Текст книги "Убежище"

Глава 7
Бэнкс

Наши дни

– Я не являюсь частью сделки, – подытожила я, сверля взглядом Гэбриэла, сидевшего за столом напротив меня. – Можешь послать Льва, Давида или кого-нибудь еще, пусть работают на него.

– Да уж… – Мой отец тихо засмеялся, выпустив изо рта облако сигарного дыма. – Будто ты нужна ему для работы. Чтобы чистить туалеты в его додзё и выполнять функции личного водителя.

В ответ на его сарказм я вздернула подбородок.

– Но и для… – я выдохнула, замешкавшись, – …этого я ему тоже не нужна. А если нужна, то он ничего не получит.

Вполне возможно, Кай хотел, чтобы я была у него на побегушках, однако отец думал иначе. По его мнению, если этот парень потребовал именно меня, значит, желал просто немного поразвлечься.

Черта с два ему, а не развлечение.

Гэбриэл не знал, что мне уже доводилось в прошлом встречаться с Каем. Не знал, что я знакома с тем, как он развлекается, и ни за что не хотела быть для него инструментом. Или игрушкой.

– Ты сделаешь то, что должна, – отрезал отец.

– Я не…

– Ты поступишь так, как тебе будет велено!

Каждая мышца в моем теле напряглась; замолчав, я стиснула зубы. Внезапно легкая испарина выступила на лбу под моей низко натянутой шапкой.

Дэймон.

Это все ради Дэймона. Только ради него я осталась в этом доме. Я должна помнить о конечной цели: найти брата, вернуть домой и не подпускать к нему Кая и остальных ублюдков.

Бездушные глаза отца смотрели куда-то мимо. Он практически перестал обращать на меня внимание. Кай был прав в одном: моя ценность для Гэбриэла Торренса оказалась не так уж и велика. Я поняла это еще в тот момент, когда покинула офис Кая в додзё, и знала это, когда вошла в офис Гэбриэла час спустя. Мне всегда было известно, какое место я здесь занимала.

В этом доме женщины мало для чего годились, и я прикладывала максимум усилий, чтобы отец и брат забыли, что я тоже женщина.

Гэбриэл встал и медленно обогнул стол. За окном завывал ночной ветер. Остановившись передо мной, отец со спокойным видом присел на край столешницы и покровительственно посмотрел на меня.

– Ты была полезна, – сказал он, выдохнув струю дыма, и развернулся, чтобы положить сигару в пепельницу. – Ты умная. Тебе потребовалось много времени, чтобы завоевать мое доверие, но ты это сделала. Я знаю, что могу на тебя положиться, ведь весь твой мир заключен в Дэймоне.

Услышать подобное было не так уж лестно. Брат и правда стал для меня целым миром. Но, несмотря на то, что я любила его больше всего на свете, формулировка отца была мне противна.

Словно я для Дэймона ручная собачонка.

– Но сейчас, – продолжил Гэбриэл, – у тебя появилась возможность по-настоящему доказать свою полезность. Свою незаменимость.

И значимость в этом доме.

Как бы я ни ненавидела отца, как бы ни презирала Кая Мори, Майкла Криста, Уилла Грэйсона и Эрику Фэйн, все равно не смогла сдержать прилив гордости.

Я действительно незаменима. Мой отец пока не видел этого, но обязательно увидит. Даже если это будет последнее, что он увидит в своей жизни.

Гэбриэл глубоко вздохнул и поднялся с довольным выражением лица.

– Вообще-то, это идеальный вариант, – вернувшись на свое место за столом, произнес он практически жизнерадостным голосом. – Ты сможешь следить за ним. Подготовишь его дом к приезду Ванессы. Будешь проводить время в додзё, работать на него, тренироваться и тому подобное… Ты будешь рядом с мальчишкой и сообщишь мне, если возникнут какие-либо поводы для беспокойства. Из-за него или остальной кучки этих сосунков. – Отец взял сигару и несколько раз затянулся. – А если твой брат перестанет прятаться и снова их спровоцирует, ты его защитишь. Верно?

Я отвела взгляд. Конечно, защищу. Как всегда. Только мне бы не хотелось, чтобы так произошло, ведь я не смогу все время быть рядом с Каем.

Во мне нарастала ярость.

