Текст книги "Месть Фантомаса"

Слуга Жюль опустил голову:

– Да, да… Вы ее…

Окончить фразу он не успел. На его плечо тяжело легла рука главного.

– Слушай! – тихо прошептал человек в маске. – Я не люблю повторять по двадцать раз свои приказы, я тебе уже говорил, что мне не нравится, когда мне задают вопросы… Намотай это себе на ус… Ты хочешь знать, убил ли я ее? Нет, я ее не убил, но я сделал так, что она убьет себя сама! Самоубийство, понимаешь? Больше мне сказать тебе нечего! Ах, да, вот что, завтра сделай так, чтобы в ее комнату попали как можно позже… Если ее будет спрашивать г-жа Бурра или кто-нибудь другой, скажи, что ты видел, как она только что выходила…

– Но, – ответил Жюль, – это невозможно, патрон. Она как раз завтра ждет гостей! Она сказала мне, что останется дома на целый день…

Человек в маске раздраженно скрипнул зубами:

– Болван! Что это меняет! Ты скажешь: «Мадемуазель Элизабет только что вышла, но она меня предупредила, что идет недалеко и что вернется минут через двадцать…» Если потом, опять спросят про нее, ты ответишь, что она еще не возвращалась… А когда все откроется, то покажется совершенно естественным, что человек, решивший покончить с собой, – а она покончит с собой, понимаешь! – сделал так, чтобы ему не помешали осуществить задуманное… Ты ухватил мысль?

– Да, патрон, да…

Они вернулись в сад. Перед тем как перелезть через забор, человек в маске на прощанье сказал:

– Ладно, пока! Исполни все, что я велел, и держи язык за зубами! Ты знаешь, сколько можешь заработать на этом, а также, чем ты рискуешь. Все, давай!

– Вы придете завтра, патрон?

Человек в маске смерил взглядом своего сообщника:

– Я приду тогда, когда мне вздумается!

И ловко, без разбега, одним махом вскочил на верх кирпичной стены, перелез через ограду и исчез в темноте…

Опустив голову, Жюль без сил от пережитого, медленно направился, тревожно озираясь по сторонам, к подъезду дома…

Глава XIII. На улице Раффэ

Маре, один из репортеров «Капиталь», приветствуя, пожал руку Фандору.

– Как сегодня ваше настроение, дорогой?

– Не очень…

– Ну, тогда я уверен, что это поднимет вам настроение: вот для вас письмо от дамы, его по ошибке положили на мой стол.

Фандор усмехнулся:

– От дамы? Вы, наверное, ошиблись. К тому же, как вы узнали, что письмо от дамы?

– Ну, по почерку, бумаге, множеству признаков, и потом, вы же знаете, я никогда не ошибаюсь!

Маре небрежно бросил на письменный стол Фандора небольшой конверт с широкой черной каймой.

– В самом деле, – ответил Фандор, – это письмо от женщины. Но от кого же? Ах, ну конечно!..

Он нервным движением разорвал конверт, в то время как его приятель, уходя, бросил насмешливо на прощание:

– Дорогой друг, оставляю вас наедине с этим нежным посланием, не буду мешать вашим мыслям!

Добрый приятель Жерома Фандора был бы очень удивлен, если бы увидел, какая мрачная тень легла на лицо его коллеги, когда тот начал читать письмо, которое он считал любовным посланием.

Жером сразу бросил взгляд на подпись: «Элизабет Доллон» и невольно вздрогнул:

«Какое у нее ко мне дело?»

Может быть, после необычного происшествия на улице Четвертого Сентября она, поверив версии полиции, вновь начала убеждать себя, что ее брат жив.

Развернув лист, журналист быстро пробежал глазами письмо:

«Уважаемый господин Фандор, Вы были так добры ко мне, когда я сражалась со всеми моими несчастиями, Вы проявили ко мне поистине настоящую симпатию, что я, не колеблясь, решила еще раз просить у Вас помощи. Со мной случилось нечто необычное, чего я не могу объяснить даже себе, но что, однако, заставляет меня по-прежнему верить в то, что мой бедный брат жив, невиновен и удерживается силой теми, кто принуждает его взять на себя ответственность за те ужасные преступления, о которых Вы знаете.

Сегодня, пока я ходила по городу за покупками, какой-то неизвестный, которого никто не заметил в пансионе, проник в мою комнату! Когда я вернулась, все было перевернуто вверх дном, мебель была разворочена, а все бумаги разбросаны по полу.

Представьте себе мое потрясение.

Я не думаю, что те люди, которые проникли в мою комнату, хотели напасть на меня либо обокрасть. Я положила на камин свои скромные драгоценности, и они остались нетронутыми. Целью этих людей было не ограбление. В таком случае, что же?

Вы, возможно, скажете, что у меня разыгралось воображение… Однако, уверяю Вас, я стараюсь быть спокойной, хотя это не совсем мне удается, так как – должна ли я признаваться? – мне очень страшно!

Я только что сказала Вам, что у меня ничего не украли; тем не менее я думаю, что для Вас будет интересным, если я расскажу об одном странном совпадении.

Я совершенно уверена, что в небольшом красном бумажнике оставила листок бумаги, о котором я Вам говорила и который был найден в день смерти г-жи де Вибре в доме моего брата, листок, исписанный, как я вам тогда сказала, зелеными чернилами неизвестным мне почерком. В том хаосе, который я обнаружила в своей комнате, первым делом, не знаю даже почему, я начала искать эту бумагу. Маленький бумажник валялся на полу среди других вещей, но листка там уже не было.

Неужели я ошиблась? Неужели я засунула этот листок в какое-нибудь другое место, или же, когда злоумышленники переворачивали комнату вверх дном, листок случайно затерялся среди остальных бумаг?

Но я почему-то убеждена, что у грабителей, проникших в мою комнату, была лишь одна цель – завладеть этим листком.

Как Вы думаете?

Конечно, я отдаю себе отчет в том, что моя просьба выглядит нескромно, но Вы знаете, насколько я несчастна, и Вы должны понимать, как мало нужно мне в моем положении, чтобы потерять самообладание. Я хотела бы поговорить с Вами обо всем этом и узнать Ваше мнение. Зная Вашу находчивость, я думаю, мы смогли бы вместе отыскать что-нибудь, какую-нибудь деталь, улику, проливающую свет на это странное и непонятное ограбление. Я ничего не трогала в своей комнате.

Я останусь завтра весь день у себя дома и буду ждать Нас; если сможете прийти, приходите. У меня такое ощущение, что меня все покинули и довериться я могу только Вам…»

Жером Фандор читал и перечитывал письмо, написанное дрожащей рукой.

– Бедняжка, – пробормотал журналист, – эта жуткая история еще больше взволнует ее. Мне начинает казаться, что это никогда не кончится и что полиция никогда не найдет ключ ко всем этим загадкам.

Действительно ли неизвестные пробрались в комнату Элизабет Доллон для того, чтобы выкрасть этот документ?

С одной стороны, это маловероятно! Она мне сказала, что в нем не было ничего компрометирующего… Но тогда к чему этот тщательный обыск? Нет, она права: если злоумышленники были грабителями, они бы взяли драгоценности, значит, они явились именно за этим документом… К тому же, обычным взломщикам было бы чрезвычайно трудно проникнуть в ее комнату, поскольку в семейном пансионе много жильцов и пройти средь бела дня незамеченным просто невозможно для постороннего человека…

Нет, эта дерзкая попытка ограбления говорит о том, что она связана с другими делами, в которых фигурирует имя Жака Доллона.

Здесь видна все та же необычайная дерзость, та же уверенность в безнаказанности, та же тщательная и долгая подготовка к ограблению, которое было нелегко совершить в этом семейном пансионе, где постоянно кто-то приходит и уходит. Грабители, по всей вероятности, в любую минуту рисковали быть застигнутыми на месте преступления…

Журналист прервал свои размышления, чтобы еще раз перечитать письмо Элизабет.

«Она умирает от страха, это очевидно… Что сейчас делать, чтобы успокоить ее?.. В любом случае, она зовет меня на помощь, ее письмо отправлено вчера вечером… Надо идти к ней… сейчас же. Кто знает, может быть, я найду какой-нибудь след, пусть даже и не совсем ясный и определенный?»

Правда, Жером Фандор не очень-то на это надеялся. Тщательно проанализировав дело с улицы Четвертого Сентября, он, всегда веривший в силу полиции, пришел к убеждению, что лишь случай мог бы помочь схватить виновных в этом преступлении.

Существовало две версии, связанных с последними происшествиями: покушением на г-жу Соню Данидофф и ограблением на улице Четвертого Сентября, где были обнаружены отпечатки пальцев Жака Доллона.

Полиция была убеждена, что Жак Доллон жив, здоров и невредим и что имеется немало оснований, чтобы обвинить его в злодеяниях, в которых он был якобы замешан.

– Мы опираемся, – говорил г-н Бертильон устами большей части парижской прессы, довольной возможности развязать открытую борьбу против «Капиталь», – в своем утверждении о существовании настоящего Доллона, а следовательно, о его виновности, на материальные доказательства, а именно, на его отпечатки пальцев, которые находят на месте каждого преступления и которые невозможно подделать…

Со своей стороны, Жером Фандор упрямо настаивал на том, что Жак Доллон мертв.

– Люди науки, – говорил он, – умеют заниматься только наукой и не способны сделать ни малейшего усилия, чтобы проникнуть в психологию или быть немного логичными. Они видели Жака Доллона мертвым, затем они находят доказательства, что он жив, и, в конечном итоге, считают верным второе предположение. Но почему? Что касается меня, то я считаю, что раз около полусотни людей видели Жака Доллона мертвым, то, стало быть, гораздо более вероятен факт, что Жак Доллон мертв. Отпечатки его руки в самом деле очень четкие и, казалось, подтверждают предположение, что он жив. Но это доказательство легко разрушить, так как до того, когда могли быть оставлены эти отпечатки, Жак Доллон был уже мертв.

И в своих статьях в «Капиталь» Жером Фандор с настойчивостью, которая в конце концов поколебала уверенность самых убежденных сторонников версии полиции, продолжал защищать свое предположение о том, что Жак Доллон мертв, как он сам выразился, «настолько мертв, насколько кому-либо возможно быть мертвым».

…Семейный пансион, который содержала г-жа Бурра и где укрылась Элизабет Доллон на следующий день после убийства баронессы де Вибре, представлял собой чудесное убежище, идеальное жилье для тех, кто мечтает об абсолютной уединенности и тишине.

В этом пустынном уголке квартала Отей, своего рода провинции Парижа, о которой бредили все пожилые пенсионеры, желавшие не покидать столицу и в то же время окунуться в покой и свежий воздух деревни, у г-жи Бурра возникла замечательная идея устроить семейный пансион, наполовину гостиницу, наполовину дом для престарелых.

Жильцы у нее были самые разные: некоторые обитатели пансиона оставались в доме на протяжении целого года и даже больше, некоторые были проездом в Париже – пожилые дамы, приехавшие на несколько недель в столицу, духовные лица, у которых вызывали отвращение обычные гостиницы…

Прелестный садик со всех сторон окружал имение, состоящее из двух зданий: большого дома, выходящего фасадом на улицу и образующего собственно семейный пансион, и небольшого флигеля, возвышавшегося позади, чуть дальше в глубине сада, в котором проживала г-жа Бурра…

Этим утром в саду прогуливались, наслаждаясь свежим воздухом, двое обитателей пансиона.

– Так вы, мадам, – спрашивал у своей соседки пожилой господин, чьи виски украшали красивые седые пряди, – по-прежнему продолжаете вязать чулки для бедняков? Но, по-моему, с тех пор как вы этим занимаетесь, у них должно быть по десять пар чулок на каждого…

– Боже мой, до чего вы любите подтрунивать надо мной! Вам же известна полезность моей благотворительной деятельности? После наводнений, случившихся прошлой зимой, вокруг стало еще больше бедных людей, и, уверяю вас, мои чулки не окажутся лишними…

– Я убежден в этом… убежден… просто я хотел прервать на минуту ваше вязание, чтобы предложить вам сыграть партию в безик. Не соблазнитесь ли вы на это?

– О, я удовольствием…

Они позвали гарсона из семейного пансиона:

– Жюль! Жюль! Принесите нам карты…

Пока слуга выполнял их поручение, они вместе принялись наблюдать за редкими прохожими, шагавшими взад и вперед по тротуарам улицы Раффэ.

– Смотрите-ка, мадам, похоже, этот господин направляется сюда?

– Да, возможно, он идет к г-же Бурра…

– Может быть, это новый жилец?

– Ах, если бы он только умел играть в вист, как это было бы замечательно!..

Жером Фандор нажал на звонок у калитки. Когда к нему подбежал слуга Жюль, чтобы открыть дверь, журналист спросил:

– Скажите, дружище, мадемуазель Элизабет Доллон у

– Нет, месье, она как раз только что вышла… меньше часа тому назад.

– И вы уверены, что она не возвращалась?

– О, абсолютно уверен, месье… Кстати, ее уже дожидаются два господина.

– Ах так, значит, она должна скоро вернуться?

– Конечно, месье… и очень скоро…

Жером Фандор посмотрел на часы:

– Четверть одиннадцатого. Хорошо, я дождусь ее возвращения.

– Не угодно ли господину пройти за мной?

Жером Фандор в сопровождении камердинера, прошел в гостиную. В комнате царил полумрак. Едва ступив на порог, журналист услышал радостный голос, который приветствовал его:

– Вот как, господин Фандор!

Репортер сдержал возглас удивления.

– А! Господа, я рад приветствовать вас, – отвечал он, пожимая руки господину Барбе и господину Нантею, которые приветливо ему улыбались.

– Вы, наверное, пришли к мадемуазель Доллон?

– Мы пришли заверить ее в нашем участии, в том, что мы сделаем все необходимое, чтобы помочь ей выбраться из того затруднительного положения, в котором она оказалась. Мадемуазель Доллон написала нам несколько дней тому назад письмо с просьбой, с одной стороны, помочь ей продать некоторые работы, которые оставил после себя ее несчастный брат, и, с другой – подыскать для нее место в каком-нибудь ателье мод. Мы пришли заверить ее в нашей искренней симпатии. Мы сделаем все возможное, чтобы сгладить ее тяжелую участь.

– Это очень благородно с вашей стороны. Вам тоже сказали, что она вышла из дому? Мне кажется, она не должна долго отсутствовать, поскольку у меня с ней назначено свидание.

– Об этом нам сообщил камердинер.

– Так вот, господа, с вашего позволения я пойду спрошу в конторе пансиона, известно ли им, куда отправилась за покупками мадемуазель Доллон, поскольку, признаюсь вам, я очень спешу, и если мы пойдем ей навстречу, то сможем выиграть, по крайней мере, несколько минут…

Жером Фандор поднялся и подошел к одной из дверей, ведущих из гостиной.

– Вы ошибаетесь, – заметил г-н Нантей, – контора там.

Он показывал на другую дверь.

– Неважно, все дороги ведут в Рим!

И Жером Фандор вышел через первую дверь…

«Они очень любезны, эти Барбе-Нантей, – подумал он, – если Элизабет Доллон не будет у себя, я, по крайней мере, смогу взять у них еще одно интервью. Но действительно ли она не у себя? Может быть, визит банкиров застал ее врасплох, и она попросила слугу сказать им, что ее нет дома, чтобы выиграть несколько минут и привести в порядок свой туалет. Если бы первым пришел я, то, я думаю, она сразу бы приняла меня».

Журналист, хорошо знавший дом, поднялся по маленькой лестнице в коридор второго этажа, где находилась комната мадемуазель Доллон.

Не доходя до двери комнаты, он принюхался.

– Странный запах, – пробормотал он, – похоже на газ!

Он решительно постучал в дверь:

– Мадемуазель Доллон! Это я, Фандор…

Но в тот момент, когда он вплотную подошел к двери, он еще сильнее почувствовал запах газа.

Жером Фандор уже не раздумывал. Ужасная мысль, нелепая, но тревожная, мелькнула в его голове.

Он изо всех сил заколотил кулаками в дверь:

– Мадемуазель Доллон? Мадемуазель?

Стояла полная тишина.

Он громко крикнул в сторону лестницы:

– Гарсон! Гарсон!

Оттуда также никто не откликнулся.

Жером Фандор вернулся к двери комнаты, опустился на колени и попытался посмотреть внутрь через замочную скважину.

Но там изнутри торчал ключ, что сильно удивило журналиста.

– Значит, она не выходила?

Он втянул в себя воздух.

– Нет никакого сомнения, это газ.

На этот раз он решительно поднялся, отступил для разбега на один шаг и сильнейшим ударом плеча выбил дверь.

– Боже мой! – заорал он.

Прямо на полу посреди комнаты неподвижно лежала, не подавая признаков жизни, Элизабет Доллон. Газовый шланг, вытащенный из переносной газовой плиты, был втиснут между ее губами.

Кран был открыт на полную мощность.

– Она мертва! Я пришел слишком поздно…

Бросившись к несчастной и вытащив изо рта шланг, он приложил ухо к сердцу девушки и услышал слабое, но все же различимое биение… Она жива…

В это время на шум выламываемой двери сбежался весь пансион, а также слуга, хозяйка гостиницы и господа Барбе – Нантей. Когда весь этот люд показался на пороге комнаты, издавая полные ужаса крики, Жером Фандор, который уже овладел собой, строго приказал:

– Никому не входить! Это несчастный случай…

Затем, подхватив Элизабет своими сильными руками, он вынес ее из комнаты.

– Что ей сейчас нужно, так это свежий воздух…

Он быстро спустился, держа девушку на руках, в сад, по-прежнему сопровождаемый свидетелями этой ужасной сцены.

– Вы ее спасли, месье! – трагическим голосом воскликнула хозяйка пансиона и тихо вздохнула: «Какой скандал!»

– Да, я спас ее, – ответил Жером Фандор, словно разговаривая с самим собой, – но от кого? Она явно не добровольно собиралась лишить себя жизни. За этим хорошо разыгранным спектаклем скрывается еще одна тайна…

И репортер, положив осторожно девушку на скамейку, добавил, повернувшись к господам Барбе и Нантею:

– Господа, будьте любезны, предупредите срочно полицию!

Затем он повернулся к г-же Бурра:

– Мадам, будьте так добры, поухаживайте за мадемуазель Доллон… Впрочем, самое опасное уже позади; я заметил первичные признаки удушья, но скоро, через несколько минут, она должна прийти в себя.

Наконец, обернувшись к камердинеру, Жером Фандор сухо заметил:

– Ну, а мы с вами вместе поднимемся наверх; вы станете на страже возле двери мадемуазель Доллон, в то время как я попытаюсь найти какие-нибудь следы преступления до прихода полиции…

По правде говоря, молодого человека смущала мысль, что Элизабет Доллон с минуты на минуту придет в чувство, и ему придется выслушивать слова благодарности, когда она узнает имя своего спасителя…

Сопровождаемый Жюлем, он быстро поднялся по лестнице и прошел в комнату, где несколько минут назад он нашел несчастную девушку.

– Стойте здесь, – сказал он слуге, – и ни в коем случае не входите в комнату. Достаточно и того, что я сам рискую уничтожить следы, пусть даже слабые, которые могли после себя оставить преступники…

– Преступники? Но, месье, если эта девушка вздумала дышать через газовый шланг, то, значит, она хотела добровольно уйти из жизни?

– Разумеется, вы правы, дружище! Но когда бываешь правым, то часто тем не менее ошибаешься!

И, ничего больше не добавив к своему объяснению, Жером Фандор начал тщательный осмотр комнаты.

Элизабет Доллон верно ему написала, что ее комната была подвергнута настоящему обыску.

Как она сама сообщила, она ничего не трогала в комнате, и Жером Фандор увидел беспорядок таким, каким его девушка обнаружила накануне, вчера днем, возвратившись из магазина.

Нетронутыми были только предметы туалета. Зато все книги были сброшены с полки и валялись на полу с измятыми страницами. Чемодан, где девушка, по всей видимости, хранила сувениры, дневники, письма друзей, музыкальные пьесы, валялся пустой на паркете.

Прямо на виду, на камине, лежали драгоценности мадемуазель Доллон: несколько колец, брошки, маленькие золотые часики, кошелек.

Грабители не позарились на эту легкую добычу.

– Очень странно, – тихо произнес Жером Фандор, ползая по комнате на коленях, копаясь в вещах, но не находя ничего подозрительного.

Поднявшись с пола, он тщательно осмотрел деревянную обшивку стен, надеясь там отыскать следы… Нет, ничего…

Затем он обследовал замок двери, вырванной с петель и лежащей на полу. Замок был целым, замочная задвижка легко ходила взад-вперед. Не выдержали только болты замочной личинки.

«Вероятно, – подумал Фандор, – из-за моего резкого удара плечом»!

Задвижку окна, казалось, тоже не трогали…

Если грабители смогли проникнуть в закрытую комнату, то, значит, они должны были иметь тщательно подобранные отмычки. Можно было сделать вывод, что дело готовилось крайне старательно и терпеливо, возможно даже, в доме были сообщники, так как для того, чтобы раздобыть так называемые отмычки, нужно было, по меньшей мере, получить восковой отпечаток замка, который собираются взламывать…

Осмотрев доступы к комнате, Жером Фандор вновь принялся прощупывать то, что находилось внутри. Он осмотрел всю нехитрую мебель, на которой был едва заметен голубоватый слой пыли. Может быть, там он обнаружит какие-нибудь следы?.. Ничего…

Рядом с умывальником – также ничего интересного. Но внезапно, рассматривая мыло, Фандор радостно вскрикнул:

– Ого, это уже любопытно…

Оглянувшись и увидев, что камердинер был от него далеко, он, не колеблясь, быстро и решительно завернул кусочек мыла в батистовый платок и тщательно спрятал его в последний ящик комода, положив под стопку белья, где, разумеется, никто не станет копаться.

После этого он легонько присвистнул, по привычке разговаривая сам с собой:

– Нельзя сказать по этому поводу ничего определенного, но все же это довольно любопытно.

И тут же добавил:

– Сейчас пора идти к Элизабет и посмотреть, как она себя чувствует. Полиция, наверное, уже явилась, и можно будет избежать неловких сцен.

Действительно, когда Жером Фандор спустился к девушке, которая уже совсем пришла в себя, та как раз готовилась отвечать на вопросы комиссара полиции, вызванного господами Барбе – Нантей и спешно явившегося на место происшествия.

– Итак, мадемуазель, расскажите нам, что здесь произошло, от А до Я. Мы поверим всему, что вы скажете, но не скрывайте от нас ничего…

Бедная Элизабет Доллон с удивлением слушала эту речь. Будучи человеком энергичным, она быстро собралась с мыслями и начала рассказывать о том, что ей было известно. Прежде всего, она упомянула о своем письме к Жерому Фандору и о том, что накануне в ее комнату проникли посторонние. Кто именно? Она не знает… Она никому об этом не сказала, так как сильно испугалась и не могла понять, что же с ней случилось… Затем в своем рассказе она подошла к тому, что комиссар назвал «самоубийством».

– Вчера вечером я ужинала за общим столом пансиона. Я не чувствовала никакого недомогания, просто происшествие, случившееся днем, сильно расстроило меня. После ужина все жильцы, и я в том числе, прошли в гостиную, но меня клонило ко сну, и я посидела там всего несколько минут. Пожелав всей компании спокойной ночи, я пошла на почту бросить письмо, а затем вернулась в свою комнату, где тотчас же заснула… Больше я ничего не помню, я ничего не знаю о том, что произошло потом, вплоть до момента, когда я обнаружила себя лежащей на этой скамейке перед вами, месье, рядом с г-жой Бурра… спасенная… г-ном Фандором, как мне сказали…

И девушка бросила на журналиста долгий взгляд, в котором читалась, несмотря на испуг и волнение, глубокая признательность и, возможно, что-то похожее на нежность…

Комиссар с серьезным видом выслушал показания мадемуазель Элизабет, записывая их в блокнот.

По окончании допроса он заявил:

– Странно, весьма странно! Настолько странно, мадемуазель, что с трудом веришь в ваши слова… с большим трудом…

В то время как комиссар произносил свою речь, Жером Фандор говорил про себя:

«Да, именно так, именно то, что я и предполагал, все ясно, как божий день…»

И он отказался, впрочем, очень вежливо – власть нужно уважать, – сопровождать комиссара, который, в свою очередь, отправился наверх, в комнату девушки, чтобы приступить к официальному осмотру места происшествия…