Текст книги "Темные кадры"

16

Матильда больше не звонила. Она была в таком бешенстве, что явилась прямо к нам. Нажала кнопку домофона столь разъяренным пальцем, что, по моему ощущению, он так там и оставался все то время, что она поднималась в квартиру и осыпала меня бранью на глазах у матери. Она требовала, чтобы я вернул деньги, которые она мне одолжила, и орала, что я жулик. Я отгонял мысль, что конверт с ее деньгами все еще лежал в верхнем ящике моего письменного стола, и достаточно было преодолеть несколько метров, чтобы успокоить ее, чтобы все вошло в норму. Я словно ушел в себя, черпая силы из внутреннего источника, – как в кресле у дантиста, когда он возится с трудным зубом.

Все обернулось ужасным образом. Этого следовало ожидать, разумеется, но мне было очень тяжело.

Что мешает им понять меня? Загадка. Ну, не совсем. Вначале безработица для Матильды и Николь была чем-то вроде голой идеи, концепта: об этом пишут в газетах, говорят по телевизору. Потом действительность добралась до них: безработица росла, и очень скоро стало невозможно не столкнуться с кем-то, кого это не затронуло лично или у кого не пострадал кто-то из близких. И тем не менее эта действительность оставалась туманной – отрицать данные обстоятельства было невозможно, а вот жить с ними вполне получалось, ты вроде и знаешь, что такое случается, но касается оно только других, как существующий в мире голод, бомжи или СПИД. Или геморрой. Для тех, кого это не коснулось, безработица просто шумовой фон. И вдруг однажды, когда никто не ждал, безработица позвонила в нашу дверь. Она поступила, как Матильда: приложила свой толстый палец к кнопке домофона, но не для всех ее звонок звучал одинаково долго. Например, те, кто уходил по утрам на работу, забывали о нем на весь день и могли расслышать исключительно вечером, когда возвращались. И то не всегда. Только если они жили вместе с безработным или если об этом говорили в новостях по телевизору. А Матильда вообще различала его только изредка, вечерами или в выходные, когда приходила к нам. В этом вся разница: мне безработица как начала буравить барабанные перепонки, так больше не останавливалась. Попробуйте им это объяснить!

Как только Матильда дала мне такую возможность, я попробовал объяснить, какой невероятный шанс мне представился (работа, которую я реально мог получить), но не успел я и слова сказать, как она снова принялась вопить. Она орала и била кулаком по столу. Николь молчала. Забившись в угол комнаты, она только смотрела на меня и тихо плакала, как если бы я являл собой самое душераздирающее зрелище, какое ей когда-либо приходилось видеть.

В конце концов я отказался от попыток объясниться. Я ушел к себе в кабинет, но этого было мало. Матильда рывком распахнула дверь и снова начала оскорблять меня, и ничто не могло ее успокоить. Даже Николь попыталась ее образумить, объяснить, что крики и вопли ничего не изменят, нужно подойти более конструктивно и подумать, что конкретно можно сделать. Гнев Матильды обратился на мать.

– Что значит «можно сделать»? Ты можешь вернуть мне то, что он взял?

Потом повернулась ко мне:

– Ты уж ДЕЙСТВИТЕЛЬНО постарайся все мне вернуть, папа! Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО должен вернуть мне все до покупки квартиры, потому что иначе… – И тут она замолчала.

Дав волю гневу, она до сих пор не осознала: она ничего не сможет поделать. Если я не верну деньги, сделка сорвется и она потеряет бóльшую часть того, что уже выплатила. И ничего не попишешь. Она задохнулась. Я сказал:

– Я дал тебе слово, рыбка. Я все верну тебе полностью до этого срока. Разве я тебе когда-нибудь лгал?

Это было низко с моей стороны, но что мне оставалось?

Когда Матильда отбыла, в квартире надолго повисла звенящая тишина. Я слышал, как Николь ходила из комнаты в комнату, потом она наконец зашла ко мне. Ее гнев сменился глубокой подавленностью. Слезы высохли.