Я могла бы начать возражать, даже могла бы уйти. Отца я не любила, и мне, наверное, было бы лучше без него. Но у меня не получится защищать Дэймона без места за столом Торренсов. К тому же, если уйду, то останусь ни с чем. Я тоже нужна отцу. Он никогда не признавал данный факт, но точно об этом знал.

Когда Дэймона арестовали и посадили в тюрьму, я взяла ситуацию под контроль раньше Гэбриэла, подкупив столько громил за решеткой, сколько было возможно, чтобы моего брата никто не тронул. А после его освобождения год спустя разгребала все его проблемы. Каждая попытка отца удержать сына в узде проваливалась, Дэймон не поддавался контролю, и тогда я делала то, чем занималась всегда: изматывала своего старшего брата тренировками, пока он не падал без сил. Тогда его злость отступала. Правда, только на время. Она всегда возвращалась.

Дэймон, единственный сын и наследник Гэбриэла, лучше всего функционировал, находясь под моей заботой. Только в присутствии своей хранительницы.

Вдруг глянув на меня с редкой заинтересованностью, отец спросил:

– Сколько у тебя было мужчин?

Я ничего не ответила, сохраняя спокойствие, хотя мое терпение иссякало. Господи, почему он задал этот вопрос?

Гэбриэл опять подошел ко мне практически вплотную, заставив посмотреть на него. Я подняла глаза, даже не утруждаясь скрыть свое отвращение.

– Ты умеешь трахаться? – требовательно поинтересовался он, сразу перейдя к сути. – Знаешь, как его ублажить?

Его. Кая.

У меня внутри все сжалось. Я вырвалась из его хватки и снова отвела взгляд.

Однако отец не отступил. Он медленно стянул с меня шапку, бросил ее на пол и начал расстегивать мою куртку. Я не сопротивлялась – оцепенев от страха, просто наблюдала за ним из-под длинной завесы своих темных волос, упавших на лицо.

Гэбриэл никогда не трогал меня, хотя мне было известно наверняка: причина заключалась не в том, что я его дочь, а в том, что Дэймон не хотел, чтобы ко мне хоть кто-нибудь прикасался.

Он стянул куртку с моих плеч и откинул пряди, закрывавшие глаза. Я резко вздохнула; запах дизельного топлива, въевшийся в мои волосы после работы над одним из пикапов, ударил в ноздри.

Кончики его пальцев скользнули вниз по моей коже. Гэбриэл приподнял мой подбородок и принялся разглядывать лицо, словно не видел меня практически каждый день на протяжении последних одиннадцати лет.

Обойдя вокруг и обвив рукой мою талию, он приподнял старую футболку Дэймона, чтобы разглядеть живот. Я стиснула зубы. Отпустив ткань, Гэбриэл перевел взгляд на мою грудь, одобрительно кивнув.

– Ты ведь уже не девственница? – спросил он, видимо что-то заподозрив, когда я не ответила. – Дэймон об этом давно позаботился, верно?

Желчь подступила к горлу, и я оттолкнула его руку.

– Ты омерзителен, – процедила я тихо. В глазах жгло от накативших слез.

Как отец мог быть таким гнусным?

Он просто засмеялся, вернувшись за стол.

– Этот мальчишка и кирпич трахнул бы, если бы тот был достаточно влажный. Не думай, будто мы не знали, что происходило в той башне.

Я чувствовала, что из глаз вот-вот польются слезы, но вместо ответа лишь зарычала и, подхватив свою куртку с пола, выбежала из комнаты.

Ярость кипела внутри из-за грязных намеков отца. Я умела стрелять, драться, могла бы убедить любого мужчину потратить тысячу на двадцатидолларовую шлюху, если бы захотела… И не позволю передавать себя из рук в руки, словно имущество, которым можно распоряжаться, как вздумается. Я достойна большего, я могу быть полезна. Все же это мой дом…

К тому же мне не хотелось находиться в обществе Кая Мори и его друзей.

Свернув за угол, я рванула вверх по лестнице, услышав откуда-то снизу голос Давида:

– Бэнкс, мне нужно с тобой поговорить.

– Позже.

Я добежала до второго этажа, перепрыгивая через несколько ступенек, резко свернула направо к темной деревянной двери, быстро достала из кармана ключ и открыла ее.

