Текст книги "Торговая политика России"

Первый законодательный акт, который можно в известном смысле квалифицировать как русский таможенный тариф, – это Новоторговый устав 1667 г. Но ставить этот акт в один ряд с совершенными тарифами и даже с первым русским тарифом XVIII в., строго говоря, невозможно.

Дело в том, что Новоторговый устав относится к совершенно другой формации торговой политики, чем таможенные тарифы в современном смысле. Он всецело, по своей сущности, относится к «персональной» системе, – и протекционизм охранно-отечественных элементов в нем осуществляется не путем охраны производства, которое поддерживается пошлинами на привозные товары, а путем исключения иностранцев из торгового оборота страны постольку, поскольку такое исключение вообще возможно и мирится с интересами туземного торгового класса и с интересами фиска.

Нередко говорят, что Новоторговый устав установил какую-то свободу торговли и промышленности внутри страны – эта точка зрения, однако, как я уже подчеркнул, не может быть поддерживаема.

Новоторговый устав нельзя рассматривать изолированно от других законодательных памятников того времени, в том числе от двух законодательных актов, относящихся к тому же предмету, но предшествовавших ему по времени, – от законов 1653 и 1654 г., на которые мне уже приходилось указывать. В нем сказались те же тенденции связывания и ограничения внутренней торговли. Да и по отношению к торговле внешней он, не являясь покровительственным тарифом, есть, тем не менее, акт в высокой степени протекционистский.

Иностранцев Новоторговый устав генерально исключает из торгового оборота, поскольку они являются конкурентами туземцев (русских). Таковыми конкурентами русских они могли являться в области торгового оборота внутри самой страны. «На Москве и в городех, всем иноземцом никаких товаров врознь не продавать; а будет учнут врознь продавать, и те товары имать на Великого Государя… А чтоб иноземцы приезжим торговым людем товаров своих не продавали, и у них ничего не покупали, а продавали б в тех городех купецким людем того города, в коих они станут торговать, и у них також товары всякие покупали, а не у приежих, и подрядов, и записей иноземцы с приезжими людьми никаких не чинили, и там бы у тех московских и городовых купецких людей промыслов не отымали… Учинить заказ крепкий, чтоб иноземец с иноземцем никакими товары не торговали, и не продавали, и не меняли, понеже Великому Государю с Таможнях в сборах Его Великого Государя казне чинятся большие недоборы, а Русским людем в торгах их помешка и изнищение чинится; и будет иноземцы меж себя учнут торговать, а сыщется про то допряма: и те товары взять на Великого Государя»[94]94
  Новоторговый устав. 1667. 22 апреля // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 1. СПб., 1830. № 408. С. 684, 686.


[Закрыть].

Так как, однако, в России промышленность в эту эпоху не была развита, и так как Россия производила преимущественно сырье и мелкие «земские» товары, которые не боялись конкуренции, и которым конкуренция по объективным условиям не могла угрожать, то не было почвы для возникновения «реальной» системы покровительства. Но в данных условиях торговли Новоторговый устав, как и все законодательство Алексея Михайловича, носит резко выраженный протекционистский характер, который вытекает из движения самого торгового класса. Все эти охранительные мероприятия принимались под влиянием челобитных, которыми русские торговые люди настойчиво требовали устранения конкуренции иностранцев. Новоторговый устав завершил собой то развитие русской «гостинной» политики, которое постепенно элиминировало иностранцев, как конкурентов русских. В этом отношении в России в конце XVII в. закончилось то же развитие, которое гораздо раньше завершилось в Англии.

Как известную фискальную меру, Новоторговый устав знает внешние таможенные пошлины, взимавшиеся в следующих размерах: с отпускных весчих (продаваемых на вес) товаров взималось – 4 %, с товаров не весчих – 5 %. В то же время многие товары составляли предмет монопольной «заповедной» царской торговли; они были совершенно запрещены к вывозу для частных лиц.

Такой же пошлиной, как вывозные товары, облагались и привозные, продававшиеся на вес – 4 %, прочие – 5 %. Исключением были виноградные вина и водки, которые облагались пошлиной от 6 до 60 ефимков (Joachimsthaler) от бочки, смотря по количеству и качеству, а также сахар и другие кондитерские продукты, облагавшиеся пошлиной от 1 руб. до 1 руб. 50 коп. с пуда.

На вина и водки пошлины были фискальными в двояком смысле: с одной стороны, сбор этот являлся непосредственным источником дохода для казны; с другой стороны – важным и признающимся мотивом обложения было то обстоятельство, что иностранные вина составляли конкуренцию «царскому кабаку». Фискальный интерес побуждал облагать эти предметы с тем большей силой, что был известный состоятельный слой общества, который постоянно и в значительном количестве потреблял иноземные вина.

Однако взыскиваемые в указанном размере пошлины на привозные товары, за исключением пошлин на вино и сахар, были фиктивными вследствие того, что они по закону не взимались, если иностранные товары покупались на деньги, вырученные за русские товары, или если первые непосредственно на последние обменивались. С таких товаров взималось только 5 % рублевая пошлина при продаже во внутренних городах России. Также, если иностранец в порту или пограничном пункте покупал товары на наличные деньги, то с этих товаров не взималась пошлина при вывозе. Последняя норма диктовалась денежно-политическими соображениями, представляя премию или меру поощрения ввоза денег в Россию. Совокупность этих мероприятий при хроническом превышении вывоза товаров над ввозом приводила к тому, что на границе от привозных товаров фактически пошлины не взимались.

Когда говорят, что у нас в XVII в. не было меркантилизма, потому что не было покровительственных пошлин, то забывают, что меркантилизм есть сложное явление, принимавшее различные формы в разных странах и в разные эпохи. Поскольку «персональная» система есть мероприятие государственной охраны производительных сил, постольку, по крайней мере, один из элементов меркантилизма был полностью осуществлен в России в XVII ст.

Новоторговый устав осуществлен, несомненно, под западным влиянием, и создание его восходит к известному деятелю царствования Алексея Михайловича – А. Л. Ордину-Нащокину. Ордин-Нащокин был человек, несомненно, находившийся под влиянием западноевропейской культуры и практики и проводивший западноевропейские рецепты в тех законодательных актах, которые слагались под его влиянием. Несомненно, что, помимо того, что одинаковые условия должны были порождать и одинаковые последствия, помимо того, что образовалось сильное государство с центральной властью (почему уже независимо от иностранного влияния должна была слагаться и осуществляться известная экономическая политика), несомненно, что, помимо всего этого, все же в данном случае действовало и иностранное влияние. Вряд ли можно сомневаться, что нормы Новоторгового устава, которые охраняли денежное обращение, и в которых содержались меры, всячески покровительствовавшие приливу денег в Россию, были навеяны западным влиянием. Можно даже указать на то, что на 50–60 лет раньше такие же меры применялись в одной из стран, близкой к России и непосредственно с ней соприкасавшейся, – в Швеции. Эти элементы западноевропейской культуры должны были проникнуть в сознание русских государственных людей того времени и обратиться в общие директивы их деятельности.

В это время в России уже, несомненно, слагался торговый капиталистический класс. В своем поведении, однако, этот класс обнаруживал значительную слабость, сравнительно с иностранными элементами того же класса, и слабость эта ярко выражалась в воплях против конкуренции иностранцев. С другой же стороны, в самой организации этого класса обнаруживаются некоторые довольно своеобразные черты, которые, по-видимому, ускользнули от внимания наших историков, – черты, которые в эволюции всего русского хозяйства вдвигаются в одну общую, очень любопытную картину.

У нас в это время развивается торговый оборот, а в самом торговом классе уже намечается довольно сильное расслоение, и оно принимает своеобразный характер, который свидетельствует о том, что торговля стала сферой господства тех, юридически довольно запутанных и в то же время экономически довольно простых отношений, которые с особой силой развились впоследствии в нашей кустарной промышленности. Целый ряд фактов указывает на то, что в эту эпоху конкуренция русских купцов с иностранными на внутреннем русском рынке принимает форму борьбы за эксплуатацию малосостоятельных купеческих элементов страны, так называемых «маломочных купцов».

Известно, что Ордин-Нащокин произвел в Пскове целую реформу торговой организации. В то время там имелось два разряда купцов – сильных и богатых, торгующих на собственный капитал, и купцов маломочных, которые торговали при помощи иностранных купцов, ссужавших им оборотный капитал за обещание поставить к определенному сроку товары, закупавшиеся ими на русском рынке. При таких условиях торговли маломочных купцов иностранцы могли понижать цены на русские товары. Ордин-Нащокин хотел ввести такую организацию торговли, при которой отпуск товаров за границу совершался бы только через русских оптовых крупных торговцев. Так приблизительно излагается эта реформа С. М. Соловьевым, единственным исследователем, который был знаком по первоисточникам с этой страницей русской истории.

Эта картина, с одной стороны, указывает на сильную конкуренцию между иностранцами и туземными купцами, с другой стороны – указывает на очень своеобразный строй отношений в торговле, на то, что торговля была организована по тому типу, который немцы называют Verlag[95]95
  Простейшая форма мануфактуры, характеризовавшаяся зависимостью работавших на дому ремесленников и кустарей от торгового капитала (нем.). – Ред.


[Закрыть], и что торговый персонал, которым пользовались русские богатые и сильные купцы, распадался на две категории – на категорию приказчиков, т. е. лиц, юридически находившихся в положении работников по отношению к нанимателю, и на юридически самостоятельных купцов, игравших по отношению к иностранцам и русским купцам ту роль, которую играют кустари по отношению к капиталисту, захватившему в свои руки сбыт и через него управляющему производством. Таким образом, тут возникали сложные отношения, упиравшиеся в конце концов в непосредственного производителя товара, между которым и потребителями стоял длинный ряд посредников.

Ордин-Нащокин стремился бороться с этой организацией, в сущности говоря, тем же способом, какой применяло к аналогичным отношениям в области промышленности западноевропейское кустарное право. Оно упорядочивало эти отношения, создавая из рабочих и предпринимателей некоторое большое целое, в котором путем определенного регулирования распределялись известным образом права и обязанности, и которое рассматривалось как некоторое единство по отношению к иностранной торговле. Такую же организацию торговли придумал, будучи главой правительства в Пскове, и Ордин-Нащокин, и ее он рекомендовал в общей форме русскому купечеству в знаменитом вводном слове к Новоторговому уставу.

Указанная наличность двух элементов в русской торговле получила такую своеобразную и, в известном смысле, самобытную форму в XVII в., форму, сохранявшуюся и в XVIII в., и которая, в известной мере, присуща и современной торговле, хотя в ней она утратила свой специфический и социальный отпечаток, который она носила в XVII–XVIII вв. Оба эти элемента – маломочные и сильные купцы – принципиально, юридически и социально рассматривали себя как два равных элемента, а фактически находились в отношениях капиталистов к представителям труда.

В XVII в. только иностранцы вели в России настоящее промышленное предпринимательство. Таким образом, в России, как и повсюду, иностранцы являются зачинателями промышленной культуры. То, что М. И. Туган-Барановский говорит о сравнительно второстепенной роли иностранного промышленного капитала в XVIII в., не приложимо к XVII в., так как только иностранцы занимались в России промышленным предпринимательством. В этом отношении интересные указания можно найти в III томе «Курса русской истории» В. О. Ключевского. Вопрос этот вообще недостаточно изучен, дальнейшее изучение показало бы, быть может, еще большую роль иностранцев, еще большую непрерывность того развития, которое, начиная от первых начатков европеизации при Алексее Михайловиче, привело к государственному революционерству при Петре I.

Петр действовал под влиянием наблюдений над западной государственной практикой, и он был, быть может, на троне самым гениальным представителем того государственного воззрения, которое известно под наименованием меркантилизма в области государственной жизни.

Правда, говорят, что Петр не был меркантилистом в истинном смысле этого слова. Говорят это, не понимая сущности меркантилизма. К. Н. Лодыженский, утверждающий это, очевидно не подозревает, что меркантилизм не есть собрание тех или иных частичных рецептов государственной политики. Меркантилизм означает экономическую политику нового централизованного государства. Эта экономическая политика государства прикрепляется к общественным элементам промышленно-городской культуры, созданной на Западе. Расширяя их первоначально относительно узкую сферу действия, она толкает их вперед в известном направлении. Это с одной стороны. А с другой – меркантилизм означает подчинение экономической жизни страны интересам этого нового централизованного государства.

В политике Петра, как, конечно, и во всякой государственной политике, играли колоссальную роль потребности государства как такового. Они побуждали, с одной стороны, выжимать из народа maximum того, что он мог дать, а с другой стороны – создавать известные отрасли промышленности для того, чтобы государство было независимо от иностранного снабжения. Независимость эта была необходима не ради отвлеченного идеала самодовления или автаркии, а попросту в силу того, что экономическое самодовление, в смысле независимости государства от внешнего снабжения, необходимо в такое время, когда иностранцы могут отказаться снабжать страну своими произведениями, а именно в военное время. Отправляясь от интересов государства, Петр, с одной стороны, обрушивал на народное производство тягости, связанные с новыми налогами, а с другой – жертвовал в целях создания и поддержки промышленности государственные средства. Он стремился планомерно организовать экономические силы для создания производства, удовлетворяющего потребностям государства.

Но было бы ошибкой думать, что Петровская политика носила узкогосударственный характер. Она уже восходила до известного рода обобщений: она поддерживала промышленность, развивала производительные силы, их воспитание ставила как общую задачу, а не только как средство для удовлетворения тех или иных случайных потребностей государства. Нельзя говорить, что Петр создавал промышленность просто ради того, чтобы одевать солдат или чтобы иметь пушки. Это было важным реальным стимулом его политики, но помимо этого была в его политике и общая идея, подготовлявшаяся постепенно и ожидавшая только того, чтобы возникли известного рода государственные потребности, известные общественные силы, определенные комбинации политических условий для того, чтобы воплотиться в реальные формы.

Тем не менее, то состояние промышленной неподготовленности или незрелости, в котором Петр застал Россию со своим революционным преобразованием, сказалось в свое время и обнаружило свое влияние на весь ход русской политики. О том, что Петр имел и известного рода общую идею, развивая русскую промышленность, свидетельствует не только та многосторонность, с которой он стремился применять методы меркантилистической политики, но именно, в частности, его таможенная политика. В таможенной политике Петра эта идея выразилась в его сознательном протекционизме, знаменующем высшую степень протекционизма – «реальную» систему в торговой политике, при которой устраняются не иностранцы (устранение иностранцев вообще не было методом политики Петра) от участия в торговом обороте, а иностранным товарам преграждается или затрудняется доступ в страну.

Первый настоящий русский таможенный тариф (тариф и по форме, не то что Новоторговый устав) был издан Петром. Новоторговый устав является набором разного рода статей, где тарифные постановления играют ничтожную роль и занимают весьма ограниченное место. Петр, соответственно задаче своей эпохи, издал настоящий протекционистский тариф, в котором суммировался в некотором смысле опыт всего царствования. Этот тариф издан в конце царствования, в 1724 г., и является результатом всего предшествовавшего опыта по насаждению промышленности путем разного рода мероприятий иного характера. Тариф 1724 г. был подготовлен более ранними (частичными) тарифными мероприятиями. Внушен он был Петру его наблюдениями над результатами содействия торговле и промышленности и над всем ходом хозяйственного развития страны. Напомню, что к 1724 г. условия русских торговых сношений с другими странами коренным образом изменились.

В 1667 г., когда был издан Новоторговый устав, главным окном в Европу был Архангельск, и еще в начале царствования Петра Архангельск рассматривался как порт, заслуживающий преимущественного покровительства, и в его пользу был принят ряд мер, которые являются ярким примером бесцеремонного вмешательства государства в экономическую жизнь страны. Так, в 1700 г. указом от 18 августа Петр велел пеньку из Малороссии за границу везти не через Литву, а через Ярославль и Вологду к Архангельску и торговать ею у Архангельска. Этот чрезвычайно характерный по государственной бесцеремонности указ (вряд ли он возымел особенное действие) свидетельствует о роли Архангельска в начале царствования Петра.

Но эти условия соприкосновения России с Западом коренным образом изменились с момента завоевания российским государством доступа к Балтийскому побережью. По мере того как Петр в ряде мер содействия развитию промышленности воспроизводил на русской почве французскую практику кольбертизма (хотя роль иностранного влияния в этой области еще не является достаточно выясненной), он своей внешней политикой раскрывал Россию для Европы, прорубал окно в Европу… Таким образом, Петр одной рукой насаждал русскую промышленность, а другой – создавал ей многообразную конкуренцию, потому что помимо физических условий – возможности непосредственного соприкосновения благодаря завоеванию Балтийского побережья – весь изменившийся строй жизни должен был в огромном размере притягивать продукты западноевропейского производства на русский рынок. В такой обстановке складывалась собственно промышленная политика Петра. В конце своего царствования он убедился, что она не достигает своей цели, и это заставило его, по-видимому, обратить особое внимание на торговую и на таможенную политику.

Так создался первый русский таможенный тариф 1724 г.

Еще до его издания в основу нашего обложения был положен следующий принцип: если внутреннее производство какого-либо продукта достигало ¼ привоза из-за границы, то пошлина должна была равняться ¼ цены товара (ad valorem); если производство достигало ⅓, то ⅓ad valorem; если оно достигало половины привоза из-за границы, то пошлина составляла 50 % ad valorem; наконец, если производство превышало привоз, то взималось ¾ ad valorem.

Это любопытное правило свидетельствует о том, что как ни напряженно развивал Петр принцип таможенного покровительства, все же последнее имело как бы подсобное значение во всей петровской системе покровительства промышленности. Оно являлось увенчанием другого здания, – было как бы премией за достаточное снабжение внутреннего рынка теми или другими продуктами. Когда в настоящее время проводят таможенное покровительство, то руководятся совершенно иным принципом. Принцип современных «воспитательных» таможенных пошлин таков: чем слабее производство, тем в большей охране оно нуждается, если вообще охрана эта имеет смысл, т. е. может привести к прочному насаждению промышленности. Это, конечно, предполагает наличность благоприятных условий для развития данной промышленности в данной стране. Следует, однако, сказать, что современный протекционизм в настоящее время отнюдь не всегда преследует только воспитательные задачи в противоположность петровскому протекционизму. Самый метод протекционистского рассуждения, однако, противоположен тому ходу мысли, которым руководился Петр в своей таможенной политике.

Но, рассуждая иначе, поступают до известной степени так же, как и тогда, с той, разумеется, разницей, что в настоящее время не устанавливают прямой зависимости между степенью снабжения продуктами внутреннего рынка и покровительственными пошлинами. Фактически, однако, последние применяются и к тем производствам, которые уже вполне овладели внутренним рынком. Современный протекционизм, таким образом, вовсе не есть последовательная система так называемых «воспитательных» пошлин.

Изданию тарифа 1724 г. предшествовала анкета, касающаяся производительных сил страны. Данные этой анкеты были отчасти использованы М. И. Туган-Барановским в его истории русской фабрики. Производство такой анкеты делает честь петровскому правительству, органом которого в этом деле служило Соединенное присутствие Коммерц-коллегии с Берг– и Мануфактур-коллегиями. Такая анкета, с одной стороны, была, безусловно, необходима для сколько-нибудь сознательной проверки своеобразного принципа таможенного обложения, введенного петровским тарифом, с другой стороны – она является естественной проверкой вообще всей экономической политики царствования Петра.

Тариф 1724 г. не был тарифом, общим для всего государства. Не говоря уже об азиатских владениях, принадлежавших тогда и, в значительной мере, принадлежащих и теперь к иному экономическому миру, действие его простиралось лишь на известную часть европейской части России: тариф 1724 г. имел силу для портов Санкт-Петербургского, Нарвского, Выборгского, Архангельского и Кольского и для польской границы. Для Остзейского же края – по условиям Ништадтского мира – действовал более умеренный тариф. Иностранные товары, ввозившиеся в Остзейский край, были запрещены к ввозу в Петербург и во все великороссийские и малороссийские губернии.

Это исторически сложившееся различие отдельных частей территории сыграло известную фатальную роль для всего дела тарифа 1724 г.: совершенно ясно, что оно создало такую огромную линию таможенной охраны, врезавшуюся внутрь страны, при которой дело преграждения доступа иностранных товаров в страну становилось крайне затруднительным и удовлетворительно осуществляться не могло. Этот факт сказывался на всем ходе таможенной политики и таможенного дела в первую половину ХVIII в.

Как я уже сказал, предметы, производившиеся в достаточном количестве в России, были обложены 75 % ad valorem. Вот некоторые из этих предметов: скатерти, салфетки и парусина, шелковые парчи, тафта, канаусы[96]96
  Тафта, канаус — виды шелковой ткани. – Ред.


[Закрыть], очищенный воск, крахмал, поташ[97]97
  Поташ — техническое название калия карбоната. – Ред.


[Закрыть], купорос, скипидарное масло, железо не в деле, иглы, пергамент.

50 % были обложены такие предметы, как: голландские полотна, бархаты, тонкие байки, волоченное и пряденое серебро.

25 % облагались все шерстяные ткани, кроме сукон, полушелковые ткани, выделанные кожи, чулки, бахрома, рукавицы, писчебумажный товар, железное оружие, стеклянные изделия, бутылки.

10 % облагались предметы обычного употребления – медная и оловянная посуда, оконные стекла, гребни, трости, простые дешевые ткани, затем почти все предметы питания и, наконец, предметы, особо в тарифе не поименованные.

На многие предметы была оставлена прежняя пошлина 4–6 %: на меха, рыбу и – что примечательно – на сукна.

Это обстоятельство представляется совершенно парадоксальным, на первый взгляд: тот предмет, на который было обращено особое внимание Петра I, облагался по самой низшей цене. Однако эта мера представляется странной только тогда, когда ее рассматривают отдельно от всех исторических условий, вырывают ее из всего контекста истории. Если мы вспомним, как развилась суконная промышленность, какими требованиями (вплоть до обязательства поставлять свои товары государству) она обставлялась, то мы поймем, почему пошлина на сукна была низка. Она была низка для устранения конкуренции между частным и государственным спросом. Низкое обложение создало более легкую возможность снабжения частного спроса из-за границы; внутреннее же производство ставилось на службу спросу государственному, но и ему оно удовлетворять не могло, как мы увидим дальше, в течение приблизительно целого столетия. Этот и другие ему подобные вопросы, однако, требуют еще специального научного исследования таможенной политики в связи с экономическим развитием страны. Любопытно, что вопрос о том, например, почему сукна были обложены так низко в петровском тарифе, совсем не обсуждается в «Истории русского таможенного тарифа» К. Н. Лодыженского. Задача научного исследования состояла бы здесь в сопоставлении каждой статьи тарифа с естественными, социальными и политическими условиями производства.

Нельзя не отметить, что целый ряд предметов, обложенных теперь довольно высокой пошлиной, был допущен в то время беспошлинно, как, например, апельсины, померанцы[98]98
  Померанец — плод цитрусового дерева, горький апельсин. – Ред.


[Закрыть], лимоны; так же были допущены изделия из драгоценных металлов и животные, кроме лошадей. На вина, обложенные очень высоко по Новоторговому уставу, пошлина была уменьшена против прежнего; на сахар наложена в очень высоком размере.

Около половины товаров было обложено ad valorem; остальные же были обложены специфическими пошлинами, т. е. от веса или меры.

Я уже указал на то, что после того, как правительство осело в Санкт-Петербурге, Архангельск, бывший до того времени предметом особого попечения, перестал быть излюбленным детищем правительства, и таковым во вторую половину царствования Петра становится, в ущерб Архангельску, Петербург. Не только в ущерб Архангельску, но, в известной степени, даже в ущерб здравому смыслу. Как-никак Архангельск являлся уже привычным пунктом, к которому успели приспособиться все отношения и к которому, естественно, тяготела русская внешняя торговля. В тарифе 1724 г. прямо указано, что с товаров, привозимых и отпускаемых через Архангельск (кроме продуктов местного производства – леса, дегтя и пр.), взималась дополнительная пошлина в 25 % с оклада, установленного в тарифе. Эта дополнительная пошлина была продиктована желанием направить торговый оборот в Петербург, который, хотя и стал центром правительства, но не играл еще тогда в торговых отношениях той роли, какую он получил впоследствии и играет в настоящее время.

Отпускные товары были по-прежнему обложены низкой, приблизительно 3 %-ной пошлиной. В то же время на некоторые вывозные товары была установлена по фискальным соображениям более высокая пошлина – это были те товары, при сбыте которых Россия занимала монопольное положение.

Вообще мы знаем, что преобладание в таможенном обложении пошлин на отпускные товары обусловливается преобладанием фискального мотива в таможенной политике. Действие этого момента сказалось и на дифференциально повышенном обложении товаров, в снабжении которых России принадлежала преобладающая роль. Запретительные пошлины – по протекционистским соображениям – были наложены на вывоз пряжи из льна и пеньки.