Текст книги "Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё"

На огромном пространстве было безлюдно; лишь два маленьких мальчика, лежа на животах, ловили рыбу. Они лежали рядышком, раскинув ноги и свесив головы с причала. Эти два мальчика были очень похожи друг на друга. Обоим было по шесть с половиной лет, оба были темноволосые, кареглазые и загоревшие, хотя зима еще практически не закончилась.

Они пришли сюда из своих небогатых домов в восточной части города, в карманах у них лежали перочинные ножики и катушки с леской. Около часа они бегали между двумя сотнями блестящих синих тракторов, привезенных из Англии и стоявших у одного из запертых складов, и посидели по меньшей мере на пятидесяти из этих тракторов. Кроме того, они нашли несколько пустых бутылок, бросили в воду и безуспешно пытались попасть по ним камешками, а также обнаружили старый автопогрузчик, годный лишь в металлолом, и с его мотора отвинтили несколько интересных и ценных, по их мнению, деталей. Теперь они лежали на причале и занимались тем, ради чего, собственно, и пришли сюда, – ловили рыбу.

Появление здесь этих мальчиков объяснялось тем, что они не были шведами. Ни одному шведу, даже их возраста, не пришло бы в голову ловить тут рыбу, ибо шансов поймать что-нибудь было не больше, чем обнаружить живую сельдь в консервной банке. У причала не водилось рыбы, кроме грязных старых угрей, кормящихся в иле. Но даже они не клевали.

Мальчиков звали Омер и Миодраг, они приехали из Югославии. Их отцы были докерами, а матери работали на текстильной фабрике. Жили они здесь недавно и еще не успели выучить язык. Миодраг мог сказать только «один, два, три». Особых возможностей хорошо выучить язык им не представлялось: целые дни они проводили в детском саду, где семьдесят процентов ребятни составляли дети иммигрантов. К тому же родители мальчишек собирались вернуться домой, как только заработают достаточно денег, чтобы считать себя богатыми.

Оба паренька лежали и смотрели на воду, думая о гигантской рыбе, которая вот-вот клюнет, о рыбе столь громадной и сильной, что удержать бы ее… И тут произошел очень редкий случай, возможный только в особых климатических и гидрологических условиях. В четверть четвертого в грязную акваторию порта течением из открытого моря занесло слой чистой морской воды. Омер и Миодраг внезапно обнаружили, что видят под водой свои лески, грузила и даже червяков на крючках. Вода становилась все прозрачнее и прозрачнее, они смогли увидеть дно, старый ночной горшок и ржавую железную балку. А потом в десяти метрах от причала они увидели нечто столь удивительное, от чего у них сразу же разыгралось воображение.

Это был автомобиль. Они видели его совершенно четко. Он был голубого цвета и стоял багажником к причалу, с закрытыми дверками, глубоко погрузившись в ил колесами, словно кто-то запарковал его здесь, на площади секретного города на дне моря. Насколько могли разглядеть мальчишки, машина была совершенно целая, без единой вмятины.

Вода стала мутнеть, автомобиль начал медленно исчезать, и через одну-две минуты ни автомобиля, ни ночного горшка, ни даже лесок не было видно, осталась лишь грязная серо-зеленая поверхность воды в разводах бензина и пятнах нефти.

Мальчики огляделись вокруг в поисках взрослого, которому они могли бы показать свое открытие или, по крайней мере, рассказать о нем, ибо теперь показывать уже было нечего. Однако порт оставался пустынным и безлюдным в этот чудесный субботний день; даже собака перестала лаять.

Омер и Миодраг смотали лески и сунули их в карманы, уже набитые старыми шайбами, медными трубками и ржавыми болтами и гайками. Потом они побежали так быстро, как только могли, однако остановились перевести дыхание все еще на причале: он был очень большой, а мальчики – очень маленькими.

Прошло еще десять минут, прежде чем они добежали до Весткуствеген, где увидели людей, но и здесь мальчики не нашли сочувствия у тех, кто сидел в своих автомобилях, несущихся по дороге: занятые собой и неприветливые, они плевать хотели на двух пареньков, стоявших на тротуаре и размахивавших руками, тем более что по смуглым лицам детей легко определялось – мальчишки представляют обычный «иностранный сброд».