Светильники-бра мягко освещали еще одну лестницу, которая находилась внутри. Заперев за собой дверь, я быстро поднялась наверх и вошла в круглую спальню – единственную комнату на третьем этаже.

Прошла по блестящему паркетному полу и распахнула окно. Необычно теплый для октября вечер немного охлаждали внезапные порывы ветра. Закрыв глаза, я вдохнула запах земли и горящих листьев, витавший в воздухе.

Голова словно гудела, но я уже чувствовала себя лучше. Эта комната была другим миром. Нашим с Дэймоном.

Я оставила окно открытым и, подойдя к ноутбуку, запустила плейлист. Из динамиков зазвучала песня Like a Nightmare. Наклонившись, я взяла подушку с кровати, поднесла к носу и вдохнула. В ноздрях защекотало от слабого аромата кондиционера для белья. Я знала, что не почувствую запаха брата, но все равно испытала разочарование. Слишком много времени провела без него и уже устала от одиночества.

Постельное белье было чистым. Я сменила его несколько месяцев назад и регулярно делала уборку в комнате, чтобы поддержать идеальный порядок на случай возвращения Дэймона. И хотя он не спал здесь уже больше года, я не оставляла надежду обнаружить следы его пребывания в доме каждый раз, когда переступала порог этой комнаты.

Вернув подушку на место, я расправила хрустящую наволочку и простыни в серо-черно-белых тонах, чтобы не осталось складок.

Все должно быть безупречно.

Затем окинула спальню взглядом: сверкающий пол, темные стены, золотые бра, черно-белые фото, которые брат развесил, когда учился в школе… На них были только женщины с сияющей кожей и женские ноги. Не пошлые, но все же сексуальные снимки.

Мне не нравилось на них смотреть.

Подняв глаза, я взглянула на узкий лестничный пролет в углу комнаты. Утопавший в тени, он вел в «башню» – так мы называли маленький альков, расположенный наверху. С окнами по всему периметру он напоминал маяк, и оттуда были видны деревья на километры вокруг. Когда я здесь жила, это место принадлежало мне.

Мой матрас, лампа и кое-какая одежда до сих пор оставались в комнатке. На всякий случай, вдруг это помещение опять когда-нибудь мне понадобится. Даже живя здесь, я не особо часто им пользовалась. Дэймон предпочитал держать меня поближе к себе.

Я опять подошла к окну, прижалась спиной к стене и сползла на пол. Собрав волосы, начала скручивать их, натянув, как канат, потом подняла и снова спрятала, надев сверху шапку.

Я расслабилась и опустила плечи. Закрыла глаза, чувствуя себя в безопасности теперь, когда знала, что меня никто не видит.

Не то чтобы я часто становилась объектом чьего-то внимания.

Однако мне самой нравилось следить за другими людьми. Как и Каю.

Когда-то давно я наблюдала за ним самим. Какая-то часть меня так сильно хотела его, думая, что этот парень добрый, преданный, милый.

Но порой Кай вел себя даже более пугающе, чем Дэймон.

А мой брат, Дэймон Торренс, был сущим кошмаром с момента нашей первой встречи.

Прекрасным кошмаром.

* * *

– Подтяни носок, – приказывает мама, захлопнув пассажирскую дверь.

Нагнувшись, я подтягиваю свои выцветшие гольфы. Мы стоим у нашей машины, припаркованной перед большими черными воротами. Они открыты; другие автомобили почти непрерывным потоком проезжают дальше по дороге. Мама сказала, сегодня там вечеринка. Удачное время, чтобы встретиться с ним.

– Помни, о чем я тебе говорила, – наставляет она, поднимает меня, застегивает верхнюю пуговицу кардигана и одергивает мою блузку. Я смотрю в сторону, теряя терпение. Мне двенадцать, а мама одела меня, как пятилетнего ребенка.

– Если он начнет сердиться, – продолжает она; ее голос и руки одинаково дрожат, – ты должна будешь мне помочь, ясно? Скажешь ему, что нам нужны деньги. Если мы не получим помощь, Ник, тебе придется покинуть квартиру, свою комнату, оставить все свои вещи и спать в чужих домах. Они могут забрать тебя у меня. – Мама сжимает мои плечи, тяжело дыша. – Ведь ты хочешь вернуться домой сегодня, да?

