Текст книги "Прощай, Саша"

6

Это был не совсем центр города, но называли его обычно именно так. Настоящий центр намного дальше, среди изрытых арыками улочек, в тени высоких ив, там, где старинные купеческие домики с резными балконами примеряют вывески аптек и продуктовых магазинов. Там раскинулся огромный рынок, куда, едва поднимется солнце, спешат сотни сонных людей, волоча огромные клетчатые сумки с жвачкой, турецким шоколадом, китайскими и польскими яркими футболками, которые мне даже не померить. Там кассеты на стеллажах и музыка звучит из хриплым динамиков. Но мы пришли в другое место. Тут на неровной площади возвышался универмаг, окруженный стоянками такси. Раньше его высокая буква У горела над городом зеленым неоном, потом красным. А после и вовсе погасла.

Саша подолгу о чем-то разговаривала с таксистами, пока я разглядывал заголовки газет в Союзпечати.

– На такси дороже, – сказала она, когда вернулась. – Зато не нужно покупать билет по паспорту.

Саша боялась, что на автовокзале давно лежит бумажка с их с мамой фамилией, чтобы в случае чего быстро сделать звонок серьезным ребятам из незнакомой машины. Скорее всего она была права.

– И что будешь делать?

– Завтра вот тот, – она кивнула на усатого водителя в тельняшке, – будет набирать челноков за товаром. Можно затереться с ними. Только осталось денег найти.

Саша присела на остов от лавки. Вокруг нас и дальше по улицы бабушки торговали тюльпанами и вопросительно поглядывали на меня.

– Саша, пойдем. Мы на самом виду.

Сюда мы тоже пробирались почти украдкой. Я долго озирался, выйдя из подъезда, потом позвал Сашу за собой. Мы добрались до магазина купить лимонада. Поочередно глядя в окна. Автобусная остановка была метрах в двадцати, но на совершенно открытом месте. Лучше подойти, когда автобус уже подъезжает.

Продавщица долго возилась со сдачей, потом ушла в подсобку. Я улыбнулся Саше, хотя самому было тревожно. Мы вышли из дома за неделю первый раз.

Когда звякнула дверь магазина, мы обернулись, ожидая худшего. Но это всего лишь «похититель тел» с своем неизменном свитере. Он пристроился за нами и принялся считать мелочь в ладони, разглядывая винные полки. Я представил, как Лешка следит за ним с детским биноклем и записной книжкой от магазинов до теплотрасс, готовя сенсацию для местной газеты. Улыбнулся.

– Ты чего? – спросила Саша.

– Потом расскажу.

«Похититель тел» жадно смотрел на купюры в моих руках, облизывал губы, но молчал.

А потом был душный пыльный автобус, постанывающий на каждой кочке. Мы пили теплый лимонад и молча смотрели в окна. Автобус долго плутал по широким улицам с остатками асфальта, под мостами, долго ехал под знакомой улице вдоль реки, по которой промокший и испуганный я бежал в прошлом году, спасаясь от грозы, и наконец выбрался на площадь к обклеенному ракушечником универмагу. Теперь нам предстоял обратный путь. В душную квартиру к надоевшему телевизору и неловкими беседам на кухне. В присутствии мамы мы разговаривать почему-то стеснялись, а она проводила дома все больше и больше времени.

– Саш, – тихо позвал я, – тут моя старая улица недалеко. Хочешь покажу?

Она рассеяно кивнула, продолжая думать о своем.

Улица детства и правда была совсем близко. За странным магазином с вывеской «Ткани», в котором давно уже продавали черствый хлеб, колонкой с ледяной водой и углом школьного двора, за которым мрачным квадратным замком возвышалась школа.

Неровные дома тянулись справа и слева от широкой дороги, по краям которой росли клены и тополя. Маленький глиняный дом на углу не в счет. Мы никогда не знали кто там живет и живет ли вообще, но со двора часто доносился запах копченой рыбы. На ним побеленный дом с высоким обшарпанным синим забором. Там жила старушка, которую считали ведьмой. Напротив, кирпичный дом Лешки и знаменитое бревно для страшных историй по ночам. Дальше поднятый корнем тополя асфальт, который лучше перепрыгивать, когда едешь на велосипеде. Валеркин дом с почерневшей крышей. Невысокий, обшитый голубыми досками дом бабушки, напротив которого вечная куча речного песка.

