Текст книги "Призраки прошлого"

– Нет, конечно. Я не думаю, что такое возможно.

– А я вот не верю в разводы, – спокойно парировал Хью. – И тем не менее жена ушла от меня.

Некоторое время они молчали.

– Извините, – сказала наконец Чарли.

Он улыбнулся, но как-то криво.

– А как насчет ретрогипноза? – спросила она, потягивая коктейль. – В него вы верите?

– Хотите знать, что я думаю о ретрогипнозе?

– Ну да.

Боксер достал из коробка очередную спичку.

– Слишком много развелось любителей, которые ничего толком не умеют, но поднимают страшный шум. В наше время каждый может объявить себя гипнотизером и начать зарабатывать на этом деньги.

– А «триумф», который стоит у нас в амбаре, – спросила Чарли, избегая его взгляда, – он очень старый?

– Первоначальный регистрационный знак потерялся. Надо будет проверить шасси и номера на двигателе. – Он снова чиркнул спичкой. – А вы уже познакомились с Виолой Леттерс, этой важной старой дамой, что живет неподалеку?

За окном блеснула молния, и на некоторое время разговоры в трактире стихли.

– Хозяйкой «Розового коттеджа»?

Он сделал еще одну затяжку.

– Ну да, с ней. Миссис Леттерс, словно ястреб, бдительно следит за всем, что происходит вокруг.

Последовало еще три вспышки молнии.

– Мне кажется, она не очень-то ладит со своим мужем, да?

Хью выглядел несколько озадаченным. А затем хмыкнул:

– Я и не знал, что они поддерживают отношения. Думал, это весьма затруднительно.

Чарли почувствовала, что краснеет:

– Что вы имеете в виду?

За окном прогрохотал гром. Хью Боксер взболтал виски в рюмке и немного отпил.

– Миссис Леттерс вдова, – сказал он. – Ее муж умер примерно лет сорок тому назад.

11

На следующее утро после грозы небо прояснилось, воздух казался еще более свежим. С деревьев капала вода, и над прудом висели клочья тумана.

Было самое начало двенадцатого. Бредя в одиночестве вдоль улочки, Чарли услышала впереди громыхание, а затем из-за угла появился трактор, волочивший пустой прицеп. Чтобы пропустить его, она отошла в заросли ежевики и улыбнулась пожилому морщинистому мужчине, сидевшему за рулем. Но он бесстрастно смотрел вперед и проехал мимо, не обращая на женщину никакого внимания. Чарли удивленно наблюдала, как трактор дребезжит под уклон.

Старенький «моррис-минор» по-прежнему стоял возле дома. Еще прежде, чем Чарли распахнула калитку, затявкал йоркширский терьер. Она нерешительно пошла по дорожке. На стене рядом с парадной дверью был прикреплен овечий колокольчик. Чарли поискала дверное кольцо и, не найдя его, позвонила. Тявканье усилилось, и женский голос внутри принялся успокаивать пса.

Дверь открылась, и на пороге появилась Виола Леттерс, крепко державшая терьера за ошейник. Она была в тех же самых прочных туфлях, что и вчера, в твидовой юбке, слишком теплой для такой жары, и в такой же блузке. Она настороженно уставилась на гостью.

– Я зашла, чтобы извиниться, – сказала Чарли.

Старуха смахивала на краба, притаившегося в мокром песке и глазеющего оттуда на мир. Глаза же ее собаки напоминали кусочки черного мрамора, посверкивающие яростными искорками.

– Миссис Леттерс, я ужасно виновата, но, поверьте, я вовсе не желала подшутить над вами. Я не знала, что ваш муж умер.

Женщина потянула дверь на себя:

– Может, зайдете? – Ее голос звучал отрывисто, словно лай.

Едва Чарли вступила в холл, как собака свирепо уставилась на нее в тревожном молчании.

– Закройте дверь. Тогда Перегрин успокоится.

Чарли повиновалась, и терьер сердито затявкал.

– А ну марш в кухню!

Миссис Леттерс за шиворот оттащила пса в соседнее помещение и, слегка шлепнув его, захлопнула дверь.

– Извините. Обычно Перегрин ведет себя с гостями хорошо. К старости вот стал немного сварливым. – Когда она говорила, ее рот открывался и закрывался, словно потайная дверца в складках плоти.

