Текст книги "Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы"

На обратном пути я останавливаюсь в деревнях адума, где приглашаю к себе всех местных вождей, веду с ними переговоры о предоставлении нам пирог и гребцов, обсуждаю условия транспортировки грузов[447]447
  Эта встреча произошла в Нгеме; затем де Бразза уехал в деревню Ндумбы (Пис. VII).


[Закрыть].

Я встречаю с их стороны самый радушный прием. Адума, несмотря на их стычки с фанами, все же отваживаются время от времени спускаться на пирогах (муссиках) вниз по Огове, поэтому они знают о доброй репутации, которая закрепилась за нами среди оканда. В них, однако, еще живет страх перед павинами; но после моих настойчивых уверений, что мир наступил, они, кажется, уже близки к тому, чтобы пойти навстречу моим планам. В деревне Нгеми мне обещают три пироги; еще одну гарантируют люди Ндумбы.

Тем временем домой возвращается сам Ндумба. Я оставил этого вождя в Лопе у оканда; он должен был, выждав благоприятный момент, подняться по реке со всем нашим багажом в сопровождении гребцов адума. Какая же серьезная причина заставила его отправиться раньше и отважиться на опаснейшее путешествие в одиночку?

Я не слышу от него никакого удовлетворительного объяснения. Единственное, на что он ссылается, так это на свое нежелание оставаться в чужой стране, что же касается оканда, то здесь он предельно сдержан.

Мое беспокойство возрастает, когда в последующие дни я замечаю у всех адума необычную холодность. Их прежнее дружелюбие исчезает, и я не в силах понять истинную причину такой резкой смены настроения.

Ндумба, отослав к Джумбе мою большую пирогу[448]448
  Согласно письму от 23 ноября 1876 г., де Бразза сам отправился к Джумбе, а затем вернулся в деревню Ндумбы, уверенный, что тот выполнил свои обещания и подготовил необходимые для путешествия лодки. Из того же письма следует, что собственная пирога де Бразза оставалась в деревне Ндумбы, который фактически ее экспроприировал (Пис. VII).


[Закрыть], отказывает мне в обещанном транспорте. Таким образом, вместе с переводчиком и одним из лапто я отрезан от деревни Джумбы, где остается другой мой человек, охраняющий товары. Я начинаю проявлять нетерпение, которое, как кажется, тревожит Ндумбу.

Под предлогом поиска пироги, в которой я так нуждаюсь и которую он якобы не может сам предоставить, Ндумба отвозит меня к одному из своих друзей, вождю деревни, расположенной на противоположном берегу. В то время как я веду переговоры с этим человеком, он пересекает реку и оставляет меня одного.

Еще два дня меня кормят обещаниями, которым, видно, нет конца. Необходимо решительно выходить из этого тупика. Я требую к себе вождя, который приносит мне продукты и беззастенчиво просит за них какой-нибудь подарок. Я в последний раз объясняю моему дикарю, который, кажется, совсем не слышит меня, что мне нужны не продукты, а пирога, и бросаю в огонь вещи, предназначенные для ее оплаты, после чего Дени[449]449
  Если верить письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., это совершили «два лапто», т. е. Метуфа и Балла Туре (Пис. VII). На основании же текста «Путешествий» создается впечатление, что Метуфа в тот момент оставался в деревне Джумбы.


[Закрыть] хватает вождя и подвергает его легкому телесному наказанию. Ужас жителей доходит до предела; охваченные паникой, они удирают со всех ног во главе с высеченным вождем; несмотря на эту неприятную ситуацию, мы разражаемся смехом, поняв, что сами неожиданно превратились в абсолютных хозяев деревни.

Однако пирога Ндумбы, пришвартованная к другому берегу, а следовательно, у нас на виду, всего в ста метрах, будто насмехается над нами. Остается принять единственно возможное решение. Балла Туре не умеет плавать, и я вижу, что и Дени не отваживается на такое предприятие. Поэтому я один, вооруженный револьвером, бросаюсь в воду и одолеваю течение Огове. Когда я достигаю берега и вхожу в деревню, мой гнев оставляет меня. Нет никого, на ком я мог бы его выместить! Все сбежали; в своем облачении первобытного завоевателя я прогуливаюсь среди пустых хижин. В результате поисков я нахожу только двух мужчин, забившихся в какой-то угол, и веду их, дрожащих от страха, к пироге.

Мы прежде всего забираем Балла Туре и Дени, а затем спускаемся вниз по реке; при прохождении порогов мои импровизированные гребцы, естественно, два или три раза опрокидывают лодку. Наконец 11 июля мы прибываем к Джумбе, и мое беспокойство немного утихает, когда я вижу на плаву обещанную пирогу.

