каждый год ездил к дедушке с бабушкой в крестьянский хуторок неподалеку от границы России – поближе к южному теплу.

Вот и на этот раз, закончив четвертый класс школы, он отправился к ним на все лето. Бабушка радостно его встретила, стала хлопотать, чтобы накормить чем-то вкусненьким и дать ему отдохнуть с дороги. Сама между делом расспрашивала, как живут родители, а потом стала рассказывать о своей жизни.

– Дедушка твой сейчас на пенсии, хозяйством занимается, а раньше-то был в пограничном оркестре, играл на барабане.

Сережа очень заинтересовался новыми для него подробностями. Он думал, что дедушка просто военный, и гордился этим, а тут оказалось, он еще и барабанщик. Сережа уже не захотел отдыхать, решил дождаться дедушку. Как только тот пришел, Сережа с радостью кинулся ему навстречу.

– Здравствуй, дедушка! – и сразу попросил: – Научи меня играть на барабане!

Дедушка засмеялся:

– Для кого ты будешь здесь играть, для коровы? Буренка по лугу пойдет, а ты за ней с барабанной дробью?

– Да я для себя хочу научиться, может, и бабушка послушает.

– Вот сарай починю и что-нибудь придумаю, – хитро прищурился дедушка.

Через несколько дней бабушка говорит Сереже:

– Внучек, иди в сарай, там тебя ждет барабан! – и, как дедушка, хитро прищурилась.

Сережа опрометью помчался туда, вбегает в сарай, а там дедушка палочками жонглирует, блестящими, пахнущими свежеобструганным деревом. Видно, он только что их сделал.

– Ну вот, Сережа, давай учиться играть на барабане.

Сережа оглядел весь сарай – где же барабан? Но кроме коровы в углу ничего не увидел.

– А где барабан-то? – спросил он.

– А вот он! – и дедушка палочками указал на металлическую кастрюлю с двумя ручками по бокам, перевернутую вверх дном.

Сережа было расстроился, что над ним подшутили. А дедушка взмахнул палочками, ударил по кастрюле и заиграл: лихо, громко, выбивая дробь, то часто, то медленно. Сережа от восхищения запрыгал и руками захлопал. Буренка замычала, видно, ей тоже понравилась такая игра на барабане.

– Вот эта дробь: всем отдыхать! – сказал дедушка и застучал.

– А это: шагом марш! – и кастрюлька зазвенела ритмичным звучанием.

– Это тревога! – и палочки ударили по кастрюльке, так что она загудела, будто гром прошел.

В дедушкиных руках палочки не переставали подпрыгивать вверх-вниз, издавая звуки, то приятные, то волнующие. И Сережа перестал обращать внимание на то, что это была обыкновенная кастрюля.

– Научишься играть, купим настоящий барабан. А пока трудись вот на этом, – сказал дедушка и надел на шею Сережи лямочку, на которой была закреплена за ручки металлическая кастрюля.

С этого дня Сережа старательно учился всем премудростям игры на барабане и, выходя на луг, где паслась корова, отбивал палочками по кастрюльке дробь. Буренке вроде бы это тоже нравилось, когда он решал передохнуть, она смотрела на него и, казалось, говорила: «Продолжай играть, я жду-у!»

Однажды мимо хутора прошла большая группа пограничников. Они изредка устраивали военные учения там. Дедушка, сказав, что быстро вернется, ушел с бывшими сослуживцами.

На следующий день Сережа встал рано утром. Бабушка готовила завтрак. Дедушка еще не вернулся, и Сережа решил сам вывести Буренку на луг. Вокруг стоял густой туман, и корова сразу растворилась в нем. Пытаясь идти за ней по шороху травы, он услышал вдалеке незнакомую речь, видно, Буренка кого-то потревожила. Сережа тихо подошел поближе и увидел людей с оружием и с большими тюками, осторожно идущих в его сторону.

Сережа слышал от дедушки, что через границу могут пройти контрабандисты. «Так это плохие люди. Они могут неожиданно напасть на солдат и на дедушку», – догадался он и помчался к сараю, где оставил свой барабан. Сережа бежал так быстро, что не заметил, как у него с ноги соскочил сандалик.

