Текст книги "Под кодовым названием «Эдельвейс»"

– Тем лучше, – словно ничего и не заметил, продолжал Владислав. – Утром его хватятся и найдут труп… Вот что, – он поочередно посмотрел на женщин, – если вас будут спрашивать, держитесь при любых обстоятельствах одного: в дом не заходил, поговорил возле калитки и поехал дальше. И запомните время, – он демонстративно подтянул гирьку жестяных ходиков, – только не называйте точно, а говорите приблизительно, чтобы сохранялся определенный промежуток во времени. Может случиться, что разница в минутах станет спасительной. – И добавил сурово: – Может случиться и наоборот – немцы разведку не из дураков комплектуют… Повторяю: не заходил, поговорил, уехал. Время – приблизительно, потому что ни у одной из вас не было необходимости смотреть на часы.

– Понимаю, – ответила Варвара Ивановна.

– Где его шинель и фуражка? – спросил Кристину.

– В машине.

– Поглядим, не осталось ли следов крови.

– На полу, кажется, нет, – Варвара Ивановна склонилась с керосиновой лампой. – Немного на одежде…

– Варвара Ивановна, позаботьтесь, чтобы нигде ни кровинки не осталось, везде после нас поглядите – в комнате, в коридоре, на дворе, на стоянке машины. Не вздумайте вымыть пол – это лишь усилит подозрение, если оно возникнет. Найдете капельку, просто аккуратно снимите ее ножом, а место это замажьте подсолнечным маслом. Кристина! Я очень извиняюсь, но вынужден обратиться к вам с неприятной просьбой – помогите мне донести до машины труп. Поймите меня правильно: мы не можем оставлять никаких следов. Необходимо вынести его осторожно, словно фарфоровую куклу. Еще раз извиняюсь за неприятность…

Марков забеспокоился, когда увидел, как расширились зрачки Кристины, и она потрясенно глядела на него, до глубины души тронутая его человечностью и деликатной чуткостью, которые не изменили ему даже в такой крутой ситуации. Есть множество людей, которым до конца не изменяет мужество. Есть люди, которые, словно святыню, пронесут через всю жизнь свою преданную любовь. Есть люди, которые расстаются со своими жизненными принципами вместе с собственной жизнью. Но мало найдется и среди них таких, которые в самых диких обстоятельствах сохранят в себе целомудренное, благоговейное отношение к женщине, свою мужскую, нежную внимательность. А Марков этого за собой даже не замечал.

– О чем речь, товарищ…

– Стоп! – остановил ее Владислав, потому что почувствовал, что девушка может нарушить конспирацию. – Возьмите его за ноги, так вам будет удобнее.

Труп положили в промежуток между сиденьями. Укрыли шинелью. Владислав сел за баранку. Рядом, опираясь рукой на открытую дверцу, стояла Кристина.

– Докладывайте, только коротко и самое главное, – служебно приказал Марков. – Если возникнет необходимость, спрошу дополнительно.

Но Кристина не способна была уложиться в краткие формулировки, поэтому доложила не так лаконично, но зато быстро, думая лишь о том, чтобы не занять у Маркова лишних минут. Голос ее, глубокий и приглушенный, дрожал от волнения:

– Как и было задумано, я сначала устроилась на работу в бургомистрате. Потом на меня обратили внимание люди из СД. Меня зачислили в штат на должность личной секретарши с обязанностями переводчика. Хейниш пытается вести себя со мной как благородный покровитель. Непонятно ведет себя его помощник Майер. Он расположен ко мне, наедине не очень осторожно подшучивает над собой и победами немцев. Как-то он обронил, что если мне будет плохо, он поможет. От ответа на вопрос, о какой помощи идет речь и при каких обстоятельствах, уклонился.

– Будьте осторожны, Кристина. Возможно, это – крючок, вы среди врагов, хитрых и коварных, не надейтесь на искренность… Почему до сих пор не отзывались?

– Я утратила связь. На том месте, где закопана рация, построена военная мастерская.

– Какие оперативные данные собрали?

– Из письменных – лишь отрывок, но, кажется, важный, из донесения начальника штаба 1-й танковой армии.

«Отрывок» действительно был необычайно важным. Шла речь о новом плане армии на дальнейшее ведение наступления: через пустынные просторы степной местности вблизи Каспийского моря между Тереком и Манычем, там, где невозможно выставить сильные части. К тому же и вопросы снабжения водой связаны с колоссальными трудностями, поскольку предполагается борьба за отдельные колодцы, которые «русский медведь» оставляет в непригодном состоянии. Поэтому наступление должно вестись с рубежа Баксан – Моздок. В документе было полное перечисление вражеских частей, их дислокация и направления ближайших ударов.

– И вы это носили с собой? – с сочувственным удивлением спросил Марков. – Что еще можете добавить?

– 13-я танковая дивизия под командованием генерал-майора Герра двигается из района Армавира, а из района Нальчика – 3-я танковая дивизия генерал-майора Брайта. Пехотой командуют генерал-майоры Рюкнагель и Клепп. И еще. Для борьбы против партизан и подпольщиков Северного Кавказа прибыл карательный батальон особого назначения «Бергманн» – «Горец», который составлен из изменников Родины и националистических недобитков. Политический руководитель – немец по фамилии Оберлендер.

– Кто? – не удержался Марков.

– Оберлендер.

– Имя знаете?

– Теодор.

– Звание?

– Обер-лейтенант.

– Все же он! – подытожил, ничего не поясняя. – Что еще?

– Из самого главного – это все… Подождите, кажется, патруль… И правда – идут сюда!.. Набросьте на себя шинель Мюллера. Давайте мне свою – я его накрою… И фуражку, его фуражку надвиньте как можно ниже, на самые глаза… Вот так он носил! Пропуск тут… Ну, чего ждете? Обнимите меня и целуйте…

Владислав нежно обнял ее легкий стаи, прижался к ее свежему, теплому, словно нагретому солнцем лицу, и от этой вынужденной наигранной ласки у него на мгновение даже поплыло в глазах. Поцелуй с очаровательной фрейлейн под прицелом автоматов…

– Ауфштеен! – услышали резкую команду. – Аус-вайс!

Кристина игриво освободилась из объятий Владислава и, кокетничая, усмехнулась:

– Вот пропуск. Но в данном случае герр помощник коменданта не нуждается в очевидцах… Видите, он пьян и сердит!

– О, господин обер-лейтенант, тысяча извинений! В темноте не узнали вашей машины.

– Убирайтесь! – зло прошипел сквозь стиснутые зубы Владислав.

– Слушаюсь!

Патруль торопливо исчез в темноте.

Владислав нажал на стартер. Обгоняя патрульную тройку, высунулся с противоположной стороны машины, чтобы те видели только его затылок, и крикнул под гул мотора:

– Ауф видерзеен, фрейлейн!

Глава восьмая
ОНА НИЧЕГО НЕ УСПЕЛА

Под утро, когда за окном еще только начинало едва сереть, в изголовье гауптмана Функеля настойчиво зазвонил телефон. Этот телефон звонил лишь в исключительных случаях или же при срочном разговоре с очень высокими чинами, и сон покидал коменданта с первым же звонком.

До сих пор по телефону обращались к герру коменданту всегда на немецком языке, и поэтому, когда Функель услышал русский, он по своей привычке не мог сразу что-либо сообразить. Дело осложнялось еще тем, что Функель плохо знал язык, а тыкать же в грудь твердым, словно гвоздь, пальцем сейчас было некому. Так что преодолевать языковые трудности приходилось, пританцовывая на ногах-ходулях босиком на остывшем за ночь полу.

– Кто говориль? – раздраженно вопрошал Функель.

– Зазроев, герр комендант…

– Какой такой герр комендант Зазрой к тойфель-муттер?[11]11
  К чертовой матери (нем.).


[Закрыть] Я вас буду расстреляйт! Ви отшень винувайт!

– Извиняюсь, господин герр комендант. Я – рядовой полицай Зазроев. Сейчас стою на посту! Должен доложить…

– На посту? Отшень карашо! Но потшему на посту меня будиль?

– Мюллер спит! – простонало в телефоне.

– Ах, вот как! – вызверился Функель. – Ты – тупая восточная свинья, Зазрой! Мюллер отшень спит, а ти посмель меня отшень будиль? Каналья!

– Извиняюсь, очень пьяный…

– Ти отшень пьяный свинья, Зазрой? Выпивка водка для зольдат унд официр ест отшень карашо… Гут! Но потшему ти выпиль шнапс на слюжба?

– Да не я пьяный, а Мюллер пьяный спит…

– А затшем ти к нему пришьоль? Я тебе не понимайт никак. Ферштест ду?[12]12
  Понял? (Нем.)


[Закрыть]– Извиняюсь, господин герр комендант, но это не я к Мюллеру пришел, а наоборот – Мюллер приехал на своем авто и спит… Всем страшно будить Мюллера. Что мне делать, герр комендант?

– Охраняйт! Куда Мюллер приехаль шляфен, то ист поспаль?

– На штрассе Стаиична, на перекресток с Владей-Кавказштрассе.

– Зазрой, слушаль мое слово: стоять на Штанишнаштрассе и никого к машине не подпускайт. Я буду отшень быстро приехаль на твой пост и сам смотрель, как отшень некарашо Мюллер шлефт… Ферштеет ду?

– Ясно, господин герр комендант!

«Неужели этот мерзавец Мюллер и в самом деле так по-свински надрался, что уснул среди улицы? – поспешно одеваясь, думал гауптман Функель, хорошо зная об алкогольных склонностях и пьяных оргиях своего помощника. – Это же позор! Срам! Боже мой, страшно и подумать, что произойдет, если обо всем узнает этот влюбленный в плакатного арийца Хейниш… Хорошо хоть, что эта местная свинья Зазрой сообразил предупредить меня вовремя по телефону. Ну и устрою я этому ничтожеству Мюллеру побудочку!..»

Через несколько минут «опель-капитан» Функеля уже мчал своего хозяина в предрассветных, еще сонных сумерках. На перекрестке Станичной и Владикавказской улиц, в плотной тени платанов с ободранными стволами и в самом деле чернело авто обер-лейтенанта Мюллера. От этого несуразного зрелища комендант еще больше разозлился: «Подумать только, этот никчемный пьянчуга действительно превратил улицу доверенного ему города в ночлежку! Нет, без хорошей взбучки не обойтись!..» Из тени платанов отделилась неуклюжая фигура в мохнатой папахе, надвинутой на самые глаза.

– Спит? – сурово спросил Функель часового.

– Так точно, герр комендант! – вытянулся полицай.

Функель рванул дверцу машины и осатанело гаркнул, не жалея голосовых связок:

– Мюллер!

Обер-лейтенант и не пошевелился. Он продолжал дрыхнуть на заднем сиденье, укрытый с головой шинелью и закинув ноги на спинку переднего. Его блестящие сапоги вызывающе глядели прямо в глаза господина коменданта еще не стертыми, коваными подошвами.

– Ауфштеен, швайнкерль! – крикнуль Функель и, схватив полу шинели, резко дернул эту импровизированную накидку на себя.

«Встать, свиное рыло!» – перевел мысленно полицай.

Но Мюллер не спал…

Глаза его были широко раскрыты. В этих немигающих глазах стеклянным холодом застыл животный, смертельный ужас. Функель почувствовал, как его ноги-жерди вдруг задеревенели. По узкой спине сначала остро ударило морозом, а потом обдало противным потом.

– Ти затшем обманывайт меня? – недобрым, звенящим голосом тихо спросил он полицая, неторопливо вынимая парабеллум. Глаза его не обещали ничего хорошего, – Кто убиль обер-лейтенанта Мюллер? Ти стрилял?

Полицай опешил. Тяжелая челюсть его отвисла.

– О Господи, – глухо долетело из этого провала. – Герр комендант, – торопливо забормотал полицай, – никто никого не убивал и не стрелял ночью… Даю слово! Я лично видел, как господин обер-лейтенант изволили приехать сюда, потом вышли из машины и, еле держась на ногах, пересели на заднее сиденье… Там они и заснули…

– Ти авто подходиль?

– Подходил. И когда увидел, что герр обер-лейтенант улегся на заднем сиденье отдохнуть, я стал старательно охранять их благородный покой… Согласно вашему приказу, герр комендант!

– Ти сволочной штючка, Зазрой! Ти придумайт со мной шютка шютиль, да? – Долговязый Функель схватил небольшого по росту полицая за воротник и чуть ли не поволок к машине. – Смотреть! Што ти видель?

– Не может быть! – отшатнулся Зазроев от мертвых глаз Мюллера. – Я же своими глазами видел…

Он действительно видел, как обер-лейтенант, нетвердо ступая и едва переставляя ноги, перебрался на заднее сиденье. Он на самом деле некоторое время наблюдал, как Мюллер неловко и пьяно возился там, укладываясь спать. Он точно знал, что на спинке переднего сиденья торчат ноги почивающего начальства. Проворной и быстрой тени, которая метнулась в темень с противоположной стороны машины, он не заметил…

– Сдавайт оружие! – Комендант сорвал с плеча перепуганного полицая винтовку. – Садись в мой «опель». Будешь рассказывайт в слюжба безопасности. Ферштест ду? Ганс! – крикнул он своему водителю по-немецки. – Поведешь за мной машину покойного бедняги Мюллера.

Во дворе дома СД Функель с досадой приметил вездесущего рыжего Вилли Майера. Дело не в том, что излишне веселый помощник Хейниша чем-то раздражал коменданта или совал нос не в свое дело, мешая достойно исполнять другим свой высокий долг перед «тысячелетним рейхом» и лично фюрером. Нет, этой служебной чертой чиновничьей проныры Майер не отличался. Просто Функель не сообразил привести убитого Мюллера в более-менее пристойный вид, и сейчас, как и раньше, сапоги мертвого по-прежнему красовались еще не стоптанными подошвами рядом с озабоченным лицом шофера Ганса. Досадно, но уже ничего путного не сделаешь. А Вилли Майер легкой пружинистой походкой быстро направился к ним, глядя именно на сапоги Мюллера, безусловно, неуместные в качестве развлекательного зрелища.

– Что случилось? – спросил он Функеля, забыв произнести утреннее «гутен морген» или «хайль».

– Сами взгляните, – брезгливо ответил тот. Майер окинул машину взглядом и сразу же поинтересовался:

– И кто же его?

Функель, успевший вылезти из машины, лишь пожал плечами.

Майер открыл дверцу и, согнувшись, полез к застывшему Мюллеру. Пристрелили обер-лейтенанта в спину, но вокруг окровавленного отверстия порохового нагару не было. А если это так, что точно может установить лишь экспертиза, то стреляли не в упор и, значит, убийство произошло не в машине. На полу авто лежали раздавленная кем-то фуражка убитого и шинель, которая сползла во время поездки. Майер подхватил ее, чтобы прикрыть безразличного теперь к его заботам обер-лейтенанта, и тут из кармана выпали прекрасные, великолепной работы перчатки. Майер снова мимоходом обратил внимание на их изысканность, и ему вспомнилось, как позапрошлым вечером Мюллер чуть ли не перед каждым хвалился французским коньяком «Мартель» высшего качества и ананасами, а также вот этими перчатками, которые ему прислала из оккупированного Парижа некая Эльза, обеспеченная дочка юнкера-богача из Восточной Пруссии. «Мартелы, – для всех моих друзей! – лез с бутылками охмелевший Мюллер. – Девичье внимание и ласка – только для меня!» Похвалялся, бедняга, после войны жениться на Эльзе, а повенчался с костлявой… Но выпитые бутылки исправно оставлял повсюду, в любой компании…

– Вам, гауптман, стоит лично доложить Хейпишу об убийстве Мюллера, – посоветовал Майер. – Будет плохо, если доложит кто-нибудь другой. А так все выйдет удачно – вы, насколько я понимаю, пожалуй, первым оказались на месте преступления.

– Именно так! – горячо подхватил Функель. – Я для этого и прибыл непосредственно сюда. Но как же узнать, когда появится герр штурмбаннфюрер?

– Он здесь, у себя в кабинете.

– Чего же вы до сих пор молчали, Вилли?

– Боже мой, вам, гауптман, все надо разжевывать до мелочей. Неужели вы полагаете, что я по собственной воле торчу тут с раннего утра?

– Да, да, дорогой Вилли, я об этом не подумал… Невосполнимая утрата бедняги Мюллера совершенно выбила меня из колеи. Но, Вилли, не откажите в маленькой любезности…

– Слушаю вас.

– Я желал бы зайти к Хейнишу вместе с вами. Вы же его любимец, и ваше присутствие, надеюсь, немного сдержит целиком оправданный гнев господина штурмбаннфюрера.

– Согласен! В этом деликатном деле я охотно составлю вам компанию.

– О, Вилли, даже не знаю, чем вас отблагодарить…

– Это не беда, зато я знаю, – белозубо усмехнулся Майер. – Подведем итоги в казино, не так ли?

– О чем речь, Вилли? Безусловно, так.

– Ну а этого, – Майер презрительно качнул головой в сторону совершенно ошеломленного полицая, – пока что сдадим под стражу. Пусть будет нашим козлом отпущения!

В кабинете Хейниш был не один. Вокруг штурмбаннфюрера скучилось несколько офицеров СД и даже двое абверовцев. Значит, происшествия ночи, очевидно, не ограничились только одним чрезвычайным происшествием, ведь о гибели Мюллера никто из присутствующих еще не мог знать.

Хейниш оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на Функеля.

– Что у вас стряслось в такую рань?

– Мюллер убит! – выдавил из себя Функель.

– Четыре! – как-то странно отметил Хейниш. Он взял карандаш и начал его затачивать. Он всегда так делал, если чувствовал, что начинает нервничать, а внешнюю выдержку при любых обстоятельствах штурмбаннфюрер считал одним из наивысших достоинств в нордическом характере истинного арийца. Однако в последнее время дела шли до того скверно, что все карандаши были тщательно заточены и, чтобы успокоить нервы, приходилось какой-нибудь из них специально ломать.

– На то и война, – обронил он сухо. – В эту ночь – трех… Мюллер – четвертый… Вас, гауптман, если вы уж сами сюда явились, я попрошу немедленно усилить охрану доверенной вам местности, особенно в предгорье. Наладьте деловой контакт с дислоцированными у нас военными частями – пусть помогут воинскими патрульными группами на бронетранспортерах. Необходимо запереть в горах этих дикарей с кинжалами. Иначе многим из нас не миновать грустной судьбы Мюллера.

– Яволь, герр штурмбаннфюрер, сделаю все, как приказано. Немедленно!.. Но позволю себе обратить ваше внимание на случай с Мюллером. В его теле сидит не кинжал, а пуля. Стреляли в спину, а труп найден на заднем сиденье его личной машины. Загадочные обстоятельства, при которых найден труп, наводят на мысль, что Мюллера убил профессионал. – И Функель подробно выложил весь известный ему ход событий.

– С этого следовало начинать! – сурово заметил Хейниш. – А то вломились с криком «Мюллер убит, Мюллер убит…». Кажется, он кому-то очень стал мешать. И действительно, мы имеем дело с ювелирно исполненным преступлением. Возникает вопрос: не связано ли устранение Мюллера с появлением советского парашютиста? Кстати, до сих пор не пойманного! – штурмбаннфюрер, словно наказывая непроизнесенным выговором, по очереди обвел всех присутствующих тяжелым взглядом. – Думаю, мое допущение вполне вероятно?

– Очень возможно, герр штурмбаннфюрер! – предупредительно подхватил Функель.

– Похоже на то! – вел дальше Хейниш. – Разумеется, убийство Мюллера мы не оставим без самого тщательного расследования. Гауптштурмфюрер Кеслер, – обратился он к одному из эсэсовцев, которые толпились за его плечами, – поручаю вам это дело. Прежде всего с экспертами осмотрите труп, уточните, где именно был убит обер-лейтенант. И немедленно доложите!

– Слушаюсь!

– Кстати, господин комендант, куда вы дели арестованного полицая?

– Я взял его под стражу, – вклинился в разговор исполнительный Вилли Майер.

– Прекрасно! – сразу оживился Хейниш. – Тогда не будем откладывать. Пусть его сейчас же приведут ко мне. И еще – пригласите для перевода фрейлейн Бергер. Ведь ваш полицай, гауптман, не понимает немецкого?

– В пределах простейших выражений: «Стой! Внимание! Свинья!» – точно очертил пределы языковых познаний полицая Функель.

Двое дебелых эсэсовцев небрежными, но ощутимыми толчками водворили Зазроева в кабинет. Кристина Бергер с отвращением взглянула на него, на человека, предавшего свой народ, сознательно ставшего чужой подошвой, которая первой ступает в грязь и хлюпает в ней на сапоге оккупанта, подминающего под себя родную землю.

– Зазрой? – спросил штурмбаннфюрер.

– Зазроев, с вашего позволения, уважаемый господин, – полицай склонился в низком, угодливом поклоне.

– В какое время и где именно ты заметил машину обер-лейтенанта Мюллера? – задал вопрос Хейниш. – Фрейлейн Бергер, прошу переводить.

– Приблизительно в полночь, – задумчиво ответил полицай. – Появилась она из переулка на Станичнаштрассе и остановилась чуть дальше перекрестка с Владей-Кауказштрассе.

– Кто был за рулем?

– Герр обер-лейтенант Мюллер! Кто же еще? Я своими глазами видел, как они выходили из машины. – Зазроев искоса с отчаянием взглянул на Функеля.

– Рассказывайт, Зазрой, все рассказывайт, – покровительственно поощрил его комендант.

– Из-за того, что его качало из стороны в сторону, я решил, что господин обер-лейтенант, извините, перепили, и я из осторожности решил без надобности не попадаться им на глаза.

– Почему?

– В таком состоянии, извиняюсь, они всегда всем полицаям, как только те попадались на глаза, любили пересчитывать зубы. А кулачище у них был – не приведи господи!

– Куда он направлялся? – остановил лирические воспоминания полицая Хейниш.

– Прямехенько на заднее сиденье. Чтобы, значит, отдохнуть…

Хейниш поиграл карандашом и спросил чуть ли не любезно:

– Он свалился до или после того, как ты выстрелил?

Зазроев побледнел. Это было удивительное зрелище – вспыхнувшая бледность, которая светилась сквозь паранджу щетины.

– Я не стрелял, господин штурмбаннфюрер. Можно же проверить – я с вечера почистил винтовку и не сделал из нее ни одного выстрела.

– Тогда кто же стрелял?

– Вообще никто не стрелял, – пожал плечами полицай. – Ночь прошла спокойно…

– Ти опьять отшень любишь шютка шютиль, За-зрой, – не удержался Функель. – Ти не стреляйт, никто не стреляйт, а Мюллер застреляйт. На твой пост застреляйт, Зазрой!

Лихорадочные мысли метались в голове Кристины Бергер. Не возникало никакого сомнения в том, что вот сейчас Хейниш минута за минутой, шаг за шагом проверит маршрут и действия Мюллера и обязательно узнает, что обер-лейтенант проявил к ней, если так можно сказать, автогалантность. Сразу возникает вопрос: почему сама не рассказала? А если не рассказала, значит, скрыла. Почему скрыла? Не подозрительно ли, что она скрывает, казалось бы, безобидный факт? Ведь волокитство для бабника Мюллера – норма поведения, явление такое же естественное, как употребление ежевечерне нескольких рюмок шнапса… И Кристина решила упредить расследование штурмбаннфюрера.

– Господин Хейниш, позвольте мне сказать. Возможно, это будет важно для хода следствия.

– О, безусловно, фрейлейн! – начальник СД весь превратился во внимание.

– Вчера вечером, когда я, идя со службы, поравнялась с офицерской столовой, меня встретил обер-лейтенант Мюллер и предложил подвезти домой. Я согласилась с благодарностью. Так что, когда он возвращался…

– Когда вы ушли со службы?

– В начале одиннадцатого. Минут пятнадцать, не больше.

– А когда прибыли домой?

– Когда я вошла в комнату, был как раз одиннадцатый час.

– Мюллер зашел к вам?

– О нет! Он сильно выпил, а мне не желательно усложнять отношения с господами офицерами… Он проводил меня до калитки и уехал.

Хейниш задумчиво вставил карандаш в мраморную конусообразную подставку, которая щетинилась отточенными грифелями. «Если ей верить, то Мюллер убит между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но полицай твердит, что видел его живым еще в полночь!..»

– Зазрой, ты уверен, что в машине за рулем был Мюллер? – настаивал штурмбаннфюрер.

– Так точно! Мюллер лег спать, и вот, – полицай растерянно опустил голову, – не поднялся…

– Ты сделал попытку разбудить его?

– Нет… Я заглянул в машину. Они укрылись с головой, но на рукаве шинели я узнал металлический знак, какой изо всех офицеров носили только они. На рассвете я позвонил господину коменданту…

– В камеру! – махнул Хейниш рукой в сторону Зазроева. – Вы тоже, фрейлейн, можете идти, однако не покидайте своего служебного места. – Он проводил ее взглядом и только потом взял телефонную трубку. – Кеслер? Что успели?

– Кое-что прояснилось, господин штурмбаннфюрер!

– Почему вы тянете с докладом?

– Как раз собрался… Докладываю: экспертиза подтверждает предварительные данные. Мюллер убит около полуночи. Убийство произошло не в машине. Вероятнее всего – в помещении, так как стреляли в спину, а пулевого отверстия на шинели нет.

– Интересно… Спасибо, Кеслер! – Хейниш положил трубку. – Майер!

– Слушаю, господин штурмбаннфюрер.

– Значит, вечером он провожал ее домой…

– Вы считаете, что Кристина Бергер… – осторожно начал Вилли.

– Я ничего не считаю. Я лишь уточняю факты, которые, безусловно, имели место. Вот что, Вилли. Езжайте за «Эсмеральдой». Она живет рядом с Бергер. И значит, должна была кое-что заметить, если старательно выполняет свои обязанности…

В квартире «Эсмеральды», тайного агента СД, царил типично послекутежный беспорядок. Сама она, взлохмаченная, с размазанной по лицу помадой, лежала под одеялом и едва соображала. Смотрела на Майера опухшими от ночного кутежа глазами.

– Очень извиняюсь, господин Майер, – силилась она что-то пояснить на ломаном немецком языке, – здесь все так… в беспорядке… неуютно… Извините, я не ожидала такого раннего визита…

– А мне все равно, – снисходительно ответил Вилли. – Скажите-ка лучше, какое стихийное бедствие вас постигло? На мой взгляд, произошло, по меньшей мере, многобалльное землетрясение.

– Не совсем, господин Майер, просто житейский вихрь занес ко мне вечером сразу двух красавчиков, жадно истосковавшихся по женскому теплу… Ой, головушка моя!..

– Кто они, если не секрет?

– От вас, Вилли? Секрета нет, но черт их знает… Ехали на передовую и вот – отдохнули…

– Звания? Хоть знаки различия запомнили?

– Кажется, гауптман и лейтенант…

– Может, обер-лейтенант?

– Возможно, вы же знаете, я в этом не очень разбираюсь…

– Зато в другом…

– О, Вилли! Неужели?.. Обратите внимание, я до сих пор в постели…

– Не кажется ли вам, что вы слишком широко понимаете свои обязанности перед рейхом?

– Ну тогда хоть подайте даме рюмку… Головушка ведь раскалывается…

Майер подошел к столу. Стоя спиной к «Эсмеральде», не снимая перчаток, стал проверять бутылки.

– И французский коньяк пили?

– Пили все, что на столе… Неужели вы думаете, что я успела выучить все языки? И немецкого достаточно на всю Европу…

– Резонно, – согласился Вилли. – Вы умная женщина. – Он незаметным движением выставил из кармана шинели порожнюю бутылку из-под коньяка. – Но иногда стоит знать, чем угощались… Например, знаете ли вы, какое наслаждение было заключено в этой посудине? – он поднял только что выставленную из кармана бутылку. – «Мартель» высшей марки!

– Было бы наслаждением, если бы хоть на донышке осталось…

– Такой никогда не остается. Ну-ка возьмите бутылку, хоть подержите, будете знать, что пили…

– Хоть что-нибудь осталось на столе?

– Немного осталось, но до следующего раза. А сейчас одевайтесь: вас вызывает штурмбаннфюрер. И не забудьте умыться холодной водой. Обязательно холодной – приводит в чувство.

«Эсмеральда» сжалась, притихла под одеялом, словно уменьшилась.

– Понимаете, я вчера не могла, – она повела рукой по комнате, виновато глядя на Майера. – Те двое чуть ли не силой удерживали…

– А что вас волнует?

– Вчера вечером я вроде видела, будто к соседке заходил какой-то военный.

– Ну и что из того? – спросил Майер. Он снял перчатки и стоял, небрежно похлопывая ими по столу.

– Обо всем, что происходит в доме соседей, я должна немедленно докладывать.

– А вы не доложили… Ясно. Одевайтесь! Я жду вас в машине.

В тот день у Хейниша была беседа с еще не отрезвевшей «Эсмеральдой», он вынужден был даже дать ей пощечину, но, разумеется, исключительно по служебным соображениям – надо же было как-то вернуть ей память. Но, даже несмотря на такие решительные служебные меры, память «Эсмеральды» за пределами уже рассказанного Майеру явно хромала. Тогда разъяренный штурмбаннфюрер вызвал Кеслера и приказал немедленно арестовать и привезти к нему хозяйку дома, где поселилась Кристина Бергер.

– Вы предполагаете…

– Я не предполагаю, я приказываю! – Хейниш сломал карандаш.

На этот раз Кеслер, несмотря на свою упитанность (давала себя знать тяга к пиву), действовал как метеор – управился за считанные минуты. Но было не до благодарности – в кабинете его уже ожидали кроме самого господина штурмбаннфюрера новый сотрудник СД, который прибыл несколько дней назад и еще не успел со всеми познакомиться. В комнате находилась и переводчица Кристина Бергер. Хейниш пригласил Кристину специально. Во-первых, хотел понаблюдать за ней во время допроса. Во-вторых, желал проверить точность ее перевода – новый сотрудник прекрасно владел русским языком, но еще не имел возможности проявить свои знания.

– Простите, фрейлейн, – Хениш не спускал с Кристины глаз, – пришлось побеспокоить вашу хозяйку.

– Вижу, – лаконично ответила она. Вела себя, как и всегда, спокойно, по-служебному сдержанно, не проявляя никаких ненужных эмоций. – Что натворила эта старая ведьма?

– Сейчас узнаете! Переводите! Скажите, – обратился он к Варваре Ивановне, – кто из мужчин посещал вас в последнее время?

– Что вы говорите, господин? – возмутилась старая женщина. – Я не в том возрасте, который интересует мужчин.

Кристина старательно перевела слово в слово.

– Я не о том, – хмуро подчеркнул Хейниш. – Скажем так: кто из мужчин посещает ваш дом?

– Теперь никто, если не считать господ офицеров, которые сопровождают вот ее, – она указала на Кристину. – Ее и спрашивайте, кто за ней увивается.

– Вы очень дерзки! Отвечайте: кто вчера приходил?

– Вчера? Но я никого не видела…

– Вы не откровенны, – недовольно заметил Хейниш.

– А с чего бы это мне врать?

– Будьте умницей. Учтите, нам все известно, я это докажу. Вчера поздно вечером, где-то к ночи, к вашему дому подошла машина. Из нее вышли фрейлейн Бергер и офицер Мюллер. В каком часу это произошло?

– А откуда мне знать, если я уже давно спала? Все местные жители рано ложатся. Но я слышала и узнала свою квартирантку по голосу. – Варвара Ивановна почему-то упрямо избегала называть Кристину по имени, она и сама не могла бы объяснить себе, почему именно. – Потом мотор снова заработал, и машина поехала, а я опять заснула.

– Но сколько времени было?

– Было темно, теперь рано темнеет. Может, уже одиннадцать было, может, нет…

– А куда же делся офицер?

– Какой офицер?

– Тот, который в дом заходил.

– Я уже говорила, господин, никто не заходил. Только вот она, хотя кто-то ее привез на машине. Было темно, и я давно лежала в постели.

– А к вам лично так-таки никто и не зашел?

– Почему же? Мало кого носит нечистая сила. Приперлось одно чучело…

– Вот и хорошо! – обрадовался Хейниш. – Значит, кто-то приходил?

– Ну да…

– И заходил в дом?

– Даже не спрашивая вломился…

– Кто же он?

– Известно кто – ваш солдат. Требовал молока, масла… Наелся и пошел… Он приходил раньше, не в эту ночь…

– Много болтаешь! – загремел Хейниш.

– Так вы ж сами спрашиваете.

– Вот что, договоримся так: отвечаешь на два вопроса, – он развел пальцы, – только на два, и идешь себе домой.

– Какие еще вопросы?

– Скажи, солдат, который приходил к тебе, был переодетый партизан или советский разведчик? Кто этот бандит?

– Да ваш собственный бандит, немецкий…

– Что? – взбеленился Хейниш. – Сейчас я с тобой, русская ведьма, по-другому поговорю!