– Он, по всей вероятности, почуял запах нашей собаки.

Старуха посмотрела на Чарли, и выражение ее лица снова стало подозрительным.

– Вы, кажется, говорили, что вас зовут миссис Уитни?

– Да. – Чарли явственно почувствовала запах алкоголя. – Боюсь, что вчера я совершила ужасную ошибку. Сама не знаю, как это получилось. Должно быть, я неправильно расслышала то, что сказал мне тот мужчина.

Помолчав, Виола Леттерс спросила:

– Могу я предложить вам выпить?

Внутри пахло полиролем. По всему было видно, что за домом ухаживали. Выкрашенные в теплые цвета стены холла контрастировали с белыми деревянными рамами окон и дверями. Здесь стояла замечательная старинная мебель, а на стенах висели картины – много картин, в основном морские пейзажи и портреты, было еще несколько явно любительских работ в дешевеньких рамках.

Чарли последовала за хозяйкой в гостиную. На раскладном столике лежал номер «Дейли телеграф» с разгаданным кроссвордом. Виола Леттерс указала ей на небольшой овальной формы диван.

– Джин с тоником? – пролаяла она. – Виски с содовой? Шерри? – Старуха говорила на повышенных тонах, – похоже, она была глуховата.

Пол гостиной устилали персидские ковры. На покрытых кружевными скатертями столах беспорядочно теснились серебряные табакерки и сделанные из слоновой кости фигурки животных, а также фотографии в рамках. На каминной полке стояла старая фотография морского офицера: бородка в духе короля Эдуарда,[3]3
  ^{Имеется в виду английский король Эдуард} VII, правивший в 1901–1910 годах.


[Закрыть] на груди ордена. На полу, возле медного ведерка для угля, стоял небольшой военный барабан.

– Вообще-то, я предпочитаю безалкогольные напитки. Мне минеральную воду, если можно.

Чарли вдруг ощутила во рту странный металлический привкус, который замечала и раньше.

– Воду?! – Виола Леттерс произнесла это слово так, как будто речь шла о болезни. – Чепуха какая! Солнце уже почти зашло. Давайте налью скотча?

– Тогда лучше немного шерри, – сказала Чарли, не желая обижать старуху.

Она села на диван.

– Надеюсь, мы сумеем стянуть бутылочку из корабельных припасов, – произнесла Виола Леттерс, направляясь к застекленному шкафчику из красного дерева.

Тут кто-то потерся о ногу Чарли и мяукнул. Она сперва опустила руку, чтобы пощекотать кошку за ушами, и лишь потом посмотрела вниз. Кошка уставилась на нее пустой глазницей.

– Мы тут живем как на корабле, затерянном в море. Если я могу быть вам чем-либо полезна, просто позвоните мне или заходите в любое время. Нас тут немного. Я стараюсь за всеми присматривать. Здесь редко появляются посторонние, но теперь, подозреваю, все изменится к худшему: один болван-журналист расписал наши края в книге, посвященной загородным прогулкам. Там пониже, у пруда, есть общественная тропа. А вы не знали?

– Она выглядит так, будто по ней ходят нечасто.

– Все еще впереди. Боюсь, что скоро здесь повсюду будут сновать орды проклятых туристов.

Чарли почудилось в старухе нечто смутно знакомое, но она никак не могла понять, где именно прежде могла ее видеть. И спросила:

– А вы давно здесь живете?

– С одна тысяча девятьсот пятидесятого года, но меня до сих пор не признают за местную. В этих сельских сообществах такие странные нравы. Их члены не доверяют никому, кто сюда переехал. Здесь, видите ли, надо родиться. Есть тут парочка фермеров, которые даже не кивают мне при встрече, а я ведь последние сорок лет вижу их едва ли не каждый день.

– Одного я, кажется, встретила сегодня, когда шла к вам.

– Ох и странные вещи тут творятся. – Старуха понизила голос. – Ну, да сами увидите. А вы из Лондона?

– Да.

– Полагаю, деревенская жизнь покажется вам немного необычной. Если вам вдруг что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне в любое время, не стесняйтесь.

– Спасибо. Скажите, а возможно ли договориться, чтобы сюда доставляли газеты и молоко?

