Текст книги "Красная атака, белое сопротивление. 1917–1918"

Главным источником денег было донское правительство, источник очень унизительный для высших командиров армии. Алексеев пытался обратиться к богачам Ростова, но результат оказался скудным. Также неудачной оказалась и попытка получить деньги через связи Милюкова в Киеве; Милюков настоятельно порекомендовал ему принять условия сотрудничества с Красновым. В середине мая Алексеев послал двух эмиссаров в Вологду, чтобы попросить помощи у дипломатов европейских союзников. Через несколько недель армия получила 10 миллионов рублей от французов, что явилось самой крупной суммой, выделенной Антантой.

Кроме того, в середине мая генерал Б. Казанович поехал в Москву в сопровождении А. А. Ладышинского, чтобы заключить финансовые контракты. Хотя основная миссия Казановича не была выполнена, все же поездка была не бесполезна, так как были налажены контакты с московскими политическими кругами, которые были разорваны во время Ледяного похода.

Казанович был весьма разочарован тем, что увидел в Москве. Он приехал в то время, когда консервативные политические круги все больше понимали необходимость принятия немецкой помощи. Например, известный при царе политик и бывший министр сельского хозяйства Кривошеин сказал ему, что без немецкой поддержки ничего нельзя сделать, что офицеры, живущие в Москве, не должны присоединяться к Добровольческой армии, а должны попытаться свергнуть большевиков с помощью Германии.

Казанович присутствовал на заседании «Правого центра», на котором, после долгих страстных дебатов по поводу отношения к немцам, единство организации исчезло. Вскоре после этого появился «Национальный центр». По идеологии эта организация была ближе всех остальных Добровольческой армии. М. М. Федоров, руководитель этой организации, даже предлагал Казановичу примкнуть к ним. Генерал тем не менее решил, что он, как представитель Добровольческой армии, не может поддерживать одну организацию в борьбе с другой. Его отношения с «Национальным центром» ухудшились, когда он попытался наладить контакт напрямую с французами. Организация утверждала, что все общение с иностранными представителями должно вестись только через нее. (Казанович не обратил внимания на протест Федорова и получил полмиллиона рублей через французское консульство в Москве.)

Казанович встретился со многими людьми, представителями всех антибольшевистских организаций. У генерала возникло впечатление, что ни одна из этих группировок не обладает необходимой решительностью и смелостью, чтобы действовать, и что Добровольческая армия не должна ждать от них помощи. В конце июня он решил вернуться на юг.

Так как политический центр антибольшевистского движения переместился из красной Москвы в оккупированный немцами Киев, связи Добровольческой армии с политическими кругами наладились. Гонцы и делегации постоянно ездили из Мечетинской в украинскую столицу. В то же время армия подвергалась сильному давлению, направленному на то, чтобы изменилось отношение к немцам. Многие из тех людей, которые придерживались монархических взглядов, теперь просили Деникина хотя бы относиться к захватчикам не так враждебно. Краснов, главный поставщик военных материалов, также пытался сделать все, чтобы заставить увидеть ситуацию в ином свете. Но самым главным источником давления были сами офицеры Добровольческой армии. Совершенно справедливо воспринимая большевиков единственными своими врагами, они не хотели разделять враждебность по отношению к немцам.

Один раз, когда Деникин обратился к собранным офицерам, чтобы обозначить свою позицию в отношении монархизма, Алексеев упомянул об опасности немецкой ориентации. Когда Алексеев назвал немцев «врагами такими же злыми и беспощадными, как и большевики», один из офицеров прервал его: «Если они и враги, то самые воспитанные». Алексеев продолжил говорить о том, что сотрудничество с немцами для них неприемлемо с моральной точки зрения.

Почему Алексеев и Деникин не последовали примеру Краснова и еще десятка политиков и не обратились к немцам за помощью? Без сомнения, они искренне верили в безоговорочную победу Антанты, но эта уверенность была основана только на чистой вере, так как они обладали неточной информацией о том, что происходит на Западном фронте. Отношения генералов к немцам объясняется их честностью и антигерманскими предубеждениями. Они верили, что Россия связала свою судьбу со странами Антанты. (Вот почему Деникин был сильно разочарован, когда получил лишь половину того, что просил у союзников в 1919–1920 годах.) Он ненавидел немцев. Всю свою жизнь Деникин считал, что именно Германия втянула Россию в Первую мировую войну.

