Текст книги "Торговая политика России"

Если мы пожелаем дать общую схему развития торговой политики, то будет всего правильнее построить ее следующим образом. Соответственно, с общим развитием всех культурных отношений можно различать две главные исторически сменявшиеся системы торговой политики, т. е. торгово-политических отношений государства к социальному материалу, находящемуся в его распоряжении. В основу всех торгово-политических мероприятий кладется либо торговое положение живого деятеля торговли – торговца, либо торгово-политическая природа объекта торговли – товара. Это разграничение, конечно, очень схематично, однако в качестве хотя и грубой, но основной схемы оно может быть весьма полезно. Соответственно, одну из этих систем торговой политики я назову персональной, другую – реальной. Первая из них привилегирует или исключает лица, вторая привилегирует или исключает товары. Персональная система развивает гостинное право (право чужеземцев), реальная – право таможенное. Эти системы в своей основе имеют один и тот же субстрат и в действительности неизбежно должны комбинироваться, потому что товар всегда так или иначе прикрепляется к лицу. Поэтому для характеристики эпох торговой политики существенна не исключительная наличность той или иной системы, а та пропорция, в какой в данную систему торговой политики входит тот или другой элемент. В каждой из этих систем возможна разная степень регулирования со стороны государства (либерализма или покровительства) или, выражаясь современными, более конкретными торгово-политическими терминами, возможна разная степень протекционизма или фритредерства. От торговли могут быть исключены или иностранные товары, или иностранцы-чужеземцы. Гостинное право характеризуется регулированием личных отношений, таможенное право обращает все внимание на объект торговли – товар.

Из курса торгового права вам уже известно, что торговое право эволюционировало от субъективизма к объективизму, от права купцов к праву торговли. Между развитием торгового права и развитием систем торговой политики имеется известная аналогия, которая коренится в самом существе дела, в историческом ходе процесса развития права – в партикуляризме права (сперва национальном или племенном, а потом сословном) древнего мира и в особенности средних веков, в противоположность универсализму права, характеризующему наше время. Я говорю главным образом о средних веках, так как древний мир на исходе создал универсальное право: римское право прониклось универсализмом, но лишь в эпоху jus gentium[67]67
  Международное право (лат.). – Ред.


[Закрыть]. Если ни в эту эпоху, ни ранее им не было выработано особого торгового права, то это потому, что самая торговля была мало развита даже в эпоху расцвета римского права. На причинах этого явления и на спорах о нем я останавливаться не буду.

Я сказал уже, что гостинное право в разные эпохи отличалось различной степенью либерализма, причем развитие его не может быть изображено в виде прямой линии. Одно время, с легкой руки А. Геерна, которого переводил еще наш историк М. П. Погодин, было широко распространено мнение, что в Древней Греции господствовала свобода торговли. Но этот взгляд еще с начала XIX в. был опровергнут А. Беком в его классическом труде «Государственное хозяйство Афин», вышедшем в 1819 г. Хотя этот взгляд иногда высказывается и теперь, он не имеет, однако, ни малейшей опоры в истории и является поверхностным проецированием идей Адама Смита в совершенно иной мир. Наоборот, можно сказать, что торговая политика эпохи расцвета Афин была эпохой своеобразного античного «империализма», характеризовавшегося не свободой торговли, а торгово-политической эксплуатацией «союзников» в пользу граждан первенствующего в союзе города. Орудием этой эксплуатации была монополизация в их руках товарного обмена. Такой же характер носила и торговая политика Карфагена. Наоборот, известным либерализмом характеризуется торговая политика Римской республики до превращения ее в мировую державу, т. е. до низвержения Карфагена, завоевания Греции и Малой Азии. После этого в республиканскую эпоху господствовали противоположные – эгоистические тенденции. Империя снова стала либеральной. Таким образом, развитие здесь шло не по прямой, а по ломаной линии. В связи с либеральной торговой политикой Рима развилось либеральное общенародное право jus gentium, творимое претором.

Если будем далее обозревать историю, то увидим, что в противолиберальном духе развилась торговая политика и, в частности, гостинное право итальянских торговых и капиталистических республик, яркой представительницей которых была Венеция. Это уже меркантилизм в городских рамках без того размаха, который меркантилизм получил в территориальных государствах.

