Текст книги "Под кодовым названием «Эдельвейс»"

Глава четырнадцатая
ВРАТА ТАНАТОСА

Геббельс разглагольствовал в утреннем радиосообщении:

– Германия значительно улучшила свое экономическое положение главным образом за счет Кавказа. Мы получаем теперь с Кавказа тридцать процентов нефти.

Все тот же стиль «большой лжи», когда желаемое рекламируется как достигнутое. Откуда та нефть? Промыслы Майкопа и Малгобека разрушены. Грозный и Баку – советские. Возможно, рейхсминистр имел в виду свое августовское сообщение, когда он многообещающе заверил, что «отныне майкопское “черное золото” будет служить рейху»?

Не черная нефть – лилась красная человеческая кровь. Насилия и репрессии, принуждение к работе, обещание еды и льгот – ничто не могло заставить склониться перед захватчиками советских людей, которые имели несчастье оказаться на временно оккупированной врагом территории. В Армавире, несмотря на зазывное объявление о наборе на работу, на биржу труда не явился ни один житель. Тогда фашисты провели массовые облавы и без разбора вывозили пойманных под станицу Новокубанскую, где несколько дней озверело мстили пулями – расстреляли около семи тысяч армавирцев. Биржу труда там пришлось аннулировать… «Нет», – ответили жители рабочего поселка Михизиева Поляна на требование оккупантов приступить к работе. Военный комендант Гофман угрожал расстрелять каждого, кто не выйдет на работу. Не вышли. И Гофман с патологической жестокостью выполнил свое обещание: выгнал на казнь всех рабочих вместе с семьями. Груди рабочих пробивали штыками, женщин убивали «гуманно» – косили из пулеметов, на детях пули экономили – большим рубили головы саперными лопатками, грудным детям и малышам разбивали головы о стволы деревьев, чавкая сапогами по кровавому месиву… И так было везде, по всем станицам нефтеносного края – в Абинской и Апшеронской, Нефтегорной и Сиверской, Ильской и в самом Майкопе…

Лютке гнал машину с номерным знаком СД на передовую. Гауптман Шеер, как и положено, отдыхал на заднем сиденье, внешне равнодушно и безразлично, словно нехотя, поглядывая из автомобиля. Мчались к Эльхотовым воротам, где уже десятые сутки вели беспрерывный штурм танки 13-й дивизии генерал-майора Траугота Герра. Потери, которые понесли на крошечном участке земли немцы, ошеломляли – уже было известно, что на протяжении нескольких дней погибло около шести тысяч солдат, а ежедневные потери в технике – по нескольку десятков сожженных танков.

Узкую терскую долину, которая по имени правобережного селения получила название Эльхотовых ворот, немцы называли по-разному, но при этом сохраняя главную суть, – «Долиной смерти», «Воротами смерти», «Вратами Танатоса». И, однако, десятые сутки они упрямо лезли в эти адские ворота, подгоняемые настойчивыми приказами из Берлина. Военная машина, которая устремилась на Кавказ по заранее рассчитанному графику, вдруг застопорилась на холостых оборотах. А именно через эти самые Врата Танатоса пролегли стратегически важные танкопроходимые пути: шоссе Прохладное – Владикавказ, железнодорожная ветка Прохладное – Грозный по долине реки Сунжи, накатанные грунтовые дороги на Ардон, Алагир и Беслан. Но все они пролегли там, где путь перегораживала неумолимая и безжалостная Смерть.

Уже проехали сожженный поселок Ногай-Мирза, где совсем не осталось людей, и только между пепелищ иногда тенью появлялся пугливый кот, когда Шеер увидел военную пешую колонну. Она устало плелась им навстречу.

– Лютке, останови машину, – приказал Шеер, – надо бы немного размяться.

Сегодня в Центр пошла от него радиограмма со сведениями, собранными Кристиной Бергер, и Шеер взялся за выполнение основного задания – выяснение планов дальнейшего немецкого наступления.

Он вышел из машины, приготовил фотоаппарат.

Солдаты тащились сгорбленные, не придерживаясь строя.

