Текст книги "Ирано-иракская война. Бойня за Глобальный Юг"

Большинство летчиков и моряков, проходивших подготовку в США и считавшихся «прозападными», предпочли остаться за границей, опасаясь за свою жизнь в случае возвращения в Иран. Их отсутствие серьезно подрывало боеготовность армии, особенно военно-воздушных и военно-морских сил. Но новый режим был настолько увлечен девестернизацией страны, что не обращал на это внимания. Тем временем повстанческие силы воспользовались хаосом, чтобы попытаться захватить автономию некоторых провинций от центральных властей. Азербайджанцы, курды, арабоязычные и белуджи стали диссидентами и вступили в борьбу с революционными комитетами. Наиболее ожесточенные столкновения произошли в Курдистане и Хузестане.

Для восстановления порядка, но главным образом для того, чтобы присматривать за регулярной армией (к которой он относился крайне подозрительно), аятолла Хомейни решил создать параллельную армию, полностью преданную режиму. 5 мая 1979 года он принял указ о создании Пасдаран-э-Энкелаб («Корпус стражей исламской революции»). Этот корпус, находившийся под непосредственным руководством Верховного лидера, был разделен на три основные команды, которым вменялось в обязанность защищать Тегеран, оборонять крупные провинциальные города и охранять границы. Власти хотели убедиться, что регулярная армия не позволит контрреволюционным силам проникнуть в страну из-за рубежа. Четвертая команда занималась обучением молодых бойцов.

Первоначально все силы КСИР состояли всего из 15 000 человек, разделенных на небольшие подразделения размером с роту или батальон и оснащенных исключительно стрелковым оружием. Впоследствии их численность быстро увеличилась. Аятолла Хомейни решил поставить корпус под руководство молодого Али Хаменеи, восходящей звезды Исламской партии, которому он полностью доверял. Хаменеи опирался на генеральный штаб, который имел полную власть реквизировать материалы, газ, оборудование и продовольствие. Чтобы сохранить баланс между светскими и религиозными солдатами и обеспечить разнородный набор, гарантирующий точное представительство иранского общества, власти решили позволить молодым людям, желающим служить своей стране, выбирать между регулярной армией и Корпусом стражей – ведь в первые месяцы революции иранское общество разделилось на два лагеря.

Первый лагерь состоял из тех, кто считал, что революционные вопросы и республиканские принципы должны перевесить религиозный аспект, хотя религия не отрицалась – большинство политических лидеров считали себя хорошими мусульманами. Эта сторона включала либералов, социал-демократов, интеллигенцию и средний класс. Ее поддерживали Народный моджахеддин (Муджахеддин-э-Хальк), который призывал к созданию современного и светского исламского общества, и городские крайне левые, состоявшие из Коммунистической партии Туде, Народного федаина (Федаян-э-Хальк) и Революционной рабочей организации Иранского Курдистана, более известной как Комала. Хотя этот прогрессивный лагерь составлял большинство, он оставался глубоко разделенным. Ни одна авторитетная фигура, даже элегантный Масуд Раджави, глава Народных моджахедов, не могла претендовать на лидерство в нем.

Противоположный лагерь меньшинства состоял из духовенства и исламских фундаменталистов. Эта сторона делала основной акцент на исламском аспекте и рассматривала революционную фазу как переходный этап к установлению настоящей теократии. У них были все намерения использовать прогрессивную сторону как ступеньку к власти. Их стратегия была проста: укорениться в политической жизни, а затем последовательно оттеснить всех своих противников. Но кто они такие и что они отстаивали? Духовенство, хотя и разделилось на множество школ, согласилось с признанием ключевого значения аятоллы Али Монтазери, который был в центре религиозной оппозиции шаху на протяжении всех лет изгнания Хомейни.

Этот 57-летний священнослужитель изучал философию под руководством Хомейни, а затем стал одним из самых уважаемых богословов в университете Кума. Его крестьянские корни, большая искренность и годы, проведенные в шахских тюрьмах, обеспечили ему народную легитимность. Все знали, что он чувствителен к человеческим страданиям и что он отдает предпочтение этике и справедливости перед политикой. Али Монтазери был одним из первых, кто придерживался принципов исламской революции и стал ее идеологом, что не мешало ему критиковать новый режим, когда он считал это необходимым.