Туда же[450]450
  В тот же день (Пис. VII).


[Закрыть] возвращается доктор Ленц[451]451
  Ленц отправился в обратный путь от Думе 2 июля 1876 г. (Ibid.).


[Закрыть], еще более неудовлетворенный, чем я: оказывается, что, как только он достиг[452]452
  Путь Ленца от Думе до устья Себе занял три дня (Marche A. Op. cit. P. 276).


[Закрыть] места впадения в Огове реки Себе[453]453
  Себе – правый приток Огове длиной 245 км, открытый Ленцем в июне 1876 г.; течет первоначально на запад, а потом на юго-запад; в нижнем течении река весьма извилиста. Себе впадает в Огове чуть ниже Лифуты у местечка Зугуани.


[Закрыть], спутники неожиданно бросили его[454]454
  См.: Ibid. P. 276.


[Закрыть]; теперь он возвращается в Европу, чтобы восстановить здоровье, пошатнувшееся за три года тягот и лишений, мужественно им перенесенных. 12 июля – день нашего прощания[455]455
  16 июля 1876 г. Ленц вернулся в Лопе (Ibid. P. 276), а затем продолжил спуск по Огове. О трудностях, с которыми он столкнулся на пути в Самкиту, см.: Ibid. Р. 277.


[Закрыть]; я снова остаюсь единственным белым на этой земле.

Но время идет, а мы так и не получаем обещанную пирогу. Устав от ожидания, которое угрожает затянуться до бесконечности, я уже разговариваю с Джумбой на повышенных тонах и обещаю, что если через четыре дня он не сдержит своего слова, я покину его, хотя в нашем распоряжении имеется только одна маленькая плохенькая пирога.

Джумба куда-то уходит, якобы в поисках уже готовой пироги, а в действительности, чтобы дать нам время успокоиться. Я жду шесть дней. Так как по возвращении Джумба нагло продолжает кормить нас неопределенными обещаниями, мы, вопреки всеобщей злой воле, садимся в нашу лодку, отчаливаем от берега и плывем вниз по реке.

К досаде, что местные жители загнали нас в угол, добавляется беспокойство, которое нам внушает встреча с ближайшими порогами. Но когда мы проходим последнюю деревню шаке, нас неожиданно окликают с берега. Вождь <Джокондо> обещает нам пирогу и гребцов, если мы согласимся остановиться у него на три дня. Наученные горьким опытом, мы грозим ему наказанием, если он не сдержит данное нам слово, после чего принимаем его предложение и пристаем к пологому берегу у деревни. Все это происходит 26 июля.

На следующий день до нас доходит неприятная новость. В доктора Ленца только что стреляли из ружей около Буно, деревни оссьеба[456]456
  Ленц со спутниками не пострадал, но им пришлось провести целую ночь, спрятавшись за скалами (Ibid. P. 277).


[Закрыть], куда Нааман, как помнится, не захотел меня вести. Мы не находим объяснения этому нападению, но, во всяком случае, нам нужно немедленно предупредить Балле и Марша. К счастью, по моему настоянию, вождь разрешает двум своим сыновьям[457]457
  В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза говорит только об одном сыне (Пис. VII).


[Закрыть] сопровождать Метуфу в Лопе с посланием; но чтобы отъезд состоялся, ему необходимо посоветоваться с идолами[458]458
  Более подробно эту церемонию де Бразза описал в письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).


[Закрыть]. Вождь берет в руку трещотку, обладающую способностью пробуждать духов, и испрашивает совета у черепов своих предков, подкрепляя просьбу подношением корзины с бананами. Их ответ явно благосклонный. Тогда молодые люди срезают у себя несколько прядей волос, по одному ногтю на каждой ноге и каждой руке, а затем почтительно склоняются перед своим отцом. С большой важностью он собирает все эти пряди и все эти обрезки и кладет их в мешочек, который торжественно помещает в хижину идолов. Теперь нашим путешественникам ничего не угрожает.

Скажем сразу же, что, несмотря на идолов и их добрый совет, мой бедный Метуфа не очень-то легко справился со своей миссией. Имея неосторожность высадиться на короткое время в стране оссьеба, чтобы встретиться с вождем деревни, его бывшим другом, он по возвращении на берег не нашел ни гребцов, ни пирог[459]459
  Ниже, в гл. XIV, и в письме де Бразза от 23 ноября 1876 г. говорится, что у Метуфы была только одна маленькая пирога (Пис. VII).


