Текст книги "Двести встреч со Сталиным"

Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. т. 1.

Изд. АПН, М., 1974. С. 356–359.

Д.Ф. Устинов, 30 июля 1941 года

30 июля мне позвонил И.В. Сталин и сказал:

– В Государственный Комитет Обороны поступил доклад маршала Кулика о том, что для обеспечения артиллерийским вооружением вновь формируемых в первой половине августа стрелковых дивизий недостает триста тридцать 45-мм противотанковых пушек и двести 76-мм. Кулик пишет, что их можно получить только за счет увеличения поставок промышленности. Других ресурсов нет. Сталин умолк. В телефонной трубке было слышно его дыхание. Я терпеливо ждал, зная, что подобные паузы он делает нередко, обдумывая возникшую у него в связи со сказанным какую-либо новую мысль. И действительно, Сталин продолжил:

– Совсем недавно Кулик, да и Тимошенко докладывали мне совсем другое. Заверяли, что у нас орудий именно этих калибров хватит с избытком. Просили прекратить их производство… Но за это спрос с них. Вам, товарищ Устинов, нужно тщательно взвесить наши возможности по увеличению поставок этих пушек армии. Сделайте это срочно и доложите мне лично.

Без точных и обоснованных расчетов идти к Сталину было нельзя. Он как-то подчеркнул, что теперь война и каждый нарком оборонной отрасли промышленности должен быть готов дать четкий ответ, сколько и какого вооружения у него есть сегодня, будет завтра и послезавтра. Наиболее важные данные Сталин заносил в небольшую записную книжку, которую постоянно держал при себе.

Подготовив необходимые материалы, я отправился на улицу Кирова, где в небольшом особняке находилась Ставка и работал Сталин. Заседания ГКО, Ставки и Политбюро ЦК проходили у него в кабинете без официальной процедуры окончания работы одного органа и начала другого. Как видно меня уже ждали, потому что А.Н. Поскребышев сразу же предложил мне пройти в кабинет.

После обычного приветствия Сталин сказал:

– Ну что же, товарищи, послушаем наркома вооружения, что он может доложить по противотанковой артиллерии.

– Промышленность вооружения, – начал я, – не сможет поставить войскам названное маршалом Куликом количество артиллерийских систем в указанный срок. Завод, который раньше выпускал 45-мм пушки, эвакуирован на восток. В пути еще находятся инструмент и оставшиеся после прекращения производства заготовки. На новом месте выпуск может начаться не раньше конца сентября.

– А почему не могут выполнить заказ заводы, которые не эвакуируются, в частности завод Еляна?

– Завод восстанавливает производство 76-мм дивизионной пушки УСВ, товарищ Сталин. Но в названный Куликом срок покрыть потребности фронта мы не сможем.

Я обосновал конкретные сроки ввода мощностей по производству 45-мм и 76-мм пушек на предприятиях наркомата и ориентировочные цифры наращивания общего объема их производства.

Выслушав меня, Сталин довольно долго молчал, а затем ни к кому не обращаясь, сказал:

– Теперь ясно, что свертыванием перед войной налаженного производства орудий массового потребления еще до полного освоения идущих им на смену образцов мы допустили серьезную ошибку, можно сказать, непростительный просчет. Определить, когда точно начнется война, конечно, чрезвычайно трудно. Тем не менее наше решение было недальновидным. Пожалуй, теперь не время искать виновников. Нашим войскам нужны противотанковые средства. Поэтому надо любой ценой обеспечить их выпуск в достаточном количестве. Это сейчас главная задача. Я прошу Наркомат вооружения и Госплан каждый месяц представлять график ежедневного выпуска противотанковых орудий по заводам. За выполнением графика будем следить и спрашивать строго.

Мне не раз приходилось докладывать И.В. Сталину о выполнении графиков выпуска продукции. На их нарушения он реагировал иногда довольно резко. Когда, например, в сентябре один из уральских заводов не выполнил заказ по выпуску орудий, Сталин тут же дал телеграмму директору завода и парторгу ЦК, строжайше предупредил их об ответственности. Эта телеграмма всколыхнула весь завод, и случаев нарушения графика больше не было.