– Я дам вам телефон молочной фермы. Что же касается доставки газет, то есть один надежный человек в Элмвуде, черномазый разумеется, но тут уж ничего не поделаешь.

Кошка потерлась пустой глазницей о ногу Чарли, но та никак на это не отреагировала.

– Нельсон! А ну кыш! – Виола Леттерс промаршировала по комнате к шкафчику, налила гостье бокал шерри, а себе неразбавленного джина, после чего, расплескав немного, вернулась обратно и села напротив Чарли.

– Ваше здоровье.

– Ваше. – Чарли отхлебнула шерри.

– Ваш муж, я полагаю, не моряк?

– Он адвокат. Специализируется на разводах.

Они помолчали. На кухне затявкал терьер. Миссис Леттерс внимательно посмотрела на молодую женщину:

– Извините, если вчера показалась вам грубой, но вы и в самом деле чертовски меня разволновали.

Чарли для храбрости хлебнула еще шерри:

– Я, должно быть, просто ослышалась… не так поняла адрес… или имя…

Она замолчала. Крабьи глаза старухи уставились на гостью в упор.

– Нет. Я думаю, что вы действительно видели его, любовь всей моей жизни. – Она наклонилась вперед, и лицо ее оживилось. – Скажите, дорогая, у вас, наверное, очень чувствительная психика?

– Да нет, не думаю.

Виола Леттерс принесла из другой комнаты фотографию в серебряной рамке и показала ее Чарли. На черно-белом снимке застыл по стойке «смирно» высокий серьезный мужчина в форме морского офицера. Лицо его было отчетливо видно, и сходство с человеком, которого Чарли встретила накануне, и впрямь было просто поразительное. От его пристального взгляда ей стало не по себе, и она отвернулась, слегка расплескав шерри.

– Что меня окончательно убедило, так это лейкопластырь, – пояснила Виола Леттерс, садясь на свое место. – Перед тем как уйти навсегда, Дик ударился лбом о полку, чуть повыше правого глаза.

Чарли вздрогнула. Именно там она и видела на лице мужчины пластырь.

– Мы собирались с ним пойти в трактир позавтракать, но муж с утра отправился удить рыбу, обещая вернуться пораньше. Кажется, он потерял свои часы. Они принадлежали его отцу, который тоже был морским офицером. Его наградили этими часами еще в Первую мировую войну, после Ютландского сражения, так что мой супруг очень ими дорожил. – Старуха от души хлебнула джина, словно заправляясь им, как горючим. – Стало быть, Дик попросил предупредить меня, что запаздывает, а вы всего лишь выполнили его просьбу. – Миссис Леттерс дважды мигнула и как-то тускло улыбнулась. – Мой супруг был абсолютно здоровым человеком, и сердце у него никогда раньше не болело. Несколько часов спустя я нашла его на берегу. Врач сказал, что к тому времени он был мертв уже как минимум час.

Ледяной туман закружился внутри Чарли.

– А… после смерти мистера Леттерса… кто-нибудь… хоть раз… видел его… раньше?

– Нет. Спустя примерно год я ездила к одному спиритуалисту… знаменитому медиуму… только ничего не прояснилось. Я-то надеялась узнать, не хотел ли муж сказать мне что-нибудь. – Заглотнув новую порцию джина, старуха продолжала: – Я вот что думаю, возможно, это имеет какое-то отношение к атмосферным явлениям… Ведь накануне была сильная гроза… Ну да ладно, в любом случае очень хорошо, что на нашей улочке появилась молодая кровь, – заключила она, пытаясь сдержать слезы и улыбнуться. – В ближайшее воскресенье у нас состоится благотворительный крикетный матч. Не могли бы вы испечь пару кексов, если это вас не затруднит?

– Да, разумеется.

Чарли хотелось продолжить разговор о муже миссис Леттерс, но она не могла придумать, что бы такое сказать. А хозяйка дома поинтересовалась:

– Вы уже успели познакомиться с кем-нибудь еще из соседей?

– В общем, да.