Схватив палочки, Сережа что было силы застучал по металлической кастрюльке: «Тревога! Тревога!» По всему хутору от края до края раздалась его громыхающая дробь. Все услышали ее. Даже вороны взлетели и тревожно закаркали. А Сережа все бил и бил палочками по барабану. Вслед за этим послышались выстрелы. Раздались взрывы. Кругом все задрожало. Разнеслись громкие крики. Сережа спрятался в сарае.

Когда все затихло, он вышел. Пограничники и дедушка уже вернулись, все бросились к нему, поздравляют за смекалку, за смелость, хвалят:

– Ты настоящий барабанщик! Мы сразу поняли сигнал тревоги. Нарушителей границы мы обезвредили благодаря тебе!

Сережа прожил все лето с дедушкой и бабушкой. Перед самым отъездом к нему пришел почтальон с большой посылкой. Открыв ее, Сережа увидел настоящий барабан с палочками и надписью: «Юному защитнику Отечества от пограничников и от дедушки».

Глаза

Проезжая транзитом на поезде мимо города, где жил мой закадычный школьный товарищ Николай, я решил на часик заглянуть к нему. Он встретил меня на пороге и очень обрадовался. А я только вошел, заметил на стене большую картину.

Вначале я увидел на ней глаза, большие черные, в глубине которых светился теплый огонек, и казалось, что они внимательно смотрят на меня. Это была девушка в белом халате врача. Нижнюю часть лица, ее рот и нос, закрывала маска. У нее были пышные длинные волосы с прямым пробором, собранные на затылке в большой пучок. Голова ее склонилась, видно, осматривала пациента. Даже в таком виде она была красива. И у нас с Николаем завязалась беседа об этой странной, как мне показалось, картине.

– Эта картина завоевала премию на выставке, – похвалился он. – Предлагали большие деньги, но я ее не отдал. Картина дорога мне, как память моей молодости и любви. Могу поведать ее историю, если интересно, – многозначительно проговорил Николай.

…После окончания средней школы меня призвали в армию. Служил я в погранвойсках в горах Аджарии вдоль турецко-советской границы. Я не стану тебе много рассказывать о буднях пограничников, только скажу вкратце, как говорили мне старослужащие, что раньше в тех местах, где я служил, давали знак альпиниста за сложность и трудность преодоления местности. Чтобы пройти по всему охраняемому участку границы – сначала идешь и поднимаешься в гору все выше и выше, а затем спускаешься столько же вниз к заставе, и так почти каждый день. Были случаи, когда задерживали нарушителей и диверсантов. Однажды схватили мы матерого бандита, да он успел выстрелить из пистолета, и пуля, отрекошетив от валуна, попала мне в челюсть.

Отправили меня в отряд в госпиталь на лечение. И там я сразу встретил эти глаза, что на картине. Лица полностью я не видел, мешала маска. Руки врача стали вытворять чудеса с моей челюстью: то осматривали, то рентген делали, то вырезали что-то, то зашивали. Боли я совсем не чувствовал, видел только огромные глаза. Вначале в них была бездна грусти, а потом, когда я пролежал несколько дней, в них появился блеск. И я набрался храбрости сказать врачу:

– Гульчатай, открой свое личико? (вспомнив фразу из фильма «Белое солнце пустыни»).

А она мне в ответ:

– Я врач, Карина!

Каждый раз, когда она появлялась в палате или я шел к ней на перевязку, я хотел увидеть ее без маски, но как-то все не получалось, – и Николай, вздохнув, продолжил: – Я влюбился в ее глаза, мне нравилась ее походка. Она шла, как будто плыла, как кораблик во время штиля.

Перед выпиской проверили меня еще раз на рентгене и поздравили с выздоровлением. Я поблагодарил и попросил разрешения на прощание вместе с врачом Кариной сфотографироваться. Карина отказалась, а меня на фоне окна и белоснежной палаты запечатлели на пленку. В этот день я заметил, что глаза врача светились ярче, чем раньше.