Он быстро стал «иранским Троцким», утверждая, что главным приоритетом нового режима должен стать экспорт революции в другие страны. Для многих он казался законным преемником аятоллы Хомейни.

Исламское фундаменталистское движение, пользовавшееся большим влиянием в сельских районах и среди низших классов, объединилось вокруг Исламской республиканской партии (ИРП), возглавляемой аятоллой Мохаммадом Бехешти, верным сторонником аятоллы Хомейни. Пятидесятилетний, амбициозный, внимательный к международным отношениям, он в течение нескольких лет возглавлял Исламский центр в Гамбурге – учреждение, занимавшееся индоктринацией иранских студентов, проживающих в Европе. Он планировал использовать свои многочисленные связи, чтобы навязать себя в качестве преемника аятоллы Хомейни. Для этого он намеревался маргинализировать своих соперников, в частности Великого аятоллу Касема Шариатмадари, который выступал против аятоллы Хомейни по вопросам догматики. Бехешти также делал все возможное, чтобы сдержать гораздо более молодых клириков, стремящихся подняться на вершину духовенства. Двое из них уже оттачивали свои аргументы, если не ножи: Акбар Хашеми Рафсанджани и Али Хаменеи.

Саддам приходит к власти

Тем временем ситуация в Ираке менялась. Весной 1979 года Саддам Хусейн маргинализировал Коммунистическую партию и объявил шиитскую партию Дава незаконной. Ее лидеры, которые постоянно выступали против баасистского режима, были арестованы. Силовые действия Саддама были частично продиктованы его беспокойством по поводу потенциального влияния иранской исламской революции на баасистский режим. Тем не менее, стараясь обращаться с новыми собеседниками осторожно, иракское правительство направило сдержанную поздравительную телеграмму Мехди Базаргану, главе временного правительства Иранской Республики.

Этот жест должен был продемонстрировать поддержку Багдадом светской революционной фракции, чтобы избежать победы религиозных фундаменталистов, призывавших к созданию исламского государства, включающего священные города Наджаф и Карбала. Однако эта телеграмма, задуманная как призыв к поддержанию теплых отношений между двумя странами, привела к острой напряженности между их столицами. Аятолла Хомейни, обиженный тем, что не он был адресатом телеграммы, обрушился с резкой критикой на баасистский режим и открыто призвал иракское шиитское население к восстанию.

Саддам Хусейн был убежден, что теперь он должен быть как можно более твердым с новым иранским режимом. Он считал, что генералу аль-Бакру не хватает решительности, чтобы отговорить иранское правительство от осуществления своей стратегии дестабилизации иракского режима. Но самое главное, он считал, что его стареющий наставник отслужил свой срок. Теперь ему было сорок два года, и он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы открыто руководить страной, что, собственно, он и делал на протяжении многих лет. 16 июля 1979 года Саддам Хусейн при поддержке членов своего клана сверг своего бывшего наставника и захватил власть в Багдаде. Генерал аль-Бакр был незаметно помещен под домашний арест. Официально было объявлено, что он ушел в отставку по состоянию здоровья. Измотанный, аль-Бакр решил избежать конфронтации с Саддамом и согласился на золотую пенсию на роскошной вилле в шикарном пригороде столицы в обмен на постоянный отказ от политической деятельности.

Саддам Хусейн был намерен устранить любую коллегиальность и прочно установить свою власть, даже если для этого потребуется кровопролитие. Он одновременно занимал посты президента и премьер-министра, назначил своего двоюродного брата Али Хасана аль-Маджида на стратегическую должность главы разведки и утвердил своего сводного брата Барзана Ибрагима аль-Тикрити на посту главы тайной полиции. Он повысил своего друга Тарика Азиза до вице-премьера и доверил ему Министерство иностранных дел, где его главной задачей должно было стать поддержание положительного имиджа режима на Западе. При поддержке этого окружения Саддам устранил всех своих потенциальных соперников внутри партии. Он положил конец попыткам своего предшественника сблизиться с Сирией, решив, что потенциальный союз между двумя странами, целью которого было создание нового арабского государства, простирающегося от Персидского залива до Средиземного моря, уменьшит его собственную власть и увеличит власть Хафеза аль-Асада. Саддам боролся за власть все эти годы не для того, чтобы разделить ее с человеком, которого он считал своим главным соперником. 28 июля 1979 года он осудил якобы разработанный сирийцами заговор с целью его свержения во время чрезвычайного собрания РКЦ.