[Закрыть]. Лишенный товаров, Метуфа с огромными трудностями продвигался по суше; чтобы добыть себе пропитание, он рассказывал туземцам о всеобщем мире, который недавно установили белые люди; теряя последние силы, он все-таки добрался до нашего лагеря, где с таким нетерпением ожидали вестей о моей экспедиции.

В деревне Джокондо, однако, обещанная пирога еще не готова, и в то время как я пытаюсь не принимать близко к сердцу новую задержку, мне наносит визит Джумба. Ему, по всей видимости, стыдно, что он нарушил данное мне слово; он просит вернуться к нему в деревню; я отвечаю, что вместо того, чтобы предлагать мне снова идти вверх по течению, пусть прикажет пригнать лодку сюда.

Случайно я узнаю, что этот обманщик за моей спиной уговаривает вождя деревни не предоставлять мне пироги.

Мое терпение становится уже нелепым. Во время разговора с Джумбой я не могу сдержаться, чтобы не всыпать ему как следует. Тот в ярости, особенно из-за того, что мне помогал Балла Туре, «мой раб», удаляется, пригрозив, что обратит против меня фетиш.

Однако вечером[460]460
  12 августа (Пис. VII).


[Закрыть] у меня появляется надежда на наше примирение, ибо одна из его жен приносит мне большое количество ананасового вина, которое я с удовольствием пью[461]461
  О способах приготовления ананасового вина туземцами см.: Raponda Walker A. Préparation du manioc et du vin d'ananas au Gabon et en Amazonie // Revue internationale de botanique appliquée et d'agriculture tropicale. Vol. 33. Janvier – Février 1953. P. 86.


[Закрыть]. Но за трапезой следует общее недомогание и рвота. Все уверены, что сработал фетиш Джумбы; что же касается меня, то я проклинаю свою доверчивость и опасаюсь отравления.

Наутро я чувствую себя неспособным даже выйти из своей хижины, а в следующие дни окончательно теряю силы. Вождь, обеспокоенный тем, что главным виновником моей болезни сочтут в первую очередь его, спрашивает совета у своих идолов, но те не называют никаких способов исцеления. Более всего вождь, конечно, боится, как бы белые люди в случае моей смерти не пришли сюда со значительным подкреплением и не потребовали у него объяснения[462]462
  Тот же самый страх заставляет вождя оканда Боайя сказать тяжело больному Маршу (июль 1877 г.): «Малеси, ты что, собираешься умереть? Ты понимаешь, что если ты умрешь, белые и все черные на реке будут говорить, что это мы убили тебя. Не нужно умирать» (Marche A. Op. cit. P. 338).


[Закрыть]. Страх войны с неизвестными врагами оказывается действеннее всех моих обещаний и даров. Мне сразу же предоставляют пирогу; мои сенегальцы переносят меня на борт; по приказу вождя четыре гребца туземца садятся вместе с нами и готовы, хотя и скрепя сердце, везти нас. Но не успеваем мы проплыть совсем немного времени, как я замечаю у них некоторые признаки беспокойства. Проводник предлагает остановиться и позавтракать на суше, ссылаясь на то, что есть в пироге запрещено, но я отказываю ему. Его настойчивость наводит меня на мысль о тайных намерениях туземцев. Вот их замысел: я нахожусь без сил на дне лодки и не могу идти, а они бросают нас на берегу; мы оказываемся в самом затруднительном положении, а наши ловкие мошенники избавляются от необходимости плыть в страну павинов и спокойно возвращаются к себе, где, может быть, будут радоваться вместе с вождем, что так легко освободились от меня.

Я приказываю постоянно держаться середины реки. Дени стоит впереди, а Балла Туре на корме, они гребут так, чтобы парализовать любое усилие четырех адума. Мы плывем таким образом некоторое время; когда же начинаем приближаться к земле оссьеба, я чувствую, что мои туземцы готовы пойти на любой риск. Сильными рывками они пытаются раскачать лодку, чтобы перевернуть ее, а затем, воспользовавшись нашим замешательством, достигнуть берега вплавь[463]463
  Согласно письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., «мятеж» гребцов произошел в тот момент, когда пирога проплывала мимо их родной деревни (Пис. VII).


[Закрыть].

В состоянии, в котором я нахожусь, это вопрос жизни и смерти. Дени и я хватаемся за оружие; я даю понять старшему, что не пощажу его, если он не остановится, но угроза не действует. Я стреляю, но так, что задеваю только ухо упрямца. Наконец в том момент, когда пирога, продолжая раскачиваться, должна вот-вот опрокинуться, раздаются два наших выстрела[464]464
  Один выстрел сделал сам де Бразза, убив вожака «мятежа», другой – Дени, застрелив раба из племени окота; при этом пирога была обстреляна жителями деревни Джокондо (Пис. VII).