– В том довольно вульгарно отделанном доме, что наверху, живет очаровательная пара – Джулиан и Зои Гарфилд-Хэмпсен. И Хью Боксер, мой сосед, тоже очень славный. Прекрасный человек, правда немного чокнутый. – Она слегка постучала себя по голове. – Все эти университетские профессора такие. Только представьте, он проводит половину времени, блуждая по окрестностям с парой каких-то приборов наподобие вешалок и высматривая невидимые границы между лугами. Ну не бред ли? Ваше здоровье! – И она осушила свой бокал.

– Какие красивые у вас картины, – сказала Чарли, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

– Среди них есть работы моего мужа. Он любил этот уголок земли и много писал его, когда мы сюда переехали.

– Так вот почему пейзажи показались мне знакомыми.

– Есть наверху одна картина, которая должна вас заинтересовать. Я вам потом обязательно ее покажу: там запечатлен Элмвуд-Милл. – Она сосредоточенно рассматривала бокал, мигая крабьими глазками.

– А вы хорошо знали Нэнси Делвин? – спросила Чарли.

– Совсем не знала.

– От чего она умерла?

– От инсульта.

– Она долго пробыла в больнице?

– В какой больнице, дорогая? – Старуха удивленно посмотрела на нее. – Это случилось прямо в доме. Я там и нашла ее. На кухне.

Мысли Чарли заметались. Она вспомнила, как Бадли на ее вопрос о том, не здесь ли умерла прежняя хозяйка, уклончиво ответил: «О нет, не думаю».

– Она была замужем?

Виола Леттерс встала, как показалось Чарли, довольно поспешно:

– Хотите повторить?

– Нет, спасибо. У меня еще куча дел…

– Да не бойтесь, вы нисколько от этого не опьянеете, ничуточки. – Старуха забрала рюмку из рук гостьи и, до краев наполнив, поставила ее перед Чарли и снова направилась к шкафчику.

Молодая женщина в ужасе уставилась на рюмку.

– Спасибо, но, пожалуй, мне и в самом деле уже хватит… – Чарли почувствовала, что слегка захмелела.

– Дик любил сельскую местность. По правде говоря, он был довольно чувствительным и сентиментальным, хотя на флоте все считали его жестким и хладнокровным. Я сейчас принесу вам ту картину, про которую говорила.

Чарли слышала, как она тащится по лестнице, а потом шаркает по полу в комнате наверху. Снова затявкал терьер, жалуясь, что про него забыли, теперь уже чрезвычайно сердито. Чарли призадумалась: неужели вчера она встретила на тропинке того самого человека, что был запечатлен на фотографии?

Если рассказать все Тому, то он лишь посмеется над женой и заявит, что она, дескать, просто толком не расслышала или неправильно поняла то, что сказал ей мужчина. Разумеется, это наиболее правдоподобное объяснение. Но в глубине души Чарли знала, что не ошиблась…

О той жевательной резинке она благоразумно помалкивала, прекрасно понимая, как отреагирует на это Том.

Держа в руке небольшую картину в рамке, Виола Леттерс вернулась в гостиную:

– Вот, смотрите.

Чарли взяла картину. Написанный маслом пейзаж, вид Элмвуд-Милла, открывавшийся из-за моста, был очень неплох, а детали прорисованы безупречно. Чарли изучала дом и мельницу, заметив, что крыша ее тогда была в лучшем состоянии. Внезапно изображение стало расплываться, и Чарли прищурилась, пытаясь сосредоточиться. Что-то на этой картине было неправильным, странным, другим…

– А давно ваш супруг написал этот пейзаж? – спросила она дрожащим голосом.

– Бог мой, ну конечно давно! Дик умер в пятьдесят третьем, так что, разумеется, он рисовал Элмвуд-Милл еще до этого. До пожара.

Чарли напряженно всматривалась; руки ее так тряслись, что картина прыгала у нее перед глазами. Пытаясь успокоиться, сосредоточиться, она поднесла пейзаж поближе к лицу и вгляделась в участок земли позади амбара, на другой стороне мельничного пруда. Там возвышались конюшни. Так вот чего сейчас не хватало в поместье.

12

Белдэйл-авеню напомнила Чарли о той улице в Финчли, где прошло ее раннее детство, до того как умер приемный отец и им с матерью пришлось переехать. Тихий закоулок Южного Лондона с непритязательными, построенными вплотную домами из сцементированной гальки. Чистенько. Аккуратно. Двое грузчиков выгружают из желтого фургончика новую стиральную машину. Какая-то мамаша толкает перед собой коляску с младенцем. Трое подростков гоняются друг за другом по мостовой на мопедах.

