Текст книги "Четыре месяца темноты"

– Он опоздает. Он всегда опаздывает. А что?

– Мне нужны зрители. Вот что!

Она встала и пересела на первый ряд, к самому краю сцены.

Как будто услышав, что говорили о нём, в дверях появилось испуганное, а затем извиняющееся лицо Зайцева.

«Нет никакого смысла втягивать голову в плечи и сгибать колени, особенно если твой рост и так метр пятьдесят. Это только привлечёт внимание людей в зале. Лучше уж зайди уверенно и быстро, займи первое попавшееся место, вне зависимости от того, что говорят или исполняют», – мысленно обратился Андрей к своему приятелю.

Зайцев решил, что пройдёт бесшумно, но подошвы его ботинок заскрипели на отполированном полу. Преподаватель по вокалу поправила пучок на голове и недовольным взглядом наградила вошедшего.

– Уф! Марго уже выступала? – прошептал Вася, тяжело дыша и приводя в порядок причёску.

– Следующая, – показал Аладдин взглядом на первый ряд, где с важным видом сидела их подруга.

– Выступает Маргарита Цветкова!

Пианист незаметно сжал и расправил кисти, отвёл назад локти и положил пальцы на клавиши рояля. Кто-то кашлянул, и зал замер.

Улыбаясь так широко и открыто, как умела только она, и блеснув победоносно глазами, Маргарита приосанилась и плавно отвела в сторону руку, приготовившись петь.

Ведущая сделала такое лицо, как будто ей на больной зуб положили холодное мороженое. Выпрямилась, словно глотатель шпаг, и провозгласила гнусаво и величественно (на случай, если зрители, собравшиеся в зале, были первыми врагами великого композитора):

– Музыка Сергея Рахманинова, слова Екатерины Бекетовой. Романс «Сирень».

Заиграл пианист, в зале зазвучали нежные переливы аккомпанемента.

– Хватит пялиться на её грудь, – прошептал Андрей приятелю, – рот закрой.

Учительница вокала резко обернулась и шикнула.

Марго запела:

 
Поутру, на заре,
По росистой траве
Я пойду свежим утром дышать…
 

Поначалу Андрей решил, что голос у неё, пожалуй, очень своеобразен. На слове «поутру» ему показалось, что мелодия должна звучать несколько иначе, но он постарался этого не заметить.

 
И в душистую тень,
Где теснится сирень,
Я пойду своё счастье искать…
 

Теперь «искать» совсем уж резануло слух. Ну, это ведь самое начало, нужно распеться!

Но вот она, кажется, распелась, и юноша невольно поморщился: ни «зелёные ветви», ни «душистые кисти» никак было не вообразить, а о том, как «бедное счастье цветёт», нечего было и думать – воздух разрезал фальцет, резкий и непредсказуемый.

Первое время Андрей ещё искренне надеялся, что она переволновалась, и жалел вместе с тем, что у него нет возможности уйти, так как почувствовал, что опять становится пунцовым.

«Это уже чересчур – краснеть третий раз за день!»

Аплодировали здесь всем без исключения, и он машинально присоединился. Андрей посмотрел на Марго, окончившую песню, с немым вопросом. Но она была под приятным впечатлением от своего выступления и совсем не выглядела взволнованной. По её лицу он с ужасом понял, что так она поёт всегда.

Ища поддержки, Штыгин младший посмотрел на Зайцева. Но он всё ещё был занят причёской и как будто ничего не заметил.

Далее объявили какую-то итальянскую арию, название которой Андрей от волнения не запомнил.

Ему удалось зацепиться за крохотную надежду – может, на другом языке она поёт лучше. И он так сильно начал верить в это, что слёзы навернулись ему на глаза.

Но скоро Андрей понял: глаза у него слезятся вовсе не из-за того, что он растрогался, а потому, что у него хороший слух.

Снова зазвучали аплодисменты. Тётя, закутанная в шаль, поправила пакеты и сумки на коленях, тяжело вздохнула от духоты и восторженно посмотрела на Марго. Вышла ведущая, острым подбородком угрожая зрителям.

– Слова Александра Сергеевича Пушкина, музыка Михаила Ивановича Глинки. Романс «Не пой, красавица, при мне».

