Текст книги "Месть Фантомаса"

Глава XIV. Кто звонил?

Пользуясь особой милостью, объясняемой, однако, нескончаемостью совершаемых по отношению к страдающему человечеству благодеяний, монахини ордена святого Августина не были изгнаны вследствие принятых декретов.

Их обширный монастырь на улице Гласьер служил пристанищем и убежищем так для монахинь, так и для больных, которых они у себя принимали. Вот уже более века сменяющие друг друга поколения жителей близлежащих кварталов постоянно слышали важный голос монастырского колокола, звонящего часы днем и ночью, а также сухой бой курантов часовни, который должен был напоминать верующим о ежедневных богослужениях, регулярно посещаемых монахинями конгрегации.

Расположенный на улице Гласьер, в этом пространном квартале, насыщенном больницами и тюрьмами, монастырь августинок предстает в форме высокой неприветливой стены черного цвета, тянущейся на несколько сотен метров.

Большие ворота с пробитым в них зарешеченным окошком являются единственным выходом приюта во внешний мир. Приоткрываются они редко, полностью же не открываются никогда. Это – теоретическая и фактическая стена между суетой современной жизни и существованием монастыря, наполненным миром и отдыхом.

Около половины одиннадцатого утра Жером Фандор, слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы от станции метро до входа в монастырь, незаметно позвонил в ворота.

Раздался звонок, как эхо отражающийся под далекими сводами. На несколько мгновений наступила тишина. Зарешеченное окошко приоткрылось и, не имея возможности увидеть говорящего, журналист услышал:

– Что вам угодно, месье?

– Я хотел бы поговорить с настоятельницей, – ответил Жером Фандор.

Окошко закрылось, на несколько секунд снова воцарилась тишина. Затем тяжелая дверь медленно приоткрылась. Жером Фандор прошел в монастырь. Под первым сводом монахиня встретила его едва уловимым приветствием и, тут же разворачиваясь, тихо произнесла:

– Следуйте, пожалуйста, за мной.

В течение некоторого времени Жером Фандор следовал за своей собеседницей по узкому коридору, с одной стороны которого располагались кельи, а с другой стороны сквозь широкие проемы можно было видеть совершенно безлюдный прямоугольник монастыря. Одна застекленная дверь, выходящая на коридор, была приоткрыта. Монахиня остановилась и, указывая Жерому Фандору на эту дверь, сказала:

– Соблаговолите подождать в этой гостиной и будьте любезны дать мне вашу визитную карточку. Я сейчас предупрежу настоятельницу.

Жерому Фандору представилась возможность спокойно осмотреть комнату, в которой он находился. Там царил строгий порядок – белые стены, большое распятие из слоновой кости с расположенными по бокам скромными религиозными картинками в рамках из красного дерева. Несколько расшитых кресел были расставлены вокруг овального стола, на натертом до зеркального блеска паркете несколько ковриков, казалось, хотели внести нотку буржуазного теплого комфорта в ледяную гармонию этой гостиной для официальных приемов.

Будучи привычным к разного рода лишениям, сопровождающим человеческую жизнь, Жером Фандор, не мог не содрогнуться при мысли о том, что видели и слышали эти безучастные стены. Его размышления были прерваны приходом старушки с блестящими глазами.

Жером Фандор низко поклонился. – Госпожа настоятельница, – тихо произнес он, – позвольте засвидетельствовать вам свое почтение. Я пришел за новостями о вашей воспитаннице.

Настоятельница сразу же ответила веселым тоном, который не соответствовал ее холодному и сдержанному внешнему виду:

– Значит, у вас не хватило терпения дожидаться ответа у телефона и вы предпочли прийти. Представьте себе, что, пока мы искали монахиню, занимающуюся этой девушкой, разговор был прерван, вот почему мы не смогли вам ничего сообщить.

Жером Фандор озадаченно слушал:

– Я не понимаю, мадам?..

Настоятельница продолжала:

– Уж не хотите ли вы сказать, что это не вы звонили около девяти часов утра и справлялись о мадемуазель Доллон?

