Текст книги "Красная атака, белое сопротивление. 1917–1918"

Главной причиной поражения Донской армии, кроме огромного численного превосходства противника, было нежелание казаков сражаться за пределами своего Войска. Период непрекращающихся побед совпал со сражениями, которые происходили на их родной территории. Этот вопрос был выдвинут на заседании Круга в начале сентября: «Я хочу поговорить лишь на одну тему. Мы всегда придерживались одного принципа, мы не отдадим то, что наше, и нам не нужно то, что не принадлежит нам…» Краснову удалось убедить Круг, что города, граничащие с Войском – Царицын, Камышин, Балашов, Поворино, Новохоперск, Калач и Богучар, – должны быть взяты.

Красные разработали свою стратегию, принимая во внимание всю перспективу Гражданской войны, а казаки думали лишь о своем родном Войске. Красная армия сосредоточила свои лучшие части в Царицыне, так как понимала важное стратегическое значение этого города, а казаки настаивали на освобождении северных районов своего Войска, что стратегически было гораздо менее значимо.

Донское военное и гражданское руководство, за исключением Краснова, разделяло эту позицию. Поляков и Денисов, ближайшие военные помощники Краснова, не обладали ни знанием, ни опытом, который заставил бы их мыслить более масштабно. Армейский штаб регулярно получал доклады от разных казачьих командиров, но информации о других антибольшевистских фронтах не было. Они даже почти ничего не знали о последней фазе мировой войны. Провал немцев в октябре, который моментально отразился на ситуации на Дону, оказался для них полным сюрпризом.

Когда Краснову стало ясно, что Деникина и Алексеева невозможно убедить в необходимости взять Царицын, атаман решил организовать свою собственную антибольшевистскую, неказачью армию. В этом деле, как и во многих других, он получил помощь от немцев. Именно немцы, вследствие чехословацкого мятежа, решили предоставить антибольшевистским офицерам альтернативу присоединения к антантофильской Добровольческой армии. Они финансировали формирование трех небольших независимых армий. Самая большая из них армия союза «Наша Родина» была сформирована в Киеве герцогом Лейхтенбергским и Акацатовым; полковник Манакин командовал группой офицеров в Саратове; а князь Тундутов возглавил астраханских казаков. Задачей атамана было объединить эти три армии в одну, которая бы называлась Южная армия.

Одной из основных проблем Краснова стало найти достойного генерала, способного возглавить эту армию. После того как он отверг кандидатуры генералов Головина, Щербачева, Драгомирова, атаман остановился на Н. И. Иванове, который был главнокомандующим Юго-Западным фронтом во время мировой войны. Иванов, старый и нерешительный человек, совершенно не подходил для этой роли, поэтому стал лишь инструментом в руках умного атамана.

Южная армия так и не стала значительной военной силой. Она привлекла в свои ряды авантюристов, преступников и людей, не желающих рисковать своей жизнью. Краснов так описывает свое первое впечатление о только что прибывших добровольцах из Киева:

«Здесь атаман и Н. И. Иванов произвели смотр приезжим и убедились в том, что союз „Наша Родина“ работал в целях не военного, боевого дела, но политики. В „корпусе“ едва насчитывалось 2 тысячи человек. Из них не более половины боеспособных, остальные были священники, сестры милосердия, просто дамы и девицы, офицеры контрразведки, полиция (исправники и становые), старые полковники, расписанные на должности командиров несуществующих полков, артиллерийских дивизионов и эскадронов, и, наконец, разные личности, жаждущие должностей губернаторов, вице-губернаторов и градоначальников, с более или менее ярким прошлым».

К октябрю армия насчитывала 20 тысяч ртов, которых необходимо было кормить, из них лишь 3 тысячи боеспособных. Оказалось, что офицеры, серьезно настроенные сражаться, уже присоединились к Добровольческой армии.

Краснов назначил Семенова, одного из армейских офицеров, «управляющим» Воронежской губернией (частью территории, которая была уже освобождена), а полковника Манакина «управляющим» Саратовской губернией. Оба они были авантюристами. Семенов выдавал себя за генерала, но никогда не был на фронте; он привык жить в роскоши и в конце концов сбежал с тремя с половиной миллионами рублей. Князь Тундутов после окончания войны приехал в Екатеринодар и напал на Краснова, обвиняя его в прогерманской политике, несмотря на тот факт, что немного раньше сам считался близким другом кайзера.

