Текст книги "Фамадихана"

В этот вечер они снова стояли на крыльце, вдоволь нацеловавшись и открывая для себя мир заново, хотя вчера еще казалось, что больше некуда. Местами ее шея была усыпана кровяными точечками – она постоянно подбирала высокий воротник кардигана, но он сразу же падал и показывал все как есть – поцелуи, ставшие отметинами принадлежности. Не надо ни татуировки, ни смены фамилии в браке – с красными подтеками и без того ясно, где ходит эта любовь.

– Меня покусали слепни, – сказала она.

– Что? – спросил он, не сразу оставив тему про Брэдбери и цивилизации Марса.

– Меня покусали слепни. В шею. Так и скажу, если спросят.

– Разве укус слепня выглядит так?

– Теперь выглядит так.

– У нас не водятся слепни, – сказал он, задумавшись, – только южнее по реке.

– Папа с мамой вряд ли это знают, – она тоже задумалась.

В окнах дома Свешниковых горел желтый свет.

– Дай бог, если папа будет поздно. Мама тоже задерживается. Я успею лечь спать. А утром это точно будет напоминать спадающий укус. Скажу, что ели гранат и на нас напали слепни.

– А Тоня? Тоня точно догадается.

– За Тоню не беспокойся. Она на твоей стороне.

На том и решили.

Был август. В этот теплый вечер они все никак не могли оставить друг друга.

12

Антон предложил зайти в цветочный магазин. Теперь ребята неуклюже мялись перед яркой морозной витриной. Долго не могли понять, какие цветы понравились бы Тоне. Помнили только, что пышные, большие и обязательно белые. Долго выбирали между хризантемами и гвоздиками.

– Вам помочь? – в который раз спрашивала продавщица, неловкая унылая девушка. Оставшись незамеченной, она не унималась: – У нас есть прекрасные гипсофилы в шляпной коробке, есть букет из кустовых роз и хризантем, вот пионы…

– Мы сами выберем, – сказала Алиса.

– А посмотрите еще гортензии. Могу собрать вам хороший букетик. – Продавщица начинала надоедать своей прыткостью. Хотелось поскорее сбежать отсюда, но не без цветов, и Антон выбирал долго, желая отыскать самые пышные из всего привоза.

– Девушка, ну что же вы болтаете, – не выдержала Алиса. Она говорила тоном, не обязывающим тут же бросаться в спор, но выводящим на неприязнь. – Все эти цветы блеклые и почти умирающие.

– Все цветы умирают, – ответила продавщица.

– Ваша правда. Но не так быстро и мучительно. Даже по виду гипсофилы я не могу точно понять, вы ее переморозили или пересушили?

– Зря вы так. Красивые гипсофилы, – продавщица почти обиделась.

– Девушка, можете собрать нам большие хризантемы, чтобы они были пушистыми? – сказал Антон.

– Они все пушистые, – вставила девушка, берясь за работу.

– Мы бы хотели настолько пушистые, – поправила Алиса, – чтобы сквозь них не мог выглянуть ни один цветок гипсофилы.

Собрав красивый букет, пошли с ним по улице. Это приковывало взгляды людей: кто-то путал ребят с парой влюбленных, потому что они хорошо смотрелись вместе, и этот кто-то улыбался, думая, как приятно все-таки происходит жизнь на земле.

Дорога до кладбища была длинная, и чтобы как-то отвлечься от гнетущих мыслей, заговорили про то будущее, которое все-таки надо строить. Антон рассказал, что не хотел бы возвращаться в Санкт-Петербург. Какой теперь в этом смысл? Когда-то Питер был его планом. В этом городе единение человеческого духа все еще свежо и ощущается первозданным. В лихие годы тамошние люди собрались и пошли переворачивать мир – благословленные целой плеядой птиц, что обрели человеческий облик и творили на совесть, без стяжательства. Это были великие писатели, скульпторы и композиторы – такие, что играют музыку даже в окружении страшного врага. Все они выходили из народа. Здесь кипела человеческая кровь и рождалась смелость каждого. В горниле трех революций город ковал всенародный дух. Что такое война, если народ дышит миром, что такое несвобода, если народ свободен?.. Санкт-Петербург – произноси с трепетом: там следовало жить Антонине, если бы у них были дети, они должны были родиться там. Но какой теперь в этом смысл?..