Мне повезло – на несколько дней меня оставили в отряде: знали, что я умею рисовать, и попросили написать несколько плакатов – выдержки из присяги.

Я был счастлив, что смогу увидеть эти глаза еще раз. Казарма находилась как раз напротив здания госпиталя. Встав рано утром со всеми солдатами по команде старшины: «Подъем!», я приступил к работе. Быстро написал и повесил над козырьком казармы плакат со словами: «Карина, я тебя люблю!» Я видел, как в окне госпиталя оживленно мелькала женская фигура. Но тут мою радость заглушил грозный голос старшины:

– Снять писанину и в наряд вне очереди! – а потом, видно, сам понял, что любовь – вещь коварная, и прочеканил: – Иди за казарму, чтоб никто тебя не видел, и там пиши, рисуй, сколько хочешь.

Мне оставалось полгода до демобилизации. При каждом удобном случае, если кто-то отправлялся с заставы в отряд, я отсылал весточку Карине, поздравляя ее с праздниками или просто напоминая о себе, и обязательно в конце добавлял: «Не забуду эти глаза. Жду встречи!»

Демобилизация принесла в мою жизнь много забот. На гражданке я закончил художественную военную академию и в какой-то момент даже забыл о Карине, пока не нарисовал вот эту картину о своих военных буднях, которые навсегда остались в моей душе.

Однажды выставку, где были и мои картины, посетила группа врачей, прибывших в столицу из разных городов для повышения квалификации. Одна из посетительниц долго смотрела на мою картину, видно, почувствовала что-то знакомое, потом вынула из записной книжки фотографию на фоне белоснежной палаты и спросила экскурсовода, не этот ли художник писал ее.

В этот момент я рядышком оказался. Видно, от судьбы никуда не уйдешь. Смотрю на ее глаза – те самые! Подошла она ко мне, ладошкой по шраму на лице провела, глаза ее огромные загорелись такой теплотой, казалось, сейчас искры из них вылетят… – и тут Николай замолк.

– А что дальше произошло? – поинтересовался я, но увидел, что в комнату вошла женщина.

Красота ее была сравнима с красотой греческой богини, а глаза – с глубиной черной ночи, в которых светилась луна.

– Вот и жена моя, Карина, – счастливо засмеялся мой приятель.

Демобилизация

Начальник заставы разрешил пограничникам пострелять из ракетницы в честь демобилизации Старшины, который гордо стоял на плацу в красивой парадной форме со значком «Отличный пограничник» на груди. Другие ордена он не стал надевать в дорогу, решил, что сделает это дома.

– Мне так не хочется с вами расставаться, – сказал он пограничникам. – Вы для меня стали как родные.

Лихо вскочив на лошадь и не оглядываясь, чтобы никто не увидел его расстроенное лицо, двинулся в путь по тропе. Он впервые был налегке: только баул с вещами и никакого оружия, что было совсем непривычно для него. Даже лошадь, привыкшая к нему за время службы, казалось, косо поглядывала.

Дорога в комендатуру петляла, как змея, то пропадая, то возникая вновь среди горного массива. Старшина с верху горы заметил одинокого странника, скрывшегося за скалой. «Наверно, местный, из аула», – подумал он и, похлопав по крупу лошадь, поехал побыстрее.

Вскоре он увидел незнакомца. Казалось, что тот ждал его. Это был офицер вооруженных сил. «Странно, – подумал Старшина. – Офицер, без напарника, форма чистая, без пылинки. Наверно, переоделся».

– Здравия желаю, товарищ офицер! – поздоровался он. – С какой заставы?

Незнакомец неожиданно выхватил из-за спины пистолет с глушителем и выстрелил в него. Старшина упал с лошади. Нарушитель пнул его ногой, убедился, что не движется, бросился к лошади и вскочил на нее. Лошадь, привыкшая к своему хозяину, резко встала на дыбы. Незнакомец не удержался, рухнул на землю, ударился головой об камень и остался без движения.