Несколько десятков делегатов были арестованы в разгар собрания, обвинены в измене и выведены на улицу для казни на месте. Саддам даже сам застрелил нескольких человек из пистолета, который всегда носил с собой, приказав сделать то же самое ближайшим членам своего клана, чтобы окончательно скомпрометировать их и обеспечить их лояльность. Эти казни были сняты на видео и распространены среди лидеров стран Персидского залива и Ближнего Востока, чтобы запугать их и убедить в крайней решимости Саддама. Иракский президент был полон решимости утвердиться в качестве нового сильного человека в регионе. Методы запугивания, которые он теперь использовал в общении со своими коллегами, были теми же самыми, которые обеспечили ему успех, когда ему пришлось навязывать себя на улицах. Своим фальшиво дебоширским видом он стремился создать образ лидера одновременно патерналистского и безжалостного, сочетающего в себе черты Сталина и Аль Капоне. Не случайно Саддам позволил сфотографировать себя в фетровой шляпе, с сигарой и пулеметом Томпсона, который принес дурную славу чикагским бандам. Фотография была замечена во всем мире и сыграла свою роль в формировании мифа о непримиримом диктаторе.

Саддам также имел больше общих черт со Сталиным, чем можно было ожидать. Оба мужчины были выходцами из скромных семей и в детстве подвергались насилию со стороны отца. Они оба боролись за свое образование и всегда с подозрением относились к интеллектуалам и врачам, опасаясь критики и отравления. Оба были заключены в тюрьму и проявили себя как лидеры банд, действующие вне закона. Их всегда восхищали государственная мощь и насилие, они считали страх лучшим способом утвердить свою власть. Они оба утвердились, взяв под контроль бюрократический аппарат своих партий.

Наконец, они оба всегда умели быть проницательными, циничными, фальшиво веселыми и жестокими, когда это было необходимо, и готовыми к компромиссу, когда баланс сил был не в их пользу. Однако Саддам Хусейн отличался от Сталина по нескольким параметрам. В отличие от своего кумира, он никогда не проявлял военного таланта или способностей стратега. Самое главное, он всегда придавал огромное значение своей семье и клану, всегда был готов простить слабости своего окружения, рискуя совершить серьезные ошибки. В этом он проявил себя как личность, более близкая к крестному отцу мафии, чем к идеологическому диктатору. Наконец, его действия не были обусловлены долгосрочным стратегическим видением – Саддам Хусейн не был провидцем.

Покорив партию, президент Ирака приказал своему двоюродному брату Аднану Хайраллаху очистить армию от офицеров, преданных генералу аль-Бакру, прекрасно понимая, что это снизит эффективность армии, которая может понадобиться ему для противостояния иранскому режиму. Но его навязчивый страх перед военным переворотом перевесил разум. Саддам заставил каждого лейтенанта, окончившего академию, поклясться ему в верности и настоял на встрече с каждым старшим офицером, чтобы оценить его преданность перед повышением. Продвижение по службе теперь осуществлялось только на политической основе. Генерал Джаббах аль-Шемшах, подневольный член партии Баас, был назначен на ключевую должность начальника штаба вооруженных сил. Таха Яссин Рамадан, давний соратник президента, был назначен руководителем Народной армии. Сознавая, что преторианская гвардия будет полезна, Саддам Хусейн превратил одну из своих танковых бригад в «Республиканскую гвардию». Это элитное подразделение, обозначенное оранжевым треугольником на каждой машине, находилось под непосредственным командованием Аднана Хайраллы. Оснащенное самым современным оборудованием, оно было размещено в иракской столице, чтобы иметь возможность немедленно вмешаться в случае попытки свержения режима.