Услышав название, Андрей почувствовал приступ смеха, и его лицо стало ещё краснее. Пришлось опустить голову и заняться рассматриванием ботинок.

Осталось выдержать всего одну песню…

И сомнений больше не было: удивительная Маргарита – талантливая танцовщица и отличница, знающая несколько языков, идущая к золотой медали; красавица, покорившая столько сердец, имевшая тысячи друзей в социальных сетях, которые буквально её боготворили; вот уже несколько лет два раза в неделю по три часа занимающаяся пением в музыкальной школе, – давала на сцене самого обыкновенного петуха и не понимала этого.

Она думала, что умеет петь. И её уверенность в себе была столь велика, что даже те мелодии, которые звучали откровенно фальшиво, она дополняла тем, что пела их как можно громче и старательнее. И это уже был не первый концерт, куда она звала знакомых.

Андрей с надеждой посмотрел на преподавателя вокала. Та сидела с каменным лицом. Нельзя было понять – понравилось ей или нет? Кажется, ей хотелось, чтобы экзамен поскорее закончился.

Спустя какое-то время приятели стояли в коридоре и дожидались Марго.

– Ты не заметил ничего странного в её выступлении? – спросил Андрей.

Зайцев посмотрел на него с искренним удивлением.

– Ты же знаешь, я ничего не понимаю в музыке.

– Понимать не обязательно – как, по-твоему, она фальшивила?

Вася растерянно оглянулся по сторонам:

– Нет, э-э-э, я вроде бы не заметил… Не знаю…

Марго появилась внезапно, паря на крыльях успеха. Интересно, она всегда выходит с таким напыщенным лицом к поклонникам?

«Мне нужны зрители!» – сказала она перед выступлением. Вот зачем они с Зайцевым здесь!

– Как вам моё пение? – спросила девушка, смело глядя Андрею в глаза и широко улыбаясь.

Юноша смутился и промолчал. Он разрывался между желанием ещё раз обняться с ней и грубой правдой. Его опередил Зайцев, пропищавший:

– Нам очень понравилось. Ты молодец! Поздравляю со сдачей экзамена.

Он раскинул руки, чтобы обнять её. Но она этого не заметила. Марго не отрывала глаз от лица Андрея, который не сказал ни слова.

Наконец под её взглядом юноша не выдержал и как бы невзначай спросил у приятеля:

– А разве экзамен уже окончен?

– Окончен, – ответила за Васю Марго с ещё большим напряжением в голосе, – а почему он не должен был окончиться?

– Ну, на экзамене бывает всякое, – попытался выкрутиться Андрей и снова почувствовал, как краснеет. Он сделал вид, что внимательно рассматривает командирские часы, которые всё время держал в руке.

– Моё выступление тебя не впечатлило? – спросила она, и её правильное лицо странно, злобно исказилось.

– Оно впечатлило меня, – ответил Андрей спокойно, подражая голосу отца. Ему пока удавалось отвечать правдиво.

– Что же не так?

– Может быть, тональность подобрана не совсем верно, – сказал юноша осторожно.

– Тональность? Нет, с тональностью всё было отлично.

Зайцев глядел на них весь румяный и хлопал ресницами.

– Тогда, возможно, ты переволновалась, потому что…

– Я совсем не волновалась, мне нравится петь! – почти крикнула она, и Андрей впервые увидел её некрасивой.

– Тогда тебе лучше ещё немного подучиться или вообще не заниматься этим.

Ему показалось, что из глаз её сейчас вырвутся молнии и испепелят его. Но они только стали влажными и заблестели, хотя лицо девушки оставалось свирепым.

Словно ураган, на них налетела дальняя родственница Марго, закутанная в шаль и вталкивающая между ними свои пакеты и сумки.

– Марго! Марго! Какое же ты золото. Ну до чего талантливая девочка…

Приятели уходили по коридору, поклонница Марго что-то говорила ей и гладила её руки, но девушка ничего не отвечала и только смотрела вслед Андрею застывшим стеклянным взглядом.

Зайцев промолвил, глядя на друга испуганными глазами:

– Когда ты говорил с ней, я прямо-таки видел, как каждым словом ты роешь себе могилу.