– А для чего они тебе, эти деньги? – спросила она.

– Чтобы все преимущества были на нашей стороне.

У нее вырвался гневный жест непонимания. Вот уже многие ночи, с тех пор как Николь спит в гостевой комнате, я задавался вопросом: на какое объяснение у меня хватит мужества в тот день, когда она меня спросит? Я перебрал кучу вариантов. Но Николь, того не ведая, выбрала ответ сама:

– Ты сказал Матильде, что это на… взятку?

Я сказал «да».

– Но кому?

– Агентству по найму.

Лицо Николь изменилось. Мне показалось, что я заметил проблеск света. Я надавил. Знаю, что мне не следовало заходить так далеко, но я тоже нуждался в передышке.

– Подбор кандидатур поручили «БЛК-консалтинг». Именно они и будут выбирать. Я заплатил за это. Я купил работу.

Николь устроилась на стуле в моем кабинете. Экран компьютера высветился, и на нем появился интернетовский сайт «Эксиаль» с бурильными скважинами, вертолетами и нефтеперерабатывающими заводами.

– Значит… это точно?

Я бы отдал все оставшиеся годы жизни, лишь бы не отвечать на этот вопрос, но ни один бог не пришел мне на помощь. Я остался один на один с огромной надеждой Николь и ее широко распахнутыми глазами. Слова не шли у меня с языка. Я удовольствовался тем, что улыбнулся и развел руками в знак неоспоримой очевидности. Николь улыбнулась. Ей это казалось настоящим чудом. Она снова заплакала и улыбалась сквозь слезы. И все же она продолжала искать подвох.

– А не могли они предложить то же самое и остальным кандидатам? – проговорила она.

– Это было бы глупо. Ведь там только одно место! Зачем же предлагать его другим, если потом придется возвращать деньги?

– Безумие какое-то! Просто в голове не укладывается, что они могли предложить тебе такое!

– Это я предложил. Было три подходящих по профилю кандидата. Мы все были на равных. Надо было чем-то выделиться.

Николь ошеломлена. Я испытал некоторое облегчение, но у него был весьма горький привкус: чем больше я расписывал Николь надежность той версии событий, которую ей предлагал, тем острее ощущал всю рискованность моего настоящего плана. На данный момент я выбрасывал за борт свои последние шансы быть когда-либо понятым, даже если мне не суждено выиграть.

– А каким образом ты собираешься вернуть Матильде деньги так быстро?

Всем известно: одна ложь влечет за собой другую. В менеджменте учат как можно меньше врать и по возможности держаться ближе к правде. Это не всегда получается. В данном случае мне пришлось пуститься во все тяжкие:

– Я сторговался на двадцать тысяч евро. За двадцать пять тысяч они постараются еще и убедить клиента выдать мне аванс по зарплате.

Интересно, до чего же я дойду такими темпами?

– Они выдадут тебе аванс в испытательный период?

В любых переговорах существуют ключевые моменты. Пан или пропал. Такой момент как раз настал. Я сказал:

– Двадцать пять тысяч – это и есть три месяца зарплаты.

Тень скептицизма еще маячила между нами, но я чувствовал, что вот-вот сумею убедить Николь. И знал почему. Все из-за надежды, необоримой надежды, этой гнусности.

– Почему ты не объяснил все Матильде?

– Потому что Матильда не слушала ничего, кроме своей ярости.

Я подошел к Николь и обнял ее.

– Ну ладно, – сказала она, – а что означает этот захват заложников?

Мне оставалось только доказать, что никакой трагедии в этом деле нет. Я прекрасно себя чувствовал, словно сам наконец поверил в собственную ложь.

– Это всего лишь предлог, душа моя, и ничего больше! В сущности, вполне бесполезный, потому что дело-то решенное! Появятся два парня с пластиковыми ружьями, попугают заложников несколько минут, вот и все. Ролевая игра, которая продлится не больше четверти часа, – просто чтобы удостовериться, что люди не теряют начисто голову, и клиент будет доволен. Все будут довольны.