Лишь двадцать пятый по счету автомобиль не проехал мимо, а остановился. Это был черно-белый «фольксваген» с мигалкой на крыше и надписью «Полиция», сделанной большими буквами на дверцах.

В автомобиле сидели два полицейских, Элофссон и Борглунд. Настроение у них было мирное и добродушное, и ни один из них не понимал ни слова из речи мальчиков. Элофссон наконец-то разобрался, что дети показывают в сторону порта, а один из них произносит слово, похожее на «авто». Он угостил обоих пареньков конфетками, поднял стекло, улыбнулся и помахал рукой на прощание.

Элофссон и Борглунд оказались полицейскими добросовестными и объехали весь порт, тем более что особой работы у них сейчас не было. Доехав до конца причала, они остановились, и Борглунд вышел из машины. Он даже подошел к краю причала и постоял здесь несколько минут, но увидел лишь странное искусственное болото, образовавшееся в результате работы землечерпалок. Кроме того, он услышал собачий лай и приглушенный шум нефтеочистительного завода.

Спустя двадцать четыре часа на причале в порту стоял другой полицейский, инспектор полиции по имени Монссон. Автомобиля он тоже не увидел. Перед ним была лишь грязная вода, пустая консервная банка и использованный презерватив.

Информация, которая привела его сюда, проделала длинный путь и сильно исказилась. Ему сообщили, что два югославских мальчика видели, как здесь, с Йёрнского причала, свалился в воду полицейский автомобиль. Мальчики еще не ходили в школу и не говорили по-шведски. Они показывали на самые разные места у причала, а полицейские автомобили, естественно, все были на месте.

Монссон задумчиво жевал зубочистку и слушал, как где-то поблизости лает собака. Инспектору уже перевалило за пятьдесят; крепкий и коренастый, он обладал спокойным, мирным характером. Монссон обошел весь причал вдоль и поперек, но не нашел ничего.

Монссон вынул изо рта изжеванную зубочистку и выбросил ее в воду. Она мирно закачалась между презервативом и консервной банкой. Монссон пожал плечами и направился к машине.

«Завтра нужно будет найти аквалангиста», – подумал он.

20

Погрузившись в тридцать первый раз, аквалангист наконец-то нашел автомобиль.

– Угу, – сказал Монссон.

Он перекатывал во рту зубочистку и размышлял над тем, что предстоит сделать.

Вплоть до этого момента, двадцати трех минут третьего восьмого апреля 1968 года, инспектор не сомневался: автомобиль существует лишь в воображении двух маленьких мальчиков. Теперь ситуация изменилась.

– В каком положении он находится?

– Там почти ничего не видно, – сказал аквалангист, – но, насколько я смог разобрать, он стоит на дне, багажником к причалу, метрах в пятнадцати отсюда. Немножечко под углом, словно ехал вдоль причала и не успел повернуть.

Монссон кивнул.

– Здесь нет никаких предупреждающих знаков, – заметил аквалангист.

Он не служил в полиции и к тому же был молод и неопытен.

Монссон принимал участие в подъеме из воды по меньшей мере десяти автомобилей за последние двадцать лет. И каждый раз они оказывались пустыми и числились в списке украденных. К ответственности никого привлечь не удавалось, но имелись основания предполагать, что владельцы автомобилей таким оригинальным способом не только избавлялись от отслуживших свое развалин, но и получали страховку.

– Что-нибудь еще можете сказать?

– Я почти ничего не могу разобрать. Он не очень большой, и внутри полно ила и грязи. – Аквалангист сделал паузу, а потом добавил: – Он наверняка довольно долго там находится.

– Ладно, придется его поднять, – решил Монссон. – До того как мы доставим лебедку, вам, очевидно, нет смысла туда спускаться?

– Нет. Мне нужно будет только закрепить крюки.

– В таком случае вылезайте из воды и согрейтесь чем-нибудь, – предложил Монссон.