– Не хочу возвращаться туда, – решил Антон.

– А как же твои друзья?

– Надо позвонить Кате: попрошу ее прислать почтой документы.

– Тебе разве не надо забирать трудовую лично?

– Можно по доверенности.

– Совсем не хочешь видеть Питер?

– Совсем не хочу.

– Что у тебя на уме?

– Я не знаю.

– А если подумать?

– Не хочу думать.

– Антон, – она резко остановилась и взяла его за локоть. Теперь можно было не торопиться, и время подыгрывало им: с оставшимся расстоянием до кладбища они не могли опоздать. – Мне важно верить, что у тебя есть хороший план.

– Карфагенянин спрашивает карфагенянина, – пробормотал Антон, стараясь не встречаться с ней глазами.

– Что? Я не понимаю тебя.

– Ганнибал убит, а затем пал Карфаген. Какой у нас план?

– Что?

– Мой император, мы отступаем. Москва и Смоленск далеко за спиной. Мы съели всех наших лошадей, потому что от русской ржи у них вздувались животы, потому что они ломали ноги из-за ужасных подков. И мы забили всех наших лошадей, чтобы мясо не пропало просто так. Впрочем, сама армия вряд ли дойдет до Парижа, чтобы защищать его от нашествия коалиции. Какой у нас план?

– Ты сейчас смеешься надо мной? – спросила Алиса с ощутимой обидой в голосе.

Он посмотрел в ее птичьи глаза и пожалел, что съязвил. Вновь она была готова разреветься, впасть в отчаяние посреди улицы, ничуть не стесняясь людей, снующих вокруг. Раньше бы сдержалась, но теперь по глазам читалось, что она на грани разочарования всем подряд, в том числе и Антоном. Что дальше? Она никак не заслужила выслушивать его едкие нападки. Антон постарался непринужденно улыбнуться, без намека на издевку.

– Я стараюсь шутить, – оправдался он, – стараюсь шутить, чтобы нам было легче. Конечно, у меня есть план. Не может не быть.

– Опять издеваешься? – Ее темно-карие угольки смотрели на него остекленело. Надвигалась беда, и это было жутко, несмотря на все произошедшее за последние сутки, несмотря на невероятное везение на Оби.

– Нет. – Антон вспомнил происшествие на реке, вспомнил привидевшийся ему разговор с Сашей и искренне объяснился: – Я о том, что теперь у меня осталась только ты. У тебя, конечно, есть еще родители, есть и другие близкие люди, но у меня – только ты. Ты мне как сестра, ты самое светлое напоминание о Тоне. И я буду жить – у меня будут планы, пока я буду нужен тебе.

– А если я по какой-то глупости буду думать, что ты мне не нужен? – Она старалась поймать его на слове, и остекленелость в ее взгляде начала иссякать.

«Как все-таки ты быстро миришься со вселенной, – подумалось ему. – Нет, ты еще будешь счастливо жить, ни одна боль не приживется в тебе, ни одна язва не вырастет».

– Тогда я буду ждать дня, когда пригожусь снова.

Ее губы вздрогнули. Она готова была улыбнуться.

– Что же до моих планов…

Антон искренне задумался: трудно связывать себе руки и ноги планами, когда ты человек большой и грандиозный, с великими мыслями, идеями, словами. Но план – неотъемлемая часть движения. Человек теряет человека, но это остается лишь вспышкой. Разум не бросает рассуждать, что будет завтра и каким образом теперь жить на этом свете. Можно оправдаться на какое-то время, что трудно строить планы без другого человека, но, положа руку на сердце, все равно заявить, что, пока жив, их выстроит.

– Я думаю заработать много денег. Пока не знаю как, но думаю, – сказал он.

– Зачем?