Все это я рассказывал Саше, наполняя вид улицы историями и подробностями, которые хранились в памяти о каждом куске асфальта, каждой ветке дерева в моей голове.

– Сейчас Лешку вытащим, – я забарабанил кулаками в железные ворота. Звонок для почтальонов. Хмурый Лешка выполз на улицу и удивленно уставился на нас.

– Привет. Привет.

– Что делаешь?

– Щас, – он скрылся за калиткой и из глубины двора послышалось. – Я только доем…

Ждать долго не пришлось. Через пару минут он уже шел с нами в новой футболке и рассказывал про то, как лично ночью видел НЛО мигающее красными и белыми огнями и летящее на восток в сторону Алма-Аты.

– А может к Максиму? – наконец сменил тему он. – В Сегу поиграем.

– Позже давай.

– Мне тоже купят, – сообщил Лешка. – Или сам куплю. Как денег подсоберу.

Деньги Лешка копить умел, но плохо. Постоянно срывался на пломбир или апельсиновый рожок в вафельном стаканчике.

– Слушай, – сказал я как можно тише, когда Саша прошла вперед, – могу тебе мою коллекцию монет продать. Всю разом. Хочешь?

Лешка неуверенно жевал губу и недоверчиво поглядывал на меня.

– Все? И царские?

– Только ту, что на ключах оставлю.

– Не. Не, я на Сегу собираю. Или Денди. На что хватит.

Я знал, что он будет думать всю ночь. Но столько времени у меня не было.

– Решай. А то Валерке предложу.

Валерке сейчас было не до монет, но угрозу все равно звучала зловеще.

Возле Светкиного дома мы остановились. Надпись на весь забор «Продается» была почти стерта. У распахнутой калитки на узкой лавке, где мы часто обменивались вкладышами от жвачек, сидела женщина в толстом зеленом халате и платке. Не ее руках улыбался щекастый малыш. Радом сидел парнишка нашего возраста и прикрикивал на сестру, пытающуюся повыше залезть на кучу песка.

– Привет, – неуверенно сказал я. Женщина в халате кивнула нам и переложила малыша на другую руку. Парнишка обернулся, прищурился.

– Тебя как зовут?

– Ержан, – отозвался он и снова прикрикнул на малышку в платье. – Қайда? Артқа!

Девочка сползла с песка и уставилась на нас большими глазами.

– С нами гулять пойдешь?

Он помотал головой.

– Не. Работать надо.

Из глубины двора раздавался стук и голоса.

– Тут Светка жила, – пояснил я.

Саша только улыбнулась в ответ. Мне очень хотелось взять ее за руку, но почему-то казалось, что это неправильно. Не сейчас и не здесь.

– Лешка, а мы сегодня того мужика в свитере видели, – вспомнил я.

– Говорю вам – это похититель мертвецов, – важно заметил он.

– И потому он сидит на детской площадке? На кладбище бы сидел.

Лешка пожал плечами.

– Может ночью там и сидит.

Саша засмеялась.

– А вот там мой старый дом, – сказал я, показав рукой через дорогу. – А вон то окно нам Лешка разбил.

– Это давно было, – оправдался Лешка. Он тоже осматривал с нами улицу, будто видел ее впервые.

Проехала машина. По тротуару тащила тележку с канистрой воды баба Клава и что-то бормотала себе под нос.

– Пух подожжем? – предложил Лешка. – Правда я вчера почти весь спалил.

– Не, давай потом. Я сейчас Саше дом покажу и встретимся у Максима.

Бабушка всегда словно чувствовала, что я вернулся. Она стояла у калитки, уперев руки в бока и смотрела на нас.