Одновременно с этим мы видим тип другой, более либеральной торговой политики. Такой либерализм характеризует торговую политику другой главной капиталистической страны средневековья – графства Фландрии. Известный историк Бельгии А. Пиренн определяет эту политику как вполне либеральную и даже фритредерскую (nettement liberate et lon dirait volontiers libre-echangiste). Политика фландрских графов состояла в покровительстве чужеземным купцам или гостям. Этот характер политики тем более замечателен, что политика Фландрии, бывшей в средние века развитой капиталистической страной, не может быть объяснена исключительно теми же причинами, какими объясняется либеральная торговая политика королей Англии. Англия в то время была бедной аграрной страной, и ее короли за деньги покровительствовали иностранным купцам.

Таким образом, вы видите, что, во-первых, развитие не идет в одном направлении и что, во-вторых, в разные эпохи, соответственно, различным общественным условиям, и ввиду различных исторических обстоятельств каждая страна развивает особую торговую политику, особую в смысле степени либерализма и протекционизма. По типу, однако, политика указанных стран была политикой, в которой преобладала персональная система.

Я говорил уже, что древности нельзя приписывать господства принципа свободы торговли. Наоборот, нужно сказать, что монопольное начало пронизывало хозяйственную жизнь классической древности. Нигде начало государственной монополии не достигло такого развития, как в эллинизированном Египте. Последний представляет совершенно исключительный в истории случай развития государственно-монопольного начала.

Нельзя ли сопоставить это господство государственного начала в Египте с «меркантилизмом», с экономической политикой нового абсолютного или полицейского государства? Это очень соблазнительно: по-видимому, оба явления окрашены в один и тот же социальный цвет. Однако на самом деле подобное сопоставление было бы совершенно ошибочным. Конечно, в меркантилистическую эпоху тоже существовали государственные монополии, было тоже огромное напряжение государственности. Вы ясно представляете себе из курса истории хозяйства и других общих курсов, что меркантилизм неразрывно связан с государством. Это положение стало уже общим местом с тех пор, как Г. Шмоллер формулировал: «Меркантилизм в своей глубочайшей основе был ни чем иным, как образованием государства, но не просто образованием государства, а образованием государства, идущим рядом с образованием народного хозяйства».

Но основой меркантилизму служила совершенно иная социальная система, чем та, над которой оперировало государство древности. Государственный меркантилизм вырос из городского протекционизма. Вся система городской политики была направлена на обогащение промыслами и торговлей городских жителей. Город не есть в экономическом отношении самодовлеющее целое, но город раньше, чем отдельные лица, как известное целое, проникнут систематическим стремлением к обогащению. Правда, в городской политике еще сильна тенденция не только к обогащению, но и к ограждению потребления путем разнообразных мероприятий, но эти тенденции не идут вразрез со стремлением к обогащению. В городской политике впервые вырабатывается теория и политика торгового баланса, устанавливается ограничение вывоза денег и благородных металлов, практикуются запрещения вывоза производственных средств и сырья (хлеба, шерсти, шкур), словом, развивается сложная совокупность торгово-политических мероприятий меркантилизма, на которых я не буду здесь останавливаться.

Против эксплуатации деревни городом восстают интересы аграрных классов. Города отстаивают свои старые права: территориальная власть, которая постепенно подчинила города своей власти, выступила примирительницей противоречивых интересов города и деревни и на более широкой основе развила ту же политику городов, сломив только их хозяйственный эгоизм. Меркантилизм в том и состоит, что принцип городской эгоистической политики переносится на более широкую площадь государства, целой страны, нации. Вместо единого городского рынка возникает единый территориальный рынок. Территориальное государство объединяет в своих руках монетное дело. Так в результате объединяющей деятельности государства образуется народное хозяйство. В его образовании характерным является сочетание экономического момента, подготовленного торговым и промышленным развитием городов, с моментом политическим, привхождение которого расширяет сразу поле экономических отношений.

Этот процесс совпал с другим, огромной важности, процессом, с открытием новых стран, можно сказать, новых миров. На основе промышленной культуры, созданной городами, торговля получила огромный толчок. К этому времени для торговли Запада закрывается Ближний Восток (Левант), но открываются Америка, Африка и азиатские страны. Это имело огромное значение для всего хозяйственного развития и, в частности, для развития торговой политики: торговая политика становится под знаком политики колониальной. Возникают колониальные державы: великая Испания, великая Португалия, великая Франция, великая Голландия, великая Британия; поднимается великая борьба между ними, борьба, в которой вырабатывается все современное мировое хозяйство. Для понимания этого процесса образования мирового хозяйства лучшим руководством является классическая книга: Д. Сили «Расширение Англии», имеющаяся в русском переводе. В этой книге с замечательной пластичностью и силой изображен процесс выковывания колониального могущества Англии в борьбе с другими великими державами[68]68
  См.: Сили Д. Расширение Англии. СПб., 1903. – Ред.