Чарли удивилась заурядности увиденного, она ожидала чего-то другого, хотя и не знала, чего именно. Наверное, полагала, что атмосфера тут должна быть более загадочной и зловещей…

А вот и дом номер тридцать девять: стены густо-коричневого цвета, внушительные двойные стекла и аккуратный садик, перед входом в который возвышается керамический гномик, лукаво ухмыляющийся, словно нашкодивший ребенок. Рядом с домом стоял внушительного вида старый автомобиль с просевшими рессорами и кучей выцветших наклеек с гербами английских графств на заднем стекле.

Продираясь сквозь плотный поток уличного движения, Чарли сердилась на себя за то, что вообще сегодня приехала в Лондон. Она припарковала «ситроен» на теневой стороне улицы и заперла дверцы, оставив окна открытыми и наполовину откинув крышу, чтобы не было душно Бену, который возмущенно залаял, сообразив, что хозяйка его покидает.

Тома совершенно не впечатлила история с мужем миссис Леттерс, как, впрочем, и все остальное. Он был уверен: Чарли что-то напутала, а Виола Леттерс приняла желаемое за действительное; что же касается старой фотографии, так мало ли на свете похожих людей.

«Призраки, да будет тебе известно, незаметно скользят по коридорам домов поздно ночью, звеня цепями, – сказал Том. – Они не слоняются по подлеску в одиннадцать часов утра с рыболовными удочками».

Столь же скептически муж отнесся и к известию о конюшнях. «Раньше при каждом доме непременно имелись конюшни, – заявил он. – Не вижу в этом ничего особенного».

Вот уже вторую неделю Чарли с Томом вместе благоустраивали дом. Закончив обдирать обои в спальне, они принялись спорить, в какой цвет лучше покрасить стены. Том хотел сделать их голубыми, вроде веджвудского фарфора, но Чарли считала, что зимой от таких стен будет веять холодом. Сойдясь на цвете магнолии, супруги принялись за самую большую из гостевых комнат, бывшую мастерскую Нэнси Делвин, которую решено было превратить в кабинет Тома. Внизу они договорились оставить все как есть, пока не пройдет вечеринка по случаю дня рождения Тома.

В окне дома номер тридцать девять раздвинулись занавески, и Чарли заколебалась, испытывая искушение вернуться в автомобиль и укатить восвояси. Зря она послушалась Лору, которая убедила ее посетить ретрогипнотизера.

Хотя, быть может, Чарли сама позволила подруге убедить себя? Она одновременно испытывала страх, любопытство и еще какое-то чувство, которое затруднялась определить. К тому же ее знобило, а во рту снова появился металлический привкус. Наручные часы показывали пять минут первого. Она опоздала на пять минут.

Со слов Лоры Чарли представляла себе Эрнеста Джиббона совсем не таким. Он говорил с ней по телефону очень просто: никакого драматизма, никакой театральной напыщенности, присущих Флавии Монтессоре. Словно бы самый обычный мужчина, которого оторвали от телевизора посреди матча по крикету. Чарли позвонила гипнотизеру в пятницу днем, после разговора с Лорой, и удивилась, узнав, что он сможет принять ее уже в понедельник утром.

Дверь открыл высокий крупный мужчина лет шестидесяти. Вокруг него витал запах вареной капусты, сразу вызвавший у Чарли тошноту.

– Мистер Джиббон? – спросила она.

Виноватое выражение лица, дряблые щеки и густые бакенбарды, мягкие черные, несколько длинноватые волосы, расчесанные на прямой пробор, – его внешность вызывала в памяти диккенсовских героев. Он посмотрел на нее сквозь толстые линзы очков в черепаховой оправе. Его темные брюки явно знавали лучшие времена. Клетчатый шерстяной галстук был повязан чересчур туго, так что кончики воротника на рубашке стояли торчком. Несмотря на жару, на нем была шерстяная кофта. Чарли по привычке бросила взгляд на его ноги и увидела вельветовые домашние туфли вишневого цвета. Мать говорила ей, что мужчину всегда можно оценить по обуви.

– Да, это я. А вы, наверное, миссис Уитни? – произнес он ровным голосом, лишенным каких-либо эмоций.