Проекты постановлений ГКО о производстве 45-мм и 76-мм пушек разрабатывались нами на каждый месяц совместно с отделом вооружения Госплана. Выпуск орудий быстро рос. Уже в августе он в шесть, а в сентябре – в одиннадцать с половиной раз превысил показатели июля. Однако в октябре в связи с начавшейся эвакуацией производство несколько сократилось. Возникли трудности и в его планировании. Поэтому в ноябре Н.А. Вознесенский потребовал подготовить проект постановления на три месяца вперед. Рассмотрение этого проекта на заседании ГКО мне особенно запомнилось.

Уже месяц столица была на осадном положении. Кровопролитные бои шли на ближних подступах к Москве. Продолжалась эвакуация предприятий.

Сталин еще больше осунулся и ссутулился. Прочитав проект, он сказал:

– В первом абзаце надо указать, что производство противотанковых орудий имеет исключительное, подчеркиваю, исключительное значение для нашей армии. Запишите. А поскольку это так, нужно, кроме того, записать, что на привлекаемых к производству пушек заводах должны ежемесячно выделяться дополнительные централизованные фонды на каждого работающего: муки – 10 килограммов; крупы и рыбы по 2 килограмма; сахара – 1 килограмм; табаку – по 100 граммов. В закрытых столовых продавать по 200 граммов хлеба без карточек. Он прошелся по кабинету, раскуривая трубку, и снова не спеша продиктовал:

– Вменить в обязанность секретарям обкомов: Свердловского – Андрианову, Сталинградского – Чуянову, Молотовского – Гусарову, Горьковского – Родионову, Удмуртского – Чекинову, Ярославского – Патоличеву – повседневно заниматься работой заводов, изготавливающих 45-мм противотанковые и 76-мм дивизионные пушки УСВ; оказывать всемерную помощь в выполнении указанного постановления и ежедневно докладывать ГКО о ходе выполнения программы. Сталин подошел к столу, из-за моего плеча прочитал написанное и продолжил:

– Запишите еще один пункт. ГКО предупреждает всех народных комиссаров и директоров заводов об исключительной ответственности за выполнение указанного постановления и за бесперебойное снабжение артиллерийских заводов Наркомата вооружения и устанавливает, что невыполнение заказов для выпуска 45-мм и 76-мм пушек будет рассматриваться ГКО как государственное преступление. Постановление было тут же перепечатано на машинке. Подписав его, Сталин сказал:

– Теперь принимайте меры к выполнению постановления. Докладывайте нам, как идет его реализация.

Д.Ф. Устинов. Во имя победы.

Воениздат, М., 1988. С. 160–163.

A.M. Василевский, 1 августа 1941 года

30 июля для рассмотрения мероприятий, проводимых по усилению обороны Ленинграда, в Ставку вызвали главкома Северо-Западного направления К.Е. Ворошилова и члена военного совета А.А. Жданова. В обсуждении вопроса принял участие и Б.М. Шапошников. <…>

Весь день я просидел, погрузившись в карты и бумаги. А глубокой ночью Борис Михайлович, вернувшись из Кремля, ознакомил меня с новым решением Ставки: я назначался начальником Оперативного управления и заместителем начальника Генштаба.

1 августа я приступил к исполнению своих обязанностей. Ставка и Генштаб помещались тогда на улице Кирова, откуда быстро и легко можно было во время бомбежки перебраться на станцию метро «Кировская», закрытую для пассажиров. От вагонной колеи ее зал отгородили и разделили на несколько частей. Важнейшими из них являлись помещения для И.В. Сталина, генштабистов и связистов.

Как-то очередная воздушная тревога застала меня во время переговоров с Юго-Западным фронтом как раз возле подземного телеграфа. Мне срочно потребовалось подняться наверх, чтобы захватить с собой некоторые документы. Возле лифта я встретил членов ГКО во главе с И. В. Сталиным. Поравнявшись со мной, Сталин, показывая на меня шедшему рядом с ним В.М. Молотову и улыбаясь, сказал:

– А, вот он где, все неприятности от него… – А затем, здороваясь со мной, спросил: – Где же вы изволили все это время прятаться от нас? И куда вы идете, ведь объявлена воздушная тревога?

Я ответил, что работаю по-прежнему в Генеральном штабе и иду захватить необходимые материалы, после чего возвращусь…

Эта встреча произошла до моего назначения начальником Оперативного управления и заместителем начальника Генштаба. С февраля 1940 года до этой встречи я не имел возможности видеть И.В. Сталина.

С начала августа 1941 года я, сопровождая Б.М. Шапошникова, ежедневно, а иногда и по несколько раз в сутки бывал у Верховного Главнокомандующего. В августовские и сентябрьские дни 1941 года эти встречи, как правило, происходили в Кремле, в кабинете И.В. Сталина. Одним из основных вопросов, который тогда решался, было формирование и место сосредоточения наших резервов.

A.M. Василевский. Дело всей жизни. Кн.1.

Политиздат, М., 1988. С. 129–130.

A.M. Василевский, 4 августа 1941 года

Ставка Верховного Главнокомандующего вынуждена была чуть ли не ежедневно заниматься ходом событий на Юго-Западном направлении. Вечером 4 августа при обсуждении в Ставке фронтовой обстановки я получил указание вызвать к телеграфному аппарату для переговоров командующего Юго-Западным фронтом генерала-полковника М.П. Кирпоноса и члена военного совета Н.С. Хрущева. Телеграфная переговорная для обслуживания Ставки в Кремле находилась в непосредственной близости от рабочей комнаты А.Н. Поскребышева – личного секретаря И.В. Сталина. Рядом с нею была комната библиотеки И.В. Сталина, которой пользовались мы, работники Генштаба, при отработке документов в Кремле. При телеграфных переговорах с фронтами в Кремле непосредственная работа на аппарате «Бодо» возлагалась на одного из лучших специалистов этого дела в Генштабе воентехника 2-го ранга A.M. Викулова. В упомянутый вечер переговоры с М.И. Кирпоносом и Н.С. Хрущевым шли в присутствии некоторых членов ГКО и Б.М. Шапошникова.

И. В. Сталин начал их с вопроса о целесообразности создания военного совета при главкоме Юго-Западного направления и о включении в него Н.С. Хрущева. Затем он спросил, кого, по их мнению, назначить в таком случае членами военных советов Юго-Западного и Южного фронтов. Назвал он при этом Л.Р. Корниеца и М.А. Бурмистенко. Затем И.В. Сталин подчеркнул, что ни в коем случае нельзя допускать, чтобы немецкие войска перешли на левый берег Днепра, и потребовал от них совместно с Главнокомандующим этим направлением С.М. Буденным и командующим южным фронтом И.В. Тюленевым теперь же наметить план создания крепкой оборонительной линии, проходящей приблизительно от Херсона и Каховки через Кривой Рог, Кременчуг и далее на север по Днепру, включая район Киева на правом берегу Днепра.

– Если эта примерная линия обороны будет всеми вами одобрена, – говорил И.В. Сталин, – нужно теперь же начать бешеную работу по организации линии обороны и удержания ее во что бы то ни стало. Хорошо было бы в этих целях теперь уже подвести к этой оборонительной линии новые дивизии с тыла, устроить артиллерийскую оборону, устроить окопы и основательно зарыться в землю. В этом случае вы могли бы принять на этой линии отходящие усталые войска, дать им оправиться, выспаться, а на смену держать свежие части (имелись в виду не только новые стрелковые дивизии, но и кавалерийские дивизии в нашем строю).

Кирпонос и Хрущев доложили, что ими приняты все меры к тому, чтобы не позволить противнику взять Киев. Они попросили пополнения людьми и вооружением, чтобы восстановить существующие дивизии, согласились с предложением Сталина об организации нового оборонительного рубежа и пообещали немедленно приступить к его отработке. К 12 часам 5 августа они должны были представить Ставке свои окончательные соображения в связи с этим. Одновременно они доложили, что главнокомандующий Юго-Западным направлением дал им задание оказать помощь войскам 6-й и 12-й армий и с утра 6 августа нанести удар из района Корсунь в направлении Звенигородки и Умани.

Они хотели уточнить, не возражает ли против этого Ставка, так как они усиленно готовятся к выполнению этого задания.

Сталин ответил, что Ставка не только не будет возражать, а, наоборот, приветствует наступление, имеющее своей целью соединиться с Южным фронтом и вывести на простор наши две армии. При этом он заметил, что считает директиву главкома Юго-Западного направления дельной, однако настаивает на разработке предложенной им линии обороны, ибо на войне «надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое и даже на худшее. Это единственное средство не попасть впросак. В заключение Верховный Главнокомандующий сказал, что примет все меры для того, чтобы оказать Юго-Западному фронту помощь, но в то же время просил их рассчитывать в этом вопросе больше на себя.

– Было бы неразумно думать, – говорил он, – что вам подадут все в готовом виде со стороны. Учитесь сами снабжать и пополнять себя. Создайте при армии запасные части, приспособьте некоторые заводы к производству винтовок, пулеметов, пошевеливайтесь как следует, и вы увидите, что можно много создать для фронта в самой Украине. Так поступает в настоящее время Ленинград, используя свои машиностроительные базы, и он во многом успевает, имеет уже большие успехи. Украина могла бы сделать то же самое. Ленинград успел уже наладить производство «эрэсов». Это очень эффективное оружие типа миномета, которое буквально крошит врага. Почему бы и вам не заняться этим делом?

Кирпонос и Хрущев передали:

– Товарищ Сталин, все ваши указания будут нами проводиться в жизнь. К сожалению, мы не знакомы с устройством «эрэсов». Просим вашего приказания выслать нам один образец «эрэса» с чертежами, и мы организуем у себя производство. Последовал ответ:

– Чертежи есть у ваших людей, и образцы имеются давно. Но виновата ваша невнимательность к этому серьезному делу. Хорошо, я вышлю вам батарею «эрэсов», чертежи и конструкторов по производству… Всего хорошего, желаю успеха.

A.M. Василевский. Дело всей жизни. Кн.1.

Политиздат, М., 1988. С. 133–135.

A.M. Василевский, 14 августа 1941 года

<…> С целью ликвидации угрозы, нависшей над войсками Центрального и правого крыла Юго-Западного фронта, и прикрытия направления на Брянск, 14 августа Ставка приняла решение образовать Брянский фронт в составе 13-й и 50-й армии. Командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант А.И. Еременко, членом военного совета – дивизионный комиссар П.И. Мазепов, начальником штаба – генерал-майор Г.Ф. Захаров. Мне было приказано обязать А.И. Еременко к вечеру того же числа прибыть в Ставку для получения указаний по новой должности лично от Верховного Главнокомандующего. При этой встрече в кремлевском кабинете И.В. Сталина, кроме него самого и некоторых членов ГКО, присутствовал Б.М. Шапошников и я. Я тогда впервые увидел генерала Еременко. В какой мере знали его ранее И.В. Сталин и члены ГКО, мне неизвестно.

Верховный Главнокомандующий весьма тепло и радушно встретил Андрея Ивановича, расспросил его о здоровье, поинтересовался его впечатлениями о противнике, мнением об основных причинах наших серьезных неудач на фронте. А.И. Еременко держался с большим достоинством, очень находчиво отвечал на все вопросы. Да, сказал он, враг, безусловно, очень силен и сильнее, чем мы ожидали, но что бить его, конечно, можно, а порою и не так-то уж сложно. Надо лишь уметь это делать. Спесь врага за последнее время стала далеко не той, какой была в первые недели войны. При этом он сослался на ряд боевых эпизодов на Западном фронте, участником которых ему пришлось быть.

И.В. Сталин кратко, но четко обрисовал в целом сложившуюся на советско-германском фронте обстановку, особенно внимательно остановившись при этом на Западном и Юго-Западном направлениях. Поделился он вкратце своим мнением и об оценке врага и о том, чего можно ожидать от него в недалеком будущем. Он заметил, что вероятнее всего противник и в дальнейшем свои основные усилия направит на взятие Москвы, нанося главные удары крупными танковыми группировками на флангах, с севера – через Калинин и с юга – через Брянск, Орел. Для этой цели фашисты на брянском направлении в качестве основной ударной группировки держат 2-ю танковую группу Гудериана. Это направление для нас является сейчас наиболее опасным еще и потому, что оно прикрывается растянутым на большом участке и слабым по своему составу Центральным фронтом.

Сказал Сталин и о том, что хотя возможность использования группы Гудериана для флангового удара по правофланговым войскам Юго-Западного фронта маловероятна, но опасаться этого все же надо. Исходя из всего этого, основная и обязательная задача войск Брянского фронта состоит в том, чтобы не только надежно прикрыть брянское направление, но во что бы то ни стало своевременно разбить главные силы Гудериана. Тут же был определен состав Брянского фронта: вновь формируемая 50-я армия, командующим которой назначался генерал-майор М.П. Петров (восемь стрелковых и одна кавалерийская дивизии), 13-я армия – командующий генерал-майор К.Д. Голубев (восемь стрелковых, одна танковая и две кавдивизии, две бригады воздушно-десантного корпуса); 3 стрелковые и 1 кавалерийская дивизии будут находиться в резерве фронта.

Выслушав Сталина, вновь назначенный командующий Брянским фронтом очень уверенно заявил, что «в ближайшие же дни, безусловно», разгромит Гудериана. Эта твердость импонировала Верховному.

– Вот тот человек, который нам нужен в этих сложных условиях, – бросил он вслед выходившему из его кабинета Еременко…

A.M. Василевский. Дело всей жизни. Кн.1.

Политиздат, М., 1988. С. 136–137.

А. С. Яковлев, 19 августа 1941 года

19 августа 1941 года Сталин вызвал наркома Шахурина, конструктора Ильюшина, главкома ВВС Жигарева, его заместителя Петрова и меня.

Встретил нас посреди комнаты и, прежде чем объяснить, зачем вызвал, обратился к Ильюшину:

– На ваших самолетах хорошо воюют. Известно ли вам об этом? Военные особенно хвалят штурмовик Ил-2. Какую вам дали премию за Ил-2? (Речь шла о первых Сталинских премиях, которые присуждались в марте 1941 года.) Ильюшин ответил, что получил премию второй степени и очень благодарен правительству за это.

– Чего же благодарны? – сказал И.В. Сталин. – За эту машину вы заслуживаете премии первой степени. – И, обращаясь к наркому, сказал: – Нужно дать Ильюшину премию первой степени.

Я был рад за Ильюшина, и мне припомнился эпизод, происшедший незадолго до войны, в феврале 1941 года.

По срочному вызову нарком и я поехали к Сталину. В его кабинете находились Маленков, Жданов и директор ленинградского Кировского завода Зальцман. Сталин был возбужден и нервно расхаживал по кабинету. Как выяснилось, нас вызвали по поводу производства штурмовиков Ильюшина. Завод, выпускавший Ил-2, сорвал сроки сдачи машин.

«Илы» производились тогда в условиях довольно сложной кооперации. Бронированные корпуса штурмовика поставлял один завод, а ему, в свою очередь, раскроенные броневые плиты заготовлял другой. Не добившись накануне толкового ответа о причинах задержки выпуска штурмовиков, Сталин позвонил в Ленинград Жданову и поручил ему разобраться в этом деле. Жданов вызвал руководителей завода и дал им серьезную трепку за несвоевременную подачу корпусов штурмовика, но виновные ссылались на задержку в получении раскроя бронированных листов с Кировского завода. Пришлось вызвать и Зальцмана. Последний, чтобы оправдаться в глазах Жданова, привез ему одну из синек серийных чертежей корпуса Ил2, полученных с авиазавода. Синька уже побывала в цехах, на верстаках, и была испещрена многочисленными технологическими пометками. Зальцман разложил на столе у Жданова этот чертеж и заявил, что низкое качество чертежей является причиной большого брака и срыва выполнения задания по броне. Жданов сообщил об этом Сталину. В результате состоялось обсуждение вопроса об «илах», на которое вызвали нас, Жданова и Зальцмана.

Когда Зальцман стал потрясать перед Сталиным якобы негодным чертежом, я сразу понял, в чем дело. Чертеж действительно был рабочим цеховым документом – рваным, в масляных пятнах, а многочисленные технологические пометки можно было принять за исправление ошибок. Зальцман сказал, будто бы все чертежи штурмовика такие. Сталин рассвирепел.

– Мне давно говорили, что Ильюшин неряха. Какой это чертеж? Безобразие. Я ему покажу!

Я вступился за Ильюшина, постарался объяснить, в чем дело, но Сталин ничего не хотел слушать. Он соединился по телефону с Ильюшиным и заявил дословно следующее:;

– Вы неряха. Я привлеку вас к ответственности.

Ильюшин что-то пытался объяснить по телефону, но Сталин не стал с ним разговаривать:

– Я занят, мне некогда. Передаю трубку Жданову, объясняйтесь с ним. – И опять: – Я привлеку вас к ответственности.

В тот же вечер расстроенный Сергей Владимирович поехал в Ленинград и утром, прямо с поезда, отправился на Кировский завод. Там с цеховыми работниками он детально во всем разобрался и о нечестном поступке Зальцмана доложил Жданову, от которого Зальцману крепко попало. Но Сергей Владимирович Ильюшин долго переживал несправедливый упрек Сталина в конструкторской неряшливости.

Теперь превосходная оценка «илов» Сталиным служила для Илюшина большей наградой, чем премия первой степени.

В этот раз обсуждение началось с вопроса о возможности ускорения производства боевых самолетов, особенно истребителей. Затем пошла речь об эвакуации заводов, причем такой эвакуации, которая дала бы нам возможность в кратчайший срок восстановить производство самолетов на востоке.

Сталин поручил нам в самом срочном порядке подумать над тем, как увеличить выпуск боевых самолетов, как быстрее эвакуировать заводы из европейской части СССР.

Зашел разговор о положении на фронтах. Мы выразили недоумение, почему наши войска отступают.

– Не везде удается организованное сопротивление, а это и приводит к разрушению всей системы обороны на данном участке фронта, – сказал Сталин.

Ильюшин заметил:

– Нужно было бы вооружать народ на оставляемой нашими войсками территории… Сталин сказал:

– Мы бы вооружили, да у нас не хватает винтовок и оружия даже для снабжения армии. Мы формируем пополнение, а вооружать нечем. Думали сначала заказать винтовки в Англии, но там другие патроны. Получилась бы мешанина. Поэтому решено всемерно усилить отечественное производство винтовок и патронов.

Вернувшись из Ставки, я застал в своем кабинете ожидавшего меня конструктора Николая Николаевича Поликарпова. Он был мрачен, пессимистически настроен, как мне сначала показалось под впечатлением только что переданной по радио сводки. <…>

Вокруг работы Поликарпова стала создаваться нездоровая атмосфера. Нашлись любители при удобном случае лягнуть этого заслуженного человека. Однажды, при обсуждении в Кремле авиационных вопросов, кто-то подал даже реплику о том, что «давно надо прикрыть конструкторское бюро Поликарпова», что он «выдохся». Но это предложение не встретило поддержки. Во время обмена мнениями Сталин сказал, что нельзя забывать о заслугах Поликарпова в создании истребителей И-15, И-16, нельзя забыть и о том, что он создал самолет У-2, на котором в течении 15 лет готовились летные кадры нашей авиации.

Этим обсуждением был положен конец злословию по адресу Поликарпова

А.С. Яковлев. Цель жизни.

Политиздат, М., 1987. С. 217–219, 221.

А. И. Шахурин, август 1941 года

Над самолетом с реактивным двигателем конструкторский коллектив, руководимый Болховитиновым, работал еще до войны. Конструкторы его, Александр Яковлевич Березняк и Алексей Михайлович Исаев, начальные буквы фамилий которых и дали название самолету – БИ, взялись за этот истребитель по своей инициативе. Был готов, по сути, лишь эскизный проект и велись работы над двигателем. Заявку Болховитинова мы представили в Государственный Комитет Обороны.

Сталин заинтересовался этим предложением и пожелал встретиться с конструктором.

На прием мы явились все вместе. В прежние времена ждать приема у Сталина не приходилось. В назначенный час после доклада Поскребышева вы сразу входили в кабинет. Но был август 1941 года. Время чрезвычайно трудное. Сталин принял нас спустя два часа.

Он задал Болховитинову лишь один вопрос:

– Вы верите в это дело? Немногословный Виктор Федорович ответил:

– Верю, товарищ Сталин.

– Тогда делайте, но срок на создание опытного образца один месяц. – Даже по нормам военного времени этого было слишком мало.

Но Сталин повторил:

– Да, один месяц – сейчас война.

И поднял руку, как всегда, прощаясь и одновременно освобождая людей. Конструкторы не уходили с завода. ОКБ Болховитинова, можно сказать, находилось на казарменном положении.

Как ни короток был назначенный срок, а через месяц и десять дней новый самолет появился на свет.

А.И. Шахурин. Крылья победы.

Политиздат, М., 1985. С. 114.

Г. К. Жуков, 9 сентября 1941 года

Днем неожиданно пришла телефонограмма Б. М. Шапошникова: к 20 часам того же дня меня вызывал в Ставку Верховный.

В телефонограмме ничего больше не говорилось, и догадаться о причине вызова было трудно. Надо было ехать. Однако обстановка властно требовала моего присутствия здесь до тех пор, пока не будет наведен порядок на левом фланге армии. Предстояло также отдать и ряд других распоряжений командующему армии. К тому же и путь следования в Москву был не близок. Расчет времени показывал, что к назначенному сроку я опоздаю.

И.В. Сталин был крайне нетерпим к опозданиям на его вызовы. Но что делать? Обстановка на войне не считается с характерами командующих. Нужно было правильно решить, что важнее – довести до конца свою задачу на поле боя или, не считаясь с обстоятельствами, явиться к назначенному времени по вызову старшего командира.

Полагаю, что тот, кто не способен правильно решить такую задачу, не может претендовать на роль командующего. После недолгого размышления я передал начальнику Генерального штаба следующую телефонограмму: «Доложите Верховному: по сложившейся обстановке прибуду с опозданием на один час».

Не скрою, всю дорогу до Москвы я думал, как убедительно объяснить ситуацию, которая сложилась на левом фланге 24-й армии, чтобы И.В. Сталин правильно понял причину моего опоздания.

В Кремль въезжали в полной темноте. Вдруг резкий свет карманного фонарика ударил мне в лицо. Машина остановилась. В подошедшем военном я узнал начальника управления охраны генерала Власика. Поздоровались.

– Верховный Главнокомандующий приказал встретить и проводить вас к нему на квартиру.

Я вышел из машины и направился за генералом.

Расспрашивать не стал, зная, что ответа на интересующие меня вопросы все равно не получу.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находилась квартира Верховного, я еще не решил, что и как буду говорить в оправдание своего опоздания.

Войдя в столовую, где за столом сидели И.В. Сталин, В.М. Молотов, А.С. Щербаков и другие члены Политбюро, я сказал:

– Товарищ Сталин, я опоздал с прибытием на один час. И.В. Сталин посмотрел на свои часы и проговорил:

– На час и пять минут. – И добавил: – Садитесь и, если голодны, подкрепитесь. Верховный Главнокомандующий внимательно рассматривал карту обстановки под Ленинградом. Присутствующие сидели молча. Есть я не стал и тоже молчал. Наконец И.В. Сталин оторвался от карты и, обращаясь ко мне, сказал:

– Мы еще раз обсудили положение с Ленинградом. Противник захватил Шлиссельбург, а 8 сентября разбомбил Бадаевские продовольственные склады. Погибли большие запасы продовольствия. С Ленинградом по сухопутью у нас связи теперь нет. Население оказалось в тяжелом положении. Финские войска наступают с севера на Карельском перешейке, а немецко-фашистские войска группы армий «Север», усиленные 4-й танковой группой, рвутся в город с юга. Верховный замолчал и вновь обратился к карте. Кто-то из членов ГКО заметил:

– Мы здесь докладывали товарищу Сталину, что командование Ленинградским фронтом едва ли сумеет выправить положение. И.В. Сталин осуждающе посмотрел на говорившего, но продолжал молчать, устремив свой взор на карту. Неожиданно он спросил:

– А как вы, товарищ Жуков, расцениваете обстановку на московском направлении?. Я понял его и уловил мысль, связывающую воедино положение на разных фронтах, однако ответил не сразу.

– Думаю, что немцам в настоящее время необходимо основательно пополнить свои части. По данным пленных, захваченных из войск группы армий «Центр», противник имеет очень большие потери. В некоторых частях они достигают пятидесяти процентов. Кроме того, не завершив операцию под Ленинградом и не соединившись с финскими войсками, немцы едва ли начнут наступление на московском направлении… Но это, конечно, мое личное мнение. У гитлеровского командования могут быть иные расчеты, иные соображения. Во всяком случае, нам нужно быть всегда готовыми к упорным оборонительным действиям на московском направлении.

И.В. Сталин удовлетворенно кивнул, затем без перехода спросил:

– Ну, как действовали части 24-й армии?

– Дрались, товарищ Сталин, хорошо, – ответил я, – особенно 100, 127, 153-я и 161-я стрелковые дивизии.

– А чем вы, товарищ Жуков, объясняете успех этих дивизий и как оцениваете способности командно-политического состава армии?

Я высказал свои соображения. Минут пятнадцать И.В. Сталин внимательно слушал и что-то коротко заносил в свою записную книжку, затем сказал:

– Молодцы! Это именно то, что нам теперь так нужно. – Затем без всякого перехода вдруг добавил: – Вам придется лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом.

Предложение это явилось для меня полной неожиданностью, тем не менее я ответил, что готов выполнить это задание.

– Ну вот и хорошо, – сказал И.В. Сталин. – Имейте в виду, – продолжал он, – в Ленинграде вам придется перелетать через линию фронта или через Ладожское озеро, которое контролируется немецкой авиацией.

Затем Верховный молча взял со стола блокнот и размашистым твердым почерком что-то написал. Сложив листок, он подал его мне:

– Лично вручите товарищу Ворошилову эту записку. В записке значилось: «Передайте командование фронтом

Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву». И добавил:

– Приказ Ставки о вашем назначении будет отдан, когда прибудете в Ленинград. Я понял, что за этими словами скрывается опасение за успех нашего перелета. Перед тем как уйти, обратился с просьбой к Верховному разрешить мне взять с собой двух-трех генералов, которые могут быть полезны на месте.

– Берите кого хотите, – ответил И.В. Сталин. – Затем, немного помолчав, он сказал: – Плохо складываются дела на Юго-Западном направлении. Мы решили заменить там главкома. Кого, по вашему мнению, следует туда послать?

– Маршал Тимошенко за последнее время получил большую практику в организации боевых действий, да и Украину он знает хорошо. Рекомендую послать его, – ответил я.