Текст книги "Легенды восточного Крыма"

Старый храм

У подножия горы, носящей имя понтийского царя Митридата, стоял во времена давние храм Аполлона, покровителя города Пантикапея. Шесть белоснежных колонн венчала крыша храма. В стороне от него стоял не менее богатый храм Афродиты-обманщицы, которую чтили на Боспоре не меньше, чем Аполлона. И значительно позднее, напротив этих двух языческих храмов построили скромную церковь, носящую название храма Иоанна Предтечи. Время шло, время галопом мчалось, время медленно тащилось, теряя по пути то, что люди памятью называют. Исчезли гордые, богатые языческие храмы, жители города даже не знают тех мест, где они когда-то красовались. А вот скромная церковь сохранилась.

От тяжести времени человек горбится, на палочку опираться начинает. Храм Христианский, переживший более десятка столетий, здорово постарел, в землю погрузился, налетом времен покрылся, роспись стен его скрыла известь. Но стоит еще крепко на ногах он, один из древнейших христианских храмов.

Город Керчь, прежний Пантикапей, прежний Боспор, и много еще имен поменявший, вверх этажами зданий поднялся, вытянулся вдоль пролива змеей, переваривающей пищу, и храм древний решил тряхнуть стариной. Мелодичным звоном своих колоколов, как и в древние времена, призывает он мирян к молитве, как бы возвещая миру о том, что жив он еще и будет долго еще жить, пока будет жива христианская вера. Раскрывают объятия двери храма, приглашают поклониться иконе, которая пришла к нам от тех времен, когда здесь пантикапейский епископ служил.

Все бы ничего, да забыли люди о тех, кто тот храм своими руками возводил. Легенда возрождает для нас те далекие времена.

Первое богослужение в храме происходило в ночь под великий праздник, и стояли у амвона двенадцать братьев, по числу учеников Иисуса Христа; статные красавцы, сильные, ловкие, ликом смуглые, с белокурыми кудрями, душами светлыми и чистыми. Только не было с ними сестры младшей, которую мать просила сыновей беречь. Не выполнили они этого обещания – не уберегли.

Второе обещание – построить церковь в честь Иоанна Крестителя, они выполнили.

Все, приходящие в храм, знали, что руками этих братьев воздвигнуты стены церкви, когда они обещали в день кончины матери церковь Иоанна Предтечи построить.

И епископ, ведя служение в храме, не забыл помянуть имя матери братьев, говоря:

– Помяни, Господи, душу её в царстве света твоем.

Не забыл старый священнослужитель и прочитать трижды святую молитву о той, чей жалобный стон доносился от окна алтарной обсиды.

Зимние месяцы в Керчи добротой погоды своей не славятся. Стоны мятущейся грешной души за окном сливались с визгливым голосом ветра и грохотом волн, которые шторм обрушивал на берег. Поеживались в смятении душевном прихожане в такие минуты, слыша изливающую в тоске великой жалобы душу грешницы

Хмурились лица братьев, горькие складки появлялись у уголков рта, ибо они видели в порывах ветра студеного, врывающегося в храм божий, в виде легкого тумана, образ сестры, протягивающей к ним свои руки. У порога храма стояло видение, не смея шагнуть вглубь его. Дымок курящегося ладана изгонял ее. Колебалось видение, меняя форму. Но проходило время, и вновь образ сестры появлялся, и снова протягивал руки.

Братья склонялись в глубоких поклонах, осеняя себя широким крестом, чтобы отогнать видение грешницы и облегчить сердце свое.

Облегчить временно душу можно, но вот изгнать из памяти прошлое не удавалось. Да и как это можно было сделать, если о нем постоянно напоминал поднятый над Пантикапеем крест. Поклялись они, что пока не воздвигнут храм, забыть про радости жизни.

Годы ушли на то, чтобы воздвигнуть стены храма. Жилище Бога без веры не построить. Камень к камню надо приложить, чтобы щелочки не было. Строится храм не на годы, а на века. С именем Христа братья приближались к поставленной цели. Но забыли, что и дьявол не дремлет. И, если братья сами были неуязвимы для него, то этого нельзя было сказать о сестре. Пока она была девочкой, мысли ее были заняты братьями. Следовало постирать и заштопать одежду, приготовить пищу и отнести ее работающим на строительстве храма братьям. Она же омывала и перевязывала им раны, полученные случайно. Но время подростковое ушло, и, наверное, братья упустили за работой тот момент, когда их сестра превратилась в красивую девушку. А раз это случилось, то найдется и тот, кто попытается соблазнить ее.

На Митридатовой горе жил старый жрец, служивший Аполлону, а у него был сын, служивший начальником Горной части. Жрец люто ненавидел христиан, считая их виновниками оскудения храмовой казны. Сын не разделял чувств отца, он просто презирал веру, которая так резко ограничивала телесные чувственные блага во имя «спасения» невидимой души.

Он был очень красив, точно сам Аполлон вдохнул в него большую часть своей красоты, смелый взор его проникал в сердце женщин.

Возможно, что братья, реально оценивая чары сына жреца, надеялись на защиту Бога, которого они так почитали.

Чем более приближалась работа к завершению, тем радостнее становилось на душе у братьев. Вот только печалила их тень скорби на лице сестры, считали, что вызвана она грустью по матери. Ведь им самим постоянно не хватало материнской заботы

Так далеки были их предположения от истины.

А все произошло в одну из августовских ночей, когда вода пролива вспыхивает мириадами точечных огней, только пошевели ее. Девушка сидела на камушке у берега моря, запрокинув голову, искала на темном покрывале ночи любимую звезду матери.

– Где ты сейчас мама, видишь ли ты меня? – сказала она с глубоким вздохом.

И отшатнулась в испуге, когда на ее плечо опустилась чья-то рука

Она не заметила, когда неслышно подкравшись, за ее спиной оказался начальник горной стражи.

Ночь была недостаточно светлой, чтобы разглядеть незнакомца, но она видела очертания его длинных кудрей, кольцами падавшими на его плечи, и слышала прерывистое дыхание его

– Кто ты, и зачем ты здесь, – спросила она.

Незнакомец не ответил на ее вопрос, но его руки пытались обнять ее

– Уйди, я чужая тебе. – девушка резко вырвалась из его объятий и торопливо ушла. Незнакомец не стал преследовать ее. Он только сказал:

– Чтобы ты не делала, все равно ты будешь моя!

Эти властно сказанные слова весь путь до самого дома преследовали ее, Она кипела от негодования, вспоминая их.

Братьям она ничего не сказала о происшедшем, но перестала ходить на берег моря, глее прежде проводила летние вечера.

Время шло, а эта случайная встреча из памяти ее уходить никак не хотела.

Ей казалось, что это происходит потому, что ее так задели властно сказанные слова: – Ты будешь моя!

Но с этими словами никак не вязались ни его прикосновение, ни его поведение. Что могло ему помешать овладеть ею насильно?

Она ловила себя на мысли о том, что появляется и с каждым днем становится сильнее желание еще раз увидеть его.

«Но это невозможно, – думала она, – после того, как я сама оттолкнула его. И опять же, она не вещь, чтобы кому-то так просто принадлежать!

От таких мыслей ей становилось слишком грустно.

Братья, не знавшие истинной причины печали сестры, говорили:

– Оставь свою печаль, скоро поднимем крест над храмом Божьим, и возрадуется светлый дух матери на небесах

От этих слов ещё тяжелей становилось на душе девушки. Не было с ней той, кому бы она все поведала, кто мог бы утешить ее и дать совет. Братья любят ее, но они мужчины. Душу женщины им не понять.

Оставаясь в своей светелке, одна она предавалась мечтам, а в них всегда находилось место незнакомцу. Во сне чернокудрый юноша опять обнимал её, и душа ее замирала в истоме, поцелуи его жгли ее губы. Он становился частью ее самой, и она понимала, что жизнь без него будет в тягость. Теперь она не спешила к братьям, позабыла для них слово ласки. И раз случилось так, что она совсем не пришла.

Братья долго ждали, правда, не оставляя работу. Приближался вечер, удивление перешло в озабоченность:

– Что могло помешать ей?

Спустились сумерки, братья поспешили домой. Первые звездочки появились на небе, когда они подходили к дому.

– Отчего не пришла накормить нас? – спросил старший брат, увидев сестру на пороге. Молчала девушка, на лице маска страдания

– Отчего не пришла? Повторил вопрос старший брат

Хотела сестра ответить, но все слова почему-то застряли в горле, губы беззвучно шевелились.

В глубине сада что-то звякнуло. Все взгляды потянулись туда. Стройный юноша с кольцами чёрных волос метнулся за ствол платана. Но братья его успели заметить. Из всех глоток одновременно выплеснулось:

– Сын жреца!

Старший брат накинулся на девушку:

– Говори, это он? На него променяла ты веру?

Сестра пыталась сказать ему, что она не знает этого юношу. Что честь свою она сохранила… Слабость охватила все члены ее, и она упала у ног брата.

Взмахом ноги тот откинул её далеко за порог.

Через несколько дней на площади перед церковью собралась толпа христиан. Над храмом подняли крест. Торжественно зазвучала молитва «Отче наш». Напротив, у храма Аполлона стояли язычники, но не было среди них сына жреца. Он навсегда ушёл из города.

А вечером от залива потянулся густой белый туман, в глубине его были слышны вскрики, такие, какие может издавать женщина, горюя. Но никто не связал их с душою ушедшей в иной мир сестры двенадцати братьев. И братья словом о сестре не обмолвились. Только старший сказал:

– Слышите, в море чайка кричит!

Между тем внезапно налетевший ветер туман развеял.

А может быть, то не туман был, а душа умершей прилетала?

И когда под великий праздник в храме служил впервые епископ, душа, завернутая, как в саван, клочьями тумана, носилась вокруг церкви пытаясь проникнуть в нее. Видели некоторые, как из тумана тянулись девичьи руки. Тень носилась в вихре урагана вокруг храма.

Прошло немного времени после того, и на город напал отряд варваров.

Пантикапейцы храбро защищали свой город, и немало юношей погибло у его стен. Погибли и двенадцать братьев – строителей.

Их похоронили в общей могиле у храма и на память векам прикрыли могилу плитой.

– Мир им! – возгласил священник

Но мир не сошёл на могилу. В ночь под великий праздник всякий раз прилетает туда тень сестры, белым колеблющимся светом приникает к изголовью могилы, которая уже не видна людям, и тогда плачет кто-то в церковной ограде голосом самой безысходной тоски.

Церковные банки

Входит корабль в пролив, как в устье широкой реки, только течения такого сильного, как на реке не ощущается. Две полосы земли по бокам появляются, что еще более сближает пролив с рекой. Берег Таманский пологий, берег Керченский – крут, и изрезан множеством бухт, большей частью удобных для стоянки кораблей. Недаром древние на землях бухт этих города свои воздвигали. Корабль продолжает движение к Азовскому морю. Все увереннее чувствует себя шкипер в водах незнакомых. Но что это? Скрежет киля по дну! Напоролся на мель корабль. Придется снимать судно с мели… А сил своих хватит ли? Время идет, и все более судно погружается в песок. Хорошо, хоть не скалы… Но трещит по швам, разваливаясь, корабль! Что поделать, если мелок пролив местами?..

Казалось бы, так узок Керченский пролив, негде здесь разгуляться морской волне, воды голубые или чуть зеленоватые переливаются из Черного моря в Азовское, какую беду они могут принести? Древние греки, привыкшие к глубинам Средиземного моря, вообще презрительно называли Азовское море Меотийским болотом, а пролив лучшего названия у них не заслужил, чем право именоваться Боспором, что означало у греков – Бычий Брод. Названия презрительные, а на дне Керченского пролива немало суден тех далеких времен покоится, да и в наше время он немало бед приносит тем, кто неуважительно к нему отнесся. Вот те, кто вырос на берегах пролива, без преувеличения, считают воды пролива нелегкими. Недаром и названия поселков, расположившихся на берегу, получили угрожающие названия: «Капканы», «Опасное». Да стоит только окинуть взором северный берег Керченской бухты крутой и обрывистый с многочисленными выходами скал и подводными камнями, чтобы легко согласиться с названиями селений.

Здесь на подводных рифах лежат многочисленные обломки больших кораблей и маленьких суденышек. Вы, как полагаете, люди, находившиеся на них во время крушения, все спаслись?.. Когда-то здесь доживала свой век старая женщина, которая поутру приходила на морской берег, стегала кнутом водную гладь, и со слезами, просила море вернуть ей мужа и трех сыновей, которых оно у нее забрало.

На берегу, близ того места, где крепость Еникальская расположилась, стояла церковь, посвященная Двенадцати Апостолам. Здесь часто звучали молитвы за упокой души раба божьего, утонувшего в водах пролива или Азова. Напротив этой церкви в море находится коварная отмель, так называемая Церковная Банка. И часто звучал печально колокол церкви, сообщая живущим о том, что чьи-то семьи постигла беда и пора готовиться поминать души грешные, не устами ангельскими сыплющие проклятия небесам. Здесь терпели крушение многие корабли. О чем говорить, если под килем глубины менее метра? Как-то здесь вблизи банки нашли две античные мраморные статуи. Значит, кораблекрушения случались здесь и в самой глубокой древности, хотя Посейдону, богу морей, и свите его великой, здесь негде было разместиться, разгуляться, как следует!

И когда печальный звон разносился по округе, у многих щемило сердце о печальной участи тех, кого еще будут долго ждать в каком-то из домиков, приютившихся вдоль берега пролива.

Ходят сейчас по проливу мирные суда, никому не салютуя, а были времена, когда пройти по проливу было опасно и в военном отношении. Тайком старались мимо прошмыгнуть. Стояли на берегу крепости. Сначала генуэзская, потом – турецкая. И генуэзцы, и турки в оба глядели за водами пролива. Правда, не всегда уследить могли…

Вспоминается 1699 год. Готовился российский флот, только народившийся, сопровождать посла России в Константинополь. Собирался в июне выйти, да задержала смерть важного российского вельможи, швейцарца Лефорта. Второго марта скончался носивший звание адмирала русского флота Франц Яковлевич Лефорт. Петр, тогда еще не носивший приставки к своему имени император, сердечно любивший его, как лучшего своего веселого собеседника, громко рыдал над его телом. Мысли отправиться к Керчи царь не оставил. Вспомнил, что первый из апостолов Христа – Андрей Первозванный начал свои проповеди в Крыму вести с Керчи, а точнее с земель мирмидонянами населенными, и десятого марта учредил орден Андрея Первозванного и тот час возложил его на Головина, а сам через два дня уехал в Воронеж. Весною 1699 года в Воронеже особенно активно строительство кораблей велось, изготовлено было 86 военных судов, предназначенных к походу в Азовское море. В том числе было 18 кораблей, имевших каждый от 36 до 61пушек. Должность адмирала после Лефорта занимал Ф. А. Головин. Но, ведая о том, что Головин морскими ветрами не обласкан, а бурями не потрепан был, надзор над флотом велено было иметь вице-адмиралу Крюйсу. Петр пока довольствовался званием командора на 44-пушечном корабле «Апостол Петр». 27 апреля флот отплыл из Воронежа, плыл по водам Дона Тихого, не торопясь, внимательно приглядываясь, испытуя корабли построенные, и16 мая прибыл к Азову. До половины августа Петр усердно занимался корабельным делом, показывая другим пример, конопатил и мазал суда. Сам доводил до полного совершенства корабль.

«Отворенные врата», которым собирался командовать в плавании до Керчи, и в тоже время занимался государственными делами по всем частям, как и положено государю.

Около половины июня весь флот направился в Азовское море. Царь, дождавшись крепкого западного ветра, который поднял воду в донских гирлах, с искусством опытного лоцмана вывел корабль за кораблем из донского устья в открытое море. Собственноручным письмом он поздравил своих сотрудников, оставшихся в Москве, с благополучным выходом флота в море. По случаю происходивших у Таганрога последних приготовлений к морскому походу Крюйс писал: «Мы принялись за килеванье, конопаченье и мазанье кораблей с такою ревностью и с таким проворством, как будто на адмиралтейской верфи в Амстердаме. Его величество изволил сам работать неусыпно топором, теслом, конопатью, молотом, смолою гораздо прилежнее и исправнее старого и хорошо обученного плотника». По вечерам Петр в эти дни был обыкновенно занят составлением подробной инструкции для посла Украинцева. Главные требования России, о которых должен был заявить русский посланник в Константинополе, состояли в окончательной уступке Азова России и в безусловном прекращении всякой годовой дани татарам.

В полдень 5 августа из Таганрога отплыла эскадра из десяти больших кораблей, двух галер, двух галиотов и четырех стругов с казаками. Командовал ею опытный дипломат Ф. А. Головин, получивший звание генерал-адмирала. В морских делах он был так же сведущ, как и его предшественник в этом звании – Лефорт. Но так, очевидно, было удобнее Петру, который любил вершить дела сам, оставаясь при этом в тени. И в данном случае он был просто капитаном Петром Михайловым.

Поход в Керчь по всем признакам начинался неудачно. Эскадра отошла от Таганрога всего верст на двадцать, как разразилась сильная буря. Пришлось стать на якорь и простоять двое суток, качаясь на волнах, занятие не слишком приятное, если учитывать, что азовская качка неприятна: волна мелкая, но частая – корабль с борта на борт швыряет, внутренности у неопытных выворачивая. Не успели привыкнуть к морской стихии мужики российские, от сохи оторванные. Царь спуску никому не давал, о поблажках и думать не приходилось. Страдали животами матросики, да терпели…

Не только людям, но и снастям, и парусам досталось, да и мачтам – тоже. Пришлось возвращаться в Таганрог и ждать погоды еще две недели, да ремонт вести.

Наконец-то, в полночь 14 августа подул сильный попутный ветер. Петр дал сигнал к отплытию, сам он командовал кораблем «Отворенные врата». Если бы корабли российские распустили все паруса, то на следующую ночь были бы уже в Керчи. Но старый моряк вице-адмирал Крюйс, прослышавши про коварные мели Азовского моря и Керченского пролива, посоветовал поставить только один парус. Поэтому двигались медленно, с остановками, с промерами дна и только 18 августа увидели «высокую землю Керченскую».

Это был великий день России. Русская эскадра стала посреди Керченского пролива. Четыре турецких корабля осторожно прижались к крепости. А крепость маленькая – всего пять башен. Петр одним взглядом оценил ее состояние. Стены некрепкие и местами развалились. Это не Азов, который так трудно дался русским воинам. Разленились турки, ожирели от бездействия. А город Керчь то каков! Дома однотипные, с плоской татарской крышей, один над другим лесенкой к горе Митридат прилепились. Деревьев совсем нет. Только два десятка мечетей над городом возвышаются.

Для пущего эффекта флагманский корабль «Крепость», приближаясь к Керчи, отсалютовал семью залпами. К адмиралтейскому салюту присоединилась вся русская эскадра, и началась пальба из всех пушек. Туркам ничего не оставалось делать, как отвечать на приветствие, хотя какая уж тут радость – страх один: нежданно-негаданно русская эскадра нагрянула. Зачем? Как она вообще очутилась в Азовском море?

Тем временем на шлюпке под белым флагом к турецким властям прибыл Ф. М. Апраксин с поручением известить о прибытии русского флота и поздравить. Делать нечего, в ответ на визит Апраксина турецкий адмирал Гасан-паша прислал своих людей. Они стали расспрашивать адмирала Головина о причинах прибытия столь большого числа военных кораблей. Реакцию турок, видимо, хорошо передает запись Крюйса: «Ужас турецкий можно было из лица их видеть». Они никак не могли поверить, что эти корабли построены в России и на них русские люди. Но еще больше их поразило известие, что русский посол на военном корабле намерен отплыть в Константинополь.

До поздней ночи вокруг русских кораблей шныряли турецкие лодчонки. Одни смолу с обшивки соскребали, чтобы посмотреть, из какого дерева корабли построены. Другие дивились на матросские учения, которые приказал проводить Петр на виду турок и татар. А третьи устроили настоящий восточный базар – торговали всем, чем попало: и красочной с расписными узорами тканью, и диковинными фруктами, и овощами, охотно беря взамен московские ефимки.

Петр опасался, что турки не пропустят русский корабль через Керченский пролив, и потому решился провожать его сам с сильной эскадрою. Действительно, турецкий адмирал, стоявший в Керчи, и Керченский паша не хотели пропускать русский корабль, а предлагали посольству выйти на берег и следовать сухим путем.

Турецкие власти из кожи вон лезли, чтобы помешать отплытию русского военного корабля в Константинополь. Начался затяжной и нудный торг с повторением одних и тех же доводов.

Черное море, убеждали турки, недаром зовется Черным. Оно коварное и непредсказуемое. Плавать по нему опасно. Поэтому для посла же лучше ехать по суше – надежнее, удобнее и быстрее…

В ответ русские упрямо твердили, что уповают на господа Бога, что Черное море им-де хорошо известно и воля на то государя, чтобы его посол ехал морем.

Турки стали твердить, что из Керченского пролива в Черное море вообще выйти нельзя – лежит-де под водой черный камень, который преграждает путь судам, и на нем неминуемо разобьется посольский корабль.

Пришлось посылать лоцмана, чтобы осмотреть тот камень. Вернувшись, он доложил, что камня никакого нет, а есть подводная скала – продолжение мыса, которую обойти вполне можно.

После этого турки выдумали новую причину: прямо на Константинополь плыть-де никак нельзя – не хватит воды и съестных припасов. Придется заходить в Кафу и Балаклаву.

В общем, они хотели, как можно дольше задержать посла в Крыму, а там, глядишь, и придет фирман от султана, и тогда ясно будет, что делать и как поступать.

Эти бесконечные тяжбы прервало четкое распоряжение Петра: кораблю с послом немедленно плыть в Константинополь. Если будут упорствовать, всей эскадрой будем сопровождать.

«Крепость» взяла курс на Царьград и своим салютом возвестила турок о рождении в России военно-морского флота. Демонстрация вполне удалась, флот оказал влияние на успех миссии Украинцева.

Убедившись, что турки не помешают Украинцеву отправиться морем в Константинополь, Петр с эскадрою возвратился в Азов, откуда в сентябре прибыл в Москву, между тем как Украинцев на корабле «Крепость», состоявшем под командою опытного голландского шкипера Памбурга, несмотря на все предостережения турок, отправился в путь. Сначала небольшая турецкая эскадра служила конвоем русскому кораблю, но нетерпеливый Памбург поставил все паруса и вскоре скрылся из виду конвоя. В полдень 2 сентября он без лоцмана вошел в цареградское гирло, плыл удачно Босфором, внимательно осматривая берега и измеряя глубину пролива; 7 сентября царский корабль пришел к Царьграду с пушечною пальбою и бросил якорь в виду сераля, министров и народа. Турки спрашивали Украинцева неоднократно: много ли у царя кораблей, все ли оснащены и как велики и очень досадовали на голландцев, зачем они учат русских кораблестроению? Многие тысячи посетителей – между ними был и султан – приезжали для осмотра русского корабля и хвалили прочность его работы. Разнесся слух, очень встревоживший турок, что большая русская эскадра стоит под Требизонтом и Синопом и грозит нападением на эти места. Особенно перепугались турки, когда Памбург, угощая на своем корабле знакомых ему французов и голландцев, в самую полночь открыл пальбу из всех орудий к великому ужасу султана, жен его, министров, народа: все вообразили, что Памбург давал сигнал Царскому флоту, ходившему по морю, идти в пролив к Константинополю. Султан в крайнем раздражении требовал строгого наказания Памбурга; однако Украинцев успокоил турок, и этим дело кончилось.