– Привет, ба! – я помахал рукой. Давно не виделись. С тех пор, как начались каникулы, бабушка и ее дом стали чем-то очень абстрактным, а мерзкий Пашка у подъезда, жара от крыши и хлебный магазин в дворе – наоборот.

– Здрасьте, здрасьте, – она хмуро поглядывала то на меня, то на Сашу. – А мать знает?

– Да. Отпустила. Я хотел Саше дом показать и двор.

Бабушка смотрела на нас прищурено, потом нехотя отошла.

Вроде бы двор как двор, показывать особо нечего. Разве что выпиленные мной рожицы в кирпиче на углу сарая. Или площадку между грядками, на которой я раньше запускал жестяные ракеты, начиненные серой от спичек. Мне двор казался целой вселенной, не говоря уже об улице. Сейчас я смотрел на низкий сарай, бревенчатую баню, за которой стыдливо спрятался покосившийся туалет, ржавый бак, уже без моих парусников, и пытался уцепиться за что-то взглядом, чтобы рассказать, как тут на самом деле хорошо. Но двор казался маленьким и скучным.

Саша присела на старую табуретку, очень давно сколоченную дедом, и разглядывала заросли виноградника над головой. Сквозь них мелькало и слепило зеленое солнце.

– Слава, – бабушка звала из летней кухни.

– Я сейчас.

В доме прохладно. Жаль не сохранились мои старые поделки из сосновых иголок. Там целая армия была. Теперь на комоде тикали скучные часы.

Я присел на привычное место за столом.

– Чо за девица? – спросила бабушка. Ее «чо» было таким же, как когда я оказывал ей очередной прибор с тепловозной свалки, чтобы раскрутить его в гараже и посмотреть что внутри.

Она поставила передо мной тарелку с супом. В жирном бульоне плавала желтая вермишель.

– Это Саша, – сказал я. Хотел объяснить, но не стал. Вермишель в глубине тарелки скручивалась в причудливую спираль.

– Ну, я матери позвоню. Узнаю, чо за Саша такая.

– Ага. Спасибо.

Я поднялся.

Бабушка насторожено смотрела на меня.

– Куда еще собрался?

– Гулять.

– А суп?

– Не хочу.

Я вернулся в виноградник, взял Сашу за руку и повел к калитке.

– Ты чего?

– Идем. К Максиму же обещали зайти. Лешка заждался.

Максим тоже смотрел «Купол грома» у Валерки на видике, и с тех пор просил звать его исключительно Макс. Но не прижилось. Он встретил нас хмурым лицом, кивнул, приглашая в дом. Лешка влетел первым и плюхнулся на диван. Было душно, хотя через заклеенные газетой окна почти не просачивались ни свет, ни жара. По ковру ползал младший брат Максима и удивленно смотрел на нас, засунув в рот кулачок.

– В Мортал или гонки, – деловито спросил Максим.

Лешка потонул в россыпи картриджей.

– Жарко, – тихо сказала Саша.

– Хочешь выйдем?

Мы сели на лавку возле веранды. В метре от нас яростно грызла кость рыжая дворняжка на цепи. Из-за соседского забора доносились непонятные разговоры и жужжание пилы. Ержан с родней наводили порядок во дворе.

Мимо прошла мама Максима в халате, поздоровалась, вылила таз воды под ворота и вытирая лоб замерла, вглядываясь в небо.

– Дождя не будет, – заключила она. – А чего не играете?

– Воздухом дышим, – сказал я.

– Это правильно.

Она исчезла в бане, из трубы которой валил густой дым.

– Уйдем? – предложил я. Настроения не было совсем, даже на новые игры Максима. Но Саша только покачала головой.

– Смотри, два следа от самолета крест-накрест, – она показала рукой в высокое небо. – Как они не столкнулись?

– Один летел выше.

– А если бы столкнулись, обломки, наверное, упали бы на нас.

– Не. За город. Скорость слишком большая.

Саша промолчала. Я украдкой разглядывал ее профиль. Тонкий нос, убранные за торчащее ухо волосы. С другой стороны они закрывали половину лица. И губы… Приоткрытые, словно она замерла на полуслове. Хотелось прикоснуться к ним.