[Закрыть].

Если мы попытаемся выяснить экономическую философию этой эпохи, то раскроется следующая связь явлений: в эпоху развития колониальной политики победителями оказались наиболее производительные и работоспособные нации. Меркантилизм был в ту эпоху выражением государственной политики наивысшей производительности; в этом его великое культурно-историческое значение. Конечно, неверно было бы утверждать, что меркантилизм создал эту наивысшую производительность. Наоборот, скорее можно сказать, что наивысшая производительность воспользовалась меркантилизмом как своим рычагом.

С этой точки зрения поучительны судьбы Испании. Величайшая колониальная держава не удержала своего могущества, пала в экономическом и политическом отношении. Рядом же с ней поднялось и заняло ее место недавно еще отсталое земледельческое государство – Англия. Так, когда мы рассматриваем ход торговой политики с более широкой точки зрения, то перед нами встают две великие исторические проблемы торговой политики: как поднялась Англия, как пала Испания?

В Англии норманнская военная монархия создала государственное единство с сильной центральной властью. До XIII–XIV вв. Англия была бедной аграрной страной. Тут интересно проследить развитие гостинного права Англии в связи с ее общей эволюцией. В раннее средневековье Англия чуждалась иноземцев, которые стояли выше англичан. В этом вопросе сильная центральная власть английского государства сыграла крупную роль. Я уже говорил, что торговую политику фландрских графств нельзя сопоставлять с торговой политикой английских королей: английские короли поощряли иностранных купцов не от богатства своей страны и не от своего богатства, а от бедности страны и от своей бедности. Король и лорды поощряли иностранных купцов, давали им привилегии и сурово нарушали права своих городов. Это продолжалось до конца XIV в. С конца KIV в. до второй половины KV в. идет борьба между горожанами и привилегированными иностранцами; ко второй половине KV в. горожане одолевают, но не совсем. В период с 1461 по 1547 г. государственная власть Англии вынуждена устранить привилегированное положение иностранных промышленных колоний. В конце ХVI в. и начале XVII в. исчезают последние привилегии иностранцев: ганзейские вольности отменяются.

Процесс этот совершенно логичен и правилен. Иностранцы нужны были Англии как учителя. Выучившись от них коммерции и промышленности, англичане стряхнули с себя их иго и заступили на их место. В процессе промышленного и торгового развития Англии практикуются самые различные средства, при помощи которых Англия создает свои собственные личные силы торговли и торгового капитализма и ставит их на службу национальному производству. В этой системе средств и методов, как известно, крупную роль сыграла навигационная политика – планомерное поощрение отечественного судоходства[69]69
  О навигационной политике и, в частности, о навигационном акте О. Кромвеля см.: Зивекинг Г. Внешняя торговая политика. СПб., 1908. (Пер. с нем. под ред. П. Б. Струве. – Ред.).


[Закрыть]. Тем не менее в момент смерти Елизаветы Англия отнюдь не была еще экономически передовой и могущественной страной, но уже в эту эпоху заметен неудержимый национально-экономический и национально-политический подъем. Рядом со всесторонним протекционизмом идет прямая вооруженная борьба сперва с Голландией и потом с Францией. И о навигационной политике можно сказать, что она есть часть той завоевательной политики, которая создала Великую Британию[70]70
  Навигационные акты – постановления английского парламента в XIV–XVII вв. для защиты морской торговли Англии от иностранной конкуренции. «Акт об увеличении торгового флота и поощрении мореплавания английской нации» (1651) установил, что товары из Азии, Африки и Америки следует ввозить в Англию и ее владения только на английских судах, а европейские товары – на английских судах или судах страны-экспортера. Эти положения были сохранены в актах 1660 и 1663 гг., которые требовали, чтобы в английские колонии товары перевозились только на английских судах, а также вводили запрет на экспорт ряда товаров из колоний за границу. В развитие и дополнение этих актов были изданы акты 1672 и 1696 гг. – Ред.