Можно сказать, что Южная армия принесла вред антибольшевистскому движению. Фанатичные реакционные взгляды офицеров, настойчивые требования, которые они предъявляли, заставили крестьян принять большевиков как избавителей в январе 1919 года. Южная армия самостоятельно не одержала ни одной победы. В конце декабря, когда одно поражение следовало за другим, она была распущена, а тысяча человек из ее состава со временем смогла присоединиться к Добровольческой армии.

Разногласия в Добровольческой армии

Взятие Екатеринодара 16 августа было одним из самых важных достижений за всю историю существования Добровольческой армии: оно дало белогвардейцам свою собственную первую военную базу. Раньше до июля 1918 года они могли распасться в результате одного решительного сражения, но своя база давала возможность расширить военные действия, проводить операции за 150 километров друг от друга. Политическое значение Добровольческой армии сильно возросло к середине августа. Ранним летом 1918 года центром антибольшевистских действий были Москва и Киев, к концу года Екатеринодар стал политической столицей Белой России.

Деникин, де-факто глава области, приобрел много новых и сложных обязанностей, таких как создание местной администрации, налаживание связей с другими антибольшевистскими организациями, принятие земельных реформ. Но обладание большей территорией дало ему также возможность увеличить свою армию.

Одним из первых приказов Деникина в Екатеринодаре был призыв на военную службу двух категорий иногородних и десяти категорий казаков. В результате армия насчитывала к середине сентября от 35 до 40 тысяч человек. Затем в течение нескольких месяцев численность армии оставалась практически неизменной, так как потери в сражениях на Кубани и Северном Кавказе были такими тяжелыми, что новобранцы не могли их восполнить. Фактически армия перестала быть добровольческой, а название оставалось лишь по традиции. Те, кто вступил в армию только на четыре месяца, теперь могли выбрать: служить без временного ограничения или покинуть строй в течение семи дней. В ноябре Деникин предпринял еще один шаг, призвав всех офицеров в возрасте до сорока лет, проживающих на территории, занятой Добровольческой армией.

Очень важным источником пополнения являлся захват военнопленных. Так как обе стороны объявили призыв в армию, различия в социальном плане двух армий, которые были значительны в первые месяцы после октября 1917 года, постепенно уменьшались. С точки зрения преданности и надежности между призванными новобранцами и военнопленными, присоединившимися к армии, большой разницы не было. Белые сформировали отдельные подразделения из захваченных в плен солдат, и эти подразделения не бездействовали во время сражений. Генерал Врангель так описывает зачисление в армию военнопленных:

«Я приказал 370 большевикам выстроиться в линию. Они все были офицерами, и некоторых я уже расстрелял. Затем я сказал остальным, что они тоже заслуживают смерти, но я позволю тем, кто сбился с истинного пути, искупить свое предательство, потому что хочу дать шанс ответить за свое преступление и доказать преданность своей стране. Им сразу же было выдано оружие, а две недели спустя их отправили на линию фронта, где они сражались с великой храбростью. Позднее этот батальон прославился, став самым лучшим из всей армии».

В октябре Деникин совершил ошибку, издав приказ о том, что захваченные офицеры будут подвергаться наказанию. Это заставило многих офицеров передумать дезертировать из армии большевиков, к тому же это было совсем не нужно, так как фактически офицеров наказывали редко, вместо этого их прощали и принимали обратно в армию. Поступив наоборот, большевики вели тонкую пропаганду, привлекая и офицеров и солдат перейти к ним из лагеря противников.

Главным следствием призыва в армию стало то, что если и до Кубанской кампании в армии было казачье большинство, то теперь ее переполняли казачьи войска. Лидеры казачьего сепаратизма, понимая, что белая армия состоит в основном из казаков, что Краснов хотел освободить Дон без помощи Деникина, считали, что Кубанская армия должна освободить Войско и защитить его от большевиков. Они также настоятельно требовали разделить армию. К несчастью, ново-димитриевское соглашение не точно определяло этот пункт. Один пункт утверждал, что две армии должны объединиться, другой упоминал «командующего Кубанской армией». Согласно интерпретации казачьих политиков в марте они согласились признать генерала Корнилова временным главой армии, а не командующим единой Добровольческой армией. По их мнению, смерть Корнилова аннулировала мартовское соглашение.