– Лейтенант! – позвал он мрачного до отчаяния молодого человека, который с немым безразличием утомленно шагал по обочине дороги.

– Что вам угодно, гауптман? – неприветливо спросил офицер, весь какой-то помятый, и стиснул тонкие, бледные губы.

– Я корреспондент из Берлина, Адольф Шеер, – представился чистенький, в аккуратно отутюженном мундире гауптман, показывая свое министерское удостоверение.

Лейтенант угрюмо молчал, не проявляя ни интереса, ни какого бы то ни было желания вести разговор хотя бы даже и с самим рейхсминистром пропаганды.

– Что вам угодно? – переспросил сухо.

– Куда направляетесь, лейтенант?

– На отдых, – ответил по-военному лаконично.

– Надолго?

– До полного укомплектования по штатному расписанию.

– Что, большие потери?

Лейтенант сразу рассвирепел:

– Потери? Разве это можно назвать потерями? Это избиение! Тотальное уничтожение… От некоторых батальонов остались одни трупы. На поле боя… В ротах в живых – по десятку солдат. Видите нашу куцую, словно собачий хвост, колонну? Знаете ее название? Вот эта жалкая толпа не что иное, как штурмовая дивизия генерала Штофа. Представляете? Целая дивизия, состоящая из трупов…

– Где это вас кромсали?

Лейтенант сник.

– Русские называют это кладбище Эльхотовыми воротами, а мы «Воротами смерти». Ваши вопросы закончились, гауптман? Извините, но они бессмысленны… Прощайте!

И лейтенант пошел, утомленно и неуверенно передвигая по лужам ноги, равнодушный к дорожной грязи.

Голос ефрейтора Лютке вывел Шеера из глубокого скрытого, радостного раздумья: дают наши духу немчуре! Не все коту масленица…

– Пора ехать, господин гауптман?

– Да, Лютке, едем!

В поселке Сагопшин сделали вынужденную остановку – солдаты засыпали огромную воронку, могучий взрыв разворотил дорогу. Вышли из машины вдвоем. Как и в Ногай-Мирзе, никого из местных жителей не было видно, зато в отличие от предыдущего поселка осталось несколько уцелевших дворов, в которых по-хозяйски орудовала солдатня, вытягивая из жилищ какие-то узлы и тяжелые чемоданы, уток и кур со скрученными шеями, перины и ковры.

– Любопытная жанровая картинка, Лютке, – заметил Шеер. – Метод тотального обогащения господствующей расы…

Из дома возле дороги донесся детский крик. Ефрейтор с необычной суровостью метнул взгляд на своего гауптмана. Шеер на мгновение заколебался, но уже через секунду подчинился невысказанной человеческой просьбе.

– Зайдем, Лютке…

Двери и окна в доме были распахнуты настежь, по нему свободно гуляли сквозняки, вороша на полу какие-то бумажки и взметая пух и ватные клочья. На пороге в горницу застыл старик с пробитым черепом. На лежанке испуганно жались в угол двое детей – мальчик и девочка.

– Я займусь ими, – тихо сказал ефрейтор.

– Пойдем отсюда! – ожесточенно приказал Шеер.

И все же Лютке кинул детям плитку шоколада. Зачем? Он и сам не ответил бы на это, ведь шоколад детей не спасет…

Из соседних ворот, пятясь, выкатывался жирный, толстозадый фельдфебель, махая, словно дирижер, толстыми ручищами. В одной из них, словно маршальский жезл, было зажато полукольцо колбасы. За ним двое солдат волокли двухспальную никелированную кровать с мягким матрасом, периной и горкой пуховых подушек.

– Фельдфебель, что вы себе позволяете? – гневно спросил Шеер.

– По приказу господина коменданта собираем теплые вещи, – вытянулся толстяк.

– Ах, по приказу! – сыронизировал гауптман. – Разве кровать – шуба?

– Спать следует тоже в тепле, герр гауптман, – объяснил фельдфебель, глядя на него со спокойным уважением, держась уверенно и небоязливо.

– Зачем убили старика? – неожиданно сорвался Шеер. – Тоже по приказу?