– Саша, – я облизнул пересохшие губы. – Сколько нужно таксистам этим?

– Да неважно. У меня есть немного, должно хватить.

– А там? И ты же просила помочь тебе.

– Да. Не рассказывать маме. Придумать что-нибудь куда я ушла, пока машина не уедет достаточно далеко.

Обманывать я все еще не умел.

– Уйдем отсюда?

Она покачала головой.

– Тут хорошо. Прохладно.

И правда, лучше, чем на душном балконе под раскаленной крышей.

Лешка вышел на улицу, когда уже начало темнеть. Он сел на пороге надутый и обхватил поцарапанные колени.

– Проиграл что ли? – спросил я.

– Выиграл. Все ты! – он зло взглянул на меня.

Саша тихонько сжала мои пальцы.

– Да, ты все! Мне бы уже давно Сегу купили!

– А чего не купят?

Лешка часто срывался на ком-нибудь по настроению, но почти никогда на меня.

– А вот как мамка твоя моей деньги отдаст, так и купят!

Я непонимающе смотрел на его злое лицо.

– Деньги?

– Которые занимала уже давно! А еще ты со своими монетами. Нафиг они мне нужны сейчас?

Он со злостью пнул крыльцо.

Максим стоял в дверях и наблюдал за этой сценой, обкусывая корку посахаренного хлеба.

– Идем, – я взял Сашу за руку, и мы вышли на улицу.

Малышня бегала вокруг нас с палками и крышками от кастрюль вместо щитов. Через дорогу оживленно разговаривала с соседкой бабушка, все время показывая рукой в сторону железной дороги.

Лешка что-то еще кричал в след, но мы торопливо шли в конец улицы, где за поворотом спряталась автобусная остановка.

– Жених с невестой, блин! – разнеслось на всю улицу.

Я шел и ненавидел асфальт под ногами, высокие заборы, табличку на углу с названием улицы.

– Слава, – тихо позвала Саша.

Я едва не крикнул, зло сверкнув глазами. Но Саша смотрела на меня, слегка наклонив голову и о чем-то думала.

– Слава, а полностью как?

– Станислав, – буркнул я.

– Тогда, наверное, Стас, а не Слава.

Я кивнул.

– Да, но с детства зовут Славой.

– Забавно. А я Александра.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что знаю, но увидел, что она смеется. Я улыбнулся в ответ. Потом тоже засмеялся, не понимая по какой причине.

– Ты веселый, – она погладила меня по щеке. – Помнишь, я поцеловала тебя?

– Да, – осторожно ответил я.

– Хоть мы и друзья, но это было по-настоящему. И целуешься ты хорошо. Идем, мы на автобус опоздаем.

Я ехал молча, не замечая, как подпрыгивает на кочках ржавый автобус. Высокое небо с редкими облаками казалось мне прекрасным. И грязные окна автобуса тоже. И в пробитых билетах была какая-то внутренняя красота.

Я летел вверх по ступеням, не замечая, как ноги касаются грязного бетона. На меня изумленно смотрели книги с полок и толстые тетрадки на столе.

Мама дважды предлагала чай, не понимая, что происходит. Прикладывала руку ко лбу и, в конце концов, решив, что я просто перегрелся, ушла писать контрольные на кухню.

А потом вернулись воспоминания странного дня. Злое лицо Лешки, Ержан на Светкиной скамейке, закручивающаяся спиралью лапша в одинокой тарелке на столе. Я смотрел в ее глубину, пока лапша не превратилась в стремительный водоворот, утягивающий на самое дно.

– Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу!

Удар трубки о телефон разбудил меня. Потом послышался успокаивающий голос мамы.

– Ну-ну, помиритесь еще.

Было темно. Я смотрел в потолок, на котором застыли в ожидании ночи комары. Свет уличного фонаря ровным тусклым прямоугольником ложился на потолок.

Снова разговаривали по телефону. На этот раз мама, заметно повышая голос. Пофиг! Я отвернулся к стене.