К этому времени стратегия Деникина и интересы кубанских политиков совпадали, так как все они желали освобождения Кубани. Обе стороны спрашивали себя: будет ли единство интересов объединять их и после достижения поставленной цели? Деникин и его советники сомневались, что независимая Кубанская армия захочет идти на Москву, а кубанские политики боялись, что Добровольческая армия вместе с ее казачьей частью однажды покинет Войско на милость большевиков.

Деникин считал требования сепаратистов угрозой всему антибольшевистскому движению. Он, должно быть, понимал, что армия, состоящая из нескольких тысяч русских офицеров, окажется незначительной силой в сравнении с огромной Южной армией генерала Иванова. Он считал независимую Кубанскую армию первым шагом к независимости Кубани, а с этим он примириться никак не мог. Он очень хотел верить, что сепаратистские требования выдвигаются лишь несколькими десятками безответственных руководителей. Когда Л. Л. Быч, глава кубанского правительства, сказал на заседании, что пришло время организовывать отдельную армию, и обвинил командование Добровольческой армии в том, что оно нарочно расформировывает казаков по отдельным подразделениям, вместо того чтобы позволить им сформировать свое собственные, Деникин покинул собрание, сказав: «Я не позволю смятения среди моих храбрых казаков».

Если бы казачьи политики объединились, они бы смогли одержать верх над несколькими русскими офицерами, и армия бы распалась, положив конец всему Белому движению в Южнной России. Но, к счастью для Деникина, атаман Филимонов, линеец, нашел союзников среди русских офицеров против черноморских казаков, которые превалировали и в Раде и в правительстве. Филимонову удалось сохранить единство армии, встав на сторону Деникина против Быча и председателя Рады Рябовола, которые оба являлись сепаратистами. На заседании Рады 2 октября атаман защитил Добровольческую армию, твердо заявив, что, если органичная связь между кубанцами и добровольцами разорвется, это приведет к разрушению обоих. Когда атаман не смог предотвратить принятие Радой резолюции о разделении армии в декабре 1918 года, он стал делать все, что в его силах, чтобы саботировать это решение. К счастью для него, выбранный Радой полевой атаман Науменко, не будучи сепаратистом, всячески помогал атаману.

Деникин не сделал ничего, чтобы уладить разногласия с кубанским правительством. Он мог демонстрировать жесты доброй воли: сформировать казачьи дивизии, доверить их казачьим офицерам; наделить казачьих офицеров большей властью; но важнее всего, он мог хотя бы на словах признать кубанскую автономию. Не сделав ничего из этого, он усугубил и без того серьезную проблему, которая достигла апогея к 1919 году, и в результате ему пришлось распустить Раду.

То, что армия состояла преимущественно из казаков, вызывало проблемы не только сепаратистского характера, но также разногласия, связанные с разницей происхождения, образом жизни, идеологией, способами ведения боя. Эти различия были очень заметны в спорах по поводу ведения партизанских действий в ходе антибольшевистских сражений.

Те же самые споры происходили и на более высоком уровне среди большевиков, которые были серьезно ослаблены постоянными ссорами между сторонниками «революционной войны» и постоянными военными структурами с «военными специалистами» (бывшими царскими офицерами). Среди большевиков, выступающих за принципы классовой борьбы, Троцкому пришлось использовать всю свою власть и твердость, чтобы установить военную дисциплину в «партизанщине».

В отличие от Белого движения Красную армию формировали бывшие императорские офицеры, которые задавали ей тон, им было легче воевать согласно принципам, в которые они верили всю свою жизнь. Тем не менее эти принципы не всегда имели отношение к Гражданской войне. Очевидно, что обе стороны нуждались в организации и традиционной дисциплине. Так же как генералы старой армии чувствовали себя неуютно в штабе большевиков, так и некоторые казаки чувствовали себя не в своей тарелке среди советников Деникина.

Самым энергичным и знаменитым белым казачьим партизаном был А. Г. Шкуро. Шкуро, кубанскому казаку, было только тридцать один год в 1918 году, но он уже стал полковником за необычайную храбрость во время Первой мировой войны, когда он командовал казачьим партизанским отрядом в тылу врага. Вернувшись с фронта, он узнал о растущих антибольшевистских настроениях среди казаков и в конце апреля 1918 года решил сформировать партизанский отряд. Вскоре после этого он был арестован большевиками, но в то время, когда красные больше боялись немцев, чем местных «контрреволюционеров», Автономов, командующий армией большевиков на Северном Кавказе, освободил его в обмен на обещание помочь в борьбе с иностранными захватчиками. Шкуро принял мандат большевиков о формировании партизанского отряда, но предал их без колебаний, набрав казаков против них, а не против немцев. Его отряд вначале насчитывал десять человек, он сформировался в конце мая в предгорьях Кавказа. Отряд быстро рос, поэтому и друзья и враги думали, что он гораздо больше, чем есть на самом деле. Впечатление мощи привлекало других, и в конце месяца Шкуро был достаточно силен, чтобы совершить нападение на город Кисловодск. Конечно, не шло речи о том, чтобы удержать город, и он отступил, забрав награбленное. Этот и другие набеги вдохновляли казаков на восстание. Вскоре появились и другие отряды, некоторые из которых Шкуро удалось объединить. Через некоторое время он командовал бригадой из нескольких тысяч человек.

Когда Шкуро получил известия о том, что Деникин захватил Тихорецкую, он решил признать власть Добровольческой армии. Некоторые из его казаков были против и решили вернуться в свои родные станицы, но Шкуро все-таки удалось убедить большинство в том, что в одиночку они не смогут освободить Кубань. Когда он решил нанести визит в штаб Деникина, то был весьма разочарован. Он понял из разговора с Деникиным, что старый генерал не имеет четкого понятия о целях своего движения. Но разочарование было взаимное. Офицеры, окружающие Деникина, не признавали достижения и методы Шкуро, а также пренебрежительно относились к партизанской армии, которая смогла взять, но не удержать город. Также они не поддерживали метод конфискации, который считали просто мародерством.

Деникин оказался в сложной ситуации. Шкуро считался одним из самых известных героев Белого движения. О нем ходили легенды, и его нельзя было так просто сместить. С другой стороны, генералы императорской армии очень возмущались, что человек, который был в их глазах больше вором, чем солдатом, может получить высокий командный пост. Когда Шкуро занял важный город в Ставрополье, Деникин подумал, что он не сможет его удержать, и послал полковника Улагая принять командование на себя. Шкуро был, очевидно, задет этим, но подчинился субординации, отказавшись от командования. В отличие от штаба Добровольческой армии Кубанская рада считала его героем и в декабре 1918 года настояла на том, чтобы Деникин произвел Шкуро в генералы. Время шло, а взаимное недоверие партизан и офицеров не исчезало.

Генерал Покровский был еще одним неотесанным выскочкой в глазах кадровых офицеров. Он не был казаком, но вел свою армию во время Ледяного похода и установил тесные связи с Радой и правительством. Он был талантливым командиром, но также интриганом и садистом. Даже Шкуро был шокирован многочисленными приказами о повешении, изданными генералом. В своих мемуарах он описывает, как Покровский пытался убедить его: «Ты, брат, я слышал, либерал и вешаешь слишком мало людей. Я попрошу своих людей приехать сюда и помочь тебе с этим». Во время завтрака Покровский внезапно открыл дверь, позволив увидеть Шкуро повешенных пленных, при этом сказав: «Это тебе для улучшения аппетита».

Кроме того, Покровский хотел стать атаманом. Однажды он пытался убедить Шкуро арестовать тех членов Рады, которые мешали его планам, говоря Шкуро, что приказ об аресте шел от Деникина. Несмотря на антипатию к Деникину, он почувствовал подвох Покровского, но такого человека сложно было отправить в отставку, так как он был очень популярен среди простых казаков.