– Э, господин гауптман! – Фельдфебель и глазом не моргнул, он почему-то даже развеселился. – Всегда на такой случай держу вот этот приказ при себе, – он пошарил рукой по животу, где за поясом торчала давнишняя измятая книжонка. – Это армейская «Памятка немецкого солдата», в ней сказано…

– Не надо! – махнул рукой Шеер.

Он знал эту «Памятку», в ней, например, говорилось: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Убей в себе жалость и сочувствие, убивай каждого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик. Убивай. Этим самым ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее рейха и прославишь себя на все века».

– Этот старикан, господин гауптман, позволил себе нахально не отдавать нам теплое одеяло, мол, им укрываются дети. Ну, мы его и прикончили… Однако замечу: детей не тронули. Сами подохнут…

Все точно, все по циркуляру. Ведь Геббельс неутомимо вдалбливал в немецкие головы, что эта война есть «война за пшеницу и хлеб, за стол, накрытый с достатком, за завтрак, обед и ужин» – это для солдафона, война «за сырье, за каучук, железо и руды» – для капиталистов.

Шееру ясно почудился печально-тоскливый, как у обиженного, обездоленного ребенка, пронизанный жалобной скорбью голос Марии: «Как ты можешь оставить меня здесь?»

Шеер влез в машину, грохнул дверцей.

– Поехали, Лютке! Гони в объезд.

…Эльхотовы ворота – это просторная и удлиненная ложбина, которую бурный Терек размыл на четыре-пять километров вширь. Танкопроходная, с твердым грунтом. С обеих сторон эту горловину зажали невысокие, но крутые горы, густо изрезанные ущельями и оврагами, плотно поросшие щетиной лесов. Все здесь содрогалось, гремело, в горах эхом отдавался этот гром, на темном зеленом фоне горных склонов вдоль и поперек прорезались огнем вспышки пушечных выстрелов, взрывы вздымали землю в воздух, и на всем протяжении вдоль лощины, насколько можно было охватить взглядом, громоздились стальные коробки разбитых танков, а от тех, что чернели вдали, столбами валил дым. Само собой вспомнилось сравнение: «Танковое кладбище». И действительно, танки молчали, словно надгробья. Терек шумел, кипел на перекатах, тащил на себе и бил на валунах трупы во вражеской форме мышиного цвета. Машина Шеера ехала мимо других танков, еще не поврежденных, десятков стальных чудищ с крестами, готовых к стремительному броску вперед. Их моторы уже хищно урчали. В сторону «Долины смерти» вытянулись сотни пушечных стволов хорошо замаскированных батарей. Сам поселок Эльхотово еще не был взят, собственно, поселка уже и не существовало, а дымились лишь темные пожарища, горячие пепелища с закопченными до черноты одинокими уцелевшими дымовыми трубами – там, далеко, за последними разбитыми танками.

Машина приближалась к полусожженному хутору, насчитывавшему не более дюжины дворов, забитому штабными машинами и бронетранспортерами высокого начальства.

– Туда! – приказал водителю гауптман.

Едва Шеер вышел из машины, как услышал радостное восклицание:

– Господин корреспондент, прошу ко мне!

Голос был знакомый. Гауптман оглянулся – кто бы это возликовал? – и увидел в раскрытом окне одного из домов веселую, улыбающуюся физиономию не кого иного, как обер-лейтенанта Шютце.

– Господин обер-лейтенант, и вы здесь! – воскликнул в ответ. – Каким образом?

– Фигаро здесь, Фигаро там… Полагаю, Фигаро тоже был связным офицером! А вот как вы здесь очутились, Адольф?

– Так я же по вашему совету, Шютце! Неужели забыли?

– А и в самом деле… Однако вы приехали вовремя! Заходите, у меня есть кое-что интересное для вас… Для вашей книги – просто люкс! Сведения буквально исторического значения!

– Шютце, вы меня интригуете! Я сейчас…

– Ну, Шеер, – проговорил обер-лейтенант, когда Адольф вошел в его помещение. – Вы не забыли своего обещания про пирушку во Владикавказе?

– Разумеется, не забыл.