– Ты совсем не разбираешься в чае, – ответил ему Андрей угрюмо, и Вася, конечно, не понял, что он имеет в виду.

Отец открыл форточку и вернулся в свою кровать. Юноша перевернулся на спину и уставился в потолок. Темнота обволакивала комнату, – он с трудом мог разглядеть пальцы на вытянутой руке.

– Хватит ворочаться и сопеть. Скажи уже, что такого напела тебе Цветкова. Дала от ворот поворот или обещала стать верной подругой? По твоим вздохам не поймёшь, хорошо тебе или плохо.

– Плохо.

– Это даже лучше. Хотя я не рассчитываю, что ты поймёшь, почему «плохо» для тебя гораздо лучше, чем «хорошо».

– Не было никакого отворота-поворота, я всё испортил сам. Ты то и дело твердишь, что нужно быть честным, говорить людям правду. Но от этого одни проблемы. Какой смысл в этой правде, если в итоге не получаешь того, чего хочешь?

– А ты уверен, что если получишь то, чего хочешь, проблем не станет больше?

– Я не понимаю, о чём ты, у меня голова гудит от твоих загадок.

Отец промолчал. За окном медленно проехала машина. Было слышно, как её шины выталкивают воду из лужи. По потолку пробежали две полосы от фар. Штыгин старший неспешно заговорил:

– От правды не бывает никакой выгоды. Принимать её всегда тяжело и неудобно. Поэтому она в большом дефиците. Нет никакого смысла говорить правду. Это неприятно. Тогда почему ты не солгал?

Андрей отвернулся к стене и начал ковырять обои.

– Пап, скажи, как такая красивая девушка может не понимать, что поёт она отвратительно.

– Ты когда-нибудь слышал, как кричит павлин? А хвост у него между тем прекрасен. Когда девочку с детства пытаются сделать лучшей во всём – это уже начало обмана.

Опять наступила тишина. Андрей не хотел, чтобы она длилась слишком долго. Было слышно, как бабушка стонет во сне от боли. И ему приходилось делать вид, что он не замечает её стонов.

«Это тоже обман. Притворяться, будто болезни и смерти не существует. Многие живут в этом обмане, пока не заболеют и не умрут».

У Аладдина осталось ещё два желания для джинна на сегодня.

Чтобы каждый на свете понял, к чему он призван, а к чему нет? Чтобы люди не мучились от болезней?

Андрей сел на кровати и положил отяжелевшую голову на ладони.

– Честно говоря, я сомневаюсь, что из меня выйдет хороший музыкант. Во всяком случае, мне не стоит заниматься этим профессионально. Я буду петь иногда для тебя, для бабушки, для друзей. Но сегодня я понял, что мои способности в музыке не представляют ничего выдающегося.

– Концерт для бабушки был не так уж плох, – отец широко зевнул, – но тебе виднее. Лучше вовремя понять, чего ты не можешь, чем думать, что ты способен на всё.

– Опять твои загадки. Скажи ещё парочку, и я точно усну.

– Ты определённо становишься наглее. Кажется, умники вроде тебя ошибочно называют это явление «переходным возрастом».

Озеров

«Через пять минут вернусь, постарайтесь за это время закончить с уборкой», – так он сказал ровно пять минут назад, но разве в классе кто-нибудь остался? Озеров остановился в дверях с открытым ртом. Дежурных, конечно, уже и след простыл. В интерьере кабинета мало что изменилось, если не считать, что швабры валяются на полу и добавились новые кучи мусора.

За учебный день чистый кабинет превращался в поле битвы. С каждым уроком, незаметно, свободное пространство на полу уменьшалось: отгрызенные куски ластиков, потерянные карандаши, исписанные линейки, сломанные ручки, обрывки бумаги составляли только малую часть ежедневного многообразия; палочки от леденцов, фантики, апельсиновая кожура, бутылки и пробки от лимонада, расплющенные пачки из-под шоколадных коктейлей в липких лужицах, выплюнутые жвачки, трубочки из-под сока, кусочки пиццы и тесто без сосисок – всё это оставлялось даже тогда, когда детям напоминали о чистоте и правилах приличия, потому что оставлялось скрытно или по забывчивости.

