Текст книги "На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь"

3

Почему я пребывал в глубокой задумчивости? Потому что вполне отдавал себе отчет в том, что все это, как говорится, только присказка, а сказка будет впереди. Любовь с первого взгляда – это замечательно, но вот что дальше? Как быть теперь? Иными словами, что мне следует предпринять, какие шаги, дабы рассчитывать на счастливое будущее? Прежде чем наши имена огласят в церкви и священник спросит, согласен ли ты, Реджинальд, и так далее, придется еще немало попыхтеть. Легкая победа мне ни в коей мере не светит.

До сих пор я на эти темы не распространялся, но в моей внешности присутствуют определенные недостатки, которые никак не позволяют мне идти нарасхват, в смысле отношений с противоположным полом. Ну не красавчик я, что тут поделаешь. Наружностью пошел в папашу, а если бы вам доводилось видеть моего папашу, то вы поняли бы меня без слов. Он был храбрый солдат и отличный игрок в поло, но лицом скорее смахивал на гориллу – даже больше, чем многие гориллы, – и в кругу сослуживцев получил ласковое прозвище Примат. Я – его живой портрет.

Для девушек такие вещи имеют серьезное значение. Они не склонны связывать свою судьбу с индивидом, внешний облик которого внушает опасение, что он может в любой момент вскарабкаться на дерево и начать швыряться кокосами.

Во всяком случае, исправлять что-либо было уже поздно, оставалось лишь надеяться, что Эйприл обладает одной из тех редких натур, которые способны, так сказать, пронзить взглядом грубую оболочку и разглядеть под ней душу. Потому что, если уж говорить о душах, душа у меня вовсе не так уж плоха. Само собой, не настолько, чтобы писать о ней в газетах, но вполне приличная душа, на уровне.

Однако день проходил за днем, и постепенно я немного приободрился. Мои акции явно росли. Трудно вообразить более приятельские отношения, чем наши с Эйприл в мою первую голливудскую неделю. Мы катались в автомобиле, ездили на пляж, вели долгие беседы в теплых цветущих сумерках. Она делилась со мной заветными мечтами, а я распространялся о Бидлфордской усадьбе, о том, как графинь представляют ко двору и пускают на королевскую трибуну на скачках в Аскоте, и обо всем остальном, что ей было интересно. Ничто в поведении Эйприл не давало повода предположить, что моя внешность обитателя зоопарка ей сколько-нибудь неприятна. Короче говоря, к концу недели я настолько воспрянул духом, что решился рискнуть и предпринять решительные действия.

Нажать главную кнопку и запустить машину я решил на вечеринке, которую Эйприл устраивала в своем доме на Линден-драйв. Вообще-то, призналась она, такие сборища ей, скорее, неприятны своей пустотой и бессмысленностью, но в ее кругу было принято их устраивать, особенно после долгого отсутствия. Планировался веселый ужин в саду на природе, обычный для Беверли-Хиллз, когда ты сам себя обслуживаешь у буфетной стойки, сам ищешь место, где пристроиться с тарелкой, и завершаешь трапезу нырянием в бассейн. Собираться предлагалось с девяти до десяти. Я явился без четверти десять и, как оказалось, поспешил. Под цветными фонарями уже прогуливались редкие пары гостей, но Эйприл все еще одевалась и оркестр не начал играть. Было очевидно, что затишье не скоро сменится всеобщим весельем.

Раз так, решил я, то лучше всего скоротать время у стола с напитками, подкрепившись стаканчиком-другим. Ввиду предстоящей кампании я хотел быть в наилучшей форме, в которой пока себя не чувствовал, ибо полночи не мог заснуть из-за зубной боли.

Подойдя к столу, я вынужден был отметить, что моя идея подкрепиться, хоть и весьма удачная, не отличалась оригинальностью, ибо она также пришла в голову какому-то долговязому типу с желтоватыми волосами. Он, похоже, прочно окопался у стола, никому не собираясь уступать место, и явно имел большой опыт пребывания в барах. Что-то в его облике и манере поднимать и опускать бокал показалось мне странно знакомым. И эти волосы… Где я их раньше видел? Неужели?

– Эгремонт! – воскликнул я.

К счастью, он уже успел осушить свой бокал, потому что в ответ на мое приветствие подпрыгнул дюймов на шесть. Приземлившись, доверительно наклонился к бармену за стойкой. Грудь его тяжко вздымалась.

– Скажите, – спросил он глухим дрожащим голосом, – вы не слышали только что голос?

Бармен сказал, что слышал что-то про ремонт.