– Я ее сейчас честно зарабатываю. Воистину заслуженно. Для вашей книги – это настоящий клад. Вот послушайте. – Шютце прикрыл окно и понизил голос: – Фюрер недоволен событиями на Кавказе. По его поручению сам генерал-фельдмаршал Кейтель прибыл в штаб группы армий «А» и имел беседу с командующим генерал-фельдмаршалом Листом. С глазу на глаз, наедине… Представляете? Все онемели от страха… Последствия ошеломили всех поголовно: фон Листа сместили с должности! И знаете, кто занял этот пост?

– Откуда же…

– Сам! – значительно вытаращил глаза Шютце.

– Фельдмаршал Кейтель?

– Фюрер! – прошептал обер-лейтенант.

– Не может быть!..

– Факт! И факт исторического значения. Отныне все победы на Кавказе и далее Кавказа будут связаны непосредственно с именем фюрера. Адольф, вы обязаны поить меня, как любимого коня, до гроба.

– С удовольствием, дружище! И что же последовало?

– А то, что уже прибыла к нам моторизованная дивизия СС «Викинг» под командованием генерал-майора Штейнера и сегодня пойдет в бой! Из штаба группы армий «А» приехал генерал Хольман, он уже на передовой… Вам неописуемо посчастливилось, Адольф! Вы попали в самую точку, в самый разгар событий… Боже, если бы я был литератором! Такой великолепный материал…

– Откуплюсь, Шютце, обязательно откуплюсь от вашего целиком оправданного сожаления. Сегодня же! Но согласитесь, теперь мне крайне необходимо побывать на передовой, чтобы увидеть все своими глазами.

– Хотите попасть в самое пекло? Ну, Шеер! Вы меня вторично удивляете – никогда не считал историков храбрецами… Но если так, то я вас сам провожу. Прямо на командный пункт Траугота Герра.

– Спасибо, Шютце.

– Словесной благодарностью не откупитесь. Я пойду с вами из эгоистических соображений, вы кое-что обещали, и я желаю, чтобы вы вернулись живым. Здесь русские каждый бугорок пристреляли. Пройдем лесом, склонами гор…

Машину оставили на хуторке под опекой шофера Шютце. Ганс Лютке не отстал от своего гауптмана, пошел следом, чем заслужил одобрение обер-лейтенанта.

В штабе танкового батальона, куда переместились дивизионные штабисты, их встретили неприветливо. Начальник штаба, с короткой седой стрижкой, длинным носом и острым подбородком, даже презрительно процедил:

– Только писак нам не хватало…

Однако удостоверение Шеера, как и всегда, подействовало на подполковника магически.

– О! – произнес он. – Это другое дело! Я думал – опять из газеты «Панцер форан»…

– Ну, Адольф, я возвращаюсь, – сказал Шютце, когда все уладилось. – Не забывай – я буду ждать. А для гарантии твою машину беру в залог.

– Везет машинам, – рассмеялся Шеер.

– Почему? – не сообразил обер-лейтенант.

– Потому что благодаря твоему гостеприимству она первой заправится топливом.

– Абсолютно точно! – засиял Шютце.

Когда Шеер остался вдвоем с Лютке, державшим наготове фотоаппаратуру гауптмана, он подошел к бойнице бруствера и поднял бинокль. Зрелище для немцев было не из приятных. С близкого расстояния, да еще и в бинокль, можно было убедиться, что Эльхотовы ворота недаром заслуживали свое другое, фатальное название. Издалека были видны только подбитые танки, в бинокль – трупы, груды трупов полегшего воинства.

Неожиданно историк насторожился: он услышал приглушенные, но выразительные голоса.

– Я сделал все, что мог, – послышался неприязненный, сухой голос, – но…

– Никаких «но», генерал, – прервал его другой. – Вы срываете план общего наступления! Неужели не понимаете? Штаб вынужден перебрасывать войска на другой участок фронта… Сегодня, господин Герр, мы во что бы то ни стало должны сделать фюреру – нашему командующему – достойный немецкого солдата подарок: взять наконец эти проклятые ворота и выйти на оперативный простор.