Я киваю.

– Тогда красиво улыбайся, – кричит из открытого окна Джейк, ее бойфренд, сидящий за рулем.

Мне нужно красиво улыбаться. Быть приветливой с тем, кто никогда не проявлял доброты ко мне. С тем, кто не хотел меня видеть. От этих мыслей в животе все переворачивается. Я не могу даже сжать кулаки – настолько слабой себя чувствую.

– Поторапливайся, Люс, – говорит Джейк маме.

Я знаю, почему он хочет, чтобы мы поторопились, и для чего ему нужны деньги. Им обоим. Разумеется, если нам повезет получить хоть что-то, меня накормят и, может, купят поношенную одежду и обувь. Мои носки настолько старые, что уже стали малы. И я мою голову обычным мылом вот уже месяц.

Но остальное мама с Джейком прокутят. Каждый раз, когда у нас появляются деньги, я не успеваю моргнуть, как они улетучиваются.

Мать берет меня за руку. Войдя через ворота, я следую за ней по длинной подъездной дорожке. Сердце щемит, когда я оглядываюсь по сторонам. Тут так красиво. Целые акры зеленого газона с обеих сторон от асфальта, деревья, кусты, и так пахнет цветами… Боже, интересно, каково будет просто пуститься бегом по этим просторам? Делать колесо, взбираться на красные дубы, устраивать танцы под дождем?

Впереди я замечаю дом. Белый камень выглядит ослепительно на фоне голубого неба. Машины едут по круговой подъездной дорожке. Перед домом виднеются красные пятна – наверное, это розовые кусты, хотя мы еще довольно далеко, поэтому я не могу их разглядеть.

Чем ближе подходим, тем больше я начинаю нервничать. Мне хочется остановиться, а если будет нужно, и упереться пятками в землю. Затем развернуться и сказать: «Я буду воровать еду из маленького магазинчика на нашей улице, если придется, только не заставляйте идти в этот дом». Мне не впервой. Нам были нужны молоко и хлопья, и мама сказала, чтобы я их достала. Если меня поймают за кражу, будучи несовершеннолетней, я отделаюсь легче, чем она.

Остановившись практически у входной двери, мама немного приседает. Ее длинное пальто – единственная красивая вещь в гардеробе; под ней скрывается дешевый наряд. Она держит меня за плечи с грустью в глазах.

– Прости. Дети не должны проходить через такое. – С отчаянным видом мама осматривается вокруг, чуть не плача. – Если бы ты знала, как сильно я хочу, чтобы у тебя было все. Ты ведь понимаешь, что достойна этого, правда?

Я молча смотрю, как ее глаза наполняются слезами. Она непутевая мать и зачастую не думает обо мне, так что порой я ненавижу те обстоятельства, в которых оказалась… И все же знаю: она меня любит. Этого не всегда достаточно, но я вижу, что мама старается.

– Как бы мне хотелось увезти тебя и купить нам такой же дом, – говорит она мечтательно, – чтобы ты всегда улыбалась. – Поднявшись, мама разглаживает складки на своем пальто. – Меня убивает то, что его гаденыш-сын получает все, что хочет, а у тебя нет ничего.

Дэймон. Сын моего отца. Единственный ребенок, которого он признал.

Мать всего несколько раз упоминала о нем, хотя никогда с ним не встречалась. Он только родился, когда она забеременела мной, но мы уже были наслышаны: с Дэймоном проблем не оберешься.

Она снова берет меня за руку и подводит к двери, которую держит открытой слуга, встречающий гостей.

Женщина в сверкающем платье, прищурившись, смотрит на меня сверху вниз, изучая мою одежду. Я быстро отвожу взгляд.

Люди входят в дом, и мы следуем за ними, но мужчина, стоящий у двери, останавливает маму, положив руку ей на плечо.

– Извините, кто вы?

– Мне нужно увидеть Гэбриэла.

Слуга, одетый в белую жилетку, встает перед ней, преграждая путь.

Я выглядываю из-за него и вижу людей в шикарных костюмах и платьях, идущих от двери в глубь дома.

– Мистер Торренс в данный момент принимает гостей.

Приобняв меня, мать решительно отвечает:

– Это его ребенок. Если я не увижусь с ним сейчас, то буду ходить по Тандер-Бэй и раструблю об этом всем жителям вашей тихой деревушки.

Мужчина поджимает губы, и я замечаю, как несколько человек оборачиваются, чтобы посмотреть на нас. Внутри все переворачивается. Вдруг Гэбриэлу все равно, если она это сделает?

Слуга кивает другому мужчине, стоящему возле стены, и тот подходит ближе. Сердце начинает колотиться, пока я наблюдаю, как он обыскивает маму. Закончив с ней, здоровый охранник поворачивается ко мне и проводит ладонями по моим рукам. Я дергаюсь, и мать оттаскивает меня в сторону.

– Не прикасайся к ней, – требует она.

Дрожа, я прижимаюсь к ней, стараюсь спрятаться.

– Следуйте за мной, – говорит слуга и ведет нас в дом.

Я оглядываюсь вокруг, замечая библиотеку, кабинет, какую-то гостиную. Тут практически все темного цвета и сделано из дерева: лестница, мебель, некоторые стены… Когда мы проходим мимо лестницы, краем глаза я замечаю силуэт, стоящий наверху, и поднимаю взгляд.

Это мальчик. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и внимательно смотрит на нас. У него, как и у меня, темные волосы, но глаза, прищуренные и невозмутимые, кажутся темнее моих. Что-то в его взгляде заставляет меня сжаться. Это он?

– Подождите здесь, – говорит мужчина.

Мы с мамой останавливаемся у двери, а слуга сворачивает за угол.

Мама держит мою ладонь обеими руками. Она делала так, когда пару лет назад к нам домой приходили из службы защиты детей, и еще, когда моим настойчивым учителям удавалось убедить ее посещать родительские собрания. Мама нервничает.

Я слышу чьи-то тяжелые шаги. Сердце подпрыгивает к горлу, и на мгновение я перестаю дышать. На пол падает тень. Подняв глаза, вижу высокого, хорошо одетого мужчину, стремительно приближающегося к нам. Темные волосы с проседью, красивый черный костюм и рубашка, начищенные туфли… Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. От его сильного запаха – смеси одеколона и табака – у меня перехватывает дыхание.

Подойдя к матери вплотную, он рявкает таким грозным голосом, что мои руки начинают дрожать:

– Знаешь, что может быть хуже бедной шлюхи-наркоманки? Мертвая бедная шлюха-наркоманка.

Потом он смотрит на меня и приказывает:

– Сядь. Живо.

Прерывисто дыша – глубже не получается – я плюхаюсь на скамейку и нервно дергаю себя за пальцы. Мужчина толкает маму к двери, за которой я вижу стол и какие-то книги, а затем закрывает ее.

О боже. Он такой жестокий. Почему? Да, мать может создавать проблемы, и даже я иногда стыжусь ее, но никогда не желала ей зла.

Я моргаю, чтобы остановить внезапно накатившие слезы. Мне не хочется здесь находиться. Эти люди просто ужасны. По словам мамы, мой папа владеет медиакомпанией и состоит в нескольких советах директоров, что бы это ни значило, но, помимо этого, занимается чем-то еще. Она работала у него, но не уточняет, кем.

Мне хочется уйти. Я не хочу иметь ничего общего с отцом, не хочу больше ничего знать о нем.

Мой взгляд улавливает какое-то движение. Подняв глаза, я вижу, что по коридору идет тот темноглазый мальчик. Он выглядит расслабленным, держит за горлышко зеленую бутылку и вдруг, остановившись у дверного проема, поворачивается ко мне.

Я облизываю пересохшие губы. Волоски на руках встают дыбом. От смущения я отвожу взгляд, но украдкой все равно поглядываю на мальчика.

Судя по черным брюкам и кожаным туфлям, его пытались одеть нарядно, но рубашка с закатанными рукавами уже местами выбилась из-под пояса. Волосы аккуратно причесаны. Я замечаю, что он смотрит на меня с подозрительным прищуром из-под четко выраженных арок темных бровей. У меня такие же брови. Мама говорит, благодаря им мои зеленые глаза кажутся особенно выразительными. Его взгляд тоже пронзает насквозь.

Мальчик делает глоток из бутылки – кажется, это пиво, – хотя выглядит немногим старше меня.

Из-за закрытой двери слышится приглушенная ругань. Я снова поднимаю глаза на мальчика. Мой отец, похоже, знал, кто я такая. А знает ли он?