Николь на мгновение задумалась, потом:

– Значит, тебе больше ничего не надо делать? Ты заплатил, и работа твоя?

Я ответил:

– Именно. Я заплатил. Остается только ждать.

Если бы Николь задала мне еще вопрос, один-единственный, пришел бы мой черед разрыдаться. Но вопросов у нее больше не было, она успокоилась. На мгновение у меня возник соблазн заметить ей, что захват заложников кажется ей намного более приемлемым теперь, когда она уверена, что меня наймут, но мне и так уже повезло, а если честно, то все это вранье с передергиванием меня порядком вымотало.

– Я знаю, что ты очень мужественный человек, Ален, – сказала она. – Знаю, какие усилия ты прикладываешь, чтобы снова встать на ноги. Знаю, что ты берешься за любые приработки и никогда мне ничего не говоришь, потому что боишься, что мне будет за тебя стыдно.

Меня потрясло то, что она была в курсе.

– Я всегда восхищалась твоей энергией и волей, но наших девочек вмешивать в это нельзя, мы должны все преодолеть сами, без них.

В принципе я согласен, но если выход зависит только от девочек, как тогда быть? Сделать вид, что ты его не видишь? Или солидарность действует только в одном направлении? Разумеется, ничего из этого я вслух не сказал.

– Ситуацию с деньгами и что ты купил работу – надо объяснить все это Матильде, – продолжала Николь. – Успокоить ее. Уверяю тебя, надо ей позвонить.

– Послушай, Николь, все мы еще не отошли от гнева, волнений и паники. Через несколько дней я получу работу, верну ей все деньги, она купит свою квартиру – и все войдет в норму.

На самом деле мы оба измотаны, что я, что она.

Николь поддалась на мои трусливые уговоры.

17

Мое досье о деятельности «Эксиаль-Европы» теперь довольно полное.

Я выучил наизусть организационную схему европейской группы компаний (как и основных акционеров американской группы), держал в памяти ключевые цифры развития за последние пять лет, этапы карьеры основных руководителей, подробное распределение капитала, наиболее существенные даты биржевой истории группы, проекты, особенно те, которые касались территориального сближения нефтеперерабатывающих предприятий с местами добычи и соответствующего закрытия многих нефтеперерабатывающих предприятий в Европе, одно из которых было расположено в Сарквиле. Самым сложным оказалось разобраться в деятельности «Эксиаль». Я потратил две ночи, чтобы освоить базовые понятия в этой области: месторождение, эксплуатация, добыча, бурение, транспортировка, материально-техническое обеспечение… Вначале все это меня пугало, потому что я не очень силен в технике, но мною двигал столь мощный стимул, что постепенно я втянулся. Удивительно, но иногда мне кажется, что я уже там, в этой компании. Я даже думаю, что некоторые ее сотрудники знают о корпорации меньше, чем я.

Я стал выписывать данные на карточки. Сейчас их у меня около восьмидесяти. Желтые для экономических показателей группы и ее биржевых реалий, синие для технических, белые для партнеров. Пользуясь отсутствием Николь, я зачитывал их себе вслух, расхаживая по гостиной. Я весь в этом – техника погружения.

Я зубрил уже четыре дня. Это всегда самый неблагодарный этап: сведения зарегистрированы мозгом, но еще путаются. Через пару дней начнется отсев информации. Я буду готов как раз ко дню испытания. С этой стороны все в порядке.

Исходя из их функций в компании, я начал прикидывать, какие вопросы я смогу задать захваченным в заложники руководителям, – вопросы, которые могли бы выбить их из колеи. Юристы должны располагать конфиденциальной информацией о контрактах с субподрядчиками, партнерами и клиентами; финансисты наверняка в курсе подоплеки переговоров о крупных рынках. Но все это еще довольно размыто, нужна более углубленная и тщательная подготовка, ко дню «Д»[16]16
   День «Д» (англ. D-Day) – общепринятое американское военное обозначение дня начала какой-либо военной операции.