Когда дверь приоткрылась вопреки моим ожиданиям в проеме показалась голова мамы.

– Привет герой. Ты чего бабушку расстроил.

– Я не специально.

Разговаривать не хотелось.

– Она тебя любит.

Я глубоко вдохнул, чтобы рассказать многое, но потом встал и просто закрыл дверь, оставив растерянную маму в коридоре.

За окном проехала машина.

7

Ее можно было просто открыть, но хотелось особого эффекта. Правда копилка не разлетелась на тысячу мелких осколков, обнажив сокровища, а раскололась ровно на две половины. Оттуда выпали мятые синие и красные купюры. Одна совсем старая – не уверен, что такие в ходу сейчас вообще. Я сложил их в стопку и перетянул маминой резинкой для волос.

Саша пила чай на кухне, подперев голову рукой.

– Держи.

Я положил перед ней цветастую пачку рублей.

Саша подавилась чаем и закашляла. Я ожидал совсем другой реакции и стоял как дурак рядом.

– Слава, зачем?

– Бери, я решил. В дороге деньги не лишние, в чужом городе тоже. Пожалуйста.

Пожалуйста я сказал как-то жалобно, и Саша посмотрела на меня с едва заметно благодарной улыбкой.

– Спасибо.

– Пиши мне, хорошо? Часто пиши, но обратный адрес не ставь.

– Я звонить тебе буду.

Далекий Сашин голос в трубке… Я уже слышал его.

– Если нужно ехать, то лучше сейчас. Мама вечером на дежурство, а сейчас в институт свой пошла контрольные относить. Тебя до утра никто не хватится.

Саша смотрела на меня серьезными большими глазами, потом поднялась, схватила куртку, побросала вещи в сумку и проверила документы. Я уже стоял на пороге одетый.

– Я тебя провожу!

Обычно на Саратов машины отправлялись в ночь, а на Самару утром, чтобы к вечеру уже вернуться домой с усталыми челноками и их гружеными, трещащими по швам сумками. Да и опасно на трассе ночью.

Таксисты стояли вряд. Кто-то уже отправлялся, кто-то ждал попутчиков или только набирал. Саша договорилась с долговязым водителем Москвича, соврав, что в городе на автовокзале ее будет ждать мама. Впрочем, его это не слишком интересовало.

– Еще двоих ждет, – сказала Саша и села рядом со мной на низкую железную ограду.

Поднялся ветер, понес по площади и улицам обрывки газет и прошлогодние сухие листья с неухоженных клумб. Саша все время убирала волосы с лица, смеялась и фыркала, но они все равно лезли и лезли. Я взял ее за руку.

К такси подошел парень в бейсболке с надписью USA, оглянулся по сторонам, запихал в багажник пустые сумки.

– Скоро.

Как быстро все происходит. Вроде бы только что пили чай, а не сидели под июньским солнцем на площади у универмага. А до этого было утро, я слушал как закипает чайник на кухне, уткнувшись носом в подушку и вдруг почувствовал что-то шуршащее под ней. Моя тетрадка. Неровные строчки о водонапорной башне в лесу, а ниже красивые аккуратные буквы Сашиной рукой – «это настоящее». И сердечко внизу, маленькое, едва заметное.

Саша еще спала. Мама мешала ложечкой чай с старом стакане с трещиной и улыбалась мне.

– Не буди. Пусть поспит. На нервах вся.

– Мам…

– Чаю хочешь? Умывайся, я сделаю.

Я включил воду, долго смотрел на свое отражение в зеркале. Какой-то хмурый я стал. На старые фотографии деда похож. Он тоже был хмурый, но глаза всегда горели, словно смеялись только они. Вот так копни хмурого человека, а что там? Может человек только через глаза и виден настоящий, а лицо это так – маска. Я вспомнил мертвые рыбьи глаза «гимнастерки», в них была пустота. Нет, у меня не так. И правда на деда похож. Только у него волосы прямые и редкие, а у меня…

Я потрогал свою волнистую шапку на голове. Какая разница. Это же просто волосы.

Мама пододвинула мне чашку и наспех приготовленный бутерброд с маслом.

– С мамой поругалась? – спросил я как можно тише.

– Сашка? Нет, не с мамой.

– С папой?

Она погладила меня по голове и убрала масло в холодильник.

– Папы у нее и не было никогда. Завтракай, я в магазин схожу.

Саша щурилась от солнца. Я представил ее лицо в окне желтой машины, удаляющейся от меня, покидающей навсегда мой город, мою жизнь. Не смогу. Я не смогу стоять и смотреть.

– Саша, ты подождешь последнего? Мне домой нужно.

Я поднялся с ограды. В лицо сне светило солнце, и глаза слезились. От яркого света, конечно.

– Слава…

Я нагнулся и крепко обнял ее.

– Пока.

– Пока.

Я бежал, зная, что она смотрит мне в след. Или не смотрит, сидит, прикрыв глаза, и ждет отправления. Автобус, пожалуйста! Любой, я с пересадками поеду.

За окном автобуса все те же улицы, для кого-то родные, кем-то давно забытые. Однажды я ехал так же и смотрел на проплывающие мимо дома. Позади кладбище, слова и слезы на могилке деда. Я должен был плакать, но не плакал. Мне было стыдно от того, что я радуюсь тому, что все закончилось. Можно снять покрывала с зеркал, съесть самое вкусное, что останется на столах, убежать уже играть. Только вечером, заглянув в промасленный гараж, я понял, как там стало пусто и тихо. Как на душе сейчас. Пусто и тихо.

Всего несколько недель. Разве можно было так привязаться?

«Еще сто таких будет», – слышал заранее в голове я успокаивающие ненавистные голоса мамы и бабушки.

Хотелось закопаться в глубину одеяла в самом углу комнаты и просидеть там вечность.

– Привет.

Лешка сидел на лавке у подъезда, виновато поглядывал на меня.

– Ты чего здесь?

– Извини ладно? Я как дурак вчера. При Сашке еще… А где Сашка?

Я промолчал. Сел рядом.

– Ты это, – он пошарил в карманах и достал пачку мятых купюр и монет. – Если тебе деньги нужны, я так дам. Не продавай ничего.

– Не надо уже. Спасибо.

Лешка вернул деньги в карман.

– А я велик сломал. Цепь порвал, прикинь? Так же еще ухитриться надо.

Я усмехнулся.

– Ну, ты можешь.

– Да нечаянно. Максим в Егоркой с Нижней улицы махался, а я ездил посмотреть. Оттуда Максима вез, а он ногой цепь задел.

– Победил?

– Ну дык.

– Ништяк.

Лешка сорвал с куста лист и теперь рвал его на мелкие кусочки, бросая их под ноги.

– Валерку вчера побили. Сильно. На школьном дворе.

– Да ты что? Кто?

Валерка не был самым слабым из нашей компании.

– Старшеклассники, наверное. Они там часто гуляют вечером.

– Фингал?

– Сотрясение. В больницу увезли. Забыл тебе рассказать вчера.

И школьный двор зашатавшись откололся от уютного безопасного мирка, в центре которого стоял я.

– Я это, отпросился к тебе на ночь. Только родители звонить будут. Ты как?

Я пожал плечами. Почему нет?

Пашка подошел незаметно, остановился в паре шагов от нас, посмотрел на лавку, на которой он сидел обычно, а теперь согнувшись покачивался Лешка. Я устало взглянул на него. Пашка достал сигареты и поставив одну ногу на ограду палисадника принялся разглядывать рукава своей джинсовки.

– О, Слава.

Баба Вера с сумкой на локте вышла из подъезда, тяжело ступая на больную ногу.

– Ну, нашла она тебя?

– Кто? – не понял я.

– Ну, девочка эта. Постой, а сказали, что ты ногу сломал. Она и побежала.

Я похолодел.

– Кто сломал, кто побежал?

– Мать, объясни доходчиво, – вставил слово Пашка.