Очень сложно найти связь между либеральными взглядами Деникина и его верой в союз Антанты. Деникин никогда ничего не говорил по этому поводу, но, возможно, его симпатия к Англии и Франции объясняется тем, что ему нравились их политические и социальные системы.

Так же как и раньше, Временное правительство Керенского не могло решить, что же важнее: «углублять революцию» или продолжать войну, так и лидеры Добровольческой армии не могли решить: бороться с большевиками или продолжать войну. Они считали большевиков агентами Германии, это характеризует их как людей, не разбирающихся в политике и дипломатии.

С самых первых месяцев оккупации Южной России немцы, безусловно, пытались добиться хороших отношений с Добровольческой армией. Сложно сказать, каким образом они собирались сделать это. Но отдельные немцы выражали свою симпатию к антибольшевистским офицерам очень много раз, а также демонстрировали уважение к русским. Так как Добровольческая армия больше не угрожала интересам Германии, они были готовы закрыть глаза даже на антантофильские лозунги Алексеева и Деникина. Например, Добровольческая армия открыла бюро зачисления в армию в Киеве под начальством полковника Рязанского, который отослал в Мечетинскую сотни солдат. Немецкие власти не давали разрешения на открытие бюро, но и не мешали его работе, просто притворились, что ничего не замечают. Без сомнения, немцы знали, что часть военной амуниции, которую они регулярно поставляют Краснову, идет в Добровольческую армию, враждебно настроенную к ним. Деникин и Алексеев не могли ожидать лучшего отношения от своих «врагов».

Внезапные жесты доброй воли немцев смущали Деникина и Алексеева. Они получали выгоду от поведения немцев и подумали, что необходимо оправдать себя в их глазах. Руководство армии объясняло это тем, что оружие, полученное от Краснова, берется у большевиков, а значит, это русское оружие. Вряд ли нужно напоминать, что далеко не все оружие было взято у большевиков.

Однажды в Новочеркасске генералу Алексееву пришлось встретиться с немецким представителем в присутствии атамана Краснова. Алексеев не шел ни на какие компромиссы. Он избегал отвечать на вопросы немца: «Будет ли Добровольческая армия негласно сотрудничать с Германией и держать в тайне свою симпатию к союзу Антанты?» Когда он отказался даже пообещать, что его армия не будет помогать чехам, немец встал и сказал: «В таком случае вы встретитесь с немецкими войсками».

Человеком, который сделал очень многое, чтобы примирить немцев и Добровольческую армию, был П. Н. Милюков, лидер партии кадетов, старый друг Алексеева. Милюков провел несколько месяцев в Ростове, занятом большевиками, и планировал вернуться в Москву после ее оккупации немцами. Дисциплинированность немецких войск, становление пронемецких правительств в лице Скоропадского и Краснова произвели впечатление на него. Он начал верить, что меры, предпринятые немцами в Киеве против большевиков, помогут и в Москве. Даже если бы немцы отказались, Милюков думал, что создание независимого правительства на периферии России под немецкой защитой поможет организовать базу национального антибольшевистского движения. Он считал очень важным единство движения, а так как Германия оккупировала значительную часть империи, он понимал, что такое единство можно достичь лишь под защитой немцев.

Милюков, чья прогерманская ориентация была далека от раболепия Скоропадского и беспринципного подхалимства Краснова, все еще пользовался авторитетом среди русских антибольшевиков, а поэтому его переориентировка имела огромное значение. Он мог оказать влияние на многих своих друзей-политиков, даже на генерала Алексеева. Он решил ехать в Киев, вместо Москвы, чтобы наладить контакт с немецким командованием. Перед отъездом он поставил в известность Алексеева о своих намерениях. Хотя Алексеев попросил его помочь киевскому представителю, полковнику Рязанскому, Милюков считал, что поедет в Киев сам в качестве представителя Добровольческой армии.

Кадетский политик пытался примирить немцев и командование Добровольческой армии. В Киеве у Милюкова состоялось несколько разговоров с немецким дипломатом майором Хаасом на разные темы, в том числе и о Добровольческой армии. Хаас выразил сомнение по поводу способности Добровольческой армии освободить Москву, сказал, что, если вожди армии будут настаивать на своем антигерманском настроении, белогвардейцам придется отступить. Чтобы добиться хорошего расположения немцев, Милюков притворился, что обладает информацией о намерениях армии изменить свою политическую линию.

В своих письмах к Алексееву Милюков всегда изображал немцев в лучшем свете, писал о том, что видит признаки, что они пойдут против большевиков. Тем не менее произошедшее не ответило ожиданиям Милюкова. В июле немцы были обеспокоены успехами чехов, которые заявляли, что Антанте удастся восстановить Восточный фронт. Принимая в расчет эти изменения, а также антантофильскую ориентацию Добровольческой армии и возможность Деникина объединиться с чехами, немцы поняли, что Берлину угрожает опасность. 9 июля немцы категорически запретили набор в Добровольческую армию и приказали арестовывать всех офицеров, принадлежащих к этой организации. Некоторые офицеры действительно были арестованы, но спустя некоторое время все-таки отпущены на свободу, но дальнейшая работа бюро была исключена.

Так как немцы поняли, что не смогут одержать победу над руководством Добровольческой армии, они решили создать отдельные белые армии, чтобы привлечь русских офицеров. Этот шаг нанес серьезный удар по Добровольческой армии. Две армии, обеспеченные немцами, Астраханская и Южная, использовали монархические лозунги, которые привлекли сотни офицеров. Ни одна из них не стала серьезной силой; организаторы Южной армии, герцог С. Г. Лейхтенбергский и М. Е. Акацатов, и организатор Астраханской армии, князь Тундутов, не смогли найти талантливых командующих. Две армии стали жертвами обстоятельств; у них был огромный штаб, но мало солдат. Тем не менее создание этих двух армий нанесло сильный удар Добровольческой армии, так как лишило ее потенциального пополнения.

Милюков осознал, что его попытка примирить немцев и Добровольческую армию не удалась. В начале июля он написал Алексееву, что если немцы сейчас войдут в Москву, то сделают это как союзники большевиков, что они будут склоняться разделить Россию на части, потому что только так смогут обеспечить свою безопасность.

Немцы были раздражены таким предупреждением Милюкова. Германский посол на Украине сказал Скоропадскому, что Милюков предложил сместить его. Раздраженный гетман сначала хотел арестовать лидера кадетов, но не сделал этого из-за яростного протеста кабинета министров. Чтобы не подвергать жизнь опасности, Милюков решил покинуть Киев.

Глава 6
КАМПАНИИ

В результате разногласий 25 мая 1918 года между Чехословацким корпусом, направленном из Европейской России во Владивосток, и советскими войсками развернулись бои. Корпусу удалось свергнуть большевиков в нескольких крупных городах вдоль Транссибирской железной дороги с невероятной быстротой.

Столкновение большевиков и чехословаков можно считать началом Гражданской войны. Из-за нехватки продовольствия, иностранных врагов, распространяющейся анархии советский режим существовал в постоянном кризисе с самого начала. Угроза его существованию не была только военной. Красногвардейцы с трудом могли называться армией. После того как они помогли уничтожить императорскую армию, они малоуспешно попытались создать новую, на добровольных началах. Единственной причиной того, что им удалось выжить в этот период, было только то, что их враг был еще слабее их.

Л. Д. Троцкий стал народным комиссаром по военным делам 13 марта 1918 года, и результатом его работы стало улучшение качества Красной армии. Практически сразу он внедрил военных специалистов, бывших императорских офицеров. Но поворотный момент наступил позже, в результате чехословацкого мятежа. Москва решила отменить принцип добровольности и ввела воинскую повинность сначала на территориях с советским режимом. 1 августа Красная армия насчитывала 331 тысячу солдат, через месяц, 5 сентября, – 550 тысяч, а к концу года – уже миллион.

В случайных сражениях, проходивших в первые месяцы после Октябрьской революции, участвовали лишь небольшие отряды. Часто большевики пользовались своим контролем главных железнодорожных линий, и им удавалось победить более дисциплинированного, но меньшего по численности врага. Начало Гражданской войны с лета 1918 года означало, что теперь появились линии фронта, а сражения будут происходить между растущими армиями.