Старшине повезло – пуля угодила ровно в нагрудный знак и по касательной прошла немного в грудь. Превозмогая боль, он подполз к нарушителю, взял пистолет, открутил глушитель и выстрелил три раза, что означало «тревога!». Громкое эхо раздалось по всему ущелью.

Нарушитель пришел в себя, когда уже подоспела группа захвата. Лошадь стояла возле него, возмущенно топая копытом.

Старшину положили в лазарет. Утром к нему пришли пограничники, окружили его:

– Ты же сказал, что не хочешь с нами расставаться, вот мы все и пришли! – смеялись они вместе со Старшиной.

Мышка-царевна

На пограничную заставу пришло пополнение – трое солдат из школы младшего сержантского состава. Старшина построил их в ряд и скомандовал:

– Представиться по фамилии!

– Иванов, Сидоров! – отчеканили двое, а третий, увидев бабочку, удивленно воскликнул:

– Аполлон?!

– Это что – фамилия у тебя такая? – переспросил его Старшина.

– Никак нет! Это бабочка редкая. Я учился в биологическом институте, правда, не закончил еще, в армию призвали. Но кое-что о насекомых знаю.

– Так, может, и про муху знаешь, что села мне на нос? – сердито отреагировал Старшина и хотел уже прихлопнуть муху.

– Не надо этого делать! – догадался о его намерении солдат. – Это муха-жужелица, издалека прилетела сюда, очень редкий вид!

Старшина, конечно, муху отогнал и, приняв серьезный вид, скомандовал:

– Если ты такой образованный, будешь старшим в отделении. Завтра каждый из вас пойдет в дозор, знакомиться с пограничным участком, а сейчас – все шагом марш отдыхать в казарму.

Как только наступило утро и солнце осветило вершины гор, Петров (это была фамилия будущего биолога) облачился в военное обмундирование, взял боевое снаряжение – автомат с патронами – и, получив от начальника заставы приказ по охране границы, вместе со Старшиной пошел изучать территорию.

Идет Петров по узкой тропе следом за Старшиной, а она то вверх резко поднимается, то вниз спускается и все время с поворотами, то налево, то направо. Сапоги от росы влагой покрылись. Ему все интересно – увидит незнакомую букашку, остановится, посмотрит, дальше идет, путь и местность запоминает. Дошли до заданного участка и повернули обратно. Теперь первым пошел Петров, а за ним Старшина – наблюдает, как напарник местность запомнил и не заметил ли что подозрительное.

И тут младший сержант наклонился над травой и что-то поднял. Это была обыкновенная мышь без признаков жизни.

– Брось ее! Зачем она тебе нужна? – удивился Старшина.

– Мне кажется, это горная редкая мышка, еще живая, – взволнованно отвечает Петров. – Ее можно реанимировать, попробую вылечить и отпущу. Я видел, как ее потрепала лиса, заметив нас, она дала деру.

– Молодец, наблюдательный, – одобрил его Старшина, а младший сержант положил мышку в карман шинели и тоже двинулся в сторону заставы.

Придя в дежурное отделение, они доложили начальнику о результатах проверки границы и про мышку. Капитан ничего не сказал, словно не слышал, только скомандовал:

– Почистите оружие, и у вас есть личное время!

Солдаты, узнав, что Петров притащил из наряда мышь, встретили его с восторгом. Мышка, видимо, отошла от испуга и смотрела на всех из кармана шинели своими огромными черными глазами и никуда не собиралась бежать. Младший сержант дал ей на ладошке немного воды, затем кусочек сыра. Она съела его, затем вылезла, села на ладонь, посидела немного и юркнула опять в карман.

Скоро мышка совсем осмелела и разрешала всем однополчанам себя покормить, но в руки никому не давалась, кроме Петрова. Через некоторое время он решил выпустить ее на волю. Солдатам было жалко расставаться с этой забавой, но он дал слово Старшине подержать ее до тех пор, пока не вылечит. И, отойдя немного от заставы, вытащил мышку из кармана, опустил на землю и слегка постучал веточкой, чтобы она убежала.