[Закрыть] я должен быть во всеоружии. Отдельные карточки я сделал для захвата заложников и просмотрел их вместе с Камински.

Вчера я получил первые отчеты от агентства Месташа.

Их чтение повергло меня в настоящий ужас: в своей частной жизни эти люди абсолютно заурядны. Похоже на среднестатистическую выборку зрительской аудитории. Учебы, браки, несколько разводов, дети учатся, опять браки и разводы. Род человеческий иногда просто вгоняет в уныние! Судя по их досье и послужным спискам, к ним ни с какого бока не подкопаешься, потому что они не представляют никакого интереса. Но именно у них я и должен обнаружить слабые места, именно их я должен раздеть догола и выставить напоказ.

Жду Камински. Хоть он и списан со счетов, но сумел воспользоваться срочностью моего дела и выторговать солидную оплату. Стоит он дорого, и с финансовой точки зрения я в глубокой яме, но мне нравится этот тип, он еще крепкий. Моя выдумка про сбор информации для романа продержалась недолго. Я рассказал ему всю правду, что значительно упростило нашу совместную работу.

Он спокойно прочел мои карточки про заложников, которые казались мне столь заурядными, и заметил мое беспокойство:

– Если бы вы прочли карточку про себя самого, то обнаружили бы нечто похожее. А ведь вы не просто безработный – вы готовите захват заложников.

Я это уже знал, но в отсутствие Николь некому сказать мне простые, глупые слова, которые мне нужно услышать.

Итак, я читал и перечитывал карточки. Как говорит Камински, «сколько ни корпи над подготовкой, а как дойдет до дела, действовать придется интуитивно».

С арифметической точки зрения, если признать возможность ошибки в составленном мною списке заложников, мои шансы на успех всего лишь умеренны, а далеко не максимальны. Но я ставлю на тот факт, что, даже если я совершил грубые просчеты при подготовке, ни один из моих конкурентов не будет так же хорошо информирован о личной жизни заложников.

Достаточно мне поставить на колени двоих или троих, чтобы без труда взять верх над остальными кандидатами.

А чтобы у меня получилось, я должен располагать «ударной» информацией.

Я могу заплатить за сбор дополнительных сведений о пяти персонажах, не больше.

После чудовищных колебаний я выбрал двоих мужчин (доктора экономики Жан-Марка Гено, сорока пяти лет, и пятидесятидвухлетнего референта Поля Кузена) и двух женщин (Эвелин Камберлин, сорока восьми лет, аудитора по безопасности, и Виржини Тран, ответственную за крупные счета, тридцати четырех лет). К ним я добавил Давида Фонтана, который в мейлах Бертрана Лакоста был обозначен как организатор.

Насчет Поля Кузена у меня не было и тени сомнений: банковские данные свидетельствовали, что его зарплата не переводилась ни на его персональный счет, ни на семейный! Мистика. У его жены отдельный счет, который он пополняет сам каждый месяц. Крупных сумм он не кладет, скорее всего, они разошлись. Или, если это стабильный брак, она, вероятно, ничего не знает о реальном положении вещей. Во всяком случае, зарплата Кузена (а это не пустяк, пятидесятилетний референт, проработавший в компании больше двадцати лет) нигде не фигурирует: она переводится куда-то в другое место, на счет под другим именем.

Весьма многообещающе.

Дополнительная информация.

Ситуацию с Жан-Марком Гено я изучил под микроскопом. Ему сорок пять лет. Он женился в двадцать один год на богатенькой мадемуазель де Буассье. У них семеро детей. Я практически ничего не нашел о родителях Жан-Марка Гено, а вот папаша его жены – не кто иной, как доктор де Буассье, ревностный католик и председатель воинствующей ассоциации против абортов. Соответственно, в семействе Гено плодятся как кролики в садке. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы представить, что там должно твориться за кулисами. Когда люди выставляют свои моральные принципы напоказ, как хоругвь, будьте уверены, что в шкафу у них немало скелетов.