Точно таким же тоном он, наверное, комментировал погоду или вторил чьим-то жалобам на неудачно составленное расписание поездов. Мистер Джиббон придержал дверь, пока Чарли не вошла внутрь, а потом плотно прикрыл ее. Когда хозяин накинул на дверь цепочку, ей вдруг стало не по себе.

В прихожей, пол которой был покрыт ковролином с оранжево-коричневым узором, на медном столике на колесиках стоял фарфоровый испанский ослик в соломенной шляпке. Над ним на стене висело деревянное распятие.

– Нам придется пройти наверх.

По тому, как Джиббон это сказал, Чарли определила у него легкую одышку, словно он страдал от эмфиземы. Пока они поднимались по лестнице, одышка проявилась отчетливее.

– Издалека добирались?

– Из Суссекса.

Деревянные таблички-гравюры с пейзажами Швейцарии оживляли мрачные стены. Чтобы перевести дыхание, Джиббон приостановился на лестничной площадке. На втором этаже дома царил устойчивый запах старых вещей, и это повергло Чарли в уныние. Под ложечкой у нее засосало, и, ощутив возрастающую нервозность, она даже подумала, не уйти ли, пока еще не поздно, заплатив гипнотизеру за потраченное время.

Сделав по площадке несколько шагов, он открыл дверь и просунул туда голову:

– Мама, ко мне пришла пациентка, так что приготовь себе чай сама. Я оставил тебе поесть в кухне и запер входную дверь, так что, если вдруг позвонят, тебе придется идти открывать. Увидимся попозже. Пока.

«Псих какой-то. Наверняка нет там никакой мамы. Все это чистой воды представление и работа на публику. Господи, да успокойся ты уже!»

Эрнест Джиббон тяжело преодолел следующий пролет, поскрипывая ступеньками. Поднявшись на третий этаж, он свернул в скромно обставленную мансарду, пол которой был застлан таким же оранжевым ковролином с коричневым узором, что и в остальной части дома. Тут стояли кушетка, микрофон на стойке и офисное кресло. В углу беспорядочной кучей были свалены какая-то аппаратура и провода. В помещении было очень душно.

– Прилягте на кушетку, пожалуйста, – сказал Джиббон. – Располагайтесь поудобнее. Снимите туфли и ослабьте все, что вас сковывает.

Он произнес это таким тоном, словно бы читал перечень покупок. Чарли сбросила белые балетки и поинтересовалась:

– А нельзя ли приоткрыть окно?

– Скоро вам станет прохладнее. Температура вашего тела очень сильно упадет.

Гипнотизер вышел и возвратился со сложенным одеялом, которое положил на кушетку. Он все проделывал в том же самом неспешном ритме. Подойдя к окну, задернул тонкие занавески, и в комнате потемнело.

– Вы раньше уже подвергались ретрогипнозу, миссис Уитни?

Она вытянулась на кушетке, чувствуя себя неловко и жалея, что разулась, поскольку это сделало ее – по крайней мере, Чарли так казалось – более уязвимой. Подушка была комковатой.

– Да, один раз.

– Я беру тридцать пять фунтов, если сеанс окажется успешным, и пятнадцать фунтов, если ничего не получится. Приблизительно одному пациенту из восьми не удается вернуться в прошлое. Это займет два часа, и на первый раз мы должны проникнуть в две или три предыдущие жизни. Они обычно отстоят от нас на расстоянии от тридцати до трех тысяч лет. – Еще один перечень покупок.

Чарли взглянула на микрофон, скрытый в серой губчатой резине. От кушетки пахло винилом.

– Я записываю на магнитофон все, что происходит во время сеанса, и затем даю вам копию. Это входит в стоимость. Лягте поудобнее. Это очень важно, поскольку вам придется оставаться в одном положении довольно долго.

Чарли почувствовала, что ее охватывает паника. Невольно вспомнился фильм «Психо». «Небось его мать давно мертва, и сейчас он беседовал с разложившимся скелетом. Врач-маньяк заманивает пациентов и…» Тут она услышала снизу звук спускаемой в уборной воды и немного успокоилась.