От чудесной погоды и следа не осталось. Небо стало серым, собрались тучи, подул северо-западный ветер, холодный и пронизывающий. На причале шла обычная работа. Громыхали экскаваторы и землечерпалки, маленький буксир пыхтел у входа в порт, тепловоз тащил несколько товарных вагонов, впереди него шел человек с красным флажком; разгружалось несколько судов, приплывших сегодня утром. Какой-то платный информатор из полиции или пожарной охраны предупредил прессу, и около десяти репортеров и фотографов уже несколько часов мерзли на причале или с хмурым видом сидели в своих автомобилях. Репортеры и аквалангист, в свою очередь, привлекли к себе внимание нескольких зевак, которые бродили взад-вперед под порывами ветра, высоко подняв воротники и засунув руки глубоко в карманы.

Монссон не стал ограждать эту часть причала или каким-либо другим способом мешать людям проникать сюда. Один из репортеров периодически подходил к нему и спрашивал: «Ну как там?» – или что-то подобное. Сейчас репортер снова вылез из машины и в самом деле сказал:

– Ну как там?

– Там внизу автомобиль, – медленно ответил Монссон. – Приблизительно через полчаса мы его поднимем. – Он посмотрел на журналиста, которого знал уже много лет, подмигнул ему и сказал: – Вы не сообщите об этом остальным? Мы не сможем отложить подъем.

– Конечно, автомобиль пуст? – спросил репортер.

– Ну, – сказал Монссон и взял новую зубочистку, – насколько мне известно, да.

– Страховка, как обычно?

– Сначала нужно его поднять и осмотреть, – зевая, ответил Монссон. – Причем это произойдет не раньше чем через полчаса. Вы спокойно можете уехать и где-нибудь перекусить.

– Пока, – сказал журналист.

– Угу, – отозвался Монссон и пошел к своей машине.

Он сдвинул шляпу на затылок и включил радио. Отдавая распоряжения, он заметил, что некоторые репортеры последовали его совету и уехали.

Элофссон и Борглунд тоже были здесь. Они сидели в своем «фольксвагене», метрах в двадцати пяти, и мечтали о глотке кофе. Через несколько минут Элофссон, заложив руки за спину, подошел к Монссону и спросил:

– Что нам говорить людям, которые интересуются тем, что тут происходит?

– Отвечайте им, что мы собираемся поднять из воды старый автомобиль, – сказал Монссон. – Через полчаса. А пока можете уехать и выпить кофе.

– Спасибо, – обрадовался Элофссон.

Маленький полицейский автомобиль умчался с рекордной скоростью. Оба полицейских выглядели серьезно и решительно, словно выполняли важное и срочное задание. «Наверняка они включили сирену и мигалку, когда скрылись из виду», – с улыбкой подумал Монссон.

Прошел почти час, прежде чем все было готово к подъему автомобиля. Элофссон, Борглунд и журналисты уже вернулись, к зевакам присоединились докеры, моряки и другие работники порта. Всего собралось человек сто пятьдесят.

– Ну что ж, – сказал Монссон. – Начнем, пожалуй?

Подъем произвели быстро и без всякой театральности. Цепи со скрипом натянулись, грязная вода забурлила, и над поверхностью воды показалась металлическая крыша.

– Осторожно! – крикнул Монссон.

Наконец над водой оказался весь автомобиль, облепленный илом и грязью. Из него хлестала вода. Он чуть косо висел на крюках, и Монссон внимательно следил за ним, а фотографы непрерывно щелкали камерами. Автомобиль был маленький, старый и довольно изношенный. Модель «форд» английского производства, уже довольно редкая, но когда-то она очень часто встречалась на дорогах.

Машина, очевидно, была голубого цвета, но сейчас ее покрывал слой серо-зеленой слизи, и первоначальный цвет определялся с трудом. Боковые стекла были разбиты или опущены, а внутри было полно ила и мусора.

– Опускайте, – распорядился Монссон. Толпа начала смыкаться, и он спокойно попросил: – Пожалуйста, оставайтесь на месте. Его ведь надо куда-то поставить.

Люди отошли назад, Монссон тоже. Маленький автомобиль приземлился с неприятным скрежетом, крылья и передний бампер у него едва держались.

Автомобиль действительно выглядел довольно мрачно, и трудно было представить, что он когда-то выкатился из ворот завода в Дагенхэме[26]26
  Дагенхэм – пригород Лондона.


[Закрыть], новенький и сияющий, а его первый владелец горделиво уселся за руль с бьющимся от восторга сердцем.

Элофссон первый подошел к автомобилю и заглянул внутрь. Люди, наблюдающие за ним сзади, увидели, как он внезапно замер и потом резко выпрямился.

Монссон медленно последовал за ним, наклонился и заглянул в открытое окно правой дверцы.

Между сгнивших сидений с ржавыми пружинами и почерневшим каркасом сидел облепленный илом труп. Один из самых ужасных, какие когда-либо видел Монссон. С пустыми глазницами и оторванной нижней челюстью.

Монссон выпрямился и повернулся спиной к автомобилю.

Элофссон начал автоматически отодвигать толпу.

– Не отталкивай людей, – сказал Монссон. Он посмотрел на тех, кто стоял к нему ближе всех, и спокойно сказал: – В автомобиле находится мертвый человек. Он ужасно выглядит.

Никто из присутствующих не сделал попытки протолкнуться вперед.

21

Монссон не слишком придерживался инструкций, рекомендовавших не посвящать публику в деятельность полиции, а позволять фотографировать «только с разрешения начальника полиции или в тех случаях, когда этого невозможно избежать». Он вел себя совершенно естественно даже в самых необычных ситуациях и уважительно относился к людям, а они отвечали ему тем же.

Хотя ни Монссон, ни кто-либо другой над этим как-то не задумывались, он действительно отлично поработал на причале в порту в тот понедельник.

Если бы он занимался беспорядками, которые имели место в то длинное жаркое лето и к которым относились с большим беспокойством, многие из них, вероятнее всего, вообще бы не произошли. Однако ими занимались люди, полагавшие, что Родезия[27]27
  Родезия (теперь Зимбабве) – бывшая английская колония в Южной Африке, в 1965 году провозглашенная находящимся у власти белым меньшинством независимым государством. Правительство непризнанной республики угнетало коренное население и не допускало его к участию в управлении государством. Черное большинство пришло к власти только после всеобщих выборов 1980 года.


[Закрыть] находится где-то возле Тасмании[28]28
  Тасмания – остров к югу от Австралии.


[Закрыть] и что сжигать американский флаг незаконно, зато похвально поносить вьетнамцев. Эти люди считали водометы, резиновые дубинки и немецких овчарок лучшими средствами налаживать контакт с народом, и результаты соответствовали усилиям.

Но у Монссона голова была занята другим, он думал об утопленнике.

Трупы, найденные в воде, никогда не выглядят слишком приятно, но этот был самым отталкивающим из тех, с которыми инспектор когда-либо имел дело.

Даже патологоанатом, производящий вскрытие, сказал:

– Тьфу! Ну и работку ты мне подсунул.

Потом он занялся делом, а Монссон, стоя в углу, наблюдал за ним. Казалось, Монссон над чем-то задумался, и врач, который был молод и не очень опытен, время от времени с любопытством на него поглядывал.

Монссон был уверен: не все обстоит так просто с трупом в автомобиле. Он подозревал: произошло что-то серьезное, когда автомобиль свалился в воду. Простейшая версия не проходила с самого начала. Здесь не мошенничество, связанное со страховкой. Кому понадобилось сталкивать с причала эту старую развалину, которая была новой лет двадцать назад? И зачем?

Логический ответ на возникающие вопросы был пугающе прост, поэтому у Монссона не дрогнул ни один мускул, когда патологоанатом сказал:

– Этот твой приятель был мертв до того, как отправился в воду.

– Как долго он мог там находиться? – после небольшой паузы спросил Монссон.

– Трудно сказать, – ответил врач. Он взглянул на ужасные распухшие останки, лежащие на столе, и задал вопрос: – Там много угрей?

– Думаю, хватает.

– Ну тогда… Несколько месяцев. Как минимум два, возможно, четыре. – Он покопался в трупе скальпелем и добавил: – Разложение произошло необычайно быстро. Возможно, вода сильно загрязнена химическими реактивами или другой дрянью.

Уже перед самым уходом в конце рабочего дня Монссон задал еще один вопрос:

– Слушай, а насчет угрей, это не просто бабушкины сказки?

– Угорь – загадочное создание, – заявил врач.

– Спасибо, – сказал Монссон.

Вскрытие было закончено на следующий день и поведало весьма печальную историю.

Расследование длилось значительно дольше, однако результат оказался не менее печальным.

И не потому, что ничего не обнаружили. Напротив, удалось установить даже чересчур много фактов.

Автомобиль был марки «форд-префект», модель 1951 года, голубого цвета, недавно небрежно перекрашенный. На нем стояли фальшивые номера, а регистрационный сертификат и табличка с именем владельца отсутствовали. С помощью регистра транспортных средств удалось найти двух последних владельцев автомобиля. Оптовый торговец цветами из Оксе купил его в подержанном, но относительно хорошем состоянии в 1956 году, пользовался им восемь лет, а потом продал одному из своих работников за 100 крон. Тот проездил на машине три месяца. Он уверял, что автомобиль был в рабочем состоянии, но выглядел ужасно, и новый хозяин поставил машину на стоянку за рынком на Дроттнингторьет. Через несколько недель он обнаружил, что автомобиль исчез, и решил, что его куда-нибудь отбуксировала полиция или дорожная служба.

Ни полиции, ни дорожной службе ничего не было об этом известно. Наверное, автомобиль украли. С тех пор никто его не видел.

О последнем пассажире автомобиля тоже было достаточно много информации. Им оказался мужчина лет сорока или чуть старше, ростом около ста семидесяти пяти сантиметров, с волосами пепельного цвета. Он не утонул, смерть наступила в результате удара по голове. Орудие убийства оставило отверстие в черепе. Отсутствие осколков костей вокруг отверстия свидетельствовало: орудие убийства имело округлую форму.

Смерть наступила мгновенно.

Орудие убийства обнаружили внутри автомобиля. Округлый камень, засунутый в мужской нейлоновый носок. Камень был около десяти сантиметров в диаметре, естественного происхождения. Небольшой кусок гранита. Длина носка от пятки до пальцев составляла двадцать пять сантиметров, он был французского производства. Кроме того, носок был хорошего качества, выпущен известной фирмой, но, очевидно, никогда не использовался по своему прямому назначению.

Снять отпечатки пальцев у трупа не удалось. Кожа на пальцах расползлась, а на остатках кожи папиллярные линии едва различались.

В автомобиле не оказалось ни одного предмета, который позволил бы установить личность убитого. По его одежде это определить не удалось, она была дешевой, иностранного производства и неизвестно откуда. Не нашлось также ничего указывающего на личность убийцы.

Полиция обратилась за помощью ко всем, кому что-либо известно о голубом «префекте» 1951 года выпуска, не зарегистрированном с 1964 года. Никто ничего не сообщил. Трудно было ожидать другого результата, если учесть, что страна давно превратилась в сплошное кладбище автомобилей, где проржавевшие останки машин покоились в саване из ядовитых выхлопов их наследников.

Монссон отодвинул рапорты в сторону, запер кабинет и вышел из полицейского участка. Глядя в землю, он направился по диагонали через Давидсхальсторг к винному магазину. Он думал о своем утопленнике.

Монссон был одновременно и женат, и холост. Он и его жена начали действовать друг другу на нервы десять лет назад, когда их дочь вышла замуж за южноамериканского инженера и уехала в Эквадор. Монссон имел холостяцкую квартиру на Регементсгатан, недалеко от Фридхемсторьет, и в основном жил там. Но каждую пятницу вечером он приходил домой к своей жене и оставался у нее до утра понедельника. Тактика, несомненно, мудрая. Взаимное раздражение супругов исчезало, и всю неделю они с удовольствием ждали совместного уик-энда.

Монссон любил сидеть в своем продавленном старом кресле и выпивать рюмочку-другую перед сном. Нынешний понедельник не был исключением. Вообще вечер понедельника был особенным. И не только потому, что Монссон уставал от своей старушки и знал, что не увидит ее до пятницы, хотя в четверг ему уже захочется с ней встретиться, но еще и потому, что в предыдущие три дня ему приходилось пить за едой лишь слабое пиво. Крепкие спиртные напитки в доме его жены были запрещены.