Дополнительная информация.

Среди женщин я отобрал Эвелин Камберлин. На пятидесятилетних женщин такого уровня, да еще незамужних, всегда можно что-то накопать. Немалую роль в моем выборе сыграли фотографии: не знаю почему, но Эвелин показалась мне интересной. Когда я сказал об этом Камински, он улыбнулся: «Неплохой глаз».

Завершает список Виржини Тран. Она отвечает за несколько крупных счетов, то есть за самых важных клиентов «Эксиаль». Она амбициозна, расчетлива, быстро продвигается по службе; не думаю, что эта девица слишком щепетильна. Есть где поискать рычаг воздействия.

Вполне возможно, что дополнительные расследования не дадут мне ничего интересного. Но я на верном пути.

Вылезти из нищеты…

Иногда у меня начинает кружиться голова.

Тем более что в остальном тьма сгущается.

С того момента, как письмо адвокату «Фармацевтических перевозок» было отправлено, я не получил никаких известий. Каждое утро, делая вид, что возвращаюсь с работы, я с нетерпением опустошал почтовый ящик и, не найдя ничего, начинал названивать мэтру Жильсон по два-три раза в день, но ее никогда не было на месте. Я чувствовал, как во мне нарастает смутное беспокойство. Поэтому, когда почтальон попросил меня подписать заказное письмо и я увидел бланк кабинета «Жильсон и Фрере», я ощутил очень неприятное покалывание в позвоночнике. Мэтр Жильсон доводила до моего сведения, что ее клиент решил оставить в силе свою жалобу и в ближайшее время я получу вызов в суд, где и должен буду ответить за удары и травмы, нанесенные моему бригадиру Мехмету Пехлевану. В этот момент, словно по мановению волшебной палочки, я без труда дозвонился до мэтра Жильсон.

– Я не в силах что-либо изменить, мсье Деламбр, я и так сделала все возможное. Да и что вы хотите, мой клиент придает большое значение этой жалобе.

– Но ведь у нас была договоренность?

– Нет, мсье Деламбр, это вы предложили написать письмо с извинениями, мы от вас ничего не требовали. Вы это сделали по собственной инициативе.

– Но… зачем же обращаться в суд, если ваш клиент принял мои извинения?

– Мой клиент принял ваши извинения, это верно. Кстати, он их передал мсье Пехлевану, и, насколько я поняла, тот был крайне удовлетворен. Но вы должны понимать, что это письмо является также полноценным признанием.

– И что?

– И поскольку вы полностью и добровольно признали случившееся, мой клиент чувствует себя вправе потребовать по суду причитающееся ему возмещение убытков.

Когда я предложил написать письмо с извинениями, я понимал, что его можно использовать и таким образом, но мне и в голову не пришло, что, имея дело с кем-то в моем положении, работодатель и его адвокат могут повести себя столь цинично.

– Вы подлая тварь!

– Я понимаю вас, но это не вполне юридическая точка зрения, мсье Деламбр, и я бы вам посоветовала выработать более эффективную линию защиты.

Она повесила трубку. Я был не так возмущен, как ожидал. В моем распоряжении имелась единственная карта, которую я мог разыграть, – я ее разыграл и не видел, в чем мне себя винить.

Собственно, я не особо винил и другую сторону: трудно удержаться от соблазна сыграть, когда уверен, что выиграешь.

И тем не менее я швырнул свой мобильник в стену, отчего он и разлетелся на кусочки. Когда он мне снова понадобился, то есть через пять минут, мне пришлось ползать по полу и собирать под мебелью детали. Склеенный скотчем, он превратился в жалкий огрызок. Как очки старика в приюте.