Ещё неделю назад Маргарита Генриховна нашептала ему, что другие педагоги крайне недовольны тем, что класс после его уроков напоминает помойку. Озеров назначил дежурных.

Первые несколько дней никто не появлялся. Кирилл заметил, что его ученики любят сидеть в классе на переменах. В один прекрасный день кабинет оказался для них закрыт. Дежурные сразу объявились. Хотя регулярности по-прежнему не было и уборка чаще всего превращалась в баталию.

За одной девочкой приходила мать:

– Жанна, я уже пятнадцать минут жду тебя внизу!

Она обратилась к учителю:

– Родительский комитет дерёт с нас неприличные деньги! Разве школа не может нанять уборщицу?

– У нас есть… уборщик. Но это делается не ради уборки.

– Тогда ради чего?

– Дети неформально общаются, учатся работать руками, – выкрутился Озеров. Последние дни он сам поднимал стулья и работал шваброй, потому что ему даже перед уборщиком стало стыдно.

– Жанна, ты слышала? Давай, мети скорее!

Девочка стояла с глупой улыбкой и одной рукой ласково гладила щёткой пол.

– Что ты делаешь?

– Подметаю…

– Возьми швабру двумя руками. Двумя!

– Она что, дома никогда не подметала? – удивился Озеров.

Мамаша махнула рукой:

– Как родились дети, муж нанял домработницу. Он человек творческий, и Жанна, кстати, тоже. Зачем насиловать ребёнка, если профессионал наводит чистоту? Девочка моя, в темпе, в темпе! И не разбрасывай в разные стороны огрызки, а подметай!

Сегодня дежурные сбежали, и Озеров снова остался с мусором наедине. Он поднял жалюзи и вдруг понял, что в классе есть кто-то ещё.

Этот кто-то громко чихнул и вылез из-за шкафа с мокрой тряпкой в руке.

– Ох, опять молодой учитель впускает свет прямо в глаз. Старик не может не чихать, когда так… Аг-х-ы-ы!

Монгол вытер рукавом заслезившиеся глаза, затем внимательно вгляделся в лицо Озерова:

– Учитель плохо думает про детей? Монгол тоже так думал. Кидать, разрушать, раскидывать мусор и ничего не замечать – вот они какие! Но мусор – это книжка. Такая же книжка, какие стоят в библиотеке. Что там написано?

Он показал рукой на грязный пол.

Кирилл недоумённо пожал плечами.

– Написано, что я опять не успел отследить, чтобы они за собой убрали, – неохотно ответил молодой человек.

– Хо! – воскликнул старик, – одна и та же книга, а каждый читает по-своему! Что ещё читает Кирилл, Повелитель Горилл?

– Что кому-то завтра достанется по первое число.

– А вот что читает Монгол: дети не знают, что значит – чужое. Дети умеют брать, пожирать и не умеют за собой убирать! Не все дети такие, но большинство. То, что лежит на полу, на самом деле давно наполняет их головы. Там война, игры на экране, шарики, мультики про монстров… Монгол вчера видел одного мальчугана: он так хорошо играет в игру на планшете – и не смог самостоятельно завязать шнурки! За одиннадцать лет родители его этому не научили. Телёнка воспитывают на привязи, или бык не даст себя воспитать – так любит говорить Монгол. Кирилл Петрович знает, что было бы, если бы всего одну неделю в классе не убирали?

– Он представляет.

– Один мальчик, который хорошо умеет считать, сказал мне. Мусора набралось бы по колено.

– Я вам помогу.

Озеров успел перевернуть пару стульев и поставить на парту, как вдруг ощутил спиной чей-то взгляд.

– Кирилл Петрович, вы опять делаете это за дежурных? И опять забыли проверить, какие парты исписаны…

У Маргариты Генриховны прямо-таки был талант появляться вовремя.

– Старик пришёл сюда раньше дежурных и отпустил их, пускай бегут играют! – подал голос Монгол, прежде чем Озеров успел открыть рот.

Завуч взглянула на Монгола с неприязнью, и Озерову подумалось, что сложно представить себе в одном месте этих двух настолько разных людей.