– Ты мой брат? – спрашиваю я.

Уголки его губ приподнимаются в ухмылке. Он нисколько не шокирован моим вопросом.

Подойдя ближе, мальчишка останавливается в нескольких шагах от меня. Запрокинув бутылку, он делает пару глотков и допивает свой напиток, пока я наблюдаю, как его кадык быстро поднимается и опускается. Потом оборачивается и втыкает ее горлышком вниз в цветочный горшок, стоящий на столе.

Он наклоняется, опирается одной рукой о стену у меня над головой, а второй гладит мою щеку. Я резко отстраняюсь, но деваться мне некуда.

Когда мальчик приближается, в нос ударяет запах пива. На моей шее выступает холодная испарина. Он собирается меня поцеловать?

Наши рты разделяют какие-то сантиметры. Он внимательно смотрит мне в глаза…

– Тебе нравятся змеи?

Нравятся ли мне… змеи?

Я отрицательно качаю головой.

Что-то вспыхивает в его глазах. Вдруг он выпрямляется и берет меня за руку.

– Идем.

Он стягивает меня со скамейки. Оступаясь, я следую за ним.

– Нет, подожди, – пытаюсь возразить я. – Думаю, мне нужно дождаться маму. Не хочу, чтобы она рассердилась.

Но мальчик продолжает идти дальше, направляясь к лестнице; я не сопротивляюсь, чтобы его не разозлить. Если разозлю брата, мой отец рассердится еще сильнее.

Он так сильно сжимает мою руку, что кожа горит. Мы быстро поднимаемся и, обогнув балюстраду, идем по коридору, в конце которого я вижу дверь. Внезапно мы оказываемся в темноте. Лишь слабое пятно света виднеется где-то вдалеке. Мое сердце так сильно бьется, что становится трудно дышать. Где мы?

Я цепляюсь ногой за что-то и спотыкаюсь. Чтобы не упасть, хватаюсь за его рубашку сзади, и понимаю, что оказалась на очередной лестнице. Мальчик поднимается выше. Пытаясь не потерять равновесие, я держусь за стену. Ступеньки такие крутые. В доме есть третий этаж?

Открыв дверь, он вталкивает меня в комнату. По коже пробегает холодок. Мне становится страшно; я тихо всхлипываю. Что если мама не найдет меня, но отец все равно прогонит ее? Зачем я здесь?

Вдруг он не позволит мне уйти?

Не зная, что предпринять, я пытаюсь осмотреться, все сильнее оттягивая вниз рукава своего кардигана. В комнате беспорядок, огромная кровать не застелена, на стенах висят постеры. Из динамиков, которые я не вижу, звучит какая-то песня в стиле хеви-метал о желании «попасть в ад».

Втянув носом воздух, я улавливаю запах сигарет.

Мальчишка подходит к компьютеру и выключает музыку. Я не могу сдержать страх, но в то же время чувствую восхищение. Дэймону около тринадцати лет, а он уже курит и пьет. Ему можно делать все, что захочется. Как взрослому.

Обернувшись, он манит меня пальцем. Несмотря на беспокойство, я не могу ослушаться.

Дэймон берет мою ладонь и подводит меня к длинному деревянному комоду, на котором стоят два террариума. В одном – песок, большая ветка и емкость с водой, в другом – земля, листья и еще больше веток. В том, что слева, я замечаю змею с красными, черными и желтыми полосками.

Сердце пропускает удар. Вот зачем он привел меня сюда.

– Это Велес, – говорит Дэймон. – А там Кора. – Он указывает на белую змею из другого террариума, спрятавшуюся среди веток.

Нехотя присмотревшись, я замечаю красные пятна на ее теле.

Я искоса поглядываю на мальчика, опасаясь, что он захочет достать змей из террариумов.

– Они… кусаются? – спрашиваю я.

Глядя на меня сверху вниз, Дэймон отвечает:

– Все животные кусаются, если их спровоцировать.

Наклонившись, я наблюдаю за ними через стекло. Надеюсь, если изображу заинтересованность, он не станет пугать меня и не достанет их.

Террариумы большие, просторные и выглядят чистыми. Змеи в них лежат неподвижно.

– Разве им не будет веселее вместе?