– Она на такси приехала. Девчонка еще, а уже на такси! А он ей говорит, что ты ногу сломал там на стройке, – баба Вера махнула рукой в сторону безглазых пятиэтажек. – Мужик такой в свитере, думала знакомый. Она и побежала.

Баба Вера смотрела то на меня, то на Лешку.

– Так нашла?

Страх – он бывает разный. Иногда стоишь как вкопанный, а иногда кишки твои скручиваются как заводная пружина. Я хлопнул Лешку по спине и сунул ему в руки ключи.

– Беги ко мне и на телефон. Жди!

– Я не понял, – Пашка отправил окурок в палисадник. – С мелкой что ли чего?

– Отстань!

Я летел по улице, забывая дышать. Угол, мусорные баки, дорога. Едва не сбив меня пролетела Лада, протяжно сигналя. Передо мной дома, и сегодня в них слишком много квартир!

Позади меня кто-то метнулся к ближайшему подъезду. Пашка, наверное. Я бежал вверх по лестницам без перил, пролет за пролетом.

– Саша!

Тишина. Только голуби выпорхнули из окон верхних этажей. Еще одна квартира без дверей и снова никого. Под ногами стекло от битых бутылок и рваные газеты.

Я побежал этажом выше. Слишком тихо. Может быть вообще не здесь?

Из окон виднелся двор, все такой же безмятежный и замусоренный. Пусто.

Вот комната, в которой мы, прижавшись друг к другу ждали рассвета. А от нее проход через несостоявшийся коридор в другую комнату. Или кухню кто же поймет.

Резкий удар сбил меня с ног. Я думал, что налетел на трубу, торчащую из стены, но это была рука. Серый колючий свитер мелькнул у меня перед глазами, потом его сменил потолок. Затылок взорвался тупой болью.

Я заставил себя перекатиться прежде, чем ладонь опустилась на то место, где было мое лицо. Даже вскочил на ноги. Саша лежала у стены, пыталась пошевелиться. Ее висок и половину лица заливала кровь. Руками она зажимала край разорванной футболки.

Я бросился на незнакомца, не ожидая пока он поднимет с пола кусок арматуры. Наверное, это было глупо. Я отлетал от него как мячик для тенниса от стены, пытался вбить, всверлить в жесткое, словно гранитное тело под тканью свитера свои кулачки. Он схватил меня за плечо, отшвырнул к стене, наотмашь ударил ладонью.

Он что-то говорил, но я не слышал. Только видел его лицо. Скуластое, плохо выбритое. И волосы с сединой. Под густыми бровями глубокие глаза. Глаза! В этих что-то животное, бешеное, но не как у хищника. Не благородная ярость, а что-то мерзкое и липкое.

Я снова бросился вперед, старясь дотянуться до лица, до глаз, до чего-нибудь, что поддастся моим усилиям нанести хоть какой-то вред. И я впился в лицо, ломая ногти, зная, что следующий удар возможно станет последним.

Он завопил, схватился за глаз, но занести руку не успел. По лестнице покатилась от удара ногой и разбилась далеко внизу пустая бутылка.

– Ты падла! – Пашка ворвался в комнату, держа в руке железный прут. Он бросил взгляд на Сашку, пытающуюся подняться по стене, согнулся и шагнул вперед, держа перед собой руки.

– Уведи мелкую, чего стоишь!

Нападавший больше не был ни хищником, ни героем, он пытался забиться в угол и прикрыть лицо руками. Но Пашка бил жестко, отрывисто сопя носом. Протяжный скулящий звук наполнил пустую квартиру.

Я вел Сашу вниз, сам едва держась на ногах. Там внизу нет ни милиции, ни скорой. Ни обеспокоенной мамы и бабушки. Ни взволнованной толпы.

– Подожди.

Говорить было тяжело – нестерпимо болела скула. Я снял с себя футболку.

– Подними руки.

Как мог надел футболку поверх ее изодранной и мы пошли, держась друг за друга.

Проезжали машины, проходили люди, оплывая нас задумчивым безразличным потоком. Позади одинокой башней возвышался пустой заброшенный дом.