– О, вот как?

– Эгги, старый осел! – снова позвал я.

На этот раз он обернулся и уставился на меня. Лицо его осунулось, глаза лихорадочно блестели.

– Реджи? – неуверенно произнес он. Потом, поморгав, осторожно протянул руку и ткнул меня в грудь. И лишь ощутив твердую поверхность, расплылся в счастливой улыбке. – Уфф!

Получив от бармена очередную порцию виски, Эгги сделал хороший глоток и только потом вновь заговорил. Голосом, полным укоризны.

– Реджи, старина, никогда в жизни больше так не делай, – сказал он, смахивая со лба капельки пота, – даже если мы с тобой проживем миллион лет! Я думал, ты за тысячи миль отсюда, и вдруг твой голос зовет меня по имени… такой жуткий и глухой… словно дух, предвещающий смерть. Если я чего и боюсь, так это голосов. Пока ты их не слышишь, все в порядке, но когда начинаются голоса, это начало конца.

Эгги передернул плечами и одним глотком прикончил виски, что его, похоже, окончательно успокоило.

– Ну-ну, – хмыкнул он, – стало быть, и ты здесь, Реджи. Давненько я тебя не видел, с полгода, наверно. Кой черт принес тебя в Голливуд?

– Да вот, хотел тебя повидать.

– Да ну?

– Ну да.

– Вот это по-родственному! Давай, глотни чего-нибудь. Шотландское виски здесь отменное. Эй, бармен, будьте добры, виски с содовой для моего кузена, и мне то же самое!

Я предостерегающе поднял руку.

– Нет-нет, пожалуй, больше не стоит.

– Да ты же еще не начал! – удивился Эгги.

– Я имел в виду тебя. Ты уже хороший.

– Только наполовину, – поправил он, будучи привержен к точности в этом вопросе.

– Ладно, пускай наполовину, но сейчас еще только десять.

– Если человек к десяти часам пьян только наполовину, значит, он плохо старался. Не беспокойся обо мне, Реджи, старина. Ты еще не знаешь всех чудес калифорнийского климата. Он такой бодрящий, что хоть изо дня в день пей все, что не лень, а старушка печень даже не пискнет! Вот почему Калифорнию называют земным раем, а люди целыми поездами прут сюда со всего Среднего Запада с высунутым языком. Да ты, небось, сам за этим приехал, так ведь?

– Я приехал, чтобы увидеться с тобой.

– Ах, да… Ты, кажется, уже говорил.

– Вот-вот.

– Ну так разве я не сказал, что это по-родственному?

– Сказал.

– Так оно и есть. Более чем. Ты где остановился?

– Снял коттедж в Саду Гесперид.

– Как же, отлично знаю это место. А винный погреб у тебя на уровне?

– У меня есть бутылка виски, если ты о нем.

– Именно о нем, о чем же еще! Непременно тебя навещу. Лишний родник никогда не помешает. А пока пей до дна и наливай еще!

С самого начала нашего разговора что-то не давало мне покоя, и только теперь я понял что. В поезде мы говорили с Эйприл про Эгги, и она совершенно определенно заявила, что не знает его. Однако вот же он, здесь, у нее, командует как у себя дома…

– А здесь ты что делаешь? – спросил я, решив немедленно прояснить ситуацию.

– Чертовски хорошо провожу время, – расплылся он в улыбке, – особенно теперь, когда гляжу в твое честное лицо. Как приятно повидать тебя снова, Реджи! Не забудь мне потом рассказать, каким ветром тебя занесло в Калифорнию…

– Ты знаком с Эйприл Джун?

– Эйприл как?

– Джун.

– А что с ней?

– Я спрашиваю, ты с ней знаком?

– Нет, но с радостью познакомлюсь, и со всеми остальными. Вы с ней друзья?

– Это ее вечеринка.

– Рад за нее.

– Значит, ты не приглашен?

Его лицо прояснилось.

– Ах, вон оно что! Теперь понимаю, к чему ты клонишь. Это же Голливуд, дружок, здесь не нужно никаких приглашений! Просто смотришь, где цветные фонарики, и заходишь. Самые счастливые вечера я провел среди людей, которые понятия не имели, кто я такой. Однако сегодня, как ни странно, я присутствую здесь по праву. Меня привели! Как, ты сказал, ее зовут? Эйприл…

– Джун.

– Вот-вот. Теперь припоминаю. Моя невеста работает пресс-секретарем как раз у этой самой Эйприл Джун, вот она-то меня и привела.

Давно уже гадая, как перейти к деликатным темам, я тут же ухватился за представившийся повод.