– Это тебе не щенки, – возражает он. – Они дикие пресмыкающиеся. Змеям не нравится находиться с кем-то, потому что они плохо ладят с другими. У них не бывает друзей.

Дэймон открывает крышку левого террариума. Я тут же отступаю назад. Нет.

– Если одна из них начнет нервничать или злиться, – говорит он, доставая полосатую змею, – то съест соседа.

Змея извивается вокруг его пальцев. Дэймон поворачивается, и ее голова оказывается в нескольких сантиметрах от меня.

Я быстро пячусь, а он, смеясь, подходит ближе.

– Откуда у тебя вообще взялась мысль, будто я твой брат? Ты так всего боишься.

Дэймон резко приближает змею к моему лицу. Закричав, я врезаюсь спиной в стену.

– Нет, мне не нравятся…

– Закрой свой рот, – рычит он, схватив свободной рукой мою руку.

Я сопротивляюсь, пытаясь отстраниться, но Дэймон прижимает меня к стене всем телом. Одной рукой он обхватывает мои запястья, поднимает и удерживает у меня над головой, а во второй держит змею. Меня переполняет ужас, к глазам подступают слезы.

– Нет, нет, пожалуйста…

– Заткнись.

Зажмурившись, я мотаю головой, но Дэймон не отпускает меня.

– Ты знаешь, кто я такой? – спрашивает он.

Мое дыхание сбивается; я не хочу открывать глаза. Вдруг что-то касается моей щеки. Меня передергивает.

– Не шевелись, а то он ужалит.

Дыхание сбивается; я напрягаю каждую мышцу своего тела.

– Пожалуйста, – молю я шепотом, боясь пошевелиться.

Что-то гладкое, словно поверхность воды, опять касается меня. Боже, пожалуйста…

– Посмотри на меня, – приказывает Дэймон.

В легких заканчивается воздух; я не хочу, но все же открываю глаза.

Передо мной извивается красно-черно-желтая лента. Содрогнувшись, я начинаю плакать. Он подносит змею к моему лицу. Ее язык скользит по коже. Я дышу так быстро, что грудная клетка поднимается и опускается чаще, чем бьется сердце.

– Ш-ш-ш… – успокаивает меня Дэймон.

Я заставляю себя взглянуть ему в глаза, и вдруг… Мое дыхание замедляется. Его глаза – теперь я вижу, что они почти черные, а не карие, – пронизывают и пленяют меня.

– Посмотри на них, – требует он, повернув голову к окну, расположенному слева.

Проследив за его взглядом, я медленно отворачиваюсь от змеи и вижу на улице мужчин в черном, двух парковщиков в белых жилетках, мужчину и женщину, вышедших из блестящей черной машины.

– Когда я появляюсь, они отводят свои гребаные глаза, – шепчет Дэймон, глядя в окно. – Когда говорю с ними, их голоса дрожат. Никто даже не приводит своих жен и дочерей, если им известно, что я дома.

Я растерянно сдвигаю брови. Кого он имеет в виду, слуг или гостей?

– Я знаю про них все. Они делают то, что я хочу, и боятся того, что могу сделать, – продолжает он, а затем переводит взгляд на меня, – и это не купить ни за какие деньги. Между богатством и властью не всегда есть связь. Властным становится только тот, кому хватает смелости совершать поступки, на которые другие не способны.

Дэймон обводит телом змеи мой рот. Охнув, я опять вздрагиваю.

– У тебя со мной ничего общего, – тихо шипит он. – Ты – маленькое грязное ничтожество. Чья-то ошибка.

Сделав шаг назад, он отпускает меня. Я быстро утираю ладонью слезы.

Развернувшись, Дэймон садится в большое мягкое кресло и гладит свою змею.

– Больше не позволяй своей матери приходить сюда, поняла? – предупреждает он, пристально глядя на меня. – Иначе я запру тебя в шкафу с Велесом.

Подбежав к двери, я хватаюсь за ручку, но руки так сильно дрожат, что повернуть ее не получается.

– Это не моя вина, – выпаливаю я, повернув голову к нему, – что мама меня родила. Зачем ты хочешь сделать мне больно?

– В тебе нет ничего особенного, – отвечает Дэймон, подняв Велеса и глядя в его змеиные глаза, словно я – пустое место. – Мне хочется сделать больно многим людям. И, возможно, когда-нибудь получится… как только найду лучший способ избавиться от тела.