Она, недовольно сощурившись, взглянула на старика:

– Вам хватает обязанностей в гимназии. Можно даже сказать, что вы занимаете несколько должностей.

Монгол опёрся на швабру и улыбнулся своими жёлтыми зубами, среди которых на мгновение мелькнул один серебряный.

– Маргарита Генриховна хорошо понимает старика. Человек должен работать, чтобы дурные мысли не забивали голову. Монгол говорит так: работай себе и не мешай другим.

Завуч почему-то напряглась, но старик снова улыбнулся и принялся мести пол. По его глазам, закрытым косыми веками, было не разобрать, что из сказанного правда, а что – шутка.

– Вы о чём-то хотели со мной поговорить, Маргарита Генриховна? – осторожно спросил Озеров.

– Хотела. Выйдем в коридор.

Молодой человек неохотно последовал за ней.

– Мне хотелось бы знать, что происходит у вас в классе. До меня доходят не самые приятные новости. Почему всего за неделю в разное время у двоих девочек во время уроков случились приступы аллергии; мне нужны подробности прогула Водянкиной и этой её подруги, как её… Я встретила их в школе праздно шатающимися во время занятий… Собственно говоря, я не могу понять, почему случаи нарушения дисциплины так часто встречаются именно у вас.

Кирилл снова испытал неприятное чувство, когда из-за приступа гнева голос начинал ему отказывать. Однако сейчас это длилось не так долго, и он ответил почти без запинок:

– К сожалению, я не являюсь аллергеном и указаний прогуливать уроки не даю.

– Я поняла. Это такие упражнения в остроумии, да?

– Я могу только частично предотвратить их нарушения или разобраться с последствиями того, что они натворили. Остальное зависит от детей.

– Стоп-стоп-стоп, Кирилл Петрович. Понятно, что от детей. Меня интересуют не ваши профессиональные ошибки, даже не ваши действия, а то, что произошло на самом деле.

«И то, как на это отреагируют родители, – подумал Озеров. – Уж говорите прямо».

– Хорошо. С чего начать? Со случаев аллергии или с прогула?

– С Водянкиной. Её мама всё-таки наш бывший сотрудник. Девочке прекрасно известен устав гимназии. Как в целом вы оцениваете её успеваемость и поведение?

– Мне назвать её оценку по биологии?

– Нет. Мне нужен подробный анализ. Охарактеризуйте её. И в дальнейшем желательно письменно.

– Воспаление хитрости. Причём постоянное. Вам знаком этот диагноз? Анализы в поликлинике ничего не докажут.

Маргарита Генриховна с большим усилием изобразила «рабочую» улыбку.

– Пожалуйста, подробнее, Кирилл Петрович.

– На экскурсиях она и Затишная всегда плетутся в самом конце, садятся на все встреченные стулья, скамейки и ступени, как будто ноги у них сделаны из сахарной ваты. Ни к чему, кроме телефонных игр и обсуждения взрослых телесериалов, не питают интереса. У них со странной регулярностью появлялись «ушибы пальцев» на правой руке, вывихи и всё прочее, забинтованное, что не позволяет держать ручку, особенно накануне контрольных. Местная медсестра знает их в лицо и уже гонит в шею. Если говорить о Водянкиной, то она что ни день в глубоком трауре без видимых на то причин. На уроках ничего не пишет, говорит, что устала. На переменах не появляется в рекреации, потому что ей лень выходить из класса. Даже Затишную посылает в столовую за едой – когда голод донимает. Но сама не идёт…

– Стоп-стоп-стоп, Кирилл Петрович. Во-первых, давайте привыкать к грамотному языку и более, хм-м-м, официальному. Лучше вам при родителях не говорить «гонит в шею» и не шутить про анализы. Потом, что значит – лень? Одной ленью нельзя объяснить неудачи ребёнка…

– А по-моему, можно…

– Лень – это следствие. Значит, ребёнку неинтересно на уроках. Значит, учителя недостаточно увлекли темой, не объяснили, зачем это ей нужно, не подошли к учащемуся…

– …не сделали за него задание, – продолжил Озеров. – Тогда почему остальные пашут?