– Может, вы хотите спросить меня о чем-то, прежде чем мы начнем? Я вижу, что вы нервничаете. – Он возился с записывающей аппаратурой, распутывая клубок проводов. – Это естественно. Возвращение в прошлые жизни открывает ящик Пандоры глубоко внутри нас.

– А у всех людей были предыдущие жизни?

Джиббон продолжал распутывать провода.

– Иисус Христос существовал до того, как явился на землю. Он говорил нам: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь». Библия полна упоминаний такого рода. Христианство основывается на идее вечной жизни. В доме Отца нашего много дворцов. В наших собственных жизнях похоронено множество прошедших. – Джиббон вытащил штепсель и воткнул его в другое гнездо. – Наши нынешние телесные оболочки – часть бесконечного процесса. У некоторых людей имеются глубокие травмы, перешедшие из предыдущих жизней и осложняющие им нынешнее существование. Когда они понимают, в чем причина, то всё налаживается. – Он снял футляр с новой кассеты, что-то написал на внешней стороне, а потом посмотрел на Чарли. – У вас есть конкретная психологическая травма? Какая-либо фобия?

– Страх перед высотой, я думаю.

– По всей вероятности, в предыдущей жизни вы умерли вследствие падения с высоты. Ну, мы это выясним.

Столь поспешное суждение показалось Чарли подозрительным. И вообще, слишком уж просто все у него выглядит.

Гипнотизер наконец-то затолкал кассету в магнитофон и поинтересовался:

– Есть ли у вас какая-то особая причина желать возвращения в прошлое, миссис Уитни?

– Я… в некоторых местах у меня появляется ощущение дежавю.

– Вы чувствуете себя так, будто уже бывали там раньше?

Она поколебалась:

– Да.

Он настроил звук: замерцал огонек.

– Бывает, что нам удается проследить, каким образом воспоминания проходят через гены. Иногда мы выходим за пределы времени. А порой связываемся с духовным миром. Важно чувствовать себя абсолютно свободно. Расслабиться. Наслаждаться. Если вы чего-либо опасаетесь или вас что-то смущает, то нужно обязательно рассказать об этом мне.

– Почему?

Гипнотизер нажал кнопку. Раздался щелчок, а затем послышались их голоса:

«…или вас что-то смущает, то нужно обязательно рассказать об этом мне».

«Почему?»

Он нажал другую кнопку, и Чарли услышала шуршание перематывающейся ленты, а потом еще один щелчок. Он наклонился, чтобы осмотреть магнитофон.

– Потому что вы должны настроиться заново пережить все, что происходит. Это должно ощущаться как реальные события. Боль должна чувствоваться как реальная. И опасность тоже. Все должно быть реальным. – Он встал. – Ну как вам там, комфортно? Руки тоже пристройте поудобнее.

Чарли покрутилась, устраиваясь на кушетке, а гипнотизер осторожно накрыл ее одеялом:

– Я помещу вас в состояние измененного сознания. Вы не будете спать, но это будет походить на сон. После сеанса вы почувствуете себя как после воскресного ланча: ленивой и приятно расслабленной.

Он впервые позволил себе слабый намек на улыбку и от этого стал симпатичнее. Чарли совсем успокоилась. Тяжелой походкой он прошел к двери и повернул на стене диск. Верхний свет погас, и зажегся тусклый красный свет. Гипнотизер кашлянул и уселся в кресло рядом с Чарли. В отдалении простучал поезд, и Джиббон замер, как бы ожидая, пока пройдет состав, а потом наклонился к ней:

– Скажите мне, как вас зовут.

– Чарли.

– Я хочу, чтобы вы смотрели на микрофон. Сосредоточьтесь на нем. Выбросьте из сознания все, кроме микрофона, Чарли.

Она долго смотрела на него, ожидая, когда гипнотизер вновь заговорит, когда что-то произойдет. Но Джиббон упорно молчал. Микрофон сделался расплывчатым, разделился надвое, снова стал одним целым. Интересно, подумала Чарли, сколько времени она уже пялится на него. Минуту? Две? Пять? Еще один поезд простучал мимо.

– Бархат, Чарли. Я хочу, чтобы вы думали о бархате, мягкий бархат вокруг. Вы находитесь в палатке из бархата. Ваши веки тяжелеют. Все вокруг мягкое, Чарли. – Его голос звучал монотонно. – Вы в безопасности.