Споры в Царицыне и 2-й Кубанский поход

Так совпало, что встреча генералов Краснова и Деникина для координации стратегии состоялась во время чехословацкого мятежа. На заседании в Манычской 28 мая было выдвинуто два предложения: Краснов хотел, чтобы Добровольческая армия пошла на Царицын, но Деникин сказал, что его армия должна освободить Кубань, а не поворачивать на восток. Выбрать Царицын или Екатеринодар как следующую цель было самым главным решением, которое пришлось принять Добровольческой армии за весь 1918 год. Дальнейший ход Гражданской войны зависел от этого решения. Стратегическая важность Царицына была очевидна: город был одним из самых главных железнодорожных узлов России; там находилось несколько военных заводов, построенных во время Первой мировой войны, а также много рабочих, представлявших потенциальный источник пополнения для Красной армии. Во второй половине 1918 года Царицын стал главной ареной действий Гражданской войны. Донская армия осадила город в то же самое время, когда антибольшевики в Сибири достигли ощутимых успехов. Будут ли объединены Восточный и Южный фронты, зависело от исхода сражения в Царицыне. Для белогвардейцев было бы очень выгодно создать единый фронт, большевики, в свою очередь, делали все, чтобы предотвратить это. Фактически за всю Гражданскую войну белогвардейцам так и не удалось объединить два главных фронта.

Однако в конце мая все эти изменения нельзя было предвидеть. На встрече в станице Манычской атаман Краснов сказал:

«Движение на Царицын при том настроении, которое замечено в Саратовской губернии, сулит добровольцам полный успех. В Саратовской губернии уже начались восстания крестьян. Царицын даст генералу Деникину хорошую чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы всякого войскового имущества, не говоря уже о деньгах. Добровольческая армия перестанет зависеть от казаков. Кроме того, занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило бы нас с чехословаками и Дутовым [атаманом уральских казаков] и создало бы единый грозный фронт. Опираясь на войско Донское, армии могли бы начать свой марш на Самару, Пензу, Тулу, и тогда донцы заняли бы Воронеж…»

Чтобы представить взятие Царицына в более привлекательном свете, Краснов пообещал отдать командование казачьими войсками Деникину, таким образом положив начало реализации принципа единого командования белыми войсками, который всегда много значил для Деникина.

Краснов не мог привести более весомых аргументов, так как 28 мая еще невозможно было оценить значение победы чехов в Сибири, а также знать о наступательных действиях уральских казаков атамана Дутова, так как начались они два дня спустя. Но какие бы аргументы он ни приводил, было очевидно, что он считает взятие Царицына самым важным стратегическим шагом. У атамана также была еще одна причина уговорить командование Добровольческой армии. Как следует из его речи 14 мая на заседании Круга, он считал, что Царицын должен войти в состав Дона. Он боялся, что казаки не захотят выходить за границы своего Войска, а значит, без помощи Деникина ему никогда не удастся взять город.

Деникин не просто не хотел соглашаться с Красновым, его очень разозлило то, что атаман посмел предложить ему такую стратегию. С пылкой страстью и неубедительной логикой он утверждал, что его армия не может идти на Царицын, так как там может встретиться с немцами. Краснов пытался убедить его, что немцы дальше Усть-Бело-Калитвенской станицы (несколько километров на восток от Каменской) не пойдут, но Деникин оставался неприступен. До конца жизни военные историки винили Деникина за его решение, принятое в Манычской. Его защита всегда была слабой: позже он говорил, что немцы бы не позволили его армии объединиться с Чехословацким корпусом и что было бы глупо позволить немцам оккупировать богатую Кубань. Позже он отмечал, что необходимо захватить черноморские порты, чтобы через них установить связь со странами Антанты.

Доводы Деникина были такими слабыми, что их невозможно воспринимать всерьез. Прежде всего, у него не было причин думать, что немцы пойдут дальше на восток. Разумнее было предположить, что они скорее пойдут на Кубань, чтобы установить контакт с прогерманской Грузией. Конечно, присутствие нескольких тысяч добровольцев не остановило бы их. Поход армии на восток был бы лучшей гарантией удаления из-под сферы влияния немцев. Также, если бы страны Антанты выиграли войну, им бы не составило труда наладить контакт с белой армией, где бы она ни находилась.

Некоторые считают, что у Деникина были и другие причины выбрать следующим пунктом назначения Кубань. Либо он понимал это и ему стыдно было признаться в этом Краснову, либо он просто чувствовал, что не может идти на Царицын, так как его армия не последует за ним. Он пообещал кубанским казакам, что освободит их родную землю. Он хотел сдержать свое обещание, но, даже несмотря на доверие к нему, казаки могли принудить его. Алексеев, в отличие от Деникина, утверждал, что казаки не пойдут в Царицын, а без них Добровольческая армия не сможет противостоять большевикам. Другие генералы соглашались с ним, так как никто не верил в удачу Царицынской операции.

Но стратегия Гражданской войны не может оцениваться лишь с военной точки зрения. Деникин принял верное решение, так как понимал, что в мае 1918 года в России не существует войск, способных бороться с большевиками, кроме казаков. Из его действий и между строк его высказываний видно, что он мало верил в русский народ. Его армия наладила контакт с иногородними Кубани и Дона, и он все еще мог найти поселения русских крестьян, где его приняли бы хорошо. Он верил, что решающая битва с большевиками еще впереди, и не ошибся. Если бы он рискнул покинуть казачью территорию, даже если бы его малочисленная армия последовала за ним, ему бы не удалось создать такую же большую армию, как за последние месяцы на Кубани.

Генерал Алексеев был еще более пессимистично настроен, чем Деникин. После возвращения в Новочеркасск он не переставал думать о благоразумии новой Кубанской кампании. Он колебался не потому, что хотел попробовать взять Царицын, а потому, что взятие Екатеринодара казалось ему таким же опасным. Он написал Милюкову и Деникину о своих страхах, но к тому времени, как Деникин получил письмо, его армия уже направлялась в Екатеринодар.

Когда 22 июня Добровольческая армия начала 2-й поход на Кубань, условия его сильно отличались от начала Ледяного похода. В этот раз армия состояла не из беженцев, в спешке покидающих город, а из солдат с определенной целью и военной стратегией.

Численное превосходство Красной армии на Северном Кавказе, территории, которую Деникин хотел завоевать, было значительным. Против 8 или 9 тысяч добровольцев у Красной армии было 75 тысяч солдат. То, что такая многочисленная армия вскоре потерпела поражение, объясняется хорошей подготовкой белых войск, постоянными ссорами между красными командующими, а также помощью немцев, один раз неразумно оказанной белогвардейцам.

Красные ошибочно считали немцев большей угрозой Северному Кавказу, чем Добровольческую армию. Когда немцы оккупировали Украину, Таганрог, Ростов, а потом Батайск, некоторые части большевиков отступили в Ейскую область. 11 июня 6400 красных под командованием С. Кловно совершили нападение на Таганрог со стороны Азовского моря. Это был сумасшедший поступок; армия моментально потерпела поражение, и это поставило под германскую угрозу позиции Красной армии на Кубани. Более того, это сильно повлияло на отношения между Москвой и Берлином, так как всю ответственность за это нападение, ввиду нарушения условий Брест-Литовского мирного договора, немцы возложили на правительство Ленина. Чичерин, комиссар по иностранным делам, немедленно приказал прекратить наступление и начать мирные переговоры, но это было бесполезно, так как к тому времени, как телеграмма дошла, советские войска уже были разбиты. В результате этого необдуманного действия красным пришлось сконцентрироваться на борьбе с немцами в то время, как Добровольческая армия начала свой поход. А. И. Автономов, главнокомандующий красными войсками на Северном Кавказе, к концу мая был снят со своей должности, так как не смог сотрудничать с советским гражданским руководством в Екатеринодаре. За должность Автономова боролись два командира – И. Л. Сорокин и К. И. Калнин, – победил последний. В середине июня Калнин с 10 тысячами красноармейцев разместился в районе Торговой и Тихорецкой. Именно им и пришлось сразиться с Добровольческой армией. А около Ростова с немцами встретились самые лучшие советские войска под командованием Сорокина. Сорокин жестоко отомстил своему удачливому конкуренту: он не подчинился приказу и не послал подкрепление. Героизм добровольческих войск и их командования заслуживает восхищения, но их победа над превосходящим противником объясняется отсутствием дисциплины и порядка в Красной армии.

Во время Ледяного похода белогвардейцы прилагали все усилия, чтобы избегать железнодорожных путей, которые являлись для них источником опасности. На этот раз Деникин избрал другую стратегию. После того как он оставил одни полк сзади, чтобы прикрыть тыл армии от Сорокина, он неожиданно атаковал станцию Торговая, которая находилась на железнодорожной линии Царицын – Екатеринодар. Добровольцы захватили Торговую 25 июня, но ценой жизни генерала Маркова, одного из лучших командиров. Захватив станцию, Добровольческой армии удалось перерезать единственную дорогу, связывающую Кубань с Центральной Россией.

Следующее важное сражение произошло в Белой Глине. В этот раз, как в первом походе, белогвардейцы натолкнулись на враждебно настроенное местное население. Когда 6 июля им удалось захватить станицу, впервые добровольцы призвали в армию большое количество людей из 5 тысяч захваченных пленных. Большевики в беспорядке отступили к Тихорецкой.

Главнокомандующий Калнин лично руководил защитой Тихорецкой, которая являлась железнодорожным узлом всего Северного Кавказа. Понимая всю степень опасности, он обратился к Сорокину за помощью, но тот не подчинился, вместо этого напав на полк Покровского, который Деникин оставил, чтобы защитить тыл. Так как Покровскому удалось сдержать врага, Калнин остался в Тихорецкой и рассчитывал только на свои силы.

Деникин готовился к операции в Тихорецкой со своей обычной тщательностью: после того как угроза красных войск Сорокина была устранена, дивизия Боровского атаковала Тихорецкую с юга; дивизия Эрдели окружила Тихорецкую с севера, отрезав связь Калнина с Сорокиным.

Когда Тихорецкая пала 14 июля, результаты были необычно велики. Белые захватили место самой крупной концентрации большевистских войск, овладели оружием, амуницией, подвижными составами, а также получили контроль над главной железной дорогой центральной области. Войска Сорокина оказались зажаты между немцами – на севере, Добровольческой армией – на юге. Так как казаки жаждали освободить свои родные земли и вступали в армию в огромном количестве, большевики запаниковали. 15 июля Калнин появился на заседании Центрального исполнительного комитета Северо-Кавказской республики и признался, что он не знает, как остановить Деникина. Также он посоветовал, что пост командующего должен занять Сорокин.

Прежде чем Деникин смог захватить Екатеринодар, ему пришлось столкнуться с отдельными отрядами большевиков на юге и северо-западе. Боровский с 3 тысячами солдат атаковал Кавказскую и захватил ее. В то же самое время Деникин направил основные силы Добровольческой армии – около 10 тысяч человек под командованием Эрдели, Покровского и Кутепова – против Сорокина. Белогвардейцы образовали широкий фронт против армии Сорокина и заставили ее отступить к Екатеринодару. Деникин приказал взорвать железнодорожный мост в Кущевке, на линии Екатеринодар – Ростов, что по каким-то причинам не сделали ранее большевики. Так как железная дорога служила связью с донскими казаками, Краснов разозлился из-за поступка Деникина и послал своего представителя генерала Смагина, чтобы попросить Добровольческую армию отремонтировать мост. Но просьба Краснова была проигнорирована.

Так как Екатеринодарская операция обещала быть успешной по всем показателям, 27 июля Деникин направил ядро войск в город. Но Сорокин перехватил инициативу. Ему удалось реорганизовать свою побежденную армию в Тимашевской и занять Кореновскую, что стало сюрпризом для Добровольческой армии. Этот маневр разделил белые войска на две части, так как передовые отряды под командованием Дроздовского уже были на пути к Екатеринодару. Сражение в Кореновской длилось одиннадцать дней. Разделенная Добровольческая армия была на грани развала; некоторые дивизии потеряли более 30 процентов состава. Большевики уже считали себя победителями и еще в разгаре битвы назначили Сорокина командующим всеми красными войсками на Северном Кавказе. Но белые неожиданно выиграли сражение, и 7 августа Сорокин сдал Кореновскую и начал отступать к Екатеринодару.

Большевики не имели возможность вновь перегруппировать свою армию, чтобы защищать кубанскую столицу; некоторые приказы Сорокина не были выполнены, несколько отрядов отступили без разрешения. 16 августа белогвардейцы вошли в Екатеринодар. Деникин тактично ждал на железнодорожной станции, пока Кубанская рада и правительство не вошли в город, и лишь потом последовал за ними. На церемонии празднования победы военные руководители и кубанские политики твердо решили вместе продолжать борьбу с большевиками.

Сражение за Царицын

Период с мая по июль 1918 года шел чередой непрерывных побед Донской армии. Казаки быстро мобилизовались, и к концу июля их армия насчитывала 40 тысяч штыков и сабель, что примерно равнялось численности Красной армии, с которой им пришлось воевать. Казаки, борющиеся за освобождение, были прекрасными бойцами и к началу июня достигли успехов на всех фронтах. Самым опасным был фронт за железнодорожной линией Лихая – Царицын. Казакам удалось образовать его, когда Добровольческая армия заняла Торговую и Великокняжескую на железной дороге Царицын – Тихорецкая. Таким образом, все главные железные дороги между красными войсками в Царицыне и другими советскими армиями были перерезаны.

Положение большевиков стало очень сложным. Поражения на Дону совпали с появлением нового антибольшевистского фронта, созданного восставшими чехами и уральскими казаками под началом атамана Дутова. Таким образом, во второй половине 1918 года большевикам пришлось сражаться на двух главных фронтах, которые они считали очень важными и посылали туда равные по численности и мощи войска.

В середине июля С. К. Минин, И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов сформировали военный совет Северо-Кавказского округа, чьей главной задачей была организация обороны Царицына. Также на нем лежала ответственность за все красные части на Северном Кавказе, включая те, что встретились с Добровольческой армией. Ворошилову, как командующему Южным фронтом, удалось сформировать армию из остатков Донской и Украинской советских армий и рабочих Царицына. К концу июля Царицынской фронт был укреплен.

Во второй половине 1918 года ситуация на злосчастном Царицынском фронте несколько раз менялась. К концу августа большевики почувствовали себя достаточно сильными, чтобы начать первую серию контратак на три главные железнодорожные линии. Эти наступления оказались удачными; Краснов приказал отступить части своих войск к Воронежу, использовал все резервы, и к середине сентября Ворошилов был остановлен, а линия фронта возвращена на то место, где и была месяц назад. В начале октября Царицын был окружен. Еще раз большевики провели полную реорганизацию армии, приняли меры по укреплению обороны и улучшению управления войсками. Генерал Сытин был назначен командующим Южным фронтом, который был разделен на шесть армий. Четыре из них сражались против казаков Дона: 7-я и 8-я – в районе Воронежа, 9-я – в районе Тамбова, 10-я, под личным командованием Ворошилова, – в Царицыне.

Важную роль сыграла подошедшая с Северного Кавказа Стальная дивизия Д. П. Жлобы, спасшая Царицын. Дивизия принадлежала 11-й армии Сорокина. Жлоба покинул Северо-Кавказский фронт вопреки приказу начальника; его уход доставил много неприятностей, позволив Деникину взять Армавир. Пятнадцать тысяч солдат совершали свой поход ночами, преодолев расстояние в 650 километров за такое короткое время, что их появление в Царицыне застало врага врасплох. Краснов позже обвинял Деникина в том, что тот не помешал Жлобе, называя это предательством, но красный командир был таким талантливым, что белогвардейцы ничего не знали о его передвижениях. 15 октября Жлоба атаковал врага с тыла и заставил его отступить. Его дивизию соединили с 10-й армией, а Царицынский фронт еще раз был стабилизирован.

В ноябре на северной границе Войска произошло одно из самых серьезных сражений. Боеспособность 8-й и 9-й красных армий была гораздо ниже 10-й, но к ноябрю численное превосходство начало приносить результаты. Казаки вновь окружили Царицын, один раз в декабре и последний раз в середине января. Но боевой дух казаков падал, большевистская пропаганда опять начала действовать, и казачья армия переставала справляться с растущей Красной армией. К концу 1918 года у Краснова было 50 тысяч солдат, а у его врага 130 тысяч. В январе 1919 года Красной армии удалось отбросить казаков обратно к линии фронта.