– Опять вы используете этот дешёвый сленг. Кто знает, может быть, ребёнок действительно устал. У её матери грудной младенец. Девочка, наверное, помогает ей, не спит ночами.

– Для этого у неё слишком отдохнувшее лицо. Хотя вам виднее, вы ведь знакомы с её мамой. Мне она звонила недавно и предупредила, чтобы я не смел вешать на её дочь ярлыки «отстающей».

– Что случилось? Вы меня начинаете беспокоить.

Озеров вздохнул.

– С начала года у девочки не заполнен дневник. Там единственная запись: «Первое сентября – день мучений». Я попросил её объяснить, почему она не торопится с этим. Что примечательно, подписей её мамы там тоже нет.

– Вы предложили ей заглянуть в дневник? Провести с ребёнком воспитательную беседу?

– Я выразился не столь изящно, но сказал нечто подобное.

– И что она?

– Ответила, что хочет поговорить со мной на собрании лично.

– Кирилл Петрович, вы знаете, что это может значить? Марина Водянкина – сообразительный сотрудник, пускай она и в декрете, но требует к себе особого отношения. Хотя определённо второй ребёнок ослабил её внимание к первому. Возможно, мы делаем из мухи слона. Что стало причиной прогула?

– Чью версию вы хотите услышать?

– Версию девочек.

– Они не нашли кабинет.

– Что ж, такое бывает. А вы что думаете?

– Я думаю, они совершенно искренни, сорока минут недостаточно, чтобы найти класс, в котором регулярно проводятся занятия.

Маргарита Генриховна хлопнула глазами. Её голос прозвучал строго:

– Надеюсь, они представили вам объяснительные?

«Ну естественно, – подумал Озеров. – Я ведь знал, что встречу вас».

Он извлёк из кармана помятые бумажки.

– Ох, это же документы, – завуч надела очки и прочитала:

«ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

от Ирины Затишной, ученицы 6 «А»

Перед звонком мы (Л. Водянкина, И. Затишная) были на втором этаже у 26 кабинета и ждали английского. Никто не пришёл.

После звонка мы пошли на первый этаж в 19 кабинет (это заняло 10 минут).

Поднялись на второй этаж. Встретили зауча. Объяснили ситуацию. Нам сказали возможные кабинеты: 32, 9 и актовый зал.

Мы пошли в 32. Он был закрыт (что заняло 10 минут).

Мы пошли в учительскую. Там мы встретили медсестру.

Ждали там 5 минут. Никого не дождались.

Пошли в медкабинет. У Лизы Водянкиной вдруг заболела голова. Она прошла через 5 минут.

В итоге всё заняло 40 минут.

P.S. Я не додумалась посмотреть в расписание».

– Что? Что это такое?

– Они сказали, что ходили все сорок минут. Я попросил их рассказать подробнее, что произошло за это время.

– Почему записка от Затишной, а не от Водянкиной? Что значит эта подпись: «Я не додумалась посмотреть в расписание»?

– Им прекрасно известно о расписании, но раз уж она забыла, я попросил упомянуть об этом. Затишная же писала потому, что Водянкиной было лень.

– Вы понимаете, что это не объяснительная?

– Это для её мамы: если она поведёт себя как «сообразительный сотрудник», то поймёт, что я не вешаю ярлыки, а пытаюсь вместе с ней помочь её дочери.

Маргарита Генриховна взглянула на часы. Может быть, впервые это сделала она, а не её собеседник.

– Я должна вас предупредить, Кирилл Петрович. Впереди, совсем скоро, родительское собрание. Нам не нужны проблемы. Ведите себя сдержанно и не выдавайте этаких «словечек». Нам многое нужно обсудить, но сейчас мы с вами должны пойти в кабинет социального педагога и психолога. С нашей стороны было ошибкой давать вам, человеку без педагогического образования, самостоятельно разбирать такие неоднозначные ситуации с детьми. Там вам помогут.

Озеров напрягся.

– Что именно я делал не так?

Маргарита Генриховна грустно посмотрела вдаль. Вдали была тёмная рекреация с выключенным светом.

– Сложно сказать, что мы делаем так, а что не так. Все мы желаем детям блага.