– Так мало людей в своей жизни видели Россию, если вообще видели ее всю. Такую огромную часть нашего мира. Очень странное ощущение на душе, что теперь жизненно важно, необходимо как воздух увидеть ее самому, вдоль и поперек. Только так можно понять, как жить дальше. Помнишь, Тоня всегда говорила, как нам повезло, что мы родились в этой стране великанов, что однажды здешние люди вспомнят, кем они были и куда они идут? Я забыл об этих словах, пока был в Петербурге, а теперь вспомнил, потому что все во мне ищет какого-то спасения. В нашем с тобой состоянии скорей бы перестать верить в мир, но нет. Сознание ищет и находит выходы, вспоминает слова Тони, указывает былой ориентир… И я думаю, что этот огромный народ, живущий на огромных пространствах страны великанов, в череде потерь и падений, тоже вспомнит, кем он однажды был и куда ему суждено прийти.

– Ты возьмешь меня с собой?

– Конечно! Это главная моя цель. Мы будем спасаться вместе. Сначала мы поплывем на теплоходе по Волге, потом сядем на поезд в Москве, за пять часов до этого погуляем по ВДНХ и неделю будем ехать до Владивостока. Возьмем купе на двоих и будем заказывать чай в легендарных подстаканниках.

– Тебя укачивает, – сказала она.

– И что? В поезде это ощущается не так сильно.

Замолчали. Тишина города сопровождала их весь путь до кладбища. Нет, вокруг что-то все равно происходило: все так же ходили люди и мало придавали значения своему происхождению, ненадолго задерживались, чтобы ткнуть пальцами в телефон и сиюминутно узнать о том, что мгновение назад случилось на другой части света, – куда с такими знаниями торопиться? Все шло своим чередом, и то правильно… Ребята добрались до кладбища, обогнули могильник, изукрашенный древней охрой, которая сходила с камней и улетала с ветром на холмики. Это было еще одно явление борисоглебской жизни, когда поднимались особенно плотные и сильные ветры, и у самого основания великого холма можно было наблюдать выкрашенные в желтый потоки воздуха. Краска год за годом впитывалась в землю, быть может, и до праха могла дотянуться, но никому не мешала.

Могила Тони еще не впитала краску. Еще не было такой бури, что обнесла бы ее крест охрой и обсыпала бы лепестки свежих цветов. Насыпь земли уже не блестела от таящегося в ней льда – поднятая наверх, вечная мерзлота сошла стремительно, хотя набиралась в свое время десятки тысяч лет. «Все так преходяще», – подумала Алиса. Антон же стоял позади, не решаясь двинуться, чтобы лишний раз не увидеть фотографию Тони на кресте.

– Гады…

– Что? – спросил Антон, чувствуя, как тяжелеет его голова, наливаясь жаром. Еще подумал, что, может, и температура не до конца прошла.

– Гады, они все-таки добрались до цветов…

– Кто?

– Не знаю. В клубе было много цветов. Много, и все настоящие, от сердца. Обидно. Это и моя вина. Надо было проследить, чтобы они оказались не все здесь. Впрочем, плевать на плохих людей. Вредно думать про все глупости и пакости, что случаются.

Антону показалось, что Алиса надеялась вести себя более непринужденно, чем ощущала. В ее птичьих глазах снова отразилась тревога – он не хотел этого видеть, но видел, цеплялся за ее взгляд, потому что еще больше не хотел смотреть на фотографию Тони. Водил глазами из стороны в сторону: по венкам и разным цветам, по кресту, отчего-то неправильно большому и черному, будто здесь не Тоня лежит, а какой-то неугомонный ураган лег – большой русский мужик с топором забрал себе все права и угомонился. Точно не Тоня. И все-таки – вот был большой черный крест. И тень от него такая чужая, далекая для этого краешка света. «Содрать бы эту тень для спокойствия», – странно думал Антон, а сам успевал читать надписи на венках. «От Игоря». От кого? Кто это? Круг общения Тони был очень широким.

– От Игоря, – прочитал он вслух.

– Не ревнуй.

– Никогда.

– Вот и молодец.