Я потратил все, что одолжила мне Матильда, и, хотя Камински согласился снизить ставку с четырех тысяч до трех тысяч евро за два дня работы, мне пришлось снять с нашего сберегательного счета тысячу евро из тех тысячи четырехсот десяти, что там оставались. Надеюсь, Николь не придет в голову проверить баланс до конца всей этой истории.

С самого начала Камински предложил мне план работы: первый день будет посвящен материальному обеспечению захвата заложников; на второй день мы займемся психологическими аспектами допросов. Камински не знал Давида Фонтана, того типа, которого Лакост нанял, чтобы все это организовать. Прочитав его мейлы, он заметил, что парень свое дело знает. Каждый из нас, Бертран Лакост и я, обзавелся собственным советником, экспертом, коучером, мы словно два шахматиста в канун чемпионата мира.

С Николь пока что все обстояло хорошо. Она успокоилась и – подозреваю, что втайне от меня, – позвонила Матильде, чтобы ободрить ее и объяснить все тонкости ситуации.

Поэтому, когда Камински явился вчера к нам домой около десяти утра, у меня и мысли не мелькнуло о надвигающейся катастрофе.

Как и договорились, он принес камеру на штативе, которой мы должны были воспользоваться, чтобы отследить то, что он называл «взаимным расположением», подключив ее к телевизору, а также допросы.

Чтобы я мог изучить материальное обеспечение, он также принес два ствола, двенадцатизарядный пистолет «умарекс» калибра 4,5 мм и копию беретты, карабин «Комета-Байкал-QB 57», вместо автоматов «узи», которыми, судя по мейлам организатора Давида Фонтана, будут пользоваться во время ролевой игры. Поскольку план помещений у меня был, Камински предложил создать нечто вроде модели двух основных залов, чтобы на практике показать мне, как будут располагаться нервные узлы и основные линии действий при маневрировании. Мы отодвинули диван, стол и стулья, чтобы оборудовать зону, предназначенную для содержания заложников.

Было около четверти первого.

Камински объяснял мне, как коммандос будут передвигаться по помещению, чтобы держать ситуацию под постоянным контролем. Он занял место заложника, сел на пол, прислонившись спиной к стене и подогнув ноги.

Я стоял у входа в комнату с маленьким автоматом через плечо, который нацеливал на него, когда дверь распахнулась и зашла Николь.

Интересная получилась сцена.

Если бы я в этот момент трахал соседку, все было бы смешно и очень просто. Но тут… То, что обнаружила Николь, было более чем реалистично: оружие, которое принес Камински, чудовищно давило самим своим наличием. Это тренировка. Человек, который сидел на полу, обхватив руками колени, и бесстрастно ее разглядывал, был профессионалом.

Николь не произнесла ни звука. От потрясения у нее перехватило дыхание. Я же раньше убеждал ее, что это простая формальность. Перед ней открылась вся степень моего двуличия. Ее глаза остановились на оружии, которое я держал, скользнули по комнате, по сдвинутой в угол мебели. Это такой крах, что ни она, ни я не находим слов.

В любом случае моя ложь вопиет так громко, что больше никто меня не слышит. Николь качает головой в знак отрицания.

И молча выходит.

Камински повел себя очень любезно. Он даже расщедрился на пару слов. Я разогрел готовое блюдо в микроволновке, и мы наскоро перекусили. У меня мелькнула мысль, что ситуация просто гротескная. Николь практически никогда не приходит домой, чтобы пообедать со мной. Если ей это удается пару раз в год, то это уже предел мечтаний. И она всегда предупреждает меня, чтобы я точно был дома. И надо же, чтобы такое случилось именно сегодня! Весь мир ополчился на меня. Камински с улыбкой замечает, что как раз в таких ситуациях проявляются закаленные души.

После обеда атмосфера сгущается, и мне приходится собрать все силы, чтобы снова приняться за работу. Образ Николь на пороге двери, ее взгляд – все это не дает мне покоя.