[Закрыть], и два негра падают навзничь за борт; два других одним прыжком бросаются в воду, хотя мы и не собираемся стрелять в них.

И вот мы снова вынуждены полагаться только на собственные силы, чтобы пройти пороги, хотя я, распростертый на дне пироги, ни на что не способен. Все зависит от Дени и Балла Туре, которые пытаются, насколько могут, сохранять нужное направление. Вечером мы пристаем к пологому берегу у деревни Забуре; я так слаб, что не могу дойти до хижин и остаюсь на берегу. На следующее утро Дени идет в деревню за Забуре, который, по крайней мере, предоставит мне возможность немного отдохнуть.

И тут со стороны Огове до нас доносятся звуки песен. Голоса поющих приближаются к нам. Без всякого сомнения, это гребцы какого-то большого каравана, идущего вверх по течению. Вскоре из-за излучины реки, прямо перед нами, появляется целая флотилия. Какое же радостное потрясение мы испытываем, когда видим в одной из двадцати двух пирог оканда Балле и Марша, за которыми следуют пироги с нашими товарами[465]465
  Это произошло 17 августа (Пис. VIII; Marche A. Op. cit. P. 288).


[Закрыть].

В этот момент я забываю о своей болезни, настолько велико счастье заключить в объятья тех, с которыми был разлучен в течение трех месяцев[466]466
  Балле и Марш приняли решение плыть на выручку де Бразза, когда узнали от Ленца, что руководитель экспедиции никак не может нанять гребцов в стране адума, хотя немецкий путешественник уверял их, что дорога по Огове непроходима из-за оссьеба (Marche A. Op. cit. P. 276–277).


[Закрыть]. В итоге все разъясняется. Оканда, недовольные моим отъездом в страну оссьеба и адума, прибегли к различным уловкам, чтобы заставить адума отказать нам в помощи; они хотели сами вести наш караван вверх по Огове[467]467
  Ср.: Пис. VII.


[Закрыть]; при этом устроили так, что мы не смогли отплыть все вместе: Амон до сих пор находится в Лопе, сторожа оставшиеся товары. Ндумба же выполнял роль тайного агента.

Теперь становятся понятными его неожиданное возвращение и резкая перемена отношения к нам со стороны жителей после его появления в деревне. Но все уже позади, мы наконец все вместе; я, конечно, серьезно болен, чтобы руководить экспедицией, но зато могу доверить все полномочия Балле, и мне не надо больше тревожиться за безопасность всего отряда.

Предполагаемое отравление, в котором я винил Джумбу, на самом деле – воспаление легких, которое усугубляется моей общей слабостью. Балле подумывает задержаться у Забуре, пока я хотя бы немного не восстановлю свои силы. Я уговариваю его двигаться дальше, дав твердое обещание спокойно вести себя в пироге. Мы берем курс на Нгеме, где планируем на время устроить нашу новую штаб-квартиру.

Мое тяжелое состояние подсказывает Балле прекрасный способ, чтобы ускорить движение такой громадной флотилии с таким большим количеством людей. Он приказывает старшему моей пироги плыть первым, не заботясь о других, и плыть, не останавливаясь, до Нгеме, куда необходимо доставить меня как можно быстрее. Оканда, зная, что у адума открывается рынок рабов, прилагают, естественно, все свои усилия, чтобы не отстать; колонна, таким образом, двигается с удвоенной скоростью.

Путешествие проходит по намеченному плану: мои люди, которых подталкивает неугасшее возмущение против адума, отчаливают каждое утро до восхода солнца. Я же почти без сознания лежу в лодке, не ощущая заботы, которой меня окружают. 24 августа мы прибываем в Нгеме[468]468
  У Марша – 25 августа (Marche A. Op. cit. P. 288).


[Закрыть]. Несмотря на мои протесты, Балле приказывает перенести меня в самую лучшую хижину, где в течение полутора месяцев болезнь будет держать меня в своих цепких руках.

Неспособный принимать какую-либо пищу, кроме воды, прокипяченной с сахарным тростником, я целый месяц вызываю у Балле самую большую тревогу. Страницы его дневника за это время свидетельствуют о реальной опасности, которой я тогда подвергался. Огромное нервное напряжение, парализующее мою энергию, еще более усугубляет болезнь. Наконец после бесконечного месяца неустанных забот друзья могут поздравить себя с моим спасением.