Чтобы еще больше утвердить свою власть, новый президент развил культ личности. Лестные портреты с его плотоядной улыбкой быстро распространились по всей стране. В военной форме, костюме-тройке или в джеллабе, Саддам Хусейн, казалось, выглядывал с этих плакатов, внимательно наблюдая за населением. Он не знал границ в своем стремлении к признанию, сравнивая себя с Навуходоносором или Саладином. На стенах Багдада появились фрески, изображающие Саддама верхом на арабском скакуне, с мечом в руке, сражающегося с персидским львом. Для пущей убедительности диктатор распорядился снять фильм под названием «Аль-Кадисия», в котором восхвалялась храбрость арабских бойцов против персидских войск. Этот довольно интересный исторический эпос собрал величайших арабских актеров того времени в фильме, который остается самым дорогим фильмом, когда-либо созданным арабской киноиндустрией.

Естественно, упоминание об этой символической битве имело целью настроить умы иракцев и напомнить им, кто оставался их естественными врагами: иранцы, потомки персов. Будучи диким зверем на политической арене, Саддам Хусейн интуитивно чувствовал угрозы. В конце 1979 г. он предвидел, что так или иначе ему вскоре придется противостоять аятолле Хомейни, чьи мстительные речи не оставляли большой двусмысленности в отношении его стремления свергнуть иракское правительство. Цели двух режимов были слишком противоречивы. Саддам Хусейн мог сосуществовать с шахом, но не с аятоллой Хомейни.

Глава 4. Соединенные Штаты подталкивают Саддама к атаке?

Вскоре после начала ирано-иракской войны лавинообразно поползли слухи о том, что правительство США подстрекало Саддама Хусейна к нападению на Иран, манипулируя перспективой политической поддержки Вашингтона и значительной материальной помощи, которая позволила бы ему финансировать войну.

Утверждалось, что правительство США действовало, чтобы избежать распространения исламской революции на монархии Персидского залива, но особенно для того, чтобы наказать иранский режим, причастный к кризису с заложниками. Слух возник из заявлений, сделанных Аболом Хасаном Бани-Садром через несколько месяцев после того, как он был отстранен от власти, открыто обвиняя Соединенные Штаты в подстрекательстве Ирака к нападению на Иран и утверждая, что иракский режим не смог бы перейти в наступление без поддержки Вашингтона. Бывший президент Ирана, который, вероятно, использовал эти обвинения, чтобы оправдать неподготовленность иранской армии, но особенно свои собственные трудности во главе вооруженных сил, придерживался той же линии в автобиографии, которую он опубликовал после войны. Для Бани-Садра это был способ отомстить американцам, которые никогда не верили в него, считая его левым, преданным европейским социальным теориям.

В 1985 году, когда власти Саудовской Аравии пытались наладить отношения с Ираном, с их подачи в британскую прессу просочились заявления, подтверждающие утверждения Бани-Садра: правительство Джимми Картера, как говорили, подстрекало Саддама Хусейна к действиям и даже оказывало давление на короля Халида, чтобы тот призвал Саддама начать крестовый поход против Хомейни и пообещал ему финансовую поддержку нефтяных монархий. Утверждалось, что иракский президент отправился в Эр-Рияд 5 августа 1980 года по просьбе короля, чтобы ему сказали, что он может рассчитывать на американскую поддержку. Используя эти различные заявления в качестве доказательства, журналист Дилип Хиро распространил слух в своей успешной книге.

Его тут же подхватили определенные европейские и арабские интеллектуальные круги, всегда жадные до конспирологических теорий и поддающиеся антиамериканским предположениям. Этот слух существует и по сей день, особенно в Иране – по очевидным причинам антизападной пропаганды – о чем свидетельствует речь аятоллы Хаменеи в 2009 году в ответ на политику протянутой руки президента Барака Обамы: «Соединенные Штаты дали Саддаму зеленый свет. Это была еще одна попытка правительства США атаковать Иран. Если бы Саддам не получил зеленый свет от США, он бы не напал на наши границы».

Какой бы соблазнительной ни казалась эта теория, она не выдерживает тщательной проверки. Еще в 1988 году Поль Балта, корреспондент «Ле Монд» на Ближнем Востоке и журналист, которого трудно заподозрить в снисходительном отношении к американской внешней политике, писал: «Нет никаких реальных доказательств в поддержку теории о том, что Вашингтон подтолкнул Багдад к открытым боевым действиям». С тех пор тщательный анализ событий, контекста и заявлений современных властей в сочетании с более поздними источниками и интервью, данными некоторыми ключевыми участниками, не оставил сомнений в том, что американское правительство не подталкивало Саддама Хусейна к преступному поведению.

Саддам Хусейн

Ирак разорвал все дипломатические связи с США после Шестидневной войны в июне 1967 года, обвинив Вашингтон в том, что он поддержал Израиль в этой превентивной войне против своих арабских соседей. Затем Ирак воевал с израильской армией в 1973 году. Будучи главным защитником Израиля, Соединенные Штаты далеко не всегда ценились в Багдаде, тем более что они поддерживали Иран и всегда выступали против притязаний Ирака на Шатт-эль-Араб. Движимый лютой ненавистью к евреям, Саддам Хусейн постоянно очернял американских лидеров и считал, что сближение с Вашингтоном просто невозможно. Об этом свидетельствуют аудиозаписи, изъятые в 2003 году.

Иракский диктатор был убежден, что Соединенные Штаты хотят уничтожить все «прогрессивные» режимы в арабском мире, включая его собственный, чтобы заменить их исламскими режимами, которые считаются более способными противостоять коммунистической подрывной деятельности. Он с глубоким подозрением относился к американским политикам и не имел с ними прямых контактов. Единственными его посредниками были король Иордании Хусейн и король Саудовской Аравии Халид, которые оба находились в тесном контакте с американским правительством. Саддам не доверял ни одному из них. Возможно, он был не совсем неправ, поскольку в данном случае саудовцы вели двойную игру, перекладывая ответственность за свои действия на американское правительство.

Хотя многие источники подтверждают факт поездки Саддама Хусейна в Эр-Рияд 5 августа 1980 года, все сходятся во мнении, что это было сделано не для того, чтобы получить зеленый свет американской администрации, а, напротив, чтобы сообщить королю Халиду о своих планах вторжения в Иран и получить финансовую поддержку. Саудовский монарх якобы поделился своими сомнениями с иракским президентом. Говорят, он опасался, что конфронтация с Ираном может подтолкнуть Тегеран к открытой дестабилизации нефтяных монархий, на что его натолкнул недавний теракт в Мекке. Также говорят, что он подчеркивал слабость собственной армии в случае прямой конфронтации с Ираном и опасность советской военной интервенции в регионе, которая была бы катастрофической как для стран Персидского залива, так и для США.

Но, как утверждается, он был наиболее категоричен в том, что обратил внимание Саддама Хусейна на риск крупной войны между Ираном и Ираком для всей нефтяной промышленности, основного источника доходов королевств, у которых Саддам просил помощи. Такая война заставила бы Саудовскую Аравию принять политику повышения цен на нефть, что противоречило бы ее энергетической стратегии поддержания низких цен на нефть. Не имея возможности переубедить Саддама, король Халид якобы дал ему свое молчаливое согласие при условии, что иракская армия воздержится от нападения на иранскую нефтяную промышленность, чтобы не вызвать ответного удара по нефтяной инфраструктуре во всем регионе. Говорят, что саудовский монарх в частном порядке сказал своим советникам: «Если Саддам победит, это будет его война и его победа; если он проиграет, это будет наша вина!».

Американская администрация, которая анализировала мировые дела через призму холодной войны, считала Ирак союзником Советского Союза и, следовательно, потенциальным противником. Разве Багдад и Москва не подписали договор о дружбе, сотрудничестве и военной помощи восемью годами ранее? Разве иракская армия не была оснащена советским оружием? Не подстрекает ли Ирак к блицкригу против Ирана риск создания витрины для советского оружия, когда внешняя политика США направлена на демонстрацию превосходства оружия американского производства? Американская администрация определенно не рассматривала баасистский режим как партнера, с которым можно перестроить геостратегические балансы в Персидском заливе. Она четко определила три угрозы безопасности в Персидском заливе: СССР, Иран и Ирак. Баасистские социалистические теории считались противоречащими принципам, которые американские дипломаты всеми силами продвигали, особенно на Ближнем Востоке.

Саддам Хусейн считался «диктатором-мафиози, которым невозможно было манипулировать и которому никто не доверял». Его враждебное отношение к Израилю и его ядерная программа (подозревалось, что нацеленная на создание ядерного оружия) полностью дискредитировали его в глазах Конгресса, Белого дома и влиятельных посредников, которых Израиль стратегически держал в Вашингтоне. Израильское правительство во главе с Менахемом Бегиным, которому американский президент был обязан с тех пор, как Бегин заключил мир с Египтом, оказывало постоянное давление, чтобы избежать любого сближения между Вашингтоном и Багдадом. Госдепартамент, Пентагон и ЦРУ были четко предупреждены, что сближение с Ираком будет неприемлемым нарушением союза, связывающего Израиль и США, по крайней мере, до тех пор, пока иракская ядерная программа не будет каким-то образом нейтрализована. Наконец, что более прозаично, американская администрация была относительно незаинтересована в Ираке, потому что она по-прежнему была одержима Ираном.

В мутной воде исламской Революции

В месяцы, последовавшие за исламской революцией, все в Вашингтоне пытались оправдаться тем, что не смогли предвидеть падение шаха. Истеблишмент разделился на тех, кто хотел воспользоваться возможностью восстановить партнерство с Тегераном, и тех, кто критиковал администрацию за ее катастрофическое управление иранским кризисом – в частности, республиканцев, стремившихся сместить Джимми Картера. Те, кто имел дело с прежним режимом, вторили многочисленной иранской общине, требовавшей бескомпромиссного отношения к революции. Общее настроение усугублялось тем, что многие считали, что КГБ сыграл решающую роль в разжигании иранской революции как первого шага к крупному советскому наступлению в регионе Персидского залива. Что еще более важно, администрация Картера потеряла почти все свои контакты и не имела надежной информации, чтобы следить за иранским политическим водоворотом.

Доклад американского поверенного в делах в Тегеране был безрадостным: «У нас просто нет биографий, списка политических групп или текущей картины повседневной жизни, как она развивается на различных уровнях в Иране». Хуже того, большинство экспертов предпочли оставить свои посты или были вынуждены уйти в отставку. ЦРУ и Госдепартаменту остро не хватало подтвержденных аналитиков, способных интерпретировать развитие ситуации. Чтобы восстановить список контактов, американские власти, естественно, обратились к наиболее вестернизированным, либеральным иранским политическим деятелям, включая премьер-министра Мехди Базаргана, министра иностранных дел Ибрагима Язди, министра обороны Мустафу Чамрана и министра информации Садека Готбзаде.

ЦРУ также пыталось возобновить свои связи с иранским руководством. В августе 1979 года несколько его экспертов отправились в Тегеран, чтобы проинформировать местные власти об американской позиции и предупредить их об опасности советской дестабилизации в регионе. Посол Салливан попытался начать диалог с аятоллой Бехешти, но встреча не привела к дальнейшим обсуждениям. Збигнев Бжезинский, советник президента Картера по национальной безопасности, попытался обратиться к аятолле Хомейни, но слухи о его инициативе распространились. Под влиянием лоббистов, близких к бывшему режиму, Конгресс заставил Бжезинского остановиться. Хомейни, который был польщен перспективой этой встречи, затаил яростную обиду за то, что она была отменена. Однако никто в Вашингтоне не беспокоился по этому поводу и не понимал, что ситуация может сдвинуться с мертвой точки без прямого диалога между Верховным лидером и высшими американскими руководителями. На самом деле у американских бюрократов была только одна главная забота: сохранить оружейные контракты и поток нефти, связывающий Иран с Соединенными Штатами.

Все изменилось в августе, когда Иран отменил свои контракты на поставку оружия с Соединенными Штатами. Мехди Базаргану пришлось пойти на резкое сокращение расходов, чтобы компенсировать катастрофическое падение доходов от продажи нефти, вызванное беспорядком в этом ключевом секторе иранской экономики. По мнению советников Базаргана, колоссальные расходы шаха оставили армии достаточно современного оборудования. После этого решения более чем десятимиллиардные контракты на поставку вооружений ушли в небытие, что привело в ярость американских промышленников. В ответ Конгресс наложил эмбарго на поставку запчастей, обещанных иранской армии. У Белого дома больше не было причин относиться спокойно к новым иранским лидерам.

В конце октября Збигнев Бжезинский встретился с Мехди Базарганом в Алжире. Он сообщил ему о решении президента Картера разрешить тяжелобольному шаху выехать в США для проведения срочной операции в одной из больниц Нью-Йорка. Предоставив Мохаммаду Резе Пехлеви право убежища, Вашингтон торпедировал усилия иранских либералов по поддержанию диалога с Соединенными Штатами. Чувства боли еще не остыли, и антиамериканская риторика постоянно росла. Иранцы не могли забыть, что на протяжении почти двух столетий ими манипулировали внешние силы.

Население с яростью отреагировало, когда узнало, что шах прибыл на американскую землю, все это сопровождалось слухами, которые распространяли враги Мехди Базаргана, о том, что между премьер-министром и высокопоставленным американским эмиссаром состоялась тайная встреча. Иранцы восприняли эту новость как доказательство того, что американское правительство стремится восстановить прежний режим. Из своей резиденции в Куме, где он руководил деятельностью революционных комитетов – современных версий комитетов общественной безопасности времен Французской революции – Аятолла Хомейни сразу же увидел возможность нанести смертельный удар по американскому присутствию в Иране и одновременно сместить либералов, которых он считал слишком близкими к Западу.

4 ноября 1979 года толпа демонстрантов прошла по улицам Тегерана, что стало уже привычным зрелищем. Когда они проходили мимо американского посольства, группа разъяренных студентов перелезла через стену, заняла территорию комплекса и взяла в заложники поверенного в делах и американских дипломатических работников. Охранники были не в состоянии отреагировать. Иранцы, участвовавшие в этом захвате, выдвинули лишь расплывчатые требования, призывая США изменить свою политику на Ближнем Востоке. Аятолла Хомейни публично выразил им свою поддержку, заявив, что понимает их претензии.

Затем он распустил правительство Мехди Базаргана, уволил Базаргана и заменил его Мохаммадом-Али Раджаи, академиком, который был связан с радикальными исламскими кругами и способствовал очищению академии от любого западного влияния. Он также создал в составе КСИР ополчение «Басидж» (буквально «мобилизация»), состоящее из молодых студентов, преданных исламскому делу, и подростков, которые еще учатся в средней или старшей школе, но потенциально желают служить революционным идеалам. Это движение, которое было поручено Хасану Рахмани, верному союзнику Верховного лидера, должно было служить резервом для КСИР.

Студенты штурмуют забор посольства США

Соединенные Штаты запаниковали. Около пятидесяти американских граждан были взяты в заложники в Тегеране. В считанные дни администрация потеряла оставшиеся немногочисленные контакты в иранском правительстве. Растерянная администрация выдумывала самые дикие сценарии спасения своих граждан, как показано в замечательном фильме Бена Аффлека «Арго», где рассказывается об операции ЦРУ по спасению шести американских дипломатов, которые в последний момент укрылись в канадском посольстве. Возмущенный, президент Картер заморозил иранские активы в американских банках и ввел эмбарго на поставки оружия в Иран. Он приказал американским техникам, проживающим в Иране и обслуживающим там американское оборудование, вернуться в США. Но он отказался разорвать дипломатические отношения с Тегераном.

Сразу же исключив применение силы, Картер доверил Госдепартаменту мирное урегулирование кризиса с заложниками. Но ситуация быстро осложнилась, поскольку события в Иране начали вызывать волнения во всем регионе. 20 ноября 1979 года группа паломников-фундаменталистов захватила в заложники несколько сотен верующих в Великой мечети в Мекке. Они призывали бороться с коррупцией саудовского государства и осуждали его компромиссы с американским правительством. После осады, продолжавшейся несколько дней, саудовские войска, наконец, атаковали. Захват заложников закончился кровавой бойней, в результате которой погибли 135 человек. Эта трагедия стала тревожным сигналом для монархий Персидского залива. Почувствовав себя под ударом, они возродили своих старых антишиитских демонов, что только навлекло на них ярость аятоллы Хомейни.

Еще больше обостряя ситуацию, 26 декабря 1979 года советская армия совершила внезапное вторжение в Афганистан, чтобы привести к власти марксиста Бабрака Кармаля. Сразу стало ясно, что Кремль готов воспользоваться очевидной слабостью Соединенных Штатов, чтобы сделать силовую игру в регионе. Монархи Персидского залива были обеспокоены тем, что Советский Союз опасно приблизился к их драгоценным нефтяным скважинам. Даже иранские революционеры нервничали: усиление советского военного присутствия было заметно вдоль их границ. С войсками, размещенными в советской республике Армения и Афганистане, у Советов теперь было значительно больше сил на поле боя, чем у иранской армии.