Он приготовил себе третий грипенбергер и начал размышлять о своем утопленнике.

Грипенбергер состоял из джина, газированного грейпфрутового сока и колотого льда. Финско-шведский кавалерийский офицер по фамилии Грипенберг научил Монссона, как нужно смешивать такой коктейль[29]29
  На самом деле коктейль назван в честь хорошего друга Пера Валё и Май Шеваль – финско-шведского переводчика Класа Грипенберга (1911–1976).


[Закрыть]. Это произошло в Вильманстранде[30]30
  Шведское название финского города Лаппенранта.


[Закрыть], сразу после войны, когда грейпфрутовый сок еще трудно было достать, и с тех пор Монссон привык к своеобразному напитку.

Монссону приходилось расследовать много убийств, однако он не мог припомнить ничего похожего на смерть мужчины в автомобиле. Ясно, что речь идет о преднамеренном убийстве. Кроме того, убийца воспользовался орудием простым и эффективным. Округлые камни можно найти везде, а французский черный носок вряд ли способен вывести на преступника.

Мужчину в автомобиле убили одним ударом. Потом убийца засунул труп в старый автомобиль и столкнул его в воду.

Со временем, вероятно, личность жертвы установят, но Монссон предчувствовал: это не особенно встревожит убийцу.

Данное преступление, по-видимому, трудно будет раскрыть. Монссон предвидел, что расследование займет очень много времени. И вряд ли завершится поимкой виновного.

22

Дорис Мортенссон возвратилась домой в субботу вечером, двадцатого апреля.

В понедельник, в восемь часов утра, она стояла перед большим зеркалом в спальне, любуясь своим загаром и думая о том, как теперь ей будут завидовать коллеги. На правом бедре у нее еще оставался заметный след от любовного укуса, два таких следа также были на ее левой груди. Застегивая бюстгальтер, она решила всю следующую неделю вести себя осторожно, чтобы избежать нежелательных вопросов и вынужденных объяснений.

Раздался звонок в дверь. Она натянула платье через голову, сунула ноги в шлепанцы и пошла открывать дверь. Весь дверной проем заполнял собой гигантский блондин в твидовом костюме и коротком плаще спортивного фасона.

Он посмотрел на нее своими голубыми глазами и спросил:

– Как там в Греции?

– Замечательно.

– А вам известно, что греческая военная хунта бросила десятки тысяч людей в тюрьмы по политическим мотивам и что их пытают и убивают ежедневно? Что палачи подвешивают женщин на железные крюки к потолку и прижигают им соски электрическими паяльниками?

– Об этом как-то не думаешь, когда ярко светит солнце, а все вокруг танцуют и чувствуют себя счастливыми.

– Счастливыми?

Она оценивающе взглянула на него и подумала, что ее загар должен хорошо смотреться на фоне белого платья. Дорис сразу увидела: перед ней стоит настоящий мужчина. Большой, сильный и прямой. Возможно, он немного грубоват, но это ему только идет.

– Кто вы? – с любопытством спросила она.

– Полиция. Моя фамилия Ларссон. Седьмого марта этого года в двадцать три часа десять минут вы приняли ложный вызов по телефону. Помните?

– Да, конечно. Мы очень редко принимаем ложные вызовы. Рингвеген в Сундбюберге.

– Верно. Что сказал звонивший?

– Пожар у дома на Рингвеген, тридцать семь. Цокольный этаж.

– Кто звонил: мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Вы точно запомнили слова?

– Да.

Он вынул из кармана несколько листков бумаги, затем шариковую ручку и сделал запись.

– Еще что-нибудь можете сообщить?

– О, конечно. Очень многое.

Мужчина, казалось, удивился. Он нахмурился и в упор посмотрел на нее своими голубыми глазами. Да, в шведках все-таки есть некое суровое обаяние. Жаль, что на ней такие отметины. Хотя, возможно, он человек без предрассудков.

– Вот как? Сообщайте.

– Во-первых, он звонил из телефона-автомата. Я слышала щелчок, когда упала монета. Возможно, он звонил из телефона-автомата в Сундбюберге.

– Почему вы так считаете?

– Ну, видите ли, там в некоторых телефонах-автоматах еще остались старые таблички с нашим прямым номером. В других местах на табличках теперь указан номер центральной диспетчерской в Стокгольме.

Мужчина кивнул и снова сделал пометку на листке бумаги.

– Я повторила адрес и спросила: «Здесь, в городе? В Сундбюберге?» Потом я собиралась спросить, как его зовут и все такое прочее.

– Но вы этого не сделали?

– Нет. Он ответил: «Да» – и повесил трубку. У меня создалось впечатление, что он спешит. Впрочем, люди, которые нам звонят и сообщают о пожаре, всегда нервничают.

– Значит, он вас перебил?

– Да. Мне даже кажется, я вообще не успела произнести слова «Сундбюберг».

– Не успела?

– Да нет, я-то его произнесла, но он на полуслове сказал: «Да» – и повесил трубку. Не думаю, что он вообще его услышал.

– А по тому же самому адресу и в то же время в Стокгольме не было пожара?

– Нет. Хотя в Стокгольме тогда же был сильный пожар. Я получила сообщение о нем из центральной диспетчерской минут через десять или двенадцать. Но тот пожар был на Шёльдгатан.

Она внимательно посмотрела на него.

– Ой, это вы спасли всех тех людей в горящем доме? – Он не ответил, и после паузы она сказала: – Да, это были вы. Я узнала вас по фотографиям. Но не представляла себе, что вы такой большой.

– У вас, наверное, хорошая память.

– Как только я узнала, что вызов был ложным, то сразу постаралась запомнить этот разговор. Полиция потом обычно интересуется такими вещами. Я имею в виду местную полицию. Однако на сей раз меня ни о чем не расспрашивали.

Мужчина насупился. Ему шло такое выражение лица. Она чуть выставила вперед правое бедро и согнула колено, оторвав при этом пятку от пола. У нее красивые ноги, к тому же сейчас они загорелые.

– Еще что-нибудь помните? О звонившем.

– Он был не швед.

– Иностранец?

Он еще сильнее нахмурился и уставился на нее. Жаль, что она надела шлепанцы. У нее красивые ступни, и она знала об этом. А ступни могут быть красивыми.

– Да. У него был довольно заметный акцент.

– Какой именно акцент?

– Он не был немцем или финном, – сказала она, – и наверняка не норвежцем или датчанином.

– Откуда вам это известно?

– Я знаю, как говорят финны, и… я встречалась одно время с немецким парнем.

– Вы хотите сказать, звонивший плохо говорил по-шведски?

– Вовсе нет. Я поняла все, что он сказал, и говорил он гладко и очень быстро. – Она подумала о том, что сейчас наверняка выглядит привлекательно. – Он был не испанцем. И не англичанином.

– Американец? – предположил мужчина.

– Наверняка нет.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Среди моих знакомых здесь, в Стокгольме, есть много иностранцев, – сказала она. – И потом, я по крайней мере дважды в год езжу на юг. Я знаю, что англичане или американцы просто не способны научиться говорить по-шведски. Возможно, тот человек был француз. Может быть, итальянец. Но вероятнее всего, француз.

– А почему вы так решили?

– Ну, он, например, сказал «пожаг».

– Пожаг?

– Ну да, вместо «пожар», и «тгидцать» вместо «тридцать».

Он заглянул в свои записи и сказал:

– Давайте уточним. Итак, он сказал: «Пожар в доме на Рингвеген, тридцать семь».

– Нет. «Пожар у дома на Рингвеген, тридцать семь. Цокольный этаж». Причем он сказал «пожаг» вместо «пожар» и «тгидцать» вместо «тридцать». Мне почудился французский акцент…

– С французским парнем вы тоже встречались?

– Ну… У меня есть несколько друзей среди французов.

– А как он произнес «да»?

– С очень долгим «а», как жители Сконе.

– Нам, наверное, придется встретиться с вами еще раз, – сказал он. – Я вами просто восхищен.

– Может быть, вы хотите…

– Я говорю о вашей памяти. До свидания.

– Разве Олафссон говорит по-шведски с сильным акцентом и произносит «пожаг» вместо «пожар» и «тгидцать» вместо «тридцать», да к тому же путает предлоги? – спросил Гунвальд Ларссон, когда на следующий день все они собрались вместе в управлении на Кунгсхольмсгатан.

Присутствующие с любопытством посмотрели на него.

– И «цокольный этаж» вместо «первый этаж»?

Ему никто не ответил, и Гунвальд Ларссон молча сел. Потом он повернулся к Мартину Беку:

– А этот парень, Шаке, который сейчас на Вестберга-алле…

– Скакке.

– Ну да. Ему можно дать задание?

– Смотря какое.

– Он в состоянии обойти все телефоны-автоматы в Сундбюберге?

– Ты мог бы поручить это местной полиции.

– Ни за что. Нет, туда нужно послать этого парня. Пусть возьмет с собой карту города и отметит на ней все телефоны-автоматы с устаревшими табличками, на которых указан номер пожарной части в Сундбюберге.

– Ты можешь объяснить, зачем это нужно?

Гунвальд Ларссон объяснил.

Мартин Бек задумчиво потер подбородок.

– Слишком загадочно, – сказал Рённ.

– Что загадочно? – спросил Хаммар, входя в кабинет. Вслед за ним с грохотом ввалился Кольберг.

– Всё, – мрачно сказал Рённ.

– Гунвальд, на тебя пришел рапорт о превышении служебных полномочий, – сообщил Хаммар, взмахнув перед Ларссоном листом бумаги.

– От кого?

– От старшего криминального ассистента Ульхольма из Сольны. Ему сообщили, что ты занимался большевистской пропагандой среди местных пожарных. Причем в это время ты находился при исполнении служебных обязанностей.

– А, Ульхольм, – протянул Гунвальд Ларссон. – Это уже не впервые.

– В прошлый раз обвинение было такое же?

– Нет. В тот раз я нецензурно выразился в полицейском участке округа Клара, чем нанес урон репутации полиции.

– На меня он тоже жаловался, – сказал Рённ. – Прошлой осенью, после убийства в автобусе. Я не назвал свое имя и звание, когда пытался допросить умирающего свидетеля в Каролинской больнице. Хотя Ульхольм знал, что тот перед смертью пришел в сознание только на тридцать секунд.

– Ну ладно. Как там идут дела? – поинтересовался как бы между прочим Хаммар, окинув взглядом присутствующих.

Ему никто не ответил, и через несколько секунд Хаммар вышел, чтобы продолжить свои бесконечные совещания с прокурорами, старшими комиссарами и другим начальством, которое непрерывно интересовалось тем, как идут дела. Ему приходилось многое выдерживать.

Вид у Мартина Бека был унылый. Он уже успел подхватить свою первую весеннюю простуду и сморкался каждые пять минут. После длинной паузы он сказал:

– Если звонил Олафссон, то вполне мог изменить свой голос. К тому же, вероятнее всего, это сделал именно он. Разве я не прав?

– Олафссон родился в Стокгольме и прекрасно его знал. Разве он стал бы звонить в пожарную часть Сундбюберга? – покачал головой Кольберг.

– Нет, не стал бы, – подтвердил Гунвальд Ларссон.

Других событий во вторник, двадцать третьего апреля, практически не происходило.

В среду и четверг никаких новостей не было. В пятницу, когда все снова собрались вместе, Гунвальд Ларссон спросил:

– Как там дела у Таке?

– Скакке, – поправил его Мартин Бек и чихнул.

– Его трудно расшевелить, – заметил Кольберг.

– Лучше бы я сделал это сам, – раздраженно проворчал Гунвальд Ларссон. – Такое задание можно выполнить за один день.

– У парня было много работы, и он только вчера освободился, – словно оправдываясь, сказал Мартин Бек.

– Какой еще работы?

– Ну, мы ведь занимаемся не только телефонами-автоматами в Сундбюберге, нам хватает и других дел.

Поиски Олафссона не продвинулись ни на шаг, и не было никакой возможности их как-то ускорить. Все, что можно было разослать, уже разослали, от описаний и фотографий до отпечатков пальцев и характерных особенностей зубов.