– Господин Хольман, русские здесь стоят насмерть. Кроме того, их огневые точки – вкопанные в землю танки, пушки, минометы – расположены на склоне гор с обеих сторон лощины. Это настоящая мышеловка.

– Сколько длятся бои?

– Десять дней.

– Будем считать их десятидневной разведкой боем. Как мне докладывали, за все десять дней за пределами этой полосы не прогремело ни одного выстрела. Верно?

– Абсолютно точно.

– Значит, какой вывод? Здесь граница оборонных линий русских. И следовательно, если мы проскочим каких-нибудь шесть-семь километров, нам уже ничто не угрожает. Пути на Грозный и Владикавказ будут открыты. Какой план атаки?

– Пойдем двумя танковыми колоннами. В левой – пятьдесят машин, в правой – семьдесят.

– Длительность артподготовки?

– Полчаса. С воздуха атаку будут поддерживать самолеты штурмовой авиации.

– Кто за танками?

– «Викинги» геренал-майора Штейнера.

– Блестяще! Такого ошеломляющего удара русские не выдержат. Особенно после десятидневных изнурительных боев. Сто двадцать танков на какие-то пять километров фронта – неотразимая сила. Вот что, господин Герр, предлагаю для подъема воинского духа сегодня повести в бой дивизию лично. Вы возглавите левую группу, я – правую. Согласны?

– Прекрасная мысль, господин Хольман! Фюрер, вдохновляющий нас на триумфальные подвиги, будет доволен.

– Что ж, тогда – к нашим боевым танкистам. Время!

«По танку на каждые тридцать – сорок метров атаки. Сила! – обеспокоенно подсчитал Шеер. – Выстоят ли наши? Да еще подбитые танки будут мешать вести прицельный огонь прямой наводкой. Под их прикрытием немцы могут подойти очень близко к передовым позициям… Тяжело будет нашим!»

В ту минуту он еще не знал, как об этом не знали и немцы, что на далеких, поросших лесом склонах, откуда до сих пор не прогремело ни одного выстрела, предусмотрительно была создана цепочка ПТОПов – противотанковых опорных пунктов, способных к самостоятельной обороне. Они были разъединены, не имели сплошной линии обороны, потому что Эльхотовы ворота против всей немецкой танковой армады защищали лишь танковая бригада майора В. Филиппова, артиллеристы майора Ф. Долинского и только один мотострелковый батальон. Поэтому каждый ПТОП состоял из танковой засады, усиленной на флангах противотанковыми пушками и автоматчиками. Но расположение ПТОПов было так точно рассчитано, что все вместе они могли создать сплошную стену истребительного огня.

Когда немцы под завесой артогня подошли вплотную к первой линии нашей обороны, все началось так, как обычно. Первый удар был нанесен по левой, более слабой группе танков, которую вел генерал Хольман. Они заполыхали факелами. Один, второй, третий, четвертый…

– Так им, так, ребятки! – шептал Лютке.

Шеер щелкал фотоаппаратом.

– Господин гауптман, смотрите, подбили танк Хольмана!

И действительно, охваченный языками пламени, танк Хольмана мчался на полной скорости назад. За ним, словно по команде, повернула вся левая группа. Когда танк генерала достиг позиций, к нему тут же подскочили санитары, но их старания были напрасны – на санитарные носилки положили окровавленный труп.

Шеер снова перевел взгляд туда, где гремел с неутихающей силой бой. Группа Траугота Герра рвалась вперед, пытаясь во что бы то ни стало, с любыми потерями проскочить линию огня. Танки вспыхивали, замирали без движения, но другие упрямо перли вперед. И вот около двадцати машин все-таки проскочили, вырвались на простор, который еще не утюжили немецкие гусеницы, где не закрывали кругозор сгоревшие машины. И тут молчавшие до этого момента склоны неожиданно разразились безжалостным огнем, от которого сразу же запылали семь танков. Огонь был еще более плотным, чем на переднем крае. Запылало еще две машины, другие повернули назад. Но их бил встречный огонь передней линии, которую они проскочили. Это была огненная ловушка без единого шанса на спасение, без надежды на жизнь. В тот день в «Долине смерти» сгорело пятьдесят три немецких танка. В одном из них – генерал Траугот Герр.