Прочитали другие надписи. «От 2-й средней общеобразовательной школы», «От 6-го лицея им. А. Фадеева», «От художников Борисоглебской школы искусств», «От друзей, от подруг», «От заклятого врага», «От Прометея и Океана». Аккуратно положили цветы среди других даров и замерли, прислушиваясь к миру.

– И все-таки внутри огромное чувство, будто это мы с тобой мертвы, – сказал он.

– Хочешь поговорить с ней?

– Да.

– Хорошо. Пойду проведаю бабушку с дедушкой, – и Алиса ушла.

Антону пришлось убедиться, что он остался один, чтобы никто не подслушал его сбивчивых слов, пусть некоторые из них он задумал заранее. Он хотел рассказать, как его переполняет злоба на самого себя, как он случайно выжил на воде, хоть и должен был сгинуть, как мир в одночасье стал посредственным и пустым, как ему почему-то приходится сочинять жизнеутверждающие смыслы… Хотел рассказать о многом, но, оставшись один, растерял все слова и понял, что они были ни к чему. Он наконец посмотрел на ее фотографию – она всегда улыбалась, и не было в ее выразительных серых глазах ни упрека, ни нарекания. Говори с ней как есть – лишнего не скажешь.

– Здравствуй, Свеша, – сказал он и мило смутился, возвращаясь в тот миг, когда должен был изъясняться, глядя ей в глаза, влюбленный по уши, не знающий, куда деваться от большого чувства. И так начав, продолжил: – Я все-таки вернулся, пусть без подвигов и без свершений, зато не пропащий и кое-как стоящий на ногах. А что же ты? Лежишь у самого края света. У края света. Иначе и не скажешь. Помню, как мы шутили когда-то, что жизнь надо прожить так, чтобы тебя положили на Пер-Лашез, чтобы соседями твоими были Сара Бернар и Бальзак. Но все-таки здесь тоже славно: местная земля подходит для таких великанов, как ты. И где еще покоиться вашему атлантическому роду? Здесь тихо и ухоженно, и незабудки скоро вырастут над твоей головой. Время все сделает правильно…

Антон замолчал. Легкий ветер заиграл его волосами, насел на цветы, а те задрожали и, выловив редкий солнечный луч, запестрели нежностью синих, желтых, розовых оттенков. Ветер опрокинул узкую вазу с орхидеями, и Антон наклонился за ней. На свежей земле заметил еще не выцветшую мертвую бабочку и застыл, изучая ее с равнодушным видом, а потом тихо и неожиданно для самого себя заплакал, но тут же поспешил остановить слезы, протирая рукавом глаза и старательно объясняясь:

– Извини, Свеша. Не знаю, что на меня нашло. Я справляюсь. Честно. Но все же мне не хватает тебя, и я не могу найти себе места. Без места я чувствую себя неуклюжим и ненужным – это новое для меня чувство, потому что ты меня избаловала. Я как-то и не задумывался даже, что человек может потерять человека, что после этого человеку еще долго придется приучаться к миру. Не знал об этом, а теперь узнал, возмущен и напуган. В таком состоянии как-то легко на всех злишься, оттого становишься еще несноснее, чем прежде. Что будет потом? Как скоро жизнь превратится в бег в колесе?.. Я не хочу, не могу стареть без тебя! Это естественное желание. И я впервые в своей жизни не знаю, что мне делать. Я держусь за Алису, думаю, что не должен оставлять ее в беде, но боюсь не справиться: нам обоим будто некуда деваться даже в большом мире. Но я подумал и решил, что никогда не расскажу ей об этом. Я пообещал ей поездку по всей стране и, наверное, какое-то время, лет десять или пятнадцать, поживу. Впрочем, нечестно говорить только о грустном – лучше взгляни, какие пышные цветы мы тебе принесли! Твои любимые, теплые и заметные. Конечно, не сравнятся со всем этим набором орхидей и лилий, но вместе они смотрятся правильнее…

Он поставил вазу, вернул в нее цветы и почувствовал, как мысли приходят в порядок и холодноватый воздух насыщает легкие. Так ли должно быть на кладбище? Но ведь здесь рядом ветер, рожденный на ледниках и пришедший по реке, который пробрался к кладбищу и теперь долго-долго блуждает между могильными плитами и крестами, принося свежесть.