Она перевела на него взгляд, сделала добренькое лицо и похлопала по предплечью:

– Мы, конечно, очень рады, что у нас в школе есть мужчины, но позвольте, странных случаев за последнее время – через край. Вы слышали эту дурную историю со Штыгиным? Вчера мне звонил отец Осокина, заявил, что он такого не потерпит и будет передавать это дело в суд, искать прокурора. Этот человек много слов кидает на ветер – если он не находит время на собственного сына, вряд ли дело дойдёт до суда, но кто знает? Однако я не об отце Осокина хотела поговорить и не об учителе физкультуры, а о вас. До меня дошли новости…

– Когда вы так начинаете фразу, хороших новостей не жди, – вставил Кирилл.

– М-да. Хотя я не вижу тут ничего удивительного, у вас так мало опыта.

– Ближе к делу, Маргарита Генриховна.

– Первое правило, о котором всегда говорят в педагогическом вузе: никаких телесных контактов с учениками.

– Я не сторонник «телесных контактов». Но есть ведь обычные дружеские жесты…

– Наверное, когда вы ставили младшего брата Юпитерова на скамью, вы выражали дружеский жест. Мальчик боится даже небольшой высоты. Как вам не стыдно, Кирилл Петрович! Это совсем не педагогично.

Озеров пытался про себя выговорить её последнее слово – не вышло.

– Признаюсь, – сказал он, – мне не стыдно, и вот почему. Во-первых, мальчик, может, и боится высоты, но совсем не боится лупить ногами другого мальчика, гораздо крупнее себя. Под надзором старшего брата, конечно. Во-вторых, жест был вполне дружественным: он, возможно, теперь узнает, что не стоит колотить тех, кто тебя больше, – многие из них дают сдачу. Так что считайте, я ему здоровье сохранил.

– Это вы расскажете отцу Юпитерова, если, конечно, он вообще прислушается к жалобам своего старшего сына, который врет через слово, и найдёт время посетить гимназию. Надеюсь, тем не менее, урок вами усвоен. Приведу один пример – далеко ходить не нужно. Наш уважаемый учитель физкультуры уже однажды потерял работу из-за такого же вот Табаксы. Я не знаю подробностей, но он позволил себе распустить руки и пулей вылетел из соседней гимназии.

«Несколько месяцев я продержусь», – подумал Озеров и улыбнулся.

– Урок усвоен.

– Идите за мной, – Маргарита Генриховна поправила очки и, шелестя папочкой с бумагами, пошла по коридору. В походке её было что-то утиное.

– Вы ничего не рассказали по поводу случаев с аллергией…

– Даже меня, человека с таким скудным опытом, они не удивляют. Потому что успели утомить. На сцене всё те же персонажи. Водянкина из вредности замазывает красивую картинку в тетради Затишной. Та в свою очередь чиркает белым корректором-«замазкой» ей по руке. Водянкина отвечает своей «замазкой» и пачкает подруге рукав. В этот момент штрих на коже запускает аллергическую реакцию на неизвестные красители, содержащиеся в корректоре. За порчу пиджака Водянкина получает повторную порцию химической белой субстанции на щёки и лоб. Что усиливает иммунный ответ и придаёт ей весьма одутловатый вид.

– Это не так весело, как вы рассказываете.

– Невесело, если учесть, что многие случаи сильных аллергических реакций приводят к спазму бронхов или сужению трахеи, отчего человек перестаёт дышать. Но в случае с Водянкиной всё оказалось не так трагично. Сомневаюсь, что аллергия вообще имела место. Скорее всего это очередная возможность улизнуть с уроков.