Она попыталась представить, что находится в бархатном коконе.

– Сколько вам лет, Чарли?

Банальность вопроса удивила ее. Она мельком взглянула на Джиббона, но, увидев, что тот неодобрительно нахмурился, вновь перевела взгляд на микрофон.

– Тридцать шесть.

– А теперь закройте глаза. Вернитесь к своему тридцатилетию. Припомните, что вы делали в день, когда вам исполнилось тридцать.

Чарли напрягла память. Тридцать лет. Да, она может припомнить тот день рождения, она никогда его не забудет. Она открыла рот, но говорить было трудно. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить слова вылетать изо рта, и они выходили оттуда медленно, звучали неразборчиво, как будто бы их выговаривал кто-то другой.

Том привез ее в новый итальянский ресторан в Клэпеме, чтобы отпраздновать день рождения. Между ними произошла ссора, одна из самых худших за все время, и муж вскочил и выбежал прочь, оставив ее оплачивать счет. Она и теперь, шесть лет спустя, переживала жгучий позор. Перед ней, словно наяву, маячили лица других посетителей, она видела, как женщина с длинными светлыми волосами презрительно разглядывает ее, Чарли, с другого конца зала. Блондинка что-то сказала сотрапезникам, и они разразились дружным хохотом. Потом стало еще хуже. Открыв сумочку, Чарли обнаружила, что не захватила кошелек. Управляющий позволил ей выйти в холл и позвонить мужу, но при этом запер дверь ресторана и приставил к посетительнице охранника.

– И ваш супруг вернулся?

– Да.

Казалось, микрофон сочувственно ей кивает.

– Двигайтесь обратно во времени, Чарли. Возвращайтесь к тому дню, когда вам исполнился двадцать один год. Вы можете припомнить тот день рождения?

Ее веки смежились. Она с усилием открыла глаза, но они медленно закрылись снова, и Чарли почувствовала, что проваливается в мягкую темноту, засыпает.

– Кемпинг. – Это слово с трудом выкатилось из ее рта и улетело прочь, в какую-то бездну. – Том и я. Уэльс. Национальный парк Брекон-Биконс. Шел дождь, и костер никак не разгорался. Мы пили шампанское… открыли бутылку прямо в палатке. Мы дурачились, и бутылка опрокинулась. Вот тогда-то он и сделал мне предложение.

– Теперь возвращайтесь в то время, когда вам было шестнадцать. Чарли, почувствуйте себя шестнадцатилетней.

Молчание.

– Вам шестнадцать лет. Посмотрите на себя и скажите мне, во что вы одеты.

– В красную мини-юбку. И белые ботиночки.

– Какие у вас волосы?

– Длинные.

– Вам нравится быть шестнадцатилетней?

– Да.

– Почему?

– Потому что у меня свидание с Томом.

– Сегодня вечером?

– Да.

– И что вы собираетесь делать?

Чарли начало трясти.

– Там что-то плохое.

– Что вы видите?

– Шэрон Тейт.[4]4
  Шэрон Тейт – американская актриса, в 1969 году зверски убитая вместе со своими друзьями, членами преступной «семьи» Чарльза Мэнсона.


[Закрыть] Убитые люди. Это ужасно.

– И вы находитесь там?

– Нет.

– Что вы делаете?

– Читаю про убийство в газете. Мы с Томом собираемся в кино.

– И как называется фильм?

– «Беспечный ездок».

– Том ваш приятель?

– Да.

– А вы давно с ним познакомились?

– Недавно.

– Давайте вернемся обратно, в тот день. Вы можете припомнить, где именно это произошло?

– Да. – Ее голос звучал невнятно.

– Ну и где же?

– Мы устроили вечеринку в одном пабе… С Лорой… и другими девочками. Я тогда еще с непривычки перебрала.

– Вы перенеслись в тот день, Чарли. Скажите мне, что вы пьете?

– Коктейль «Куба либре». А этот тип меня постоянно подначивает.

– Кто? Том?

– Да нет, вон тот парень. С прической под Битлов. – Она захихикала. – Он считает себя таким крутым. Он смеется надо мной. А мне надо выйти, меня сейчас стошнит. – Голова у нее закружилась.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание, а затем гипнотизер произнес: