Текст книги "Под кодовым названием «Эдельвейс»"

Глава десятая
СХВАТКА В ГОРАХ

До самого самолета Калину и Сорокина, тяжело ступавших под грузом парашютов и спецснаряжения, провожал подполковник Иринин – статный, крепкий, молчаливый.

Разговор, который сегодня состоялся между ним и капитаном Калиной, был неожиданным и потому нелегким для Кости. Он его ошеломил и в то же время окрылил, внес в душу смятение, подарил надежду и одновременно вселил тревогу. Но начальник особого отдела Василий Тарасович Иринин проявил в разговоре не больше эмоций, чем можно извлечь из закрытого на семь секретов сейфа, и эта железная выдержка, его сухая лаконичность смиряли чужие чувства и заставляли держать себя в узде.

– В свое время в Киеве, – ровным голосом сказал Иринин, – вы познакомились со студенткой-филологом по имени Мария. Так?

– Что с ней? – вместо ответа вырвалось у Кости. – Вам что-нибудь известно, товарищ подполковник?

– Немного, – скупо ответил Иринин. – Ныне ее зовут Кристина Бергер. Она служит у немцев, в СД.

– Что?! – капитан побледнел. – Не может быть! Я знаю ее…

– Может быть, – холодно подчеркнул подполковник. – Она находится сейчас в том городке, куда вы отправляетесь на выполнение задания. Что вы будете делать, когда встретитесь?

Калина опустил голову. На скулах заходили желваки.

– Да я ее!..

– Вот именно, – спокойно заметил Иринин. – Так же будет думать и она. Опасно! Предупредить ее, как сейчас вас, мы не имеем возможности.

– Предупредить?.. Ее?.. Неужели?..

– Да, она тоже разведчица. Как и вы, не вследствие романтических наклонностей, а по необходимости, по суровому призыву войны. Ей нелегко – пока что она вынуждена работать без контакта с нами.

– Я горжусь ею…

– Об этом скажете ей, сейчас – о деле. Так вот, ее вариант может быть: пулю себе или вам. Как подскажут эмоции. Таким образом, ее поведение зависит от вашего, Константин Васильевич. Когда она увидит вас в форме немецкого гауптмана…

– Да она ни за что не поверит! – горячо заверил Костя.

– Она видела предательство, – жестко напомнил подполковник. – Нам следует исходить из того, что она видела, из ее сегодняшних понятий. Вы дрались с врагом, вы и били его. Она наблюдала вражеские преступления и не имела права пустить в ход оружие. При вашем появлении возможен психологический надлом.

– Что же делать, товарищ подполковник?

– Действовать. Осторожно, деликатно, тактично. Мы посылаем вас вопреки всяким правилам. Стечение обстоятельств, из которых иного выхода нет. В операции решающую роль играет ваше внешнее подобие с Шеером. И профессиональные знания. Другой кандидатуры, учитывая срочность момента, не нашли. А искали. Ясно?

– Ясно, товарищ подполковник!

– Повторяю: действовать, исходя из обстоятельств, но деликатно, осторожно, тактично. Для Кристины Бергер у вас будет пароль. Но она знает вас лично, знает, что вы – Хартлинг, перед самой войной были в Берлине. Поэтому фатальная ситуация может случиться до обмена контрольными фразами. В этом и состоит опасность. Любые варианты с переодеванием вам запрещены. Никакого двойного маскарада. Для немцев ваше поведение во всем должно быть абсолютно естественным. Офицер министерства пропаганды. Историк. Бои для него – всего лишь фронтовая романтика, нужная для будущей книги. Знакомство с очаровательной девушкой. Свидания и так далее. Одним словом – «естественно».

– Понял, товарищ подполковник.

– Хорошо. С этим покончено. Зовите вашего радиста. Сейчас разговор пойдет для обоих.

Все это происходило в сравнительно небольшом строении на территории военного аэродрома. Пока капитан Калина ходил в прихожую, где старший сержант терпеливо ждал вызова, подполковник Иринин разложил на столе карту.

– Забросим вас этой ночью, – сказал он, когда все трое склонились над картой. – Вот этот квадрат. Наземных сигналов не будет. Вот здесь, среди гор, имеется довольно большая площадка, на которую вы и опуститесь на парашютах. Здесь ждите нашего человека. Им будет местный охотник, осетин уже преклонного возраста. Он спросит вас: «Привезли мне привет от Алексея?» Ответ: «Привезли для горца, имя которого не знаем». Он: «Имя – Чомай». После обмена паролем идите за ним. Он выведет вас на дорогу, по которой немцы перебрасывают военные части в район населенного пункта, нужного вам. Разведка установила, что немцы под прикрытием гор двигаются без боевого охранения. Местные партизаны совершат здесь в условленное время нападение, подорвут несколько автомашин, поднимут автоматную стрельбу. Ваша задача: воспользоваться паникой и темнотой, незаметно в суматохе, а она непременно возникнет, оказаться в немецкой колонне и, пользуясь солидными документами Шеера, потребовать необходимой помощи. Все! А сейчас вам необходимо отдохнуть – хорошо поспать перед нелегким переходом: в горах кое-где выпал снег.

И вот сейчас, упруго вышагивая по-военному, Иринин провожал до самолета капитана Калину и старшего сержанта Сорокина, нагруженных до отказа снаряжением. Сколько он уже вот так провожал? И скольких не встретил? Погибших, как правило, в неравных поединках, схваченных и замученных, узнанных и преданных, пропавших без вести…

Без вести!

А вести крайне необходимы, хотя каждый в некотором смысле отправляется в неизвестность. Он был суров и требователен к своим подопечным, порой неумолим, но только лишь для того, чтобы они не ошиблись, остались живыми и подали о себе желанную весть.

– Берегите себя, ребята, – сказал на прощанье возле железного самолетного трапа Иринин. – И как самих себя берегите рацию. Будем слушать вас круглосуточно. Ну, ни пуха вам, ни пера…

…Горца искать не пришлось. Когда Калина и Сорокин приблизились к скалистой громаде, до них неизвестно откуда долетел четкий в горном воздухе голос, будто сама ночь приказала им:

– Стоять!

Они замерли с пистолетами наготове.

– Привезли привет от Алексея?

– Привезли для горца, имени которого не знаем, – ответил в темноту Калина.

– Имя – Чомай. – Темнота возле скал густела, словно бы материализуясь в мужскую фигуру с охотничьим ружьем в руках. – Чомай – это я, Чомай Уянаев… Идите за мной, спрячьте парашюты.

Тайник был заранее приготовлен. В него уложили ненужные уже парашюты и комбинезоны, заложили тяжелыми камнями. Калина и Сорокин остались в немецкой форме – гауптмана и ефрейтора. С этой минуты они окончательно превратились в историка из министерства пропаганды Адольфа Шеера и его ординарца Ганса Лютке. Свои настоящие имена они оставили вместе с парашютами и маскировочными комбинезонами. Молча шли след в след за Чомаем Уянаевым, которого еще не успели разглядеть, – Шеер с элегантным кожаным чемоданом, куда были упакованы заметки, книги, новенький мундир, фотоаппарат и разные бытовые принадлежности, Лютке, как и надлежит ординарцу, – с автоматом на груди, вещевым мешком за плечами и тяжелым чемоданчиком с рацией. Остальную поклажу нес проводник Чомай.

Он шел неслышно, мягко ступая на каменистый грунт, как на пушистый ковер, а подбитые подковами сапоги Шеера и Лютке скользили, сбивали камешки, ломали сухие стебли, попадавшиеся на пути, потому что Чомай вел их нехожеными, одному ему известными тропами. Куда? В темень, в ночь – только так могли бы ответить гауптман и его ефрейтор. Шеер на ходу глянул на часы с фосфорным циферблатом. Было семнадцать минут первого. Разведчики сообщали: движение немецких колонн начинается в сумерках, чтобы передислокацию совершить скрытно, под покровом ночи, так что горные ущелья колонны проходят где-то под утро, в четвертом-пятом часу. Времени еще было достаточно.

– Пришли, – неожиданно сказал Чомай. – Моя стоянка. Прошу дорогих кунаков быть гостями.

Это была небольшая пастушья хижина, прилепившаяся боком к скале, малозаметная даже вблизи. Была умело замаскирована высохшими ветками и каменным завалом. Вход закрывали сшитые бараньи шкуры. В полной темноте вдруг вспыхнуло – Чомай высек огонь, и вскоре под котлом, подвешенным на чугунном крюке в скальной стенной нише, весело и тепло заиграло пламя.

– Отдохнем, чай пить будем, – сказал Чомай, доставая из вместительной кожаной сумы осетинский хлеб-задин и брынзу.

Только сейчас Шеер мог рассмотреть его всего – сухощавого и жилистого, со стариковским седоусым лицом, но гибким юношеским станом. Был он в черной бараньей папахе, которая своими мохнатыми кисточками касалась его широких плеч, под черкеской – ватный бешмет, на поясе, рядом с хевсурским кинжалом в черненых серебряных ножнах, еще и немецкий парабеллум.

Уселись поближе к огню на выложенных из камней и промазанных глиной топчанах, расположенных на полу разомкнутым полукругом. На эти каменные сиденья были наброшены старые бараньи шкуры.

– Раньше тут останавливались охотники, – неторопливо начал рассказ Чомай, продолжая возиться возле котла. – Теперь это – мой дом. Пришел фашист, я ушел в горы. Моя винтовка стережет тропы. Никто не знает об этой стоянке… Нет, неправду говорю. Мой кунак подполковник Иринин знает. Сказал ему, как пройти ко мне…

Он налил кипяток в кружки.

– Сегодня ночью, – сказал Чомай, – немцы взяли Малгобек.

– Откуда знаете? – удивился Шеер.

– Горы все слышат, все знают… Но ничего. Когда осетины в беде, Калак[13]13
  Калак – осетинское название Тбилиси.


[Закрыть] идет на помощь. И Москва придет к осетинам. Горы издавна ждали русских и устами вещего Либна[14]14
  Мудрец XVI столетия.


[Закрыть] предрекали: «Из холодных долин Севера придет к горцам одно племя. Волосы их будут светлыми, как солома спелой пшеницы, нос курносым, а глаза такого цвета, каким бывает небо в солнечный день… Русские будут жить с нами на одной земле, наши женщины и их женщины начнут брать друг у друга сито для сообща обмолоченного хлеба. Не бросайте земли своей, горцы, своих быстрых рек, не уходите от русских». Дружбу навеки завещали нам пророческие слова мудрого Либна… Но пора! Время идти.

Чомай выплеснул остатки чая из котла на угли очага.

Теперь тропы Чомая пролегали по склонам вниз, но идти Шееру и Лютке было не легче. Непривыкшие к подъему и поэтому непослушные ноги разъезжались на скользкой от влаги опавшей листве, из-за чего поневоле ускорялись и без того неуверенные и шаткие шаги. А это в темноте на крутосклоне угрожало гауптману и его ординарцу реальной опасностью скатиться вниз вместе с драгоценным чемоданчиком, который было приказано беречь как самих себя. Хождение по горам – целая наука.

После, когда наконец без приключений они достигли дороги на выходе из ущелья, все произошло так, как и предполагал подполковник Иринин, хотя и не совсем так, как это представлялось.

Сначала Чомай указал место с тайником для рации – в нескольких десятках шагов от приметного нагромождения скал, которые черными зубцами уходили в низкое, облачное небо. Лютке сразу же почтительно взял щегольской чемодан господина гауптмана. Затем старик вывел их почти на дорогу, в узкий проход среди громоздившихся скал, где, однако, можно было разместиться вдвоем, а при необходимости – мгновенно оказаться на дороге.

– Ждите тут, – промолвил тихо Чомай. – Пусть оберегает вас от стрел врага небесный кузнец нартов Курдалагон! – и исчез во тьме.

Позиция для выжидания была выбрана удачно – на выходе из ущелья колонну легко рассечь надвое, разметать ее взрывами гранат, ударить кинжальным огнем и быстро отойти в неприступные горы. Пули могли зацепить и гауптмана с его ефрейтором: партизаны не знали про них, а форма фашистского вояки – лишь мишень…

Вскоре послышался далекий рокот, который ежеминутно усиливался, и казалось, от этого громыхания все вокруг еще больше замирало, сдерживало дыхание и шорох. Колонна двигалась с притушенными огнями, машины придерживались дистанции. Впереди трещали мотоциклы с колясками, на каждой из которой торчал тяжелый пулемет, сидели внимательные дозорные. Машина за машиной миновали каменные громады, где затаились гауптман и ефрейтор, а ночь молчала, и когда наконец она взорвалась огнем безжалостного, быстротекущего боя, это показалось даже Шееру неожиданным. Массированный пулеметно-автоматный огонь, взрывы гранат, вспышки и зарево разрывали темноту, и уже были видны охваченные страхом лица в отблесках пылающих машин. Непонятным образом гауптман Шеер оказался среди панически мечущихся солдат, которые рассыпались во все стороны, с ходу падая по обочинам дороги и яростно отстреливаясь из автоматов наугад.

– Огонь! – кричал гауптман, размахивая пистолетом.

Кто-то грубо свалил его, прижал к земле, прохрипел на ухо:

– Не дурите, гауптман, еще успеете заработать свой крест!

Стрельба не утихала, но Шеер почувствовал, что стреляют только немцы и никто им не отвечает. Рядом с ним лежал офицер, который, вернее всего, и сбил его с ног. Шеер искоса поглядел на него, тот напряженно всматривался в темноту.

– Кажется, все закончилось, – наконец решил он. – Подъем, гауптман!

– Черт бы побрал охрану! – со злостью выругался Шеер, отряхиваясь. – Нас чуть не перестреляли, словно куропаток. Ганс, где тебя нелегкая носит?

К ним, задыхаясь, бежал обвешанный сумками, с автоматом в одной руке и измазанным чемоданом в другой запыхавшийся Ганс Лютке.

– Г-г-гос-по-дин г-гауп-тман, – испуганно пролепетал он, – п-поз-воль-те д-до-ложить: н-нашу м-маши-ну с-сож-гли…

– Только этого не хватало! – гневно процедил Шеер.

– Что это он у вас, с перепугу? – спросил офицер.

Шеер взглянул на его погоны.

– Невезение, обер-лейтенант. Под Нальчиком мы попали под бомбежку русских, у Ганса контузия. А теперь вот – пули партизан… Я не удивлюсь, если мой Ганс вообще потеряет речь…

Обер-лейтенант захохотал.

– Отправьте его в фатерлянд, девочки его быстро излечат!

– Обер-лейтенант, из вас вышел бы популярный терапевт. Но Ганс желает умереть за фюрера.

– Да, контузия у него серьезная, – усмехнулся офицер, который, судя по всему, не спешил сложить голову ни за фатерлянд, ни за фюрера.

– Ганс, фотоаппаратура цела?

– Да-да, г-гос…

– Вот что, Ганс, общаясь с тобой, я скоро сам стану заикой. Отвечай мне только «да» или «нет». Вполне достаточно! Мало того, что загубил машину…

– Зато вы сохранили жизнь, господин гауптман, – возразил обер-лейтенант, который навострил уши, когда услышал об аппаратуре, и теперь ощупывал глазами добротные кожаные чехлы, которые имели довольно красноречивый вид. – Вы, вероятно, журналист?

– Не совсем, – ответил гауптман. – Но охотно удовлетворю ваше любопытство: Адольф Шеер, историк.

– О, кое-что уже слышал о вас в нашем штабе. Это вы должны написать книгу о немецкой победе на Кавказе?

– Да, задание рейхсминистра пропаганды доктора Йозефа Геббельса…

– Позвольте и мне отрекомендоваться: Шютце, связной офицер генерал-полковника фон Клейста.

– Высокий пост!

– Ну что вы! Лишь громко звучит. Таких офицеров, как я, немало.

– А что, если я между делом напишу о вас небольшой очерк в армейскую газету? Я своими глазами видел, как храбро вы действовали в стычке с партизанами…

– Вы тоже… А впрочем, такие эмоциональные встряски придадут вашей книге необходимый колорит.

– Безусловно!

– Однако я советовал бы вам, господин Шеер, рисковать с умом. Иначе некому будет писать очерк обо мне. А это досадно, ибо я человек очень тщеславный. Кстати, мой штабной «мерседес» уцелел, и в нем найдется два свободных места.

– Искренне благодарю, если это приглашение.

– А что же другое? Едемте!…

– Вам, собственно, куда? – спросил Шютце уже в машине.

– До ближайшего городка, – ответил Шеер. – Больших хлопот мы вам не причиним. Это же надо – потерять машину в такой близости от цели. Воистину горькая насмешка судьбы…

– А в городке к кому? – поинтересовался обер-лейтенант.

– Служба безопасности.

– Так вы к штурмбаннфюреру Хейнишу? – почему-то обрадовался Шютце. – Знаю его, несколько раз привозил штабные пакеты… Сдам вас ему, господин Шеер, с рук на руки, как малого ребенка!

– Боже мой, обер-лейтенант, а вы и в самом деле умеете заботиться – и хорошими тумаками, и любезными услугами… Но сами со временем убедитесь: я очень благодарный человек.

– Ах, господин Шеер, не дразните меня соблазнительными намеками…

– А в чем дело? Почки, печень?

– Как у буйвола! – с апломбом заверил Шютце. – Но вы слышали последние новости?

– Нет. Что-нибудь интересное?

– Уже из Берлина передают, что судьба Кавказа решена. Наши войска взяли Малгобек и с ходу вышли на последний закрепленный рубеж перед Владикавказом – так называемые Эльхотовы ворота. Еще одно усилие, и перед нами откроется свободный путь на Тифлис и Баку.

– И что же из этого следует?

– Вы представляете, сколько нам, офицерам штаба, прибавится работки?

– Ах, вот вы о чем?

– Об этом самом! А вам я советую немедленно ехать к тем самым Эльхотовым воротам, чтобы не пропустить еще одной победы. Впечатления для книги и все такое прочее…

– Мне приходится, обер-лейтенант, вас все время благодарить. Вы меня просто вяжете по рукам и ногам прочным канатом внимания. Тогда сделаем так: во Владикавказе я устрою пирушку, и первым гостем будете вы. Принимаете приглашение?

– Еще бы! Только чтобы без сомнительных девиц, но с женщинами. Я отдал бы продпочтение осетинке…

– У вас неплохой вкус. Хотите, я прочту вам, какие встречаются осетинки?

– Охотно послушаю!

Адольф Шеер вытащил дневник.

– Это я делал некоторые цитатные выписки для книги – ведь библиотеки Берлинского университета в чемодан не упакуешь. Вот выписка из «Жизни царицы цариц Тамары», работы средневекового грузинского историка Васили: «Говоря по-старому, “рожденный слепым – слепым и покинет мир”, под этим имеется в виду каждый, кто не видел Тамары. Правильное строение тела, темный цвет глаз и розовый оттенок белых ланит, стыдливый взгляд, манера величаво и свободно бросать взоры вокруг себя, приятная речь, веселая и лишенная развязности, голос, который услаждает слух…»

– И в самом деле – царица, да и только… Но при чем здесь осетинки?

– Терпение, обер-лейтенант, вы не дослушали. Дело в том, что царица Тамара – осетинка!

– Все ясно, гауптман. Вы меня окончательно убедили. Других доказательств не требуется…

Глава одиннадцатая
ПРИГОВОР

За веселой беседой и не заметили, как въехали в город. Но улицы его сами напомнили о себе. Поперек одной торчала изуродованная грузовая машина. Откуда-то густо валил дым, безусловно с пожара. Полным ходом раскатывали мотоциклы и суетливо бегали солдаты с оружием наготове.

– Майн готт! – воскликнул Шютце. – Неужели и сюда заглянули партизаны?

– Похоже на то, – озабоченно отозвался Шеер. – По крайней мере, бомбовых воронок что-то не видно. Однако, наверное, у Хейниша узнаем обо всем подробно…

– Непременно! – согласился Шютце.

Кирпичное здание СД тоже имело свежие, о многом говорящие следы ночной стычки – стена, обращенная к улице, была наискось посечена пулями. В одно из окон, очевидно, влетела граната. Стекла в других окнах были пробиты пулями. Во дворе все было в движении: строились солдаты, озабоченно сновали офицеры, отовсюду слышались короткие военные команды. В самом помещении гулял сквозняк.

В приемной штурмбаннфюрера сидел рыжий здоровяк со странно равнодушным среди всеобщего возбуждения выражением лица. Он одним пальцем, явно от нечего делать или от скуки, тыкал в клавиатуру пишущей машинки.

Скользнул холодными глазами по Шееру, заметил Шютце и сразу же любезно оживился:

– О, Шютце, уже здесь! Воистину в штабе не тянут долго с разносом… Где пакет?

– Ошибка, Вилли. Я здесь, но без разноса. А что у вас?

– Партизаны. Ночной конный налет… Это был кошмар! Комендант Функель буквально осатанел – партизаны свели на нет его мероприятия по устрашению: захватили с собой всех повешенных…

Шютце сочувственно покачал головой:

– Обязательно передам ваш рассказ в штабе! Но позвольте отрекомендовать гауптмана. Адольф Шеер, корреспондент из Берлина, историк. Прибыл…

– Что же вы до сих пор молчали? – Вилли Майер пружинисто вскочил. – Знаем и давно ждем! Думаю, штурмбаннфюрер, несмотря ни на что, примет немедленно, – и он исчез за дверью кабинета Хейниша.

– Этот Вилли, – убежденно кивнул головой обер-лейтенант, – превосходный парень! Шутник, каких мало… А умница! Нечего и говорить… На него можно положиться.

– Прошу, господа, – распахнул дверь Вилли.

За ночь лицо Хейниша посерело, глаза покраснели от бессонницы, в пальцах он крутил сломанный карандаш. Шеер заметил еще несколько сломанных карандашей, брошенных в мусорную корзину.

– Рад вас видеть, господа, – сказал штурмбаннфюрер добродушно. – Со счастливым прибытием, Адольф! Надеюсь, мне как давнему другу вашего достойного всяческого уважения отца позволено так обращаться к вам!

– О чем речь, господин Хейниш! – растроганно ответил Шеер. – Я поэтому и просился в Берлине именно к вам.

– Да, мне сообщил об этом оберфюрер СС Корземан, кстати, будущий начальник полиции и СС рейхскомис-сариата «Кавказ». Мне очень приятно, что о сыне моего трагически погибшего друга заботятся такие высокие чины. Простите. Адольф… Шютце, а вы с каким делом здесь?

Чем больше говорил Хейниш, тем большим уважением проникался обер-лейтенант к своему случайному спутнику и, вытягиваясь, деревенел, с легким испугом вспоминая свои вольные разговоры с этим историком, который оказался птицей очень высокого полета. А что, если этот Шеер вот сейчас брякнет что-нибудь неуместное? Поэтому, когда Хейниш обратился к нему, он горячо ответил:

– Герр штурмбаннфюрер, я имел счастье познакомиться с господином Шеером во время ночной стычки с партизанами в горах. Господин гауптман личным примером поднял солдат в атаку. Настоящий офицер! Я посчитал делом чести предложить господину Шееру штабную машину, поскольку его собственная сгорела.

Хейниш важно напыжился:

– Вы правильно поступили, Шютце. И я рад именно от вас слышать о смелых действиях гауптмана. Надеюсь, вы подружились?

– Так точно! – щелкнул каблуками Шютце.

– Как вы считаете, заслуживает ли господин Шеер боевой награды?

– Безусловно!

– Обер-лейтенант преувеличивает, – скромно подал голос Шеер. – Просто я действовал, исходя из обстановки, как и надлежит немецкому офицеру. Кстати, обер-лейтенант Шютце тоже не терялся в бою…

– Только так и должен вести себя истинный ариец, – одобрительно проговорил Хейниш. – Благодарю, обер-лейтенант, за вашу заботу о господине Шеере, а сейчас мне необходимо поговорить с ним с глазу на глаз. Понимаете?

– Слушаюсь, герр штурмбаннфюрер!

– Давно из Берлина? – спросил Хейниш, когда двери за Шютце закрылись. – Да вы садитесь.

– Пошел четвертый месяц, как я нахожусь в действующих частях, – ответил Шеер, присаживаясь.

– О, так вы, несмотря на юношескую внешность, старый боевой волк, – натянуто пошутил Хейниш.

– Как сказать, – в тон ему ответил Шеер, – мое оружие – перо, а поле боя – наука.

– Это призвание или долг?

– И первое и второе, господин Хейниш.

– Если я не ошибаюсь, ваш отец не собирался делать из вас ученого. Старый Шеер мечтал о сыне-воине! Не так ли?

– А разве не сбылись мечты отца? – Адольф взглядом показал на свои погоны. – Кроме того, именно он посоветовал мне идти на исторический факультет, чтобы по-боевому защищать нордическую историографию от нападок плутократов и мистификаторов. Мы должны во всей красоте обновить в мире величественную историю арийской расы. Примером для меня является мой старший коллега, зонденфюрер СС барон Болко фон Рихт-гофен.

– Прекрасно! – согласился Хейниш. – Кстати, Адольф, сейчас у нас плодотворно работает группа ученых и деятелей культуры из штаба «Кюнсберг» во главе с картографом министерства иностранных дел, гауптштурмфюрером СС господином Краллертом. Так вот, – специально подчеркнул Хейниш, – они сожгли все материалы, какие только нашли, какого-то Косты Хетагурова, но и до сих пор охотятся за его вредоносными рукописями и черновиками. Чтобы и памяти о нем не осталось! Недочеловеки-унтерменши не имеют права на собственную историю и культуру.

– Полностью с вами согласен. Этот полезный и эффективный метод сейчас применяется во всех оккупационных войсках.

– Вы и не представляете себе, Адольф, как приятно мне было с вами поговорить, я рад, что мы понимаем друг друга с полуслова. Во фронтовых условиях – слово чести! – это роскошь.

– Если так, то я счастлив, что доставил вам несколько приятных минут.

– Теперь скажите мне, Адольф, вам нужна какая-нибудь помощь в работе над книгой? Возможно, общая консультация… Ну, о бытовых условиях я и не говорю – прекрасная квартира с прекрасной хозяйкой вам обеспечена! Сознаюсь, – Хейниш многообещающе усмехнулся, – и квартиру, и – главное – очаровательную хозяйку специально для вас сберег, потому что до них наш здешний мужской персонал очень охочий! Машину – само собой…

– Искренне признателен вам, господин Хейниш! Скажу тоже со всей откровенностью: я надеялся на ваше внимание, но такой прямо-таки отцовской заботы, честно говоря, не ожидал… В отношении консультации. Вероятно, мне следует больше ездить и присматриваться, а не консультироваться. Поймите меня правильно. В Берлине меня, кажется, основательно просветили – от Веделя до рейхсминистра Геббельса. Вот в доказательство последнее высказывание рейхсминистра пропаганды в отношении Кавказа. – Шеер во второй раз за день вытаскивал на свет божий дневник: – «Мы захватили страну на Востоке не только для того, чтобы владеть ею, но и для того, чтобы прежде всего организовать ее для себя. Мы ведем войну за уголь, железо, нефть. Если до назначенного нашим командованием времени закончатся бои на Кавказе, мы будем иметь в своих руках богатейшие нефтяные области в Европе. А кто захватит пшеницу, нефть, железо и уголь – тот выиграет войну». После беседы в верховном командовании меня не оставляет мысль, что свою будущую книгу я мог бы назвать и так: «Завоевание Индии на Кавказе». Так что прицел моей научной разведки дальний.

– Если не секрет, с кем имели разговор в ОКБ?

– Какие от вас, господин Хейниш, могут быть секреты? По этому вопросу меня подробно инструктировал руководитель отдела пропаганды генерал Ведель. По просьбе самого рейхсминистра доктора Йозефа Геббельса. Так что…

– Так что вам нужно лишь мое разрешение на свободное перемещение по всей фронтовой и прифронтовой полосе, – широко усмехаясь, отметил Хейниш.

– Очень было бы желательно, чтобы не беспокоить вас каждый раз и не надоедать бесконечными просьбами…

– Давайте ваш мандат. Ого! – воскликнул он, когда развернул документ. – Я опять искренне радуюсь за вас, Адольф, – такой я видел лишь у самого Дитриха!

В памяти всплыла фраза, сказанная на загородной даче под Тбилиси. Шеер: «Хотя меня прекрасно знает выдающийся деятель министерства рейхспропаганды доктор Отто Дитрих».

– Разве Дитрих здесь? – спросил. – Я с ним хорошо знаком.

– Теперь вы его увидите только в Берлине. На днях он улетел от нас после окончания съемок новых документальных фильмов для фирмы «Уфа-фильм».

– Жаль…

– Веселее, Адольф, вас ждет здесь отменное общество! Неужто вы уже забыли, как я позаботился о вас?

– О нет, господин Хейниш…

– Ну то-то же! А теперь последний вопрос: что слышно о вашей матери?

– Ничего особенного.

– Надеюсь, вы не разделяете ее странных взглядов?

– Ну что вы, герр штурмбаннфюрер? Мы с отцом не одобряли ее недостойное немки поведение. Одного того, что она пренебрегла вашей искренней дружбой и запретила посещать наш дом…

– Да, да, – осуждающе покачал головой Хейниш. – Ваша мамочка – женщина с норовом. Чуть не погубила карьеру вашего отца и мою в придачу… Но, к счастью, все тогда хорошо обошлось!

Неожиданно впервые за весь разговор их прервал телефон.

– Хейниш слушает! Что?! И вы до сих пор тянули с таким сообщением? «Не знали, не знали…» – передразнил Хейниш кого-то. – Функеля предупредили? Ах, уже на месте… Так вот – ничего не трогать до моего приезда! – Штурмбаннфюрер раздраженно швырнул трубку. – Еще новость – убит бургомистр. Вот так и живем, дорогой Адольф, словно на вулкане… Майер! – позвал он и, когда рыжий здоровяк Вили возник в дверях, приказал: – Вот мандат Шеера. Поставьте штамп без ограничений, потом позаботьтесь о нем самом согласно моим распоряжениям. Свой сегодняшний день посвятите нашему гостю из Берлина. В случае чего – я в бургомистрате…

…Господин бургомистр лежал на полу навзничь. На макушке его лысоватой головы запеклась кровь.

– Снова – выстрел сзади, – отметил Функель.

– Кто тут топтался и шарил? – спросил Хейниш, обведя быстрым взглядом помещение.

– Полицаи, – обронил комендант.

– Идиоты!

– Поголовно, – с хмурым сарказмом согласился Функель. – А этот, – ткнул пальцем в Зазроева, – наибольший уникум! Это он, остолоп, весь пол занавозил.

– Кто первый обнаружил труп?

– Двое – бухгалтер Кляпрот и господин Михальский.

– Задержали?

– Так точно!

– Зовите.

– Зазрой, ти приводийт Кляпрот и Михальски. Бистро, свиня в сапогах. Господин штурмбаннфюрер, бухгалтер Кляпрот – из фольксдойче, но тоже скудоумен. Даже немецкого языка не знает, ублюдок.

Вернулся Зазроев. С винтовкой наперевес он сопровождал герра бухгалтера, потасканного и невзрачного Кляпрота, сухонького старикашку в очках с железной Оправой на испуганном личике, а также серенького, неприметного с головы до пят господина заместителя.

– Фрейлейн Бергер, переводите, – приказал Хейниш. – Кто из этих двоих увидел убитого первым?

– Я, – взволнованно пискнул старикашка.

– При каких обстоятельствах это произошло?

– Понимаете, господин, – старого бухгалтера била горячая дрожь, и все его иссохшее тело странно дергалось, – я принес, как приношу каждое утро, господину бургомистру папку с бумагами на подпись. Зашел, а господина Даурова нет…

– А кто был? – сразу спросил Хейнищ.

– Труп, – испуганно пролепетал бухгалтер.

– Тьфу!

– Я же говорил, – презрительно буркнул Функель, – что этот бухгалтер – недотепа, хоть он из фольксдойче.

– И что вы делали дальше? – спросил Хейниш.

– Побежал к господину Михальскому…

– Это правда? – обратился штурмбаннфюрер к заместителю Даурова.

– Так точно! Все свидетельствует о том, что господина бургомистра убили во время ночного налета. Стреляли в окно. Дырка в стекле указывает на то, что выстрел был один-единственный. Но меткий. И не случайный…

– Почему вы так считаете? – Штурмбаннфюрер подошел к окну. Не оставалось никаких сомнений – стреляли с улицы.

– Потому что найдено вот это, – ответил Михальский, протягивая небольшую бумажку.

Хейниш взял листок, поглядел и передал Кристине:

– Фрейлейн Бергер, что это такое?

– Это – приговор.

– Что за чертовщина? Какой еще приговор? Читайте!

– «Именем Союза Советских Социалистических Республик, – четко читала Кристина, – суд народов Северного Кавказа…»

– Какой еще суд? – вспыхнул Хейниш.

– Здесь написано: «…суд народов Северного Кавказа, рассмотрев дело о злодеяниях гитлеровских палачей и их прислужников, приговорил к расстрелу: изменника Даурова – бургомистра, изменника Михальского – его заместителя…» – Кристина остановилась в нерешительности.