– Никоим образом.

– В таком случае я сама больше ничего не понимаю! Однако это не важно. Вы сейчас сможете навестить вашу протеже.

Настоятельница нажала на кнопку звонка.

– Отведите, пожалуйста, сестра моя, – сказала она вошедшей монахине, – господина к мадемуазель Доллон. Только что она гуляла в парке. Должно быть она еще там. Месье, я прощаюсь с вами.

Быстро и бесшумно скользя по натертому паркету, настоятельница исчезла, оставив Жерома Фандора одного с монахиней, которая должна была провести его по лабиринту монастыря. Она уже приглашала его, любезным жестом указывая путь. Жером Фандор последовал за ней, глубоко потрясенный тем, что он только что услышал от настоятельницы.

Как кто-то уже мог знать, где скрывается девушка?

Кто же мог звонить, чтобы справиться о ней?

Монахиня провела молодого человека через большой прямоугольный двор, затем по коридорам и под сводами, расположенными в форме лабиринта, и вдруг они вышли на террасу, расположенную над огромным парком, простирающимся насколько хватает глаз. Справа от него – густой лес с вековыми деревьями, грабовая роща и густая чаща. Слева – настоящие луга с несколькими коровами вдалеке, мирно жующими жвачку в тени цветущих яблоневых деревьев. Можно было подумать, что находишься в сотне лье от Парижа в настоящей нормандской деревне.

Жером Фандор не смог сдержать своего удивления, выдохнув длинное «а – а!», которое монахиня прекрасно поняла.

– Нашим воспитанницам здесь очень хорошо, – сказала она, – уж свежего воздуха им хватает… Девушка, которую вы ищете, месье, прогуливается по этой аллее. Кстати, вот она направляется сюда. Я вас оставляю.

Действительно, Жером Фандор тоже заметил элегантный силуэт Элизабет Доллон, который вырисовывался на залитом солнцем сельском пейзаже. Девушка, узнав журналиста, торопилась к нему.

В скромном черном платье, которое так дивно контрастировало с ее сверкающими золотистыми волосами, она казалась еще более красивой, более очаровательной, чем когда-либо.

Элизабет Доллон взяла руки молодого человека и пылко сжала их в своих руках.

– Ах, спасибо, – сказала она, – спасибо месье, что вы уже сегодня с утра пришли проведать вашу протеже. Я знаю, как мало свободного времени оставляет вам ваша работа. И я почти сержусь на себя за то, что причиняю вам столько беспокойства из-за своей несносной персоны. Но дело в том, что, понимаете, – рыдания сжали горло девушки, – я сейчас чувствую себя такой одинокой, такой потерянной… Я никому больше не доверяю, кроме вас. Я словно потерпевшее кораблекрушение судно, которое волны бросают во все стороны, мне кажется, что я окружена врагами, противниками, я живу в каком-то кошмаре… Что бы я делала без вас?

Молодой человек, взволнованный так просто и где-то даже наивно изложенными невзгодами, также в ответ сжал руки девушки.

– Знаете, мадемуазель, – тихо произнес он, взволнованный более, чем ему хотелось бы казаться, – вы можете полностью положиться на меня. Я считаю, что правильно сделал, что предложил вам отдохнуть здесь несколько дней и гарантировать таким образом полную безопасность на тот случай, если у вас существуют какие-либо враги, во что я почти не верю. Кстати, давали ли вы кому-нибудь свой адрес?

– Никому, – ответила девушка, – а что?…

На ее лице вырисовалась тревога.

Жером Фандор, думавший о загадочном утреннем звонке, не захотел ее пугать.

– Нет, я спросил просто так, мадемуазель. Вашего ответа мне достаточно.

Он тут же перевел разговор на другую тему:

– Успокоились ли вы после того… потрясения, перенесенного на днях?

– Ах, месье, – воскликнула Элизабет Доллон, – подумать только, что это вам я обязана жизнью! Я уверена, что кто-то хотел, чтобы я исчезла. Меня хотели убить или отравить. Ведь вы тоже так думаете, правда? Должно быть, перед тем, как я потеряла сознание и упала в своей комнате, я была усыплена каким-то загадочным наркотиком. Так же было и с моим братом, так как теперь я абсолютно уверена в том, что и он тоже был усыплен, отравлен…

– И, что он мертв, не так ли? – тихо спросил Жером Фандор.

– И что он мертв, – без волнения, но со слезами в голосе повторила девушка.

К сожалению, вы предоставили мне столько доказательств, что я в этом больше не могу сомневаться. Мой бедный брат!

– Однако нам необходимо серьезно изучить ситуацию, – прервал ее Жером Фандор, – хоть это и будет стоить вам нескольких неприятных минут, связанных с воспоминаниями. Возьмите себя в руки, мадемуазель, и давайте поговорим.

Молодые люди постепенно отдалились от террасы и остались совершенно одни в центре парка, в тени больших деревьев. Никакой шум из внешнего мира не мог потревожить их уединения. Они были далеки от всего, что происходило вокруг.

Жером Фандор начал:

– Я неоднократно думал о том знаменитом документе, написанном зелеными чернилами, которому вы совершенно напрасно не придавали значения до того дня, когда вам показалось, и, может быть, совершенно справедливо, что его у вас хотели украсть. Кстати, вы можете мне сказать, у вас ли еще находится этот список?

– Не знаю, я даже не знаю. У меня голова идет кругом, и мне очень трудно собраться с мыслями. В прошлый раз я вам утверждала, что этот список исчез из красного бумажника, который я положила на камин в своей комнате нашего дома в Отей. Но, чем больше я об этом думаю, тем больше я в этом сомневаюсь. Теперь мне кажется, что этот список был, а значит, должен быть и сейчас, если только с тех пор его не украли, в большом чемодане, в который я кое-как сложила бумаги и книги, оставленные братом в беспорядке на рабочем столе и попавшиеся мне под руку. Для того, чтобы мне в этом убедиться, нам надо бы вернуться в Отей… Нет, наверное, это бесполезно. Когда два дня назад я хотела вам его отправить, я везде искала этот проклятый документ, но так и не смогла найти. Может быть, я взяла его с собой, когда уезжала с улицы Норвен?

Жером Фандор осторожно утешал девушку, чьи глаза наполнялись слезами.

– Не надо отчаиваться, – посоветовал он, – ничего не потеряно из-за этого, и не стоит напрасно терзать себя при свершившемся факте. Постарайтесь лучше восстановить в мыслях само содержание документа. Вы говорили мне, что речь шла об именах каких-то лиц из вашего окружения или, по крайней мере, знакомых вам? Давайте же, сосредоточьтесь…

– Не знаю, я уже не помню, – нервно вскрикнула девушка.

Жером Фандор снова успокоил ее:

– Знаете, существует замечательный мнемотехнический способ, который мне известен. Не хотите ли его испробовать? Наши глаза словно чувствительные фотографические пластины. То, что не всегда удерживается мозгом, сохраняется на зеркале глаза. Постарайтесь не вспоминать, а… как бы прочесть на белой бумаге то, что видели ваши глаза. Давайте присядем на время, и я вам помогу в этом поиске.

И Жером Фандор указал на простенькую скамейку, укрывшуюся под деревьями, перед которой очень кстати находился садовый столик. Молодые люди усаживались друг возле друга. В то время, когда Жером Фандор доставал из кармана лист бумаги и авторучку, девушка случайно задела рукой его плечо.

От этого соприкосновения молодых людей словно ударило током, и они оба вздрогнули. Их смущенные взгляды встретились в каком-то новом волнении, значения которого они пока не понимали. Элизабет покраснела, в то время как Жером Фандор оставался в растерянности. Смущенные, они взглянули друг на друга, не зная, что сказать, и их молчание, вероятно, продлилось бы долго, если бы на крыльце не появилась сестра-привратница и не позвала бы Элизабет:

– Мадемуазель!… Мадемуазель, вас просят к телефону!

Жером Фандор встал:

– Вы позволите мне вас проводить? Мне было бы очень интересно узнать, не тот ли это, кто уже недавно звонил…

Молодые люди поспешили в гостиную, где Элизабет склонилась над телефоном.

– Алло!..

Взволнованная, Элизабет протянула Фандору вторую прослушивающую трубку. Журналист услышал чей-то голос, голос незнакомый, но, вне всякого сомнения, мужской, который спрашивал:

– Алло!.. Я действительно имею честь говорить с мадемуазель Доллон?

– Да, месье… это действительно мадемуазель Доллон… А кто мне звонит?

Но в тот момент, когда Элизабет собиралась повторить свой вопрос, Жерому Фандору показалось, что тот, кто звонил девушке, положил трубку. Никакого ответа не последовало…

– Алло!.. Алло!..

Элизабет Доллон начинала нервничать.

– Кто со мной говорит?

Но на другом конце провода уже никого не было!

Жером Фандор сдавленно выругался, затем, взяв трубку, в свою очередь закричал:

– Алло… да отвечайте же, месье, черт возьми!.. Кто вам нужен?.. Кто вы такой?

Он также не получил ответа.

Жером Фандор стал звонить на коммутатор, и, когда наконец телефонистка спросила, в чем дело, он с нетерпением сказал:

– Алло!.. Мадемуазель, вы нас разъединили?.. Алло?..

– Да нет, месье…

– Но я не слышу того, кто мне позвонил…

– Дело в том, что он положил трубку, месье, и я утверждаю, что не разъединяла вас.

– А какой номер у абонента, который мне звонил?

– Я не могу вам этого сказать, месье. Инструкции запрещают мне сообщать вам такого рода информацию.

Жером Фандор об этом прекрасно знал и поэтому настаивать не стал. Но в то время, как он отходил от телефона, в нем закипал глухой гнев:

– Ну и ну. Что значат эти загадочные телефонные звонки?.. Кто же это такой, кто два раза позвонил Элизабет, и как только она подходила к телефону, не хотел с ней разговаривать и клал трубку?..

Жером Фандор чувствовал, что раздражается, нервничает и волнуется из-за этого инцидента, всю значимость которого он понимал.

Однако не следовало чрезмерно волновать свою молодую подругу.

Он протянул ей руку и провел ее в сад.

– Так о чем мы говорили, месье?

Успокоившись, журналист вновь обрел ясность мысли.

– Мы занимались, мадемуазель, загадочным документом, найденным у вашего брата.

Вместе с Элизабет Жером Фандор определил примерный размер этого списка адресов.

Он вырвал из своего блокнота лист белой бумаги, неровный с одной стороны, высотой примерно десять сантиметров и значительно меньшей ширины.

Элизабет Доллон надолго направила взгляд на находящийся перед ней белый лист, словно она хотела силой воли и вниманием заставить появиться на нем загадочные имена, которые она видела несколько дней назад на документе-оригинале.

Вне всякого сомнения ей казалось, что в этом списке фигурировало имя ее брата, баронессы де Вибре, нотариуса Жерэна. Вдруг она вспомнила, что в списке была также и двойная фамилия. Фамилия, которая не была ей неизвестна.

– Барбе-Нантей, – воскликнула она вдруг, – да, мне кажется, что они тоже были в списке.

Удовлетворенная улыбка Жерома Фандора придала ей уверенности в этой роли ясновидящей, и девушка продолжала, давая волю своим мыслям:

– Да, действительно, теперь я точно уверена. Там даже была орфографическая ошибка – вместо Нантей было написано Нотей. Банкиры были третьими или четвертыми в списке, и сейчас я уверена в том, что баронесса де Вибре возглавляла его.

Была также и дата без какого-либо другого обозначения, состоящая из двух цифр. Единица, затем… погодите, цифра с хвостиком… то есть… это может быть либо пять, либо семь, либо девять… Но, какая из них, я вспомнить не могу. Были также и другие фамилии, которых я не знаю.

– Постарайтесь вспомнить, мадемуазель…

Наступило краткое молчание, в течение которого Жером Фандор мучительно пытался извлечь какое-либо заключение из сказанного девушкой. Под ее диктовку он записал фамилии в том порядке, в котором она их назвала, а затем переписал и разместил в уточненном порядке. Теперь он неотступно думал о трех вероятных цифрах: пятнадцати, семнадцати и девятнадцати. Но что они могли обозначать?

Вдруг его осенила какая-то мысль, и он достал свой ежедневник, открыв его на текущем месяце.

– Странно, – прошептал он, говоря тихо, как будто бы для себя самого. Именно 15-го мая было совершено загадочное ограбление на улице Четвертого Сентября… но не является ли это простым совпадением и нужно ли принимать во внимание эту деталь?

Да, несомненно, – продолжил он после небольшого размышления, – это может быть важно. В таком загадочном деле не бывает незначительных деталей. Каждая мелочь имеет свое значение.

Внезапно размышления Жерома Фандора были прерваны возгласом девушки.

– Я вспомнила фамилию, – воскликнула она, – что-то типа… Тома. Вам это ни о чем не говорит?

– Тома, – медленно повторил Жером Фандор, – нет, ни о чем…

Но внезапно его осенило, и он поднялся, вскочив со своего места.

– А не Томери ли это? – воскликнул он. – Томери… Не путаете ли вы Тома с Томери?

Девушка, несколько озадаченная, наморщила лоб и стала напрягать свою память.

– Может быть, – заявила она, – это очень возможно. Я отчетливо вижу первые буквы слова Том, написанные крупным почерком, а все остальное как-то расплывчато, но мне кажется, что конец слова длиннее, чем последний слог слова Тома.

Жером Фандор ее больше не слушал. Он встал с простенькой скамейки и, не обращая внимания на девушку, ходил взад и вперед по затененной аллее, разговаривая с самим собой в полголоса, следуя своей привычке, когда ему необходимо было уточнить свою мысль:

– Тома… это Томери; Жак Доллон, баронесса де Вибре, Барбе-Нантей, нотариус Жерэн – да это же все жертвы этой загадочной банды, которая действует в темноте… Да! Вот уж что непонятно… но мы уж с этим разберемся!

И он снова повернулся к девушке.

– Мы с этим разберемся, – воскликнул он с таким торжествующим видом и с таким светящимся от радости лицом, что Элизабет Доллон, несмотря на мучавшие ее сомнения, заулыбалась.

Сад, в котором они находились, был безлюден.

Он был наполнен тишиной и располагающим к отдыху спокойствием. Пели птицы, совсем несильный ветер слегка нагибал ветки кустарника, как бы лаская его…

Жером Фандор нежно смотрел на Элизабет. Смотрел очень нежно.

Взволнованная этим взглядом, девушка заулыбалась еще более растерянно…

– Мы уж с этим разберемся, – снова повторил Фандор, – вот увидите… я вам обещаю…

Их руки снова встретились в непроизвольном пожатии…

Они находились совсем близко друг к другу и сознавали, что переживают незабываемые мгновения…

Момент был для них очаровательно хмельным, и они оба были молоды…

Возможно, они немного потеряли реальное восприятие вещей?..

Элизабет даже не подумала сопротивляться, когда Жером Фандор слегка коснулся рукой ее плеча, наклонился к ней и, закрыв глаза, продолжительно поцеловал ее…

В действительности же это было безумием, только что совершенным журналистом, безумием, которое только что позволила Элизабет Доллон.

Они оба поняли это в ту же секунду и, оторванные от этого минутного сна, смущенно смотрели друг на друга, взволнованные, и поэтому желающие как можно скорее расстаться.

Еще отнюдь не время было говорить о любви. Загадки, с которыми они сражались, еще совершенно не были прояснены…

Они смогут стать самими собой лишь тогда, когда на все эти загадки прольется свет…

Пока они не принадлежали друг другу.

Жером Фандор, прощаясь с Элизабет, не захотел, чтобы она его провожала, а девушка, все еще дрожа от недавних объятий, не настаивала.

Но, когда журналист собирался пройти сквозь узенькую дверь, соединяющую монастырь с улицей, к нему подошла монахиня:

– Это вы – месье Жером Фандор?

– Да, сестра.

– Наша настоятельница желала бы с вами поговорить.

Журналист поклонился.

Несколько минут спустя в большую гостиную вошла настоятельница.

– Месье, – начала она, – извините меня за то, что позвала вас, но мне необходимо было с вами поговорить.

Жером Фандор прервал монахиню:

– А я хотел бы извиниться за то, что не пришел попрощаться с вами перед уходом. Знаете, я настолько взволнован, что даже не пришел поблагодарить вас за оказанную помощь.

Монахиня посмотрела на него вопросительным взглядом. Жером Фандор продолжил:

– Согласившись принять в качестве воспитанницы мадемуазель Элизабет Доллон, вы совершили, мадам настоятельница, акт благотворительности. Ведь эта девушка так несчастна, она столько перенесла. Я даже не знаю, смогла ли бы она найти лучшее пристанище, чем у вас?

Однако монахиня не позволила журналисту продолжить…

– Вот именно о мадемуазель Доллон я и хотела с вами поговорить, месье… Действительно, я была бы счастлива, если бы смогла облегчить настоящее несчастье, но я должна признаться вам, что ничего не знала, когда мадемуазель Доллон появилась у нас, об истинных причинах скандала, в котором она была замешана.

Тон монахини был довольно сухим. Жером Фандор, когда осознал это, удивленно спросил:

– Боже мой, что вы этим хотите сказать, мадам?

– Меня только что проинформировали, месье, об истинных отношениях, соединявших Жака Доллона, преступника, как вам известно, с госпожой баронессой де Вибре.

Жером Фандор резко встал:

– Это ложь, в высшей степени ложь! У вас неверные сведения.

Монахиня жестом руки красноречиво показала, что все возражения бесполезны.

– Во всяком случае, ясно одно, – продолжала она, – ложь это или нет, мы не сможем здесь больше оставлять эту девушку, чье имя в конечном итоге причинит вред уважаемому заведению…

Жером Фандор опешил от этого необычного заявления.

– Другими словами, – сказал он, – вы отказываете мадемуазель Доллон в дальнейшем пребывании у вас в качестве воспитанницы?

– Да, месье.

Опустив голову, журналист ходил взад и вперед и, казалось, размышлял:

– В конце концов, мадам, вы не называете мне ваших истинных причин, так как в том, что касается…

Монахиня еще раз жестом прервала молодого человека:

– Действительно, месье. Я хотела бы избежать формального уточнения этих причин, которые мне настоятельно повелевают просить мадемуазель Доллон искать другое пристанище. Однако, раз вы настаиваете, я могу сказать, что мадемуазель Доллон только что проявила такое поведение, которое, по нашим понятиям, недопустимо…

– Боже мой, на что вы намекаете?

– Вы ее поцеловали, месье. И мне очень жаль, что вы вынуждаете меня объяснять эти вещи в деталях. Я сожалею, но мне приходится сказать, что вам не удастся превратить это заведение в место галантных свиданий.

И до того, как Жером Фандор успел возразить, монахиня с ним сухо попрощалась и уже собиралась уходить.

Журналист окликнул ее…

Он был рассержен, потому что чувствовал, что настоятельница была отчасти права!

К сожалению, все протесты были бесполезны.

– Прекрасно, мадам! – сказал он. – Вы совершаете ошибку, но я признаю, что в вашем отношении есть видимость логики, и поэтому сдаюсь. Не могли бы вы дать мне два дня для поисков другого приюта для мадемуазель Доллон?

Кивком головы монахиня показала, что согласна, а затем, попрощавшись еще раз, удалилась.

Жером Фандор в растерянности покинул монастырь.