13

К сентябрю погода в Борисоглебском Бору изменилась совсем. Если август обильно поливал дождями, если солнце притом вспыхивало и после полудня оставалось белым-белым шариком в плотной серости неба, то теперь все было однозначно. Пришла северная осень, сушащая кожу неместных и ввергающая в глубокие раздумья местных. Кто-то то и дело заводил разговор о том, как неплохо было бы переехать на юг, как надеялся и год назад, и два года назад. И все в общем шло своим чередом, только похолодало и поубавилось грязи. Синие цветы на холме все чаще покрывались инеем, а волны Оби светлели от убыли цветущей водоросли и реже вздымались стадами барашков. Чаще река спала, пусть и как прежде продолжала свое неугомонное движение до Карского моря. Она тяжелела, и ход ее становился неуклюжим. Была бы зверем – ни за что бы не развернулась. И таким же был ветер – неуклюжим и тяжелеющим. Он приходил в сад Свешниковых, пытался стрясти с яблонь и русской вишни все еще зеленые листья, но на землю сыпались только иссохшие еще в конце июля ягоды да косточки, вдоль и поперек исцарапанные птицами.

– Как странно, – говорил Антон, – все лето мне не хотелось вишни, а теперь истолочь бы ее с сахаром и съесть с горячим чаем…

Они сидели на веранде, рассматривая в большое окно ветви, что из-за ветра не находили себе покоя и все щупали и щупали целыми днями старое стекло.

– Всегда так. А вишневое варенье даже в горло не полезет. Давай нашему организму русскую вишню безо всякой обработки и не меньше…

Алиса опять соглашалась с Антоном. Она даже звучала прежним задорным голосом, еще больше походя на Тоню. В последний месяц друзья научились подолгу молчать и не нервировать друг друга, находясь рядом. Они оба ходили общими дорогами и ближе к будничному обеду встречались в кафе. Он хотел отомстить Новикову, а потом оказалось, что Новиков в суде признал всю свою вину и долго каялся перед родителями Тони и перед Алисой. Мысли о мести иссякли, и на земле стало еще спокойнее.

После суда ребята пошли на Обь, не откладывая затею на потом, пока река не замерзла. Правда, такое случалось не всегда, но казалось, что в этот год могла она и вспять пойти – уже не удивишься. По реке спустили записки, которые в день похорон люди принесли Тоне. Алиса так и не прочла их. Делали из них кораблики и все пускали, как по весне, когда ручьи текут сквозь Борисоглебский Бор и всюду скачут дети – капитаны и контр-адмиралы. И корабли уходили все дальше от берега с намерением добраться до океана.

Что еще? В начале осени из Санкт-Петербурга приезжала Катя, привозила документы Антона, и, затаив дыхание, долго смотрела на Борисоглебский Бор. Алиса тотчас подружилась с ней, водила по городу и надеялась показать все. Пусть Катя расскажет остальному миру, как выглядит край света.

– Здесь есть Обь. Та самая, – рассказывала Алиса.

– Так, – брала на ум Катя.

– Это великий синий холм – здесь начинался человек. А вот здесь недорогой, но очень хороший кофе. Да. Так и бывает… И здесь все всегда идет своим чередом.

– Подумать только!

Они обе поклялись, что с этих пор будут держать связь. Катя надеялась вернуть Антона к городу на Неве, но, проникнувшись здешним миром, развела руками, сделала вид, что ей не грустно, и улетела, обещав навестить их снова.

И жизнь продолжалась.

– Начал копить деньги на поездку, – говорил он, устроившись на работу. – Еще чуть-чуть – и посмотрим на всю Россию.

– Тогда придется копить три тысячи лет, – заметила Алиса.

– Всего-то? Эти ли годы остановят великанов?

– Теперь ты замахнулся стать одним из них?

– Тот, кто живет среди великанов, – сам великан, – сказал Антон, пожав плечами.

Была суббота, и ветви собирали со стекла сетку паутины.