– Но Раиса Львовна сказала, что девочка действительно была вымазана «замазкой» и жаловалась на здоровье, а дети вокруг кричали, что у неё началась аллергия…

– Что касается её жалоб, то это становится делом привычным. Я боюсь, что однажды это закончится как в той сказке про мальчика, который, обманывая всех, кричал: «Волки!». Когда волки действительно пришли, мальчику никто не поверил. Интересно также знать, откуда шестиклассники сообразили, что у неё именно аллергия? Водянкина повторила ситуацию, которая уже происходила, но не с ней, чтобы пораньше уйти домой. Случай с духами, который произошёл ровно за день до этого, – меняются только лица и аллерген. Уже хорошо известные вам по великому потопу Лика Карманова и Яна Кулакова развлекали себя в пустом кабинете английского тем, что брызгали друг на друга мамиными духами. Если быть точным, развлекалась только Кулакова, потому что у её подруги от попадания в лицо начался сильный приступ кашля и отёк. У некоторых детей, присутствовавших в классе, произошли подобные реакции, но не с такой силой. Когда они вышли из кабинета, им полегчало. Урок, однако, был сильно сокращён. К счастью для Лики мне удалось найти таблетку против аллергии. Мой урок тоже пришлось прервать…

Маргарита Генриховна остановилась как вкопанная. Её глаза широко раскрылись. Она протянула к Озерову руки:

– Вы меня убиваете, Кирилл Петрович. Запомните ещё одно правило: никаких таблеток детям давать мы не имеем права, а то…

Она не договорила, как будто хотела сказать: «…а то у них может начаться аллергия».

– …мы ведь не знаем, какими болезнями они страдают.

– Я не уверен, что у меня получилось бы сделать трахеотомию подручными средствами до приезда скорой, поэтому я выбрал таблетку.

Маргарита Генриховна закатила глаза.

Они подошли к небольшой двери в самом конце коридора, там располагалась комната, в которой Озеров ещё ни разу не был.

– Скажу вам по секрету, мы испытывали некоторые трудности с предыдущим психологом: её тесты не приносили никаких результатов, и конфликты гасли сами собой. Последней каплей стало то, что она побрилась наголо и так ходила на работу. Да ещё в каждом разговоре говорила что-то несвязное про карму. Мы долгое время обходились без кабинета социальной и психологической поддержки, но в районе стали возмущаться по этому поводу: кто-то нас выдал. Тогда мы взяли по совместительству молодую девушку из соседней гимназии и одной пулей убили двух зайцев. Нам рекомендовали её как грамотного специалиста и чуткого психолога.

Озеров содрогнулся при мысли – о ком-то – из соседней гимназии. Крепость, где силой держат детей и учителей. Двор – претория для пыток. Он уже слышал многочисленные рассказы о пожилой директрисе, у которой в кабинете был шкаф с париками, которая ела детей с луком, учителей в будни не отпускала раньше шести, даже если у них были выполнены все обязанности, а в летние каникулы заставляла красить стены и отправляла на всевозможные экзамены. Железная дисциплина, отдававшая запахом машинного масла, который так не любил Озеров, и свойственная скорее роботам, чем людям, уже превратилась в местную присказку.

У Кирилла было ещё свежо воспоминание о собеседовании с заведующей. В памяти всплывали её безжизненные глаза. Он до сих пор слышал голос, напоминающий скрип несмазанных металлических поршней и шестерёнок. Скрип механического автомата.

Маргарита Генриховна, несмотря на свою дотошность и навязчивость, была человеком, с которым Озеров мог протянуть тот срок, на который они поспорили с братом. Но сколько дней он смог бы выдержать заведующую из соседней гимназии – предположить было трудно.

Может ли из соседней гимназии прийти кто-нибудь «чуткий»?

– Надеюсь, это ненадолго. У меня ещё много дел, Маргарита Генриховна.

– Как и у всех нас. Я познакомлю вас, и вы подробно обсудите последние происшествия. Её зовут Агата Матвеевна.

– Агата? – Озеров не заметил, что переспросил вслух. Ему словно в лицо плеснули холодной воды. У него была отвратительная память на имена, но это имя он помнил слишком хорошо. Мало ли людей с похожими именами…

– Что? Редкое имя? – говорила между тем завуч. – Вы примерно одного возраста, поэтому сможете называть друг друга по именам.

«Одного возраста? – ему показалось, что прошла целая вечность, пока Маргарита Генриховна нащупала ручку и надавила на дверь. Мысли ворочались в голове медленно. Озеров почувствовал себя быком, оглушённым ударом обуха по черепу, – Агата, а её отца зовут Матвеем! Отец Матвей. Нелепое, невозможное совпадение. Она ведь давно покинула Город Дождей».