Вернувшись на заставу, он снял шинель и повесил на вешалку, где были шинели остальных сослуживцев. Сел на табуретку и почувствовал, что сожалеет, что мышку отпустил. Да и товарищи-солдаты не одобрили его решения. И вдруг по всей казарме раздался оглушительный хохот и восторженные крики.

– Петров, сержант! Твоя пациентка домой вернулась!

И точно: из кармана его шинели наполовину высунулась пушистая мордочка с растопыренными ушами, и казалось, что она улыбается.

С тех пор она стала жить на заставе и всем разрешала себя погладить, но домиком своим она считала карман шинели Петрова. Солдаты, шутя, отнесут шинель в другое отделение, а мышка ее найдет и на свое местечко в карман спрячется. Иногда ее замечали спящей даже на подушке рядом с Петровым.

«У Ивана в сказке была лягушка-царевна, а у меня мышка-царевна!» – говорил он.

И мышку прозвали «царевна». Она бегала по всем помещениям и вокруг заставы. Петров боялся, что ее ненароком цапнут служебные собаки, и поэтому подходил к каждой из них, показывал мышку, приговаривая: «Это наша царевна, она здесь с нами живет, ее не обижать!»

Удивительно, но никто из собак, казалось, не замечал мышку, хотя она часто пробегала мимо их еды и плошек с водой.

Однажды на заставу прибыло высокое начальство проверить, как несут службу пограничники. Тут мимо пробежала мышка. Полковник как закричит:

– Животных развели, безобразие!

– Никак нет! – отвечает Старшина. – Это наша царевна-мышка, – и рассказал ему всю историю. Полковник посмеялся, но предупредил:

– Чтобы ее тут больше не было.

Солдаты и Старшина пренебрегли распоряжением начальства, мышку оставили, но стали прятать, когда прибывало высшее руководство.

Служба у Петрова шла зимой и летом – границу охраняли, нарушителей задерживали. Зимой он ходил в наряд в шубе и царевну с собой не брал. Она оставалась в кармане его шинели или искала его по всей заставе. Когда же приходила весна, мышка, словно чувствуя, что теперь все время будет с Петровым, радостно попискивала.

Однажды сержанту Петрову, который был уже повышен в звании, пришлось идти на охрану границы вместе со Старшиной. Им нужно было пройти по тропе, пробитой в отвесной скале. Отрезок пути был короток, но опасен – с высокой горы иногда сходили каменные обвалы. Старшина дал указание проходить это место каждому по отдельности. И тут мышка неожиданно запищала, да так громко, что Старшина, который уже было пошел, вернулся.

– Что случилось? – раздраженно спросил он.

И в этот момент голос его заглушил сильный грохот – камни летели с вершины горы и падали на тропу, ударяясь, подскакивали, словно мячи, и исчезали в бездне.

– Спасла ты нас, царевна! – облегченно вздохнул Старшина, когда все затихло и они продолжили путь.

За четыре года службы в погранвойсках Петров повзрослел, возмужал, за отличные успехи в службе получил звание старшего сержанта. А мышка стала большая, шерстка у нее поседела, все, кто ее встречал, обязательно старались погладить.

В день демобилизации Петрова Старшина выдал ему новую солдатскую форму, в том числе и шинель. Он стоял на плацу перед однополчанами в начищенных ваксой сапогах, в шинели со сверкающими пуговицами и в ярко-зеленой фуражке на голове. Довольный собой, он полез в карман шинели достать мышку и попрощаться вместе с ней со всеми пограничниками, но царевны на месте не оказалось. По выражению лица старшего сержанта все на плацу догадались, что мышки нет, и кинулись ее искать. Скоро принесли. Она крепко спала в кармане старой шинели. Знала, что без нее хозяин никуда не денется. Тогда Петров снял новую шинель и накинул на себя старую вместе с подружкой-царевной.

Провожали его на гражданку всей заставой, просили, чтобы писал, как устроится, о себе и о мышке.