В период выздоровления я принимаю вождей адума, которых Балле пригласил после нашего приезда и которых называли виновниками моем болезни; они делают все, чтобы я забыл о тех тяжелых днях. Одно из самых лучших проявлений внимания – запрет жителям деревни готовить около нас пальмовое масло[469]469
  Белое пальмовое масло – основа кухни адума. Они изготавливали его из семян косточки плода масличной пальмы.


[Закрыть], чей запах для меня невыносим. Я теперь могу питаться молоком и медом; меня стараются немного развлечь.

Каждый день два человека выносят мое бамбуковое ложе и ставят его около моей хижины в тени большого дерева, которое высится над рекой[470]470
  В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза рассказывает, что эти два туземца, кроме того, в течение первых десяти дней, когда ему было разрешено выходить на воздух, выносили его из хижины, держа за ноги и за голову (Пис. VIII).


[Закрыть]. Туземцы приходят толпой, выказывая если не искренний интерес, то, по крайней мере, благожелательное любопытство. Я могу охватить взглядом линию холмов на горизонте, окаймляющих широкие равнины, – страну изобилия. Среди темной зелени леса я вижу большие светло-зеленые пятна и различаю плантации маниоки, масличных пальм, банановых и фисташковых деревьев[471]471
  Марш указывает на большое коммерческое значение фисташек для адума (Marche A. Op. cit. P. 292).


[Закрыть]. С моего наблюдательного пункта я смотрю на веселую возню малышей: вождь посылает ко мне своих детей, которые счастливы, что нашелся зритель их забав. Внизу у моих ног сидят цепочкой рыбаки с удочками; другие на песчаных отмелях бросают накидную сеть; я приветствую охотников, возвращающихся непременно с чудесной цесаркой в руках; мимо меня идут на плантации женщины, они шествуют друг за другом с выпрямленным станом, несмотря на тяжелую ношу.

Мои друзья не устают окружать меня заботами, и мое нервное напряжение мало-помалу спадает. Я слушаю рассказы о трудностях, обрушившихся на них во время плавания, с которыми они превосходно справились[472]472
  Отряд во главе с Маршем уехал из Лопе 28 июля вместе с Боайя и его людьми. 1 августа их догнал Балле, еще не полностью оправившийся от болезни, с большей частью багажа, оставшегося в Лопе. 8 августа они покинули пределы страны оканда. См.: Ibid. P. 277–279.


[Закрыть].

Я поднимался вверх по Огове один, можно сказать, безоружный, следовательно, не мог спровоцировать какого-либо враждебного действия. Наоборот, Балле и Марша, заключивших союз с главными вождями оканда, сопровождало сто пятьдесят человек[473]473
  Согласно Маршу, в отряде было 22 пироги и 200 гребцов (Ibid. P. 287).


[Закрыть] из этого племени, которое воинственные оссьеба издавна рассматривали как врага[474]474
  Оссьеба говорили Маршу, что они открыли бы стрельбу по оканда, если бы те были одни, поскольку оканда – воры: «Они приходили к нам, забирали наших жен и детей и стреляли в нас; но теперь у нас также есть ружья, и мы больше не боимся их» (Ibid. P. 284–285).


[Закрыть].

После дружественного приема у Наамана в окрестностях Бове[475]475
  Отряд преодолевал Бове с семи утра до пяти вечера 10 августа (Ibid. P. 279); 11 августа путешественников гостеприимно приняли в деревнях оссьеба, которые де Бразза посетил в середине мая (Ibid. P. 282). 12 августа они покинули окрестности Бове и 13 августа достигли деревень оссьеба, куда еще не ступала нога европейца, но и там им оказали радушный прием (Ibid. P. 283–284).


[Закрыть] их флотилия достигла деревень, в которые я не заходил и где доктору Ленцу пришлось отражать нападение местных жителей. При ее приближении весь берег мгновенно покрылся туземцами, готовыми к бою; наши люди в пирогах уже хватались за ружья; генеральное сражение было неминуемым, но присутствие духа у Балле и Марша спасло положение. Оторвавшись от колонны на пироге, управляемой небольшим числом невооруженных гребцов, мои храбрые соратники подплыли к берегу, сошли на землю, как ни в чем ни бывало подошли к изумленным павинам и протянули руки вождям в знак дружбы[476]476
  Это событие произошло 15 августа. Марш так описывает развязку: «Я подбегаю к вождю, отвожу ружье, направленное на меня, и говорю: “Ты видишь, что я безоружен и что пришел как друг?” Он решается протянуть мне руку, продолжая трястись от страха. Мой переводчик старается передать смысл моих слов всем… Вождь отвечает нам (Маршу и подоспевшему Балле. – И.К., Е.К.): “Поскольку ты говоришь, что белые – мои друзья, приглашаю вас к себе в деревню”. Мы идем туда, и он дарит нам, как и вождь соседней деревни, козленка» (Ibid. P. 287).


[Закрыть].

Во время путешествия Марш преодолевал любую усталость[477]477
  У него даже случился приступ лихорадки, сопровождавшийся бредом (Ibid. P. 286).


[Закрыть]. Даже сейчас он собирается идти в разведку[478]478
  Уже 3 сентября Марш отправился за продовольствием (прежде всего за курами) к обамба на правый берег Огове, а затем с той же целью побывал у Думе в деревнях адума и оссьеба (Ibid. P. 289–292). Он также успешно поохотился на цесарок (Ibid. Р. 292).


[Закрыть], Балле же остается со своим пациентом и, может быть, немного отдохнет, что ему так необходимо.

Намереваясь исследовать область выше водопада Думе, Марш хочет выяснить ситуацию на реке и отношение к нам прибрежных туземцев. Он покидает Нгеме 17 сентября[479]479
  На одной пироге с шестью лапто и семью адума (Ibid.; в другом месте (Ibid. P. 310) говорится о восьми адума).


[Закрыть] и проходит по Огове сто двадцать пять километров, удаляясь от Думе на девяносто четыре километра; он оставляет свою пирогу у водопада Мопоко[480]480
  Водопад на Верхней Огове в провинции Огове-Лоло в нескольких километрах выше порога Банганья недалеко от места впадения в Огове реки Ликаби. «В этом месте, – пишет Марш, – река узкая: от двухсот до двухсот пятидесяти метров; три четверти ее ширины занято порогом, или скорее водопадом трехметровой высоты; у правого берега есть проход с резким спуском» (Ibid. P. 305–306). Ср. также: «Посередине бурлит порог, образующий почти во всю ширину реки водопад высотой от трех до четырех метров, и здесь можно пройти только между маленькими островками, рассыпанными у правого берега» (Marche A. Op. cit. P. 317).


[Закрыть] и идет по суше до порогов Думба-Майела[481]481
  Водопад на Верхней Огове в нескольких километрах выше по течению от селения Маила.


[Закрыть]. Марш останавливается в семидесяти километрах от реки Себе, крайней точки, достигнутой доктором Ленцем <и возвращается обратно>[482]482
  Описание этого похода см.: Ibid. P. 292–320. Отряд Марша 18 сентября пересек Думе, 19 сентября достиг устья Себе, 21 сентября – деревни Либосси, 22 сентября – устья Нкони, 23 сентября – устья Ликаби;
  24 сентября все адума дезертировали, захватив с собой пирогу и весла.
  25 сентября Марш добрался до устья Лекеи, но 26 сентября был вынужден повернуть назад. 28 сентября он пересек Думе и 29 сентября был в штабквартире. Во время похода он посетил племена бангве, окота, обамба, ондумбо и анджани.


[Закрыть].

Теперь мы знаем, что Огове судоходна на участке протяженностью в семьдесят один километр между Думе и местом впадения в нее реки Лебока[483]483
  У Марша (Ibid. P. 308), как и далее у де Бразза (гл. XIX), она фигурирует как Эбога без префикса “L” (указателя на реку) и даже как Экабо (Marche A. Op. cit. P. 318). Речь идет о реке Ликаби (Лекаби, Ибако), правом притоке Огове, который впадает в нее ниже совр. габонского городка Бандеге. Ликаби была открыта Маршем 23 сентября 1876 г. (Ibid. P. 308).


[Закрыть], затем на протяжении тридцати одного километра путь снова преграждают пороги[484]484
  «Непроходимые», по свидетельству Марша (Ibid. P. 304).


[Закрыть]. Но, начиная с Думба-Майела, река, по словам туземцев[485]485
  См.: Ibid. P. 311.


[Закрыть], опять судоходна вплоть до водопада Машого[486]486
  Машого (Массуку) – водопад на Верхней Огове высотой 6 м; расположен в нескольких километрах ниже места впадения в Огове реки Пасса.


[Закрыть] или водопада Пубара[487]487
  Пубара – водопад на Верхней Огове (Ребаньи) высотой 12–15 м. См.: Bruel G. Op. cit. P. 107.


[Закрыть], выше впадения в нее Пассы[488]488
  Правый приток Верхней Огове длиной 135 км; впадает в Огове близ Франсвиля; в своем нижнем течении эта река глубокая и быстрая и имеет в ширину 70–80 м. Основной приток – Джуме (Двеле, Бавеле).


[Закрыть].

По всей видимости[489]489
  Это мнение Марша (Marche A. Op. cit. P. 311).


[Закрыть], эту страну с побережьем Атлантики или с бассейном Конго связывает река Либумби[490]490
  Либумби (Лебомби, Либумба, Абомбе) – левый приток Верхней Огове длиной 140 км; ширина при впадении в Огове – 30 м; главный приток – Ликоко. Впадает в Огове в нескольких километрах выше совр. Бикого.


[Закрыть], один из левых притоков Огове. На берегах Верхней Огове, менее населенных, чем земли адума, обитают племена бангве[491]491
  Этих бангве (мбангве) следует отличать от бангве Средней Огове. Они делились на две группы, одна из которых обитала выше водопада Думе, а другая (основная) – в долинах Пассы и Ребаньи. В настоящее время мбангве насчитывается более 5 тыс. чел., и они живут преимущественно к югу и западу от Франсвиля в провинции Верхняя Огове.


[Закрыть], мбамба[492]492
  По-видимому, в данном случае речь идет об обамба.


[Закрыть], ондумбо[493]493
  Ондумбо (миндумбо) – этнос группы бадума (адума), обитавший в долине Пассы, в верховьях Огове, в долине Нкони и даже, по свидетельству Марша, в низовьях Офуэ (Ibid. P. 304).


[Закрыть] и анджани[494]494
  Точнее, анджиани, т. е. «трусы». Эту кличку жители долины Средней Огове давали баканике, а также нередко и миндумбо, которые бежали из бассейна Себе из страха перед умбете. См.: Bruel G. Op. cit. P. 270–271. «Адзиана (анджани. – И. К., Е. К.), – пишет Марш, – почти не отличаются от обамба» (Marche A. Op. cit. P. 306). Он описывает способ приготовления ими соли («они берут кожуру спелых бананов, сжигают ее, моют пепел, потом кипятят его и используют эту воду как приправу»; Ibid.) и рассказывает, как они ловят рыбу с помощью плавучего заграждения (см. ниже сн. 527). Он также утверждает, что анджани ведут торговлю с умбете и мало отличаются от них в одежде: «Мужчины носят набедренные повязки, которые изготавливают из волокнистых растений; такие набедренные повязки прекрасно сделаны, очень прочные, и их легко стирать. Женщины носят спереди и сзади небольшой кусок плетеной ткани. Все дети, которых я видел, имеют на себе больше одежды, чем дети адума… Здесь даже самый маленький носит клочок материи величиной в ладошку. У женщин в ушах кусочки дерева размером не меньше большого пальца; некоторые из них заменяют это украшение листьями или травой» (Ibid. P. 309). «Мужчины вооружены копьями, ножами, небольшими луками и отравленными стрелами» (Ibid. P. 310). Анджани, как и адума, строят свои хижины на расстоянии друг от друга (Ibid. P. 314). «Они выращивают маниоку и получают всегда хороший урожай; фисташки и бананы – менее важные культуры. Кроме того, они разводят также табак и сеют мелкую красную фасоль, тогда как у адума она белая и более крупная; они также едят бобы, очень вкусные, хотя и твердые…» (Ibid. P. 315). У них много коз и баранов (Ibid. P. 314–315).


[Закрыть], которые, кажется, не проявляют враждебности к белым, но, к сожалению, не могут предложить никаких плавучих средств.

Из рассказа Марша понятно, что адума обладают бесспорной монополией в верхнем течении реки; нуждаясь в пирогах и гребцах, мы, следовательно, оказываемся в полной зависимости от них. С другой стороны, мы вынуждены волей-неволей продлить пребывание здесь, поскольку из-за отсутствия хороших переводчиков нам очень сложно общаться с туземцами.

Однако необходимо, чтобы кто-нибудь из нас отправился за нашими людьми, оставленными в Лопе; дело в том, что оканда не хотят спускаться одни вниз по реке, боясь фанов-оссьеба. Я решаюсь отправиться сам. Доктор Балле назначен ответственным за нашу штаб-квартиру и сможет отдохнуть от выпавших на его долю забот; Марш посвятит свое время изучению естественной истории[495]495
  И изучению местных нравов (Ibid. P. 321).


[Закрыть]. Что касается меня, то я рассчитываю использовать свое путешествие в оба конца, чтобы вернуться к работе географа[496]496
  Де Бразза намеревался составить карту Огове (Пис. VII).


[Закрыть], прерванной с момента нашего отъезда из Лопе[497]497
  См. также: Marche A. Op. cit. P. 321. В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза жалуется своему брату Антонио, что он с конца 1876 г. из-за большой облачности не смог произвести ни одного астрономического наблюдения (Пис. VIII).


[Закрыть].

27 октября[498]498
  В письме де Бразза от 23 ноября 1876 г. плавание от Думе до Лопе датируется концом сентября – началом октября 1876 г. (Пис. VIII).


[Закрыть] я покидаю Нгеме на двух пирогах вместе с Боайя, вождем оканда, который и раньше сопровождал меня. Я, впрочем, знаю, что пироги оканда, оставленные в Бунджи, уже ждут меня.

28 октября я прибываю в Бунджи, где хитрец Джумба так долго кормил меня обещаниями. Но теперь он понимает всю выгоду, которую можно извлечь из добрых отношений с белыми, поэтому сам приходит ко мне и просит забыть о нанесенном вреде. Можете представить, с каким удовольствием я веду с ним высокопарную дружескую беседу.

На следующий день мы уже плывем по быстрому течению Огове. К пирогам оканда присоединились десять пирог адума; наша флотилия насчитывает теперь тридцать две лодки[499]499
  В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза указывает другое число – тридцать четыре (Пис. VIII).


[Закрыть], на каждой из которых находится более тридцати человек.

Мне приходится изображать наивного человека, который не замечает группу рабов, принадлежащих нашим оканда. У этих несчастных на руках деревянные колодки; никто из ста восьмидесяти пленников[500]500
  Сто восемьдесят два, согласно тому же письму де Бразза (Пис. VIII).


[Закрыть] – ни старики, ни малолетние дети – не освобождены от подобной канги[501]501
  Так португальцы называли китайскую пытку шейной колодкой.


[Закрыть]. Мое косвенное вмешательство избавит мучеников от этой пытки, но еще не пришло время, чтобы добиться их освобождения. Я вынужден закрывать глаза, когда перед опасными участками туземцы высаживаются на берег и гонят впереди себя длинную цепь своих будущих заключенных-работников[502]502
  Ср.: Marche A. Op. cit. P. 326–327, 330, 332.


[Закрыть].

30 октября в полдень мы проплываем мимо места впадения в Огове реки Лоло и в пять часов вечера разбиваем лагерь на острове Ландже в устье Ивиндо. Именно здесь Компьень и Марш были остановлены оссьеба. Я провожу несколько астрономических наблюдений, чтобы определить положение острова.

31 октября мы входим в зону порогов.

Я даю указание своим гребцам сохранять некоторую дистанцию между нами и остальной колонной, чтобы следить за ее общим движением. Вскоре, однако, порядок нарушается, и я вижу, как опрокидывается пирога вождя Нгеми. Кричу, чтобы помогли рабам, которые крепко связаны и не способны спастись сами. Но никто, как видно, не беспокоится о несчастных, терпящих бедствие. Гребцы изо всех сил борются с яростным течением, а Нгеми захвачен водоворотом. Я приказываю своим людям плыть вперед. Все пироги расступаются; мне удается выловить нескольких человек[503]503
  Де Бразза удалось спасти шестерых туземцев (Пис. VII).


[Закрыть], еще держащихся на поверхности; но когда я хочу броситься за Нгеми, то наталкиваюсь на сопротивление Боайя и гребцов. Напрасны мои старания убедить их, что наш долг помогать тем, кто нас сопровождает, что наша пирога не слишком нагружена, чтобы попытаться, даже без каких-либо шансов на успех, их спасти. Я разбиваю свой кулак о спины моих упрямцев, но ни один из них не двигается. Мы видим, как Нгеми, которому сначала удается ухватиться за скалу, соскальзывает с нее, снесенный волной; еще два или три раза он появляется среди пены; наконец поток уносит его навсегда.

И сразу со всех пирог раздается хор стенаний.

С наступлением вечера мы высаживаемся на берег, и я становлюсь свидетелем смехотворной сцены отчаяния.

Все туземцы выказывают самую глубокую скорбь по поводу смерти Нгеми. Они плачут, кричат; многие катаются по земле. Я пытаюсь объяснить этим лжестрадальцам, что они сами стали причиной смерти вождя; мои упреки только удваивают их стоны; я удаляюсь, чтобы не дать гневу овладеть всем моим существом.

После тяжелой ночи, проведенной в нескольких километрах от устья реки Офуэ, мы вновь отправляемся в путь; на второй день[504]504
  2 ноября.


[Закрыть] после полудня мы прибываем в Лопе.