[Закрыть]. В основе торжества Англии лежит в конце концов непрерывное усовершенствование качества труда, непрерывный подъем культуры и дисциплины труда, по отношению к которому государство являлось лишь могучим рычагом. Эта сторона дела выступит перед нами еще явственнее, когда мы обратимся к другой исторической проблеме торговой политики, а именно к вопросу о падении Испании.

Проблема эта чрезвычайно сложна и до сих пор не вполне разъяснена, отчасти потому, что вопрос, весьма сложный по существу, осложняется еще тем, что к его рассмотрению часто примешивались и примешиваются самые разнообразные, большей частью политические, тенденции. Рассмотрение этого вопроса и современниками, и историками связывалось всегда с разного рода идейными и политическими симпатиями и антипатиями, с точки зрения которых и рассматривается положение и развитие Испании в эту критическую для нее эпоху, когда ее судьбы были самым тесным образом, в государственном и культурном отношениях, связаны с судьбами всей мировой культуры. Это была эпоха наибольшего могущества Испании, время наибольшего влияния ее на жизнь других стран и к тому же эпоха напряженной политической и религиозной борьбы.

За расцветом могущества Испании быстро последовал ее упадок. Тем интереснее выяснить его причины. Задача затрудняется не только тем, что в рассмотрение этой сложной проблемы вносились разные тенденциозные предпосылки, затруднявшие анализ: самая проблема, как частный случай общей проблемы развития производительных сил, никогда еще не была ясно поставлена. Нельзя достаточно настаивать на том, что вопрос о развитии производительных сил той или иной страны об условиях, которыми оно определяется, принадлежит к труднейшим вопросам истории хозяйства и социологии. Они приводят к постановке таких вопросов, при освещении которых раскрываются конечные проблемы существования и развития хозяйства. Но именно то обстоятельство, что вопросы торговой политики упираются, в конце концов, в величайшие и конечные проблемы развития народного хозяйства, придает торговой политике такой огромный культурно-исторический интерес.

Я остановлюсь теперь на вопросе об упадке Испании, как исторической проблеме торговой политики. Эти вопросы о подъеме Англии и об упадке Испании я ставлю в введении к своему курсу не для того, чтобы ознакомить вас с фактами, как таковыми, а для того, чтобы ввести вас в основные проблемы, при свете которых исторические перспективы фактического рассмотрения вопросов торговой политики какого-либо отдельного государства расширяются до общих проблем экономического развития. Проблема упадка Испании может казаться проблемой по преимуществу общеисторической, а ее экономический аспект второстепенным. Но это не так. Я буду рассматривать эту проблему под тем специальным углом зрения, под которым она должна предстать перед экономистом, вдумывающимся в основные пружины, определяющие развитие торговой политики. Факты, относящиеся к этой проблеме, можно было бы представить в довольно простом и стройном виде, хотя следует сказать, что экономист находится в данном случае в затруднительном положении, так как интересующая его область мало затронута настоящим историко-экономическим исследованием. Указаний на те проблемы, которые возникают при рассмотрении процесса экономического упадка Испании, нужно разыскивать в массе отдельных фактов, излагаемых в исторических исследованиях, и в тех общих местах, которыми привыкли оперировать историки, касавшиеся вопросов экономической истории Испании. Специально экономическая литература мало занималась этим вопросом под тем углом зрения, под которым его нужно рассматривать, она не ставила его как историческую проблему торговой политики.

Фердинанд и Изабелла, объединившие в своих руках два главнейших государства Испании – Кастилию и Арагон, – водворили известный правопорядок на месте полной общественной анархии. Но им не удалось, конечно, сразу создать на основе «меркантилистической» политики тех промышленных сил, которые сложились и в большинстве других государств гораздо позже. Тем не менее мы можем сказать, что около 1500 г. промышленность Испании стояла на относительно высоком уровне. С другой стороны, на это знаменитое царствование, занимающее столь видное место даже в учебнике Д. И. Иловайского, падает открытие Америки (1492). В силу этого факта Испания стала первой в мире колониальной державой. Сопоставим, с одной стороны, этот факт и упадок Испании – с другой, а затем эти два факта сопоставим с тем, что мы знаем о «меркантилизме», как о совокупности методов подъема производительных сил страны, как о системе, состоящей в потенцировании этих производительных сил страны вмешательством государственной власти. Вспомним, что меркантилизм означает не только рождение народного хозяйства в историческом и систематическом смысле, но и рождение нового государства, и что, следовательно, всякое приращение политического могущества должно было бы идти на пользу усиления экономического могущества государства. Здесь же, в Испании, мы видим приращение политического могущества и экономический упадок. Таковы данные и соображения, при свете которых все трудности проблемы упадка этой страны выступают так ярко.

Обычно этот процесс, имеющий огромное историческое значение, объясняют так: Испанию погубили католицизм и инквизиция; погубили ее испанские гидальго – дворянство было до последней степени лениво, презирало труд и потому оказалось несостоятельным в экономическом отношении. Или говорят, что испанские государи слишком хищнически обращались с платежными силами населения, выжимая податным прессом все, что население могло дать в данный момент. Мне думается, что экономист не может удовлетвориться этими объяснениями, хотя в них содержатся указания на известные конкретные факты.

В России, насколько мне известно, имеется единственный специалист по истории Испании – это проф. Казанского университета – В. К. Пискорский. Им издана история Испании и Португалии (серия исторических сочинений, выпускаемых под редакцией проф. Н. И. Кареева и проф. И. В. Лучицкого). Вот в каких словах историк характеризует тот процесс, который обнаружился с совершенной ясностью во второй половине XVI в. при преемниках Карла V: «Меркантилистическая политика последнего (Карла V – Ред.), доведенная до крайности, ставила себе задачей обеспечить за Испанией исключительное обладание всеми благородными металлами, добывавшимися в Америке. Колонии интересовали правительство лишь постольку, поскольку могли снабжать его золотом, серебром и драгоценными камнями. Стремление к быстрой наживе, охватившее правительство и общество, вместе с возраставшим отвращением населения к труду исключало возможность разумной эксплуатации богатств колонии. Земледелие и промышленность были поставлены на задний план. Торговля подверглась целому ряду ограничений, одинаково вредных как для колоний, так и для метрополии. Цены на предметы потребления вследствие обилия денег в стране и сокращения производства сельской и городской промышленности страшно поднялись, между тем как доход и заработок земледельца и ремесленника оставались почти на прежнем уровне. Положение трудящихся классов общества становилось еще тем печальнее, что тяжесть налогов не уменьшалась, а увеличивалась. Как ни старалось правительство путем мелочной регламентации ввоза и вывоза удержать в стране золотую и серебряную монету, она быстро ускользала за границу. Да и иначе быть не могло, раз Испания сократила производство самых необходимых предметов и, испытывая даже нужду в хлебе, принуждена была обращаться за помощью к иностранной промышленности и торговле. Число производительных элементов общества также постепенно сокращалось; труд земледельческий и ремесленный не только не обеспечивал благосостояния за населением, но и рассматривался как унизительный. Зато ряды солдат и монахов постепенно расширялись и грозили охватить собой всю нацию, избавлявшуюся таким образом от податного бремени и унижений. И вот скоро оказалось, что государство, обладавшее богатейшими в мире серебряными и золотыми рудниками, не только не было в состоянии доходами с них покрывать свои расходы, но принуждено было для удовлетворения своих растущих нужд заключать внутренние и внешние займы, устанавливать новые обременительные для народа налоги, прибегать к фальсификации монет, чеканить в изобилии медную монету и заставлять народ принимать ее по курсу «серебряной». Таким образом, народное благосостояние и государственное хозяйство были подорваны в своих корнях[71]71
  Пискорский В. К. История Испании и Португалии. СПб., 1902. С. 129–130.


[Закрыть].

Если вы вдумаетесь в эту цитату, то увидите, что здесь дан целый ряд экономических загадок, который выстроен в один ряд историком с абсолютной, на мой взгляд, наивностью. В сущности, он не постарался дать вопросу никакого другого разрешения, кроме ссылки на то, что в Испании дворянство было лениво, а правительство – плохо. Экономист ничего не может извлечь из этой характеристики положения. Он должен идти дальше, ему нужно выяснить, можно ли в Испании говорить о меркантилизме и вообще о какой экономической эпохе идет здесь речь. Меркантилизм состоит в сочетании экономической силы населения и политического могущества государства, и притом в использовании политического могущества для наращения экономической силы. Тут же в Испании мы видим, что политическое могущество направляется на подрыв экономической мощи, и огромное колониальное расширение рынка вместе с приростом политической силы приводит не к расцвету, а к упадку хозяйства страны. Где же причина этого явления?