– Я как раз хотел с тобой об этом поговорить…

– О чем?

– О твоей помолвке.

Говорил я несколько сухо, с отчетливой главосемейной ноткой, побуждаемый уколами старушки-совести, которая вдруг решила напомнить о себе. Надежды, возлагавшиеся на меня Плимсоллом и тетушкой Кларой, пока никак не оправдывались. Посланный, чтобы вернуть на путь истинный этого оболтуса, я за целую неделю палец о палец не ударил. Как сошел с поезда в Лос-Анджелесе, так ни разу и не вспомнил о поручении. Вот что может сделать с человеком любовь.

Эгги напряженно обдумывал мои слова.

– О помолвке? – переспросил он.

– Да.

– О моей помолвке?

– О твоей.

– А что с ней?

– Вот именно, что с ней?

– Я – счастливейший из смертных.

– В отличие от тетушки Клары, – сухо заметил я.

– Какой тетушки Клары?

– Твоей матери.

– Ах, мамаша! Как же, помню. Выпьем за нее!

– Нет.

– Ну, как хочешь. Хотя это не слишком вежливо. Так что там с ней стряслось? Почему она не счастливейший из смертных?

– Потому что совсем извелась из-за тебя.

– Боже правый, с какой стати? Со мной все в порядке.

– Ни черта не в порядке! Стыдись, Эгремонт! Удрал в Голливуд и качаешь в себя всякую дрянь, как насос…

– Меньше пафоса, старина! – слабо запротестовал он. Не в бровь, а в глаз. Я и правда несколько переборщил.

Однако мне казалось, что возвышенный стиль был здесь как раз к месту. Нет ничего лучше старого доброго викторианства, если хочешь кого-нибудь от души пропесочить.

– Говорю как могу. На тебя тошно смотреть!

Лицо Эгги исказилось болезненной гримасой.

– И это говорит Реджинальд Хавершот? – укоризненно начал он. – Мой кузен Реджинальд, который в позапрошлый Новый год в компании со мной и Стинкером Помроем расколотил двадцать три бокала в Европейском кафе и был вышвырнут оттуда со скандалом и дракой…

Я остановил его спокойным жестом. Истинная любовь настолько очистила меня, что воспоминания о былых подвигах вызывали лишь отвращение.

– Не будем об этом, сейчас меня интересуют твои дела. Ты давно помолвлен?

– Довольно-таки.

– Значит, собираешься жениться?

– Да, мой друг, именно так.

Я затруднился сразу что-либо ответить. Старый Плимсолл велел мне употребить все свое влияние, но где его взять? У Эгремонта собственных денег больше чем достаточно. Пригрози я, что оставлю его без единого шиллинга, он лишь попросит показать ему этот шиллинг, пожмет плечами и пойдет своей дорогой.

– Ну что ж, если собираешься, – сказал я, – то, по крайней мере, бросил бы пить…

Эгги покачал головой.

– Ты не понимаешь, старина. Я не могу. У меня есть подозрение, что эта девушка решилась на помолвку в надежде меня исправить. Представляешь, как глупо она себя почувствует, если я вдруг возьму и исправлюсь сам, без ее помощи! Это совсем собьет ее с толку. Чего доброго, совсем потеряет интерес и бросит меня. Тут не все так просто, знаешь ли. Мне представляется самой надежной и здравой политикой поддерживать разумную степень опьянения до самого венчания, а потом, в течение медового месяца, постепенно снижать градус.

Теория казалась не хуже всякой другой, однако у меня не было времени в нее вникать.

– Кто эта твоя невеста?

– Ее зовут… м-м… – Эгги мучительно наморщил лоб. – Э-э… Спроси ты меня еще час назад – даже полчаса… О! – оживился он. – Вот и она! Пусть сама и скажет!

Он приветственно помахал рукой. Я обернулся. Через лужайку к нам направлялась девушка. Довольно стройная, но хорошенькая или нет, я определить не мог, потому что лицо оставалось в тени. Она помахала в ответ.

– Эгги, вот ты где! Так я и думала.

Звук ее голоса заставил меня вздрогнуть и вглядеться пристальнее. В тот же самый момент что-то в моем облике заставило ее саму вздрогнуть и уставиться на меня. И так мы вглядывались друг в друга несколько мгновений, пока последние сомнения не отпали.

Она смотрела на меня, я – на Энн Баннистер.

4

– Энн! – воскликнул я.

– Баннистер! – подхватил Эгги, хлопнув себя по лбу. – Я знал, что рано или поздно вспомню! Так и вертелось на языке. Привет, Энн! Познакомься с моим кузеном Реджи.

– Мы уже встречались, – сказала она.

– В смысле, не сегодня?

– Задолго до сегодня. Мы – старые друзья.

– Старые друзья?

– Очень старые.

– Тогда мы просто обязаны за это выпить. Эй, бармен…

– Нет, – отрезала Энн. – И вообще, хватит ошиваться у стойки.

– Но разве мы не отпразднуем…

– Нет.

– О! – Эгги тяжело вздохнул.

– Эгремонт Маннеринг, ты сейчас пойдешь прогуляешься и вернешься трезвым как стеклышко.

– Я уже как стеклышко…

– Тогда как алмаз! Ни слова больше!

С Энн всегда было трудно спорить. Я заметил это еще в прежние времена. Маленькая, живая, полная огня и энергии, из тех, кто умеет расчистить себе путь. Эгги потрусил прочь, как овечка, с безропотным видом, и мы остались вдвоем.

Некоторое время царило молчание. Я погрузился мыслями в прошлое, она, по-видимому, тоже.

Для полноты картины я, пожалуй, расскажу о прошлом, в которое мы погрузились. Энн Баннистер, как я уже упомянул, была журналисткой, и мы познакомились во время ее отпуска в Каннах. Очень подружились, я сделал предложение, она не возражала. Все шло как по маслу, до поры до времени.

Потом, совершенно неожиданно, помолвка расстроилась. Наша любовь мчалась вперед на всех парах, и вдруг – крушение. Случилось вот что. Однажды тихим вечером мы сидели рядышком на веранде казино Пальм-Бич, любуясь водами средиземноморской лагуны, залитой лунным светом. Энн сжала мою руку и нежно прижалась ко мне, ожидая слов любви, на которые имела полное право рассчитывать. Я обнял ее за плечи и сказал:

– Черт, мои ноги!

Я имел в виду, что они болели. В тот момент, когда я обнял ее, боль прямо-таки пронизала меня. В тот вечер я обул новые лакированные туфли, а вы знаете, что творят эти модные фасоны с человеческими конечностями. Впрочем, я не отрицаю, что момент для моего замечания был выбран не самый подходящий. Энн восприняла его в штыки. Она была явно разочарована. Даже отвернулась, причем с весьма раздраженным видом. В надежде исправить положение я наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в затылок.

На самом деле все было правильно, в смысле, само намерение, однако я не учел, что во рту у меня дымилась сигара, а когда осознал этот факт, было уже поздно. Отпрыгнув и зашипев, как ошпаренная кошка, Энн обозвала меня бесчувственным пентюхом и заявила, что между нами все кончено, а когда на следующий день я явился в гостиницу с цветами, чтобы начать все сначала, оказалось, что она уехала. Так она и ушла из моей жизни…

Чтобы вернуться теперь, через два года.

Признаюсь, я несколько растерялся, оказавшись лицом к лицу с осколком тех безвозвратно ушедших дней. Сталкиваясь с девушкой, с которой когда-то был помолвлен, всегда испытываешь неловкость. Не знаешь толком, как себя вести. Если радуешься жизни, ей обидно, а если вешаешь нос, то так и видишь ее злорадную ухмылку, мол, ага, получил, так тебе и надо! О собственной гордости тоже не следует забывать. Пожалуй, лучше всего состроить этакую холодную непроницаемую мину, как у героев романов.

Что касается Энн, то она уже вполне овладела собой – женщины искушеннее в этих делах, чем мужчины.

– Ба! – сказала она, приветливо улыбнувшись, словно я был просто знакомым, мало что значащим для нее, но которого приятно вновь увидеть. – Реджи! Какими судьбами?

Ну что ж, все правильно. В конце концов, что было, то прошло. Драма осталась позади. Когда она порвала со мной, я здорово дергался. Не стану врать, что потерял сон и мне кусок в горло не лез – сплю я всегда как бревно и ем от души трижды в день, невзирая ни на какие душевные трагедии, – но все же что-то в моей жизни разладилось. Ходил мрачный, раздраженный, много курил, почитывал слезливые сонеты, в общем, вы понимаете. Однако теперь все давно уже прошло, и мы вполне могли общаться спокойно, как друзья, так что, следуя ее примеру, я ответил легко и добродушно:

– Привет! Рад тебя видеть.

– Как поживаешь?

– Спасибо, неплохо.

– Ноги больше не беспокоят?

– Нисколько.

– Вот и отлично.

– Выглядишь на все сто.

Тут я нисколько не преувеличил. Энн была из тех, кто всегда выглядит так, словно только что сделал гимнастику и принял холодный душ.

– Спасибо, не жалуюсь. А тебя каким ветром занесло в Голливуд?

– Да так, разные дела… – Я замялся. Возникла неловкая пауза. – Так ты, значит, обручилась со стариной Эгги?

– Да. Меня, похоже, тянет к вашей семье.

– Пожалуй.

– Ты не против?

Я подумал, прежде чем ответить.

– Ну, на мой взгляд, это, пожалуй, самое лучшее, что Эгги сделал за всю свою жизнь. А вот ты… Твое будущее представляется не слишком радужным.

– Почему? Тебе не нравится Эгги?

– Я люблю его как родного брата, мы друзья с младенчества, только мне кажется, что для домашнего употребления тебе больше подошел бы кто-нибудь, кто хоть иногда бывает трезвым.

– У Эгги все в порядке.

– Это точно, – хмыкнул я. – Его-то все устраивает.

– В нем много хорошего.

– О да! И с каждой минутой все больше.

– Его главная беда – слишком много денег и свободного времени. Все, что ему нужно, это работа, и я нашла ему работу.

– И он согласился? – недоверчиво спросил я.

– Еще бы не согласился.

Я уважительно взглянул на нее.

– Энн, ты просто чудо!

– С какой это стати?

– Никому еще не удавалось запрячь Эгги.

– Ну что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз. Завтра он начнет работать.

– Здорово! Не могу не посочувствовать тому, на кого он будет работать, но все равно здорово. Все родственники так волновались…

– И неудивительно. Вот уж кто умеет заставить семью поволноваться! Иов легко отделался, что не был с ним в родстве.

Сад наполнялся гостями, и жаждущие души потянулись к нашему столу, как львы к водопою. Мы отошли в сторону.

– А ты чем занимаешься? – поинтересовался я. – Небось трудишься как пчелка?

– Ага, – кивнула она. – Какая ни есть, а работа.

– Что значит, какая ни есть? Ты как будто не слишком довольна?

– Не очень.

– А мне казалось, что тебе очень подходит заниматься рекламой.

– Чем? – подняла брови Энн.

– Эгги сказал, что ты – пресс-секретарь Эйприл Джун, – пояснил я.

– Он слегка поспешил. Я только надеюсь им стать, но пока еще ничего не решено. Вот если выгорит одно дельце…

– Какое?

– Да так, один мой план. Если получится, как задумано, она даст «добро», так и сказала. Дня через два будет ясно, а пока я то ли гувернантка, то ли нянька.

– Как? – не понял я.

– Не знаю даже, как толком объяснить, – поморщилась Энн. – Ты слышал что-нибудь о малыше Джо Кули?

– А, ребенок-кинозвезда, – кивнул я. – Эйприл Джун, кажется, говорила, что он снимался в ее последнем фильме.

– Он самый. Вот за ним я и присматриваю. Хожу следом, охраняю и все такое.

– А как же газета? Я думал, ты журналистка.

– Была до последнего времени, но наступил кризис, и из газеты меня уволили. Я было сунулась в другие, но куда там – в наше время даже внештатной работы не найдешь. Вот и пришлось браться за что попало, не помирать же с голоду. Так и оказалась нянькой при Джо.

У меня сжалось сердце. Я знал, как она любила свою работу.

– Вот ведь как… Сочувствую.

– Спасибо, Реджи, я знаю, какое у тебя доброе сердце.

– Ну, не знаю, – смутился я.

– Да-да, прямо золотое, – улыбнулась она. – Если бы не ноги…

– Черт побери! – вскинулся я. – Может, хватит твердить об этом?

– Разве я твержу?

– Еще бы! Уже второй раз выкапываешь на свет божий мои несчастные ноги! Если бы ты знала, как они меня достали в тот вечер… Я думал, они вот-вот разлетятся вдребезги. Ладно, что уж теперь… Я правда переживаю за тебя. Работенка, конечно, не сахар.

– Ну, на самом деле она не так уж плоха. Не буду строить из себя мученицу. Малыш Джо просто прелесть, он такой забавный.

– Так или иначе, это не для тебя. Я же знаю, ты любишь бывать здесь и там, высматривать, вынюхивать, искать горяченькое, или как там оно у вас называется…

– Спасибо за сочувствие, Реджи, но ты не слишком переживай, думаю, все скоро наладится. Я почти уверена, что то, о чем я говорила, получится – иначе просто быть не может, – и тогда я восстану из праха и воспарю к новым высотам.