Текст книги "Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы"

Наши пироги продвигаются в строгом порядке; люди счастливы, что наконец-то после долгого месяца тяжких трудов настал момент отдохновения; они держат наготове свои ружья; как только Ворота пройдены, раздаются залпы.

Мы входим в обширный водоем[345]345
  Его ширина – 3 км, в центре находятся два острова – Бумби и Ниганджи.


[Закрыть], усыпанный скалами; пироги просто летят под мощным напором весел; мы стремительно преодолеваем отрезок в пятьсот метров после места впадения в Огове реки Лопе[346]346
  Правый приток Огове.


[Закрыть] и останавливаемся около песчаной отмели; пение гребцов прекращается.

Это происходит 10 февраля. Мы поднимаемся на берег высотой примерно в десять метров, где собираемся на некоторое время разместить нашу штаб-квартиру.

Лопе обычно безлюдно. Но раз в году, в феврале месяце, иненга и галуа приезжают сюда торговать живым товаром; как только сделки с оканда завершены, все участники покидают стоянку.

С этого высокого места открывается вид на зеленые прерии в узкой долине со слегка холмистым рельефом и почти безлесной, которая тянется насколько хватает глаз между двумя горными цепями Мокеко и Моквеле[348]348
  Горная цепь Макуле тянется с севера на юг параллельно более западной гряде Мокеку; ее южные отроги спускаются к Огове напротив устья Офуэ. Мокеку ограничивает Долину Оканда с запада, Макуле – с востока.


[Закрыть]. Раньше эти горы принимали за вулканы и неточно определяли их местоположение; подобное заблуждение можно, вероятно, объяснить конической формой вершин и туманом, который то увенчивает их, словно шпилем, то обволакивает макушки беловатой дымкой. Ныне эта ошибка исправлена.

Страна оканда делится на три района, в которых расположены около тридцати селений и многочисленные хутора. Район Ньямба, с которым мы уже познакомились, – это страна холмов; их верхний слой полон кварцевой россыпи, поблескивающей через редкую траву. Район Лопе и район Ашука[349]349
  Район Ашука расположен к востоку от района Лопе в долине Нижней Офуэ. Ашука – этнос группы оканда.


[Закрыть] тянутся от Ворот Оканда до реки Офуэ[350]350
  Офуэ (Гогу) – левый приток Огове длиной 235 км, ширина устья 100 м. В нижнем течении несудоходен из-за порогов на протяжении 80 км до порога Банджа. В среднем течении (ширина от 50 до 100 м) доступен для небольших судов до порога Буджумба. Первыми европейцами, посетившим устье Офуэ, были де Компьень и Марш (3 марта 1874 г.). См.: Compiègne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 167. По свидетельству Марша, в ту эпоху ее берега населяли племена «шаке, окота, мбона, машамабель, окона, машанга, мпобе или мпоби, ичого» (Marche A. Op. cit. P. 268).


[Закрыть]; начиная с этой точки оба берега Огове принадлежат уже племени оссьеба (павинам).

Оканда в целом красивые люди, умные, изобретательные и миролюбивые; физически они похожи на иненга. Их главное занятие – возделывание земли; у них есть большие плантации, где растут маниока, бананы, сахарный тростник[351]351
  Сахарный тростник (Saccharum Laura) был завезен португальцами в конце XV – начале XVI вв. на о-ва Сан-Томе и Принсипи, в Анголу и Конго, откуда он проник и в долину Огове.


[Закрыть], ананасы, цитрусовые[352]352
  Возможно, лимон или лайм, с которыми африканцев познакомили португальцы в первой половине XVI в. См.: Johnston H. H. A History of the Colonization of Africa by Alien Races. Cambridge, 1913. P. 91. Марш сообщает, что оканда приносили ему на продажу огромное количество этих плодов (Marche A. Op. cit. P. 335).


[Закрыть]. Из-за отсутствия запруд рыбная ловля не является для оканда серьезным подспорьем. Они не охотятся и у своих соседей бангузе[353]353
  Бангве.


[Закрыть] выменивают продукты на кабанину[354]354
  По свидетельству Марша, женщины бангве приходили в Лопе, чтобы продавать продукты для экспедиции де Бразза (Ibid. P. 273).


[Закрыть], а у симба – на баранину. Надо сказать, что женщинам запрещается есть мясо[355]355
  Этот запрет распространялся только на мясо домашних животных – женщинам позволялось употреблять в пищу некоторые виды дичи, добытой на охоте. См.: Ibid. P. 341.


[Закрыть].

Оканда изготавливают гончарные изделия и ткут из волокон бамбуковой пальмы ткань, которую обычно окрашивают в черный цвет[356]356
  В колониальный период европейцы стали использовать эти волокна (пиассаву) для изготовления щеток.


[Закрыть]. Их деревни, в основном небольшие[357]357
  Марш описывает одну из таких деревень – в ней проживало пять семей: пять мужчин, тринадцать женщин и дети (Ibid. P. 341).


[Закрыть], разбросаны по равнине; хижины, построенные из бамбука и покрытые листьями, положенными друг на друга на манер черепицы, обеспечивают определенный комфорт. У вождей только по две или три жены. Число чистых представителей этой расы не превосходит и двух тысяч, и приходится только сожалеть, что оно с каждым днем сокращается. Одна из причин – практика абортов, к которой прибегают неразборчивые в связях женщины[358]358
  «В целом, – утверждает Марш, – жизнь оканда более чем беспорядочная, а их мораль свободная» (Ibid. P. 342). Он приводит несколько случаев супружеской измены, о которых широко оповещают всю деревню сами обманутые мужья (Ibid. P. 335–336); их обида, однако, быстро удовлетворяется выкупом (Ibid. P. 335). В то же время Марш сообщает, что женщины этого племени нередко подвергаются избиениям со стороны своих мужей (Ibid. P. 341).


[Закрыть]; к тому же им запрещено рожать больше одного ребенка в три года, отсюда и убыль населения.

У оканда нет общего короля[359]359
  По утверждению Марша (Ibid. P. 255), в тот период на верховенство над всеми оканда претендовал Боайя (см. ниже).


[Закрыть]; не существует единого правителя и на уровне района: у каждой деревни есть свой собственный вождь.

Общие вопросы решают на переговорах между восьмью или десятью вождями, которые благодаря своему состоянию или брачным союзам пользуются большим уважением и вокруг которых группируются младшие вожди.

Мбуенджиа[360]360
  Марш называет его «вождем реки» (Marche A. Op. cit. P. 255). Он был главным колдуном оканда и оказывал политическую поддержку Боайя.


[Закрыть], известный жрец оканда, чья власть распространяется на многие села, обладает по семейной традиции чем-то вроде монополии на дорогу к адума вверх по течению; с его смертью эта привилегия перейдет к племяннику жреца. Что касается дороги вниз по течению, дороги к иненга, такая монополия принадлежит вождю Боайя[361]361
  Марш называет его «бывшим поваренком» (Ibid.).


[Закрыть].

В районе Лопе власть делится между Мбуенджиа и Боайя, наследником <вождя> Авеле. В более важном районе Ашука влиятельными вождями считаются Ашука[362]362
  О нем см.: Ibid. P. 253. Его деревня располагалась при впадении Офуэ в Огове.


[Закрыть], Ндунду, Адумака и Белеле.

Мы прибываем в Лопе в то время, когда галуа и иненга заняты устройством временных жилищ из москитных сеток с крышами из бамбука. Мы же сооружаем огромное укрытие для наших товаров и устанавливаем палатки на некотором расстоянии от туземцев, выбирая место подальше, чтобы не присутствовать при сценах торговли рабами, которая должна вот-вот начаться.

Теперь мне остается рассчитаться с гребцами; я констатирую, что потери, понесенные на порогах страны апинджи, еще более значительны, чем я думал. Вещи в семи из двенадцати больших спасенных ящиков практически непригодны. Наши водонепроницаемые ящики оказались поврежденными: при отъезде из Ламбарене их пробили гвоздями, когда прикрепляли к пирогам. Из-за ущерба, причиненного водой, я могу только частично заплатить гребцам товарами; те с радостью принимают талоны, за которые потом получат соответствующее возмещение в факториях побережья.

Тогда же[363]363
  На следующий день после прибытия экспедиции в Лопе (Ibid. P. 255). Де Бразза еще в Габоне планировал присоединиться к Ленцу (Пис. I).


[Закрыть] мне сообщают, что доктор Ленц[364]364
  Оскар Ленц (1848–1925 гг.) – австрийский геолог, этнограф и путешественник. В 1874–1877 гг. по поручению Германского общества по изучению Экваториальной Африки совершил путешествие по Огове с целью выяснить, связан ли ее бассейн с бассейном Конго; несмотря на разнообразные трудности и препятствия, сумел поднялся по Огове до места впадения в нее Себе. В 1879–1880 гг. предпринял экспедицию в Сахару; в 1885–1887 гг. – в Конго и пересек всю Африку с запада на восток. Сочинения Ленца см.: Lenz O. Skizzen aus Westafrika. Berlin, 1879; Idem. Timbuktu. Reise durch Marokko, die Sahara und den Sudan. Leipzig, 1884. Bd. 1–2; Idem. Wanderungen in Afrika. Wien, 1895. О нем см.: Weis H. Zur Erinnerung an die Reise von Oskar Lenz durch Marokko, die Sahara und den Sudan in den Jahren 1879–1880 // Mitteilungen der Österreichischen Geographischen Gesellschaft. Bd. 127. 1985. S. 158–169.


[Закрыть] находится в двух дня пути[365]365
  «В четырех или пяти часах пути от нас», – пишет Марш (Marche A. Op. cit. P. 255).


[Закрыть] от нашей стоянки. Мне обязательно надо отдать ему почту, взятую на побережье. Я тем более спешу к нему, что один из моих лапто болен. Подталкиваемый двойным нетерпением, я проделываю с ним путь форсированным маршем. Можно понять мое разочарование, когда по прибытии Ленц заявляет мне, что он доктор, но – геологии! Тем не менее, призвав на помощь весь наш опыт, нам удается вылечить пациента. Узнав, что запасы доктора Ленца кончаются, я предлагаю ему присоединить одну из его пирог к каравану, который мы собираемся отправить вниз по течению.

Вернувшись в Лопе, я вступаю в переговоры с оканда, чтобы те послали кого-нибудь из своих людей за Балле. Влияние Реноке вновь избавляет меня от бесконечных задержек. 26 февраля двадцать пять оканда во главе с Боайя отплывают вниз по Огове на борту нашей самой большой пироги; их сопровождают мои прежние гребцы галуа и иненга. Я уверен, что с их помощью Балле без труда поднимется вверх по реке и что караван с новыми запасами вскоре прибудет к нам целым и невредимым.

Мои отношения с оканда принимают все более дружественный характер. Вожди осыпают меня подарками и беседуют со мной о делах их племени, не забывая и о своих личных. Я советуюсь, каким образом мы сможем справиться с трудностями, ожидающими нас впереди, когда мы будем продвигаться по стране и перевозить наши товары к адума. По словам оканда, в качестве ближайшей стоянки нам больше всего подойдет Думе.

Прежде земли оканда и адума тянулись вдоль Огове, и между этими соседними племенами существовали самые наилучшие отношения. Старики рассказывают мне о том времени, когда дважды в год они отправлялись <вверх по реке> на центральный рынок в Бунджи[366]366
  Это туда они приходили обменивать на рабов или слоновую кость европейские товары, купленные ими у иненга или галуа (примеч. авт.).
  Речь идет о торговой стоянке у водопада Бунджи на Верхней Огове, служившего границей страны адума.


[Закрыть]. Воинственное племя фанов оссьеба, обосновавшись на лесистых берегах реки между Думе[367]367
  Водопад Думе высотой 2 м на Верхней Огове.


[Закрыть] и Лопе, нарушило эту мирную торговлю; начался достаточно длительный период враждебных действий: фаны то убивали оканда, попавших в засаду на суше или застигнутых врасплох ночью на стоянке, и те становились пищей для кровожадных агрессоров, то внезапно нападали на их конвои при прохождении какого-либо порога. Груз с пирог, увлеченных течением или разбившихся о скалы, оказывался тогда добычей фанов, которые на своих маленьких, наспех сколоченных плотах из комбо-комбо смело бросались в поток, что не представляло для них никакой опасности; другое дело, если бы им пришлось преодолевать течение, поднимаясь по реке. Оканда оказывались бессильными перед нападением этих почти невидимых врагов, к которым невозможно было даже приблизиться. Они обнаруживали только брошенный фанами плот, пришвартованный к прибрежным деревьям, но такая потеря мало значила для его прежних владельцев. Устав от войны и не надеясь больше на безопасность своих экспедиций, оканда отказались от регулярных контактов с адума.

Еще какое-то время их небольшие пироги осмеливались подниматься вверх по Огове ночью, скрываясь днем среди островков от фанов, сидевших по берегам в засаде; затем эти путешествия, мало прибыльные и чрезвычайно опасные, полностью прекратились. Таково было положение вещей, когда в 1874 г. оканда, уступив настойчивости Компьеня и Марша, согласились все-таки сопровождать их. Они уповали при пересечении вражеской территории на помощь белых. Но, как известно, решимость покинула их у впадения в Огове Ивиндо.

Кроме того, в эпоху, о которой мы говорим, Ленц не смог еще перейти реку Офуэ[368]368
  Подробнее см.: Пис. VII.


[Закрыть]. После безуспешных попыток достичь земли оссьеба и адума он смирился с вынужденным ожиданием, не находя возможной альтернативы[369]369
  Марш так описывает немецкого путешественника: «Это был человек среднего роста с приятным лицом, очень терпеливый, слишком терпеливый даже с теми, кто часто принимает терпение и доброту за страх» (Marche A. Op. cit. P. 255–256).


[Закрыть].

Наученные примером наших предшественников, мы хотим сначала опробовать все мирные средства и только потом думать о том, чтобы силой открыть дверь, которая, по всей вероятности, сразу же за нами и захлопнется. Насилие может иметь своим конечным итогом лишь то, что наши связи с побережьем будут прерваны и при установлении торговых отношений мы столкнемся в дальнейшем с огромными трудностями.

С другой стороны, прекратить ненависть между оканда и оссьеба, примирить два племени, чья ожесточенная вражда вела свое начало с их первой встречи, было предприятием очень долгим и в данный момент нам не по силам. Разумнее было бы сохранять нейтралитет; мы должны были завоевать дружбу павинов и убедить их не нападать на оканда, нанятых нами на службу, или на конвои, находящиеся под защитой французского флага.

Прежде всего я должен был заручиться поддержкой оканда. В то время как Марш занимался возведением настоящего жилища для нас и садом, в котором посадил европейские овощи, я отправился в сопровождении двух человек к главным вождям племени. Это было настоящее предвыборное турне, ибо я собирался во время переговоров доказать свое миролюбие, изложить свою программу и добиться ее одобрения. Впрочем, моя репутация опережала меня и повсюду обеспечивала добрый прием.

В отношении оканда я мог делать ставку на коммерческую выгоду. Они оказались готовыми разделить наши взгляды и горячо желали восстановить свои прежние связи с адума. Но, хотя наши лапто с их скорострельными ружьями вызывали у них большое доверие, они испытывали непреодолимый страх, чтобы решиться – даже под нашей защитой – на новые рискованные предприятия. Страх делал из них весьма слабых помощников.

Чтобы установить контакты с павинами, нам пришлось прибегнуть к самой осторожной политике. К счастью, мне было известно, что Ндунду, вождь одной из деревень оканда, был связан через брачный союз с Мамьякой, вождем павинов; зять и тесть виделись довольно часто: Ндунду никогда не препятствовал визитам Мамьяки, хотя сам не осмеливался наносить ответные своим вечным врагам. Послав несколько подарков вождям оссьеба, жившим по соседству с нами, я явился к Ндунду в тот день, когда, как я знал, могу встретить там Мамьяку и некоторых других его сородичей.

Во время разговора я прямо спросил оссьеба, не хотели бы они отвести меня в их деревню. Вопрос был деликатным, ибо павины, помня, какое жестокое сопротивление они оказали предыдущим исследователям, могли подумать, что я пытаюсь проникнуть к ним для того, чтобы сначала ознакомиться со страной, а затем вернуться хорошо подготовленным и отомстить за их нападения на белых.

Рекомендация Ндунду и моя настойчивость привели к тому, что Мамьяка согласился помочь мне.

Спокойный за нашу штаб-квартиру, куда только что прибыли с необходимыми товарами Балле и Амон, я отправился в путь в сопровождении четырех лапто и отряда оссьеба; что касается оканда, ни один из них не решился подвергать себя опасности.

5 апреля мы были в деревне Мамьяки.

Каждое селение павинов состоит из двух рядов хижин, между которыми тянется широкая улица. Можно входить и выходить только там, где она начинается и кончается, нет никаких боковых проходов, поскольку хижины очень тесно прижаты друг к другу. Впрочем, вход и выход тоже не свободны: вы должны пройти через сторожевые посты – сооружения в виде сарая из толстых досок и с многочисленными амбразурами[370]370
  Марш так описывает немецкого путешественника: «Это был человек среднего роста с приятным лицом, очень терпеливый, слишком терпеливый даже с теми, кто часто принимает терпение и доброту за страх» (Marche A. Op. cit. P. 283).


[Закрыть]; такие посты установлены не только на краях деревни, но и внутри нее на определенном расстоянии друг от друга; их число соответствует числу глав семей.

Мы проходим через первый пост, где стоят несколько вооруженных оссьеба, демонстрирующих полное безразличие. Однако во взглядах женщин и детей, находящихся у своих хижин, читается нескрываемое любопытство; невероятная новость о нашем прибытии уже распространилась повсюду, и за нами следует внушительный эскорт фанов из соседних деревень.

Мамьяка приглашает нас войти в довольно просторную хижину, которая сразу же заполняется толпой. Я не вижу на лицах никакой враждебности, а только удивление; я спокойно усаживаюсь; лед недоверия быстро сломлен.

В то время как Мамьяка объясняет цель моего визита, я наблюдаю за моими новыми хозяевами.

Фаны большого роста, хорошо сложены и не такие темные, как туземцы побережья. По первому впечатлению они отличаются от классических негров своим телосложением, чертами лица и бородой в той же мере, как от европейцев цветом кожи. У женщин, как и у мужчин, широкий, открытый и выпуклый лоб, умный взгляд, немного выдающиеся скулы, не слишком приплюснутый нос и не очень толстые губы.

У них горделивая осанка, но выглядят они более дикими из-за зубов, обточенных под острым углом, и татуировки красного цвета, покрывающей все тело. Украшения – их единственная одежда. Это бусы из ракушек и медные браслеты на запястьях и лодыжках; на тонком поясе крепится кусок коры, а чаще шкура лани или обезьяны, так что издалека их можно принять за пресловутых хвостатых людей Центральной Африки[371]371
  Вера в существование хвостатых людей родилась еще в античности и была весьма распространена в Средневековье, когда местом их обитания, как правило, считалась Азия (см., напр.: Книга Марко Поло. Гл. CLXIX. М., 1955. С. 179). В Новое время, однако, благодаря расширению своих знаний об азиатских странах европейцы в поисках областей, населенных хвостатыми людьми, все чаще обращали взоры на неисследованные внутренние области Центральной Африки. Гипотеза о хвостатых племенах в Африке нашла сторонников и в XIX в. (Иоганн Крапф, Чарльз Бик). См.: New Monthly Magazine. Vol. 122. 1861. P. 17.


[Закрыть].

Мужчины носят длинную бороду, разделенную на две или несколько косичек, которую смазывают, так же как и волосы, красной мазью или помадой. Впрочем, прическа сводится обычно к длинному пучку на макушке; остальная часть головы тщательно выбрита. Почти у всех на перевязи широкий и длинный железный нож, мешочек с порохом, различные амулеты: зубы обезьяны, леопарда и т. п. У большинства имеются ружья, у остальных копья и маленькие стрелы.

Женщины больше обнажены, чем мужчины, их руки и ноги украшены множеством медных браслетов, их татуировки, как правило, голубого цвета. Они среднего роста, полные, массивные и ходят, выпятив грудь вперед. Девушки кажутся достаточно симпатичными, несмотря на дикарский вид; но они быстро утрачивают привлекательность: время оставляет на них свои разрушительные следы, мстя за пренебрежение к гигиене.

Положение женщин очень тяжелое: их заставляют делать любую работу. От этой доли не избавляет и материнство. Даже кормя грудью малышей, привязанных сбоку перекинутым через плечо ремнем, они продолжают выполнять свои обязанности.

Не без труда Мамьяке удается освободить для нас хижину, чтобы мы пожили в ней некоторое время.

Я делю ее с четырьмя лапто, козленком и двумя курицами, дарами вождя оссьеба. Нет ничего более неудобного, чем жилище фанов. Прямоугольной формы, с покатой по обеим сторонам крышей, сколоченная из бревен и обшитая корой, она настолько низкая,[372]372
  «Хижины низкие и сделаны из коры деревьев» (Marche A. Op. cit. P. 274–275).


[Закрыть] что европеец невысокого роста сможет войти туда, только согнувшись[373]373
  Ср.: «Так как хижины очень низкие, мне пришлось наклониться, чтобы пройти через внешнюю дверь…» (Ibid. P. 283).


[Закрыть]. Внутренняя часть обычно разделена на три или четыре отсека, включая кладовую и кухню, куда и воздух и свет проникают только через дверь. Чтобы заснуть, нам приходится свыкнуться с дымом и специфическим запахом в хижине, а также с шумом, царящим на улице до поздней ночи[374]374
  «Жители очень неопрятные и шумные» (Ibid. P. 275).


[Закрыть], да еще надо найти удобное положение на кровати из узких досок, грубо отесанных и к тому же неровно прикрепленных друг к другу.

Вторая часть дня занята тем, что я приучаю дикарей к моему присутствию. Вечером Мамьяка, уже представивший своих сыновей и жен, собственноручно приносит мне обед. Я получаю корзину спелых бананов, нежную маниоку, копченую дичь: наверняка, меня принимают как почетного гостя. Я засыпаю, полный надежды.

Следующий день посвящен тому, чтобы окончательно завоевать моих острозубых друзей. Я провожу настоящие сеансы фокусничества и пиротехники: удары током, взрывы, яркие вспышки магния имеют бесспорный успех, каждый видит в них проявление нашей сверхъестественной силы. Я демонстрирую действие разрывной пули. Мои гости теперь уверены, что я могу из магазинной винтовки сделать столько выстрелов, сколько пожелаю. В целом мне удается внушить им самое твердое убеждение в могуществе белых и обеспечить себе дружбу всех присутствующих.

Я провожу еще один день в качестве экспоната, на который приходят посмотреть многочисленные посетители. Их фамильярность возрастает и становится назойливой, но я позволяю им подходить и без конца трогать меня, в то время как другие столь же многочисленные зрители внимательно наблюдают за моими малейшими действиями[375]375
  Ср. впечатления Марша во время посещения им оссьеба в июне 1876 г. (Ibid. P. 268–271).


[Закрыть].

Однако я намереваюсь расширить контакты. Не думая пока о том, чтобы проникнуть еще глубже в эту страну, я обхожу родичей и союзников Мамьяки. Я обмениваю несколько стеклянных украшений на провизию, которую мне не устают приносить жены вождей, рассказываю о товарах, оставленных в Лопе, и <говорю>, что хотел бы заехать к ним еще раз, чтобы по пути одарить каждого; одним словом, пытаюсь заинтересовать всех нашим близким визитом. И везде я встречаю самый теплый прием: не только мои носильщики отказываются от какого-либо вознаграждения, но мне со всех сторон еще приносят мясо и другую провизию. Я уверен теперь, что молва о нас распространится повсюду и вскоре наше пребывание не будет встречать никаких препятствий.

Покидая эти места, чтобы вернуться в Лопе, я хочу взять с собой павинов. Мне еще раз удается уговорить моего друга Мамьяку. Со свитой в тридцать человек, безоружный, он соглашается встать под мою защиту и сопровождать меня по вражеской территории. Можно только представить радостное удивление моих соратников, когда 7 апреля они видят меня возвращающимся в окружении подобного эскорта! Павинам оказывается восторженный прием, приводящий их в восхищение. Мамьяка с явным удовольствием гостит у нас нескольких дней. Когда он уходит, я сообщаю, что снова нанесу ему визит, так как имею серьезное намерение обойти вместе с ним всю страну оссьеба вдоль берегов Огове.

А пока мы решаем, каким образом будем осуществлять наше предприятие. Еще не наступил благоприятный для нас сезон большой воды, но, с другой стороны, оканда собираются спускаться на пирогах в землю окота за товарами, необходимыми для покупки рабов. Мы думаем воспользоваться этой оказией, чтобы отправить в Габон нескольких лапто, которые уже не в состоянии продолжать поход[376]376
  Балле увез с собой 24 апреля четырех больных лапто (Пис. VI).


[Закрыть].

Марш остается руководить нашей штаб-квартирой в Лопе. У не го будет достаточно свободного времени, чтобы изучить этот регион и пополнить свои коллекции[377]377
  В конце мая – первой половине июля 1876 г. Марш совершил поход к Офуэ, посетив племена симба, оссьеба и бангве (Marche A. Op. cit. P. 260–275).


[Закрыть].

Балле, хотя его здоровье уже сильно подорвано, не отказывается от утомительного путешествия вниз по реке, которое обрекает его на двухмесячное плавание на пироге[378]378
  Принадлежавшей одному оканда (Пис. VI).


[Закрыть]. Именно ему предстоит завербовать новых людей и запастись продовольствием и товарами для обмена. Чтобы продемонстрировать нашу непредвзятость жителям Ашуки, которые ревниво отнеслись к тому, что мы сначала предпочли людей из Лопе, хорошо им заплатив, мы нанимаем теперь гребцов из Ашуки и назначаем старшим Ндунду. Балле уезжает 24 апреля.

Тем временем[379]379
  Если исходить из письма Пьера де Бразза от 22 апреля 1876 г., то Мамьяка прибыл в Лопе вечером 21 апреля, Балле должен был уехать в Ламбарене ранним утром 23 апреля, и на тот же самый день де Бразза планировал свой поход к оссьеба (Пис. VI).


[Закрыть] мой преданный друг Мамьяка, не вытерпев разлуки со мной, неожиданно является к нам с тридцатью двумя соплеменниками[380]380
  В письме от 22 апреля 1876 г. де Бразза указывает другое число – тридцать пять (Пис. VI).


[Закрыть], которые готовы сопровождать меня до их деревни. Я ухожу с ними и на следующий день, 30 апреля, снова оказываюсь в самом центре страны оссьеба.

Я сразу же понимаю, что мне будет трудно избежать всеобщего внимания. Мамьяка явно противится моему плану посетить, не откладывая, соседние деревни и водопады Бове[381]381
  Первыми из европейцев водопад Бове увидели де Компьень и Марш (7 марта 1874 г.). См.: Compiègne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 176.


[Закрыть] и Ивиндо[382]382
  Водопады Нижней Ивиндо – Конге (45 м), Мингули (52 м), КагьяМангой (35 м), Микума (10 м), Ченге Леледи (19 м).


[Закрыть], поэтому делает все, чтобы как можно дольше удерживать меня; так как я не могу найти проводника, то вынужден смириться с неизбежностью и делать вид, что интересуюсь праздником, устроенным вечером в мою честь под аккомпанемент тамтама[383]383
  Тамтам (африканский барабан) – самый распространенный в Экваториальной Африке ударный музыкальный инструмент, использовавшийся во время праздников и религиозных церемоний; он также часто выполнял коммуникативную функцию (средство оповещения). Представлял собой деревянный цилиндр, выдолбленный изнутри, на одно или оба отверстия которого натягивалась кожа антилопы; для извлечения звука по ней ударяли палочкой или ладонью. О разновидностях тамтамов см.: Bruel G. Op. cit. P. 178.


[Закрыть].

Женщинам не позволяется присутствовать на подобной церемонии; они уходят в свои хижины, откуда украдкой наблюдают за происходящим на улице. Мужчины выстраиваются в ряд, как для фарандолы[384]384
  Провансальский танец, во время которого танцующие двигаются, держась за руки и образуя цепочку; танец сопровождается аккомпанементом одного или нескольких музыкантов, играющих на флейтах или тамбуринах.


[Закрыть]. Их ведет племянник Мамьяки Забуре, который является одновременно и дирижером, и первой скрипкой. Одеждой ему служат пояс из коры, ожерелье из зубов леопарда и корона из белых перьев, увенчанная огромным черным пером. Он зажимает одну ноздрю, а в другой держит стебель камыша, <отверстие которого> закрыто пленкой – той самой, в которую пауки откладывают яйца; эта странная тростниковая дудочка издает гнусавый звук, сопровождающий всю игру. Одурманенный им, Забуре доводит себя до исступления, передавая свое состояние музыкантам, которые самозабвенно бьют по пустым калебасам[385]385
  Калебас (Lagenaria siceraria) – однолетнее стелящееся или вьющееся травянистое растение с длинным стеблем, которое африканцы выращивали как огородную культуру ради его мясистого плода сферической или продолговатой формы (до 1 м в длину), часто похожего на бутылку или амфору с основной выпуклой частью и более или менее вытянутым горлом; из этого плода, очищенного от мякоти и высушенного, изготавливали посуду, кухонную утварь и музыкальные инструменты, особенно ударные (прекрасные резонаторы звука).


[Закрыть] или потряхивают бубенцами; наэлектризованная черная цепочка раскручивается вслед за ним, и всю ночь танцующие меняют движения и мелодии, не переводя дыхания и не выказывая никаких признаков усталости.

Блистательный прием, однако, грозит затянуться, что никак не входит в мои планы. Проходит три дня; туземцы продолжают уклоняться от ответа на просьбу дать мне проводника; наконец, когда мое нетерпение доходит до предела, один человек соглашается проводить меня по берегу Огове до острова Мбамо[386]386
  Мбана (Мбамо), остров длиной 3 км, расположен чуть ниже места впадения в Огове Малой Окано.


[Закрыть], примерно в трех часах пути от деревни Мамьяки.

Мы покидаем ее 5 мая; я иду с твердым намерением нигде больше не останавливаться, чтобы не создавать новых подобных препятствий. По пути мы встречаем большую деревню, охраняемую пятью сторожевыми постами; ее вождь отказывается дать нам аудиенцию, потому что, по его словам, суеверный страх <перед белыми> мешает ему видеть души мертвых. Затем мы минуем еще две деревни, и в конце концов лесная тропинка приводит нас в Нбеле, селение на берегу реки, откуда открывается широкий вид на норд-норд-ост.

В Нбеле к нам неожиданно присоединяется Мамьяка. Мой очень эгоистичный друг еще раз пытается отговорить меня от похода к Бове: его покровительство, убеждает он, не распространяется дальше, на ту землю, а там ненавидят чужих; моя смелость непременно повлечет за собой непредвиденные несчастья, которые очень огорчат его, хотя в них не будет его вины; он намеревается вернуться обратно, утверждая, что упрямство и поспешность белого вождя все погубили.

Так как во время этих речей я не выказываю никаких колебаний, Мамьяка вынужден сменить аргументацию. Он признается, что после моего прихода в его деревню явился Нааман, вождь Бингимили[387]387
  В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза называет это селение «Бингилли» (Пис. VII).


[Закрыть], селения, расположенного на правом берегу Огове, немного выше водопада Бове. Оказывается, Нааман уже давно наблюдает за мной, но, чтобы быть свободным в своих действиях, он потребовал не выдавать его присутствия. Лучшее решение – это вернуться назад, ибо отныне я могу идти только под защитой Наамана.

Проклиная в душе эту восхитительную предосторожность дикарей, я возвращаюсь к Мамьяке. Лицо Наамана мне на самом деле известно; он явно досадует, что его раскрыли; несмотря на это, я немедленно начинаю с ним переговоры. Новые обсуждения, новые неудачи, завуалированные отказы. Тем не менее время требует от меня решительности. Если опасно демонстрировать силу, то еще более губительным будет выказать страх. Я созываю вождей на последнюю палавру[388]388
  Палавра (от португ. palavra «слово») – собрание вождей и старейшин деревень, на котором обсуждались важные вопросы или разбирались спорные дела.


[Закрыть], куда прихожу, держа в одной руке несколько вещей как знак дарения, а в другой – пулю. Я кратко формулирую мою просьбу; Нааман, клянясь в своей личной дружбе ко мне, продолжает говорить, что не может принять на себя ответственность, чтобы провести меня в глубь страны. Тогда очень спокойно я перечисляю богатства, которые мы хотим привезти на наших пирогах, и те высшие силы, которые покровительствуют нам в случае войны:

«У белого, – говорю я, – есть две руки: одна, полная даров для его друзей, другую же вооружает против его врагов сама смерть; середины нет.

Мы можем подняться вверх по реке двумя способами: или предлагая прибрежным жителям обмениваться товарами, из чего они извлекут большую выгоду, или же расчищая берега огнем нашего оружия, которое стреляет без остановки[389]389
  Так туземцы называют наши магазинные винтовки (примеч. авт.).


[Закрыть] и убивает с дальнего расстояния.

Нааман считает, что он не несет никакой ответственности. На самом же деле только от него зависит, обернется ли поход белых счастьем или бедствием для его страны. Либо они оставят на своем пути щедрые дары, либо вскоре Огове покатит к побережью воды, окрашенные кровью оссьеба».

Заявив, что сказал свое последнее слово, я удаляюсь среди полного молчания, которому серьезность происходящего придает особую значимость.

На следующий день я испытываю одну из самых великих радостей в моей жизни. На собрании всех вождей страны Нааман сообщает мне о принятом решении: он соглашается представить меня своим людям как друга. Дорога по Огове, закрытая до этого момента, отныне свободна.

10 мая мы пересекаем Огове выше впадения в нее реки Кан[390]390
  Ке, или Малая Окано, – правый приток Огове длиной 90 км. Течет с севера на юг и впадает в Огове западнее Бове.


[Закрыть] и следуем вдоль левого берега. Оссьеба с гордостью показывают мне многочисленные плантации, которые они отобрали у племен оканда. 11 мая мы прибываем в деревню Микок, где проводим ночь.

Мы находимся совсем недалеко от деревни Наамана, только она расположена на другом берегу. У лодки, которая должна была перевезти нас туда, адума, пока мы спали, обрезали швартовы. Наутро мы пересекаем реку на плоту комбо-комбо. На некотором расстоянии от берега, немного выше водопадов Бове, посредине обширной саванны мы видим хижины Бингимили, нашей новой резиденции.

Туземцы, которым Нааман представил меня, проявляют ко мне то же самое любопытство, что и люди Мамьяки. Бедная хижина из коры и сухих листьев, которая будет служить мне жилищем, заполняется людьми; они следят и комментируют каждое мое движение. Поскольку Нааман воздал хвалу моему хладнокровию, мужчины направляют на меня дула ружей и пытаются тысячью способами поймать в моих глазах хоть какой-то проблеск страха. Следуя обычаю, первая жена вождя приносит мне еду; она приглашает на мою трапезу целую толпу, и вскоре десять или двенадцать голов закрывают единственный низкий проход в хижину, а их брызжущее из глаз удивление заполняет все ее пространство.

Они не оставляют меня и с наступлением темноты; волей-неволей я вынужден позволить им смотреть на мои приготовления ко сну; любопытство зрителей удовлетворяется только тогда, когда, увидев мои обнаженные ноги, они издают крик: «У него пять пальцев!», после чего удаляются, и я могу спокойно спать до утра.

С каждым днем отношение ко мне туземцев становятся все более и более благосклонными[391]391
  Де Бразза потряс местных оссьеба, застрелив из ружья крупную антилопу (Пис. VII).


[Закрыть]. Одни приносят мне плоды своей охоты, другие угощают сидром, сделанным из спелых бананов – первый сброженный ликер, который я пью в этой стране. Я хожу к водопадам Бове и изучаю топографию всех окрестностей: их знание может оказаться полезным в случае, если события вынудят нас форсировать отъезд; к счастью, эта крайняя ситуация минует нас. Ко мне приходят[392]392
  Из письма де Бразза от 23 ноября 1876 г. следует, что вожди оссьеба с берегов Ивиндо явились к нему не тогда, когда он находился в Бингимили, а несколько позже, когда он уже вернулся в деревню Мамьяки (Пис. VII).


[Закрыть] многие вожди из соседних деревень, расположенных по реке Ивиндо; кажется, у них есть желание жить в добрых отношениях с белыми[393]393
  Наши успехи на охоте приводят их в восхищение, они начинают осознавать всю пользу, которую могут извлечь из знакомства с нами (примеч. авт.).


[Закрыть]. Хотя они пока еще препятствуют моему намерению нанести им ответный визит, тем не менее у меня есть надежда, что позже они обязательно помогут нам. Я щедро воздаю им за дары и обещаю привезти Нааману дорогой подарок, когда мы будем подниматься по Огове на пирогах. Считая превосходными достигнутые результаты и не желая торопить события, я возвращаюсь в деревню Мамьяки[394]394
  Куда незадолго до этого прибыл Ленц (Пис. VII).


[Закрыть], а затем 20 мая[395]395
  В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза указывает иную дату – 21 мая (Пис. VII).


[Закрыть] в Лопе, где застаю нашу штаб-квартиру в прекрасном состоянии.