Шеер уже не смотрел туда, где шел бой, он думал о том, что услышал от представителя штаба группы армий «А»: «Штаб вынужден перебрасывать войска на другой участок фронта».

Он вспоминал те войсковые части, которые встречались ему на пути к Эльхотово. «На отдых. Для полного укомплектования», – припомнил молодого сгорбленного лейтенанта из дивизии генерала Штофа. «На пополнение… А потом куда? Для нанесения нового удара? Где? На каком участке фронта?» – один за другим возникали вопросы. Шеер подумал о Шютце: «Тогда с его появлением войска шли сюда, а теперь…»

…Обер-лейтенант встретил Шеера хмуро. От утренней бодрой веселости, от победно-радостного возбуждения не осталось и следа.

– Голова трещит после вчерашнего, – попробовал он объяснить свое подавленное настроение, но не удержался: – Это же надо, в одном бою погибли оба генерала…

– И полторы сотни танковых асов, – так же подавленно отозвался Шеер. – Хорошие парни были, настоящие герои. Но «Врата Танатоса» поглощают и героев.

– Ничего, мы еще отомстим, – серьезно пообещал Шютце. – Клейст никогда не разделял мысли о необходимости штурмовать Эльхотовы ворота. Он с самого начала предвидел огромные потери и неоправданные утраты. У Клейста был свой личный план, но мешал фельдмаршал Лист. Теперь, после сегодняшнего кошмарного поражения, генерал-полковнику фон Клейсту никто не помешает… Я верю, что и на это будет экстренный фюрербефель!

«План Клейста? – заинтересовался Шеер. – Но расспрашивать в лоб не стоит… Нежелательно проявлять преждевременное и лишнее любопытство, это рискованно».

– Так что, обер-лейтенант, заглянем в багажник моей машины и проверим, не разбились ли от детонации бутылки? Я – сейчас, а вы за это время непременно придумайте хороший повод. – Шеер вышел из комнаты, а когда через каких-нибудь три минуты возвратился, то в руках держал бутылку, обернутую бумагой. Спросил со значением: – Так что, есть повод?

– А что у вас? – оживился Шютце.

– Э, нет, не сразу! Бутылка в бумаге так же таинственна и соблазнительна, как красивая женщина в платье. Поэтому к ней, как и к женщине, нужен подход…

– Ну, если так!.. – с нарочитой угрозой сказал обер-лейтенант. – Так вот, у меня, чтобы срубить ей головку, есть надежное оружие, которое стоит-таки замочить. – Намекнул: – Тоже в «одежке»… Раздеть?

– Безусловно!

Обер-лейтенант наклонился, занявшись своим трофеем, потом неожиданно резко повернулся. В его руках синеватым металлом блеснул узкий клинок. Проговорил хвастливо:

– Настоящий хевсурский меч! Оружие побежденных!

– О, это действительно драгоценный трофей!

– Еще бы, ведь можно сказать – музейная вещь.

– Позволите взглянуть?

– Пожалуйста.

Шеер внимательно оглядел клинок и спокойно, хотя и с легкой иронией, сообщил:

– Да, действительно давняя реликвия. Думаю, этот меч был изготовлен еще до Первой мировой войны, где-то в начале двадцатого столетия. Приятно держать в руках великолепное немецкое оружие…

– Вы что, серьезно, гауптман? – поразился Шютце.

– А вот, глядите – миниатюрное клеймо возле рукоятки «Золинген». Да, когда-то наши золингеновские оружейники изготовляли образцовые имитации хевсурских мечей и выгодно сбывали их здесь как немецкие сувениры.

– Вот это номер! – опешил обер-лейтенант. – Выходит, я свалял дурака?

– Почему? Есть случай выпить за прославленное немецкое оружие. У меня как раз грузинский коньяк. Знатоки уверяют, что он ничем не уступает французскому, а некоторые гурманы отдают ему предпочтение.

– Если так, – оживленно согласился Шютце, – то вольемся же в ряды этих ценителей убежденными добровольцами!

После прошлого посещения офицерской столовой, где Шеер впервые издалека показал себя Кристине Бергер, гауптман знал, что обер-лейтенант хмелеет быстро. Убедился лично. Но там хоть была закуска, а здесь – рюмка и папироса. И вот теперь когда Шютце опрокидывал рюмку за рюмкой, он и не заметил, как перешел на «ты» и чуть ли не изливался в своей приязни.

– Хороший ты человек, корреспондент… Что мне нравится в тебе – не считаешь жалкие пфенниги в кармане… Кругом – одни скупцы да стяжатели… Жаль, что у нас с тобой разные пути.

– Это в каком же смысле?

– А в таком, – вдруг поник Шютце. – Тебя ждут Берлин, вино, женщины, умное общество и, вероятно, научная слава… А меня, – он начал пьяно считать по пальцам, – Азербайджан, Грузия, Иран, Афганистан, а потом – Индия с ее джунглями, ядовитыми змеями, малярией и холерой… И все – сквозь бои и смерть…

– А ты уверен, что дойдем?

– Ха, само собой! Туда на соединение с нами уже двигаются войска Роммеля. А нам бы только взять Владикавказ! Далее – путь свободен…

– Кое-что я уже слышал об этом еще в Берлине… Да вот осложнение – русские почему-то не складывают оружие. Я же совсем недавно своими глазами видел, как они бьются. От танковой дивизии Траугота Герра почти ничего на осталось. А Эльхотовы ворота заперты сегодня, как и десять дней тому назад. – Шеер печально вздохнул. – Это было ужасное зрелище, когда из машины выносили совершенно обгоревшего генерала Хольмана… Где же она, эта Индия?

– Адольф, на то и война. Герр и Хольман не первые генералы, сложившие головы в этой борьбе… А Владикавказ мы все-таки непременно возьмем!

– Откуда у тебя такая уверенность? А если возьмем, то, извини, когда?

Шютце покровительственно обнял Шеера за плечи, заговорщицки наклонился к уху:

– Соображаешь ли ты, кто он такой – Клейст? Скажу. Настоящий и неподдельный военный гений! Умница! Русские укрепили свои силы здесь, в Эльхотовых воротах, а тем временем Клейст… Ха, если бы русские знали, что он на самом деле замыслил… Плесни в рюмку еще! Пить – так уж пить!

Шеер охотно налил. Шютце жадно выпил рюмку, торопливо зажег очередную папиросу.

– Через несколько дней события развернутся, – пробормотал он.

– Еще по рюмочке? За события?

– Можно…

Шютце еще выпил. Потянулся к планшетке, вытащил из нее карту.

– Вот здесь развернутся, – пьяно ткнул пальцем где-то правее Эльхотовых ворот. – Теперь ты понял?.. Гениальный замысел! Для русских будто гром с ясного неба… Туда уже перебрасываются войска, – он засунул карту в планшетку. – Все понял? Разгромим русских бронированным кулаком, а пока что – пусть торчат в своих воротах и ждут, когда мы захватим весь дом.

«Откуда же именно готовится новое наступление? – размышлял Шеер. Уж очень размашисто тыкал Шютце в карту. – Может, переспросить? – мелькнула мысль. – Нет, так грубо о военных тайнах не расспрашивают. Кто знает, что вспомнит этот Шютце на трезвую голову. Малейшая неосторожность и… Несомненно одно: немцы готовят удар в другом месте. Если правее… Это обход!»

– Ты только, Адольф, об этом, – Шютце приложил палец к губам, – тс, никому… Ни единым словом! Я же только тебе: ведь ты все равно будешь писать…

Шеер усмехнулся.

– Это точно! Но, обер-лейтенант, не оставлять же нам бутылку недопитой. Выпьем за успехи наших войск! – Шеер поднял рюмку.

– За встречу во Владикавказе! – поднялся на ноги с рюмкой в руках Шютце. – Там отпразднуем победу по всем правилам.

– Непременно.

– И с красавицами, как ты мне, Адольф, обещал. Еще не забыл?

– Если не ошибаюсь, тебя привлекают осетинки?

– Точно! Значит, не забыл…