Камински симпатичный малый. Он не жалеет сил и рассказывает мне истории из жизни, чтобы я имел представление обо всех возможных вариантах. Он более чем сдержан во всем, что касается его собственной жизни, но слово за слово, и у меня начинает понемногу складываться общая картина его биографии. До поступления в полицию он занимался клинической психологией. Потом стал переговорщиком в Raid, думаю, в тот период он еще не кололся или просто никто не замечал.

По мере того как тянулся день, Камински становился все более и более нервным. Ломка. Время от времени, под предлогом выкурить сигаретку, он выходил подзарядить батареи. Исчезал на несколько минут и возвращался умиротворенный, с блестящими глазами. Интересно, на чем он сидит? Лично меня его привычки не волнуют, а вот то, что он отвлекается, раздражает ужасно. В конце концов я сказал:

– Вы думаете, я идиот?

– А пошли вы!

Он в ярости. Готов вскочить. Я на секунду заколебался, но продолжил:

– Я знал, что вы колетесь с утра до вечера, но вы меня не предупредили, что за эту цену я получу человеческое отребье!

– А что это меняет?

– Все. Вы полагаете, что стоите тех денег, которые я на вас перевожу?

– Это уж вам судить.

– Так вот, на мой взгляд – нет. Та женщина, которую вы убили, она выбросилась в окно, пока вы отходили за грузовик уколоться…

– И что?

– …и это была не первая ваша оплошность с тяжелыми последствиями! Я прав?

– Не ваше дело!

– В полиции не то что в частной лавочке. После первой ошибки не выгоняют. Так сколько было до этого? В скольких смертях вы были замешаны до того, как они решили от вас избавиться?

– Вы не имеете права!

– А с той женщиной… на самом деле вы видели, как она падала или только тело на тротуаре? Говорят, это такой жуткий звук, особенно когда падает молодая женщина, верно?

Камински откинулся на стуле и спокойно вытащил из кармана пачку сигарет. Достал одну из пачки. Я с тревогой ждал его диагноза.

– Совсем неплохо, – заявил он с улыбкой.

Я испытал огромное облегчение.

– Действительно, неплохо: вы твердо держались своей линии, сосредоточились на том, что давало эффект, действовали путем коротких, острых, точно выбранных вопросов. Нет, уверяю вас, для любителя совсем неплохо.

Он поднялся, подошел к камере и отключил ее. Я и не знал, что она работала.

– Оставим это на завтра, разберем запись, когда будем говорить о допросах.

Мы хорошо поработали.

Он ушел от меня в 19 часов.

А потом наступил вечер.

Я один в квартире. Перед уходом Камински предложил мне расставить мебель по местам. Я ответил, что это не обязательно, – я уже знал, что Николь не вернется. Выскреб все ящики и отправился за бутылкой шотландского виски и пачкой сигарет. Я приканчивал второй стаканчик, когда пришла Люси за вещами матери. Я настежь распахнул окна – потому, что было тепло, и потому, что дым от первой сигареты ударил в голову. Когда она появилась, вид у меня, наверное, был совершенно поплывший, что не соответствовало действительности. Но видимость не изменишь. Она не позволила себе никаких комментариев. Только сказала:

– Я не могу остаться, мне нужно позаботиться о маме. Может, пообедаем завтра?

– Днем я не могу. Давай вечером?

Люси кивнула в знак согласия. Она очень тепло поцеловала меня. Мне это причинило сильную боль.

Но мне еще предстояло немало работы.

Я прикурил вторую сигарету, взял свои карточки и принялся просматривать их, расхаживая по пустой гостиной: «Капитал: 4,7 миллиона евро. Распределение: „Эксиаль групп“ – 8 %, «Тотал» – 11,5 %…»

За вечер Матильда оставила два коротких жестоких сообщения.

В какой-то момент она сказала: «Ты – прямая противоположность тому, чего я ждала от своего отца».

Это разбивает мне сердце.