Ухмыляясь одним уголком рта, он делает вид, будто шутит, но я сомневаюсь, что это шутка.

– Я особенная. Моя учительница говорит, что я самая умная в классе.

– Неважно, – Дэймон пожимает плечами. – Через пять лет ты будешь седлать члены на заднем сиденье машины за двадцать долларов, как твоя мамаша.

Живот сводит; поперхнувшись, я начинаю кашлять. Как он может говорить подобные вещи?!

– Дэймон? – раздается чей-то голос из домофона, висящего на стене возле двери.

– Дэймон, твоя мать хочет тебя видеть, – говорит женщина, не дожидаясь ответа. – Она у себя в комнате.

Повернув голову, я смотрю на него и хмурюсь, заметив каплю крови, стекающую по его пальцу. Внезапно змея снова кусает его. Я резко вздыхаю. Он слишком сильно сжимает ее. Зачем Дэймон это делает?

Но он лишь смотрит перед собой тяжелым взглядом, полностью отдавшись своим мыслям. Он хоть слышал, что сказала женщина?

– Дэймон? – окликаю я. Эта змея ведь не опасная, правда? Он бы не стал держать у себя в комнате ядовитое животное.

Да что с ним такое?

Наконец Дэймон поднимает глаза.

– Проваливай.

Господи, какой же он мерзкий!

Распахнув дверь, я делаю шаг, а затем останавливаюсь, снова оборачиваюсь и говорю:

– Кладбище. Вот как я избавилась бы от тела.

Он поднимает взгляд, прищуривая глаза. Я пожимаю плечами, вздернув подбородок.

– Я бы нашла свежую могилу. Так никто не поймет, что ее еще раз раскапывали. Скинула бы туда тело и закопала снова. Вот как бы я поступила.

Отвернувшись от темных глаз Дэймона, я захлопываю за собой дверь. Дышать все еще тяжело, но теперь я хотя бы могу немного расправить плечи.

Он просто невменяемый, к тому же противный и жестокий. Но почему Дэймон так странно повел себя после полученного через домофон сообщения? На долю секунды он даже показался мне таким одиноким.

У него есть все. Почему он настолько зол на всех? Это я должна злиться. Я совсем одна. Отцу на меня плевать, а мама обижает меня и заставляет делать вещи, которые мне не нравятся.

Дэймон не знает, каково это, страдать по-настоящему и иметь вескую причину для злости.

Несколько минут спустя нас с матерью выпроваживают из дома (с пустыми руками, разумеется). Пока мы идем по подъездной дорожке, я оборачиваюсь в последний раз. Дэймон стоит у окна своей спальни и наблюдает за нами. Оранжевый огонек зажженной сигареты становится ярче, когда он затягивается. Я стараюсь удержать его взгляд как можно дольше, не в силах отвернуться, до тех пор, пока деревья не закрывают обзор.

С ним не все в порядке.

Этой ночью мне снится Дэймон.

А через восемь дней, появившись на пороге моей матери, он вручает ей девять тысяч четыреста шестьдесят два доллара, часы «Ролекс» и какие-то серьги с изумрудами. И забирает меня к себе домой.

Опершись локтями на согнутые колени, я провела губами по своим переплетенным пальцам. Воспоминания рассеялись. Мне тогда было двенадцать, и вот, одиннадцать лет спустя я до сих пор здесь. Все эти годы я провела в этом доме. Отец позволил мне остаться, потому что он редко отказывал своему сыну, однако моим законным опекуном сделали Марину. Чтобы Гэбриэлу не пришлось выполнять нудные обязанности – водить меня к врачам, если заболею, или разбираться с полицией, если когда-нибудь влипну в неприятности.

Но я принадлежала Дэймону Торренсу.

Поначалу я понятия не имела, зачем была нужна ему. А еще боялась, что со мной случится что-то плохое.

И плохое случалось.

Но брат всегда заботился обо мне. Он собрал все, что смог унести из дома, чтобы выкупить меня у матери, которая, если бы мы жили в идеальном мире, отказалась бы от подобного предложения. Однако деньги и туманная перспектива того, что в Тандер-Бэй моя жизнь сложится лучше, победили.