Добровольческая армия начинала как организация кадровых офицеров, и постепенно стало очень сложно решить проблему повышения, которая была очень важна для всех офицеров. Сложность заключалась в большом количестве критериев. Высшие посты занимали все бывшие заключенные Быхова, все, кто участвовал в Корниловском мятеже. Офицеры, принимавшие участие в первых кампаниях, также получили неплохие назначения. Они укрепляли командный дух, поэтому косо смотрели на всех новичков, которые присоединились к ним только тогда, когда появились шансы на успех. Деникин не мог и не хотел смещать офицеров, которые хоть и занимали невысокие должности во время войны, но доказали свою преданность в самые тяжелые времена, например генерал Е. Н. Масловский, бывший штабной генерал Кавказского фронта, генерал Ирманов, командующий войсками против турок, и многие другие. Они чувствовали, что не должны занимать посты за свои прошлые заслуги. Именно эти люди и стали главными врагами молодых Шкуро и Покровских. Все знали, что донское и украинское правительства, а также Южная армия свободно награждали высокими званиями. Как могли эти звания приравниваться к полученным в старой армии? Деникин создал комиссию, чтобы уладить эту проблему и расследовать истории старших офицеров, прежде чем их назначать, но эта комиссия не могла угодить всем.

Получилось так, что, пока Деникин поддерживал казачьих партизан, многие думали, что он скрывает антиаристократические предубеждения. Поэтому он решил отменить все особые привилегии бывших офицеров гвардии. Таким образом, Деникин нажил новых врагов.

Северо-Кавказские кампании, осень 1918 года

Хотя падение Екатеринодара было серьезным ударом по Советской республике на Северном Кавказе, ее армия не потерпела полного поражения. Успех белогвардейцев объясняется не столько впечатляющим героизмом, сколько растущим беспорядком и отсутствием дисциплины в красном лагере. Красная армия практически подготовила свое самоубийство; белым фактически нужно было лишь вышибить стул из-под человека, который уже склонил голову на грудь.

Осенью 1918 года политическая ситуация на Северном Кавказе напоминала анархию, царившую на территории остальной Советской России шесть месяцев назад. Партнеры большевиков, левые эсеры, становились во все более резкую оппозицию против большевиков, открыто критиковали мирную политику Ленина с Германией и были насильно выведены из правительства после намеренного убийства немецкого посла графа Мирбаха в Москве 6 июля. На Северном Кавказе их коалиция в вопросе о продолжении войны с Германией просуществовали дольше. На I съезде Советов Северного Кавказа в Екатеринодаре 5 июля было принято решение о создании Северо-Кавказской советской республики, выбран президиум из пяти большевиков и четырех эсеров. Так как Деникин вел свою армию против кубанской столицы, 131 делегат (из 365) проголосовал за возобновление войны с Германией. Но самым главным отличием было то, что если в Москве и Петрограде в результате жесткой политики большевикам удалось навести порядок, то на Северном Кавказе республика без столицы и армия без штаба оставалась в полном хаосе.

3 октября Северо-Кавказская армия стала 11-й Красной армией, но в ней не удалось провести реформы Троцкого по повышенной боеспособности. Московское правительство оставалось номинальным, частично из-за того, что единственная связь осуществлялась через Астрахань и Царицын и была недостаточной, частично из-за того, что большевики были слишком заняты, чтобы обращать внимание на театр военных действий, который они считали второстепенным. 11-я армия была еще более бедно экипирована, чем другие красные войска; и даже когда Москве удалось выделить и послать ей некоторое снаряжение, Сталин передумал и отправил груз в Царицын. В армии не имелось «военных специалистов», поэтому ее часто называли «партизанщина», так что, когда Троцкий хотел найти яркий пример губительного влияния отсутствия дисциплины, он всегда говорил об 11-й армии.

К концу августа красные войска насчитывали от 70 до 80 тысяч солдат, которые были разделены на несколько отдельных армий, согласно оценке белых: 1. Сорокин имел 15 тысяч человек, с которыми он отступил от Екатеринодара в междуречье рек Лабы и Кубани. 2. На Таманском полуострове под командованием Матвеева было такое же количество бойцов. 3. Армавир защищало от 6 до 8 тысяч человек. 4. В Ставрополе сосредоточилось от 8 до 10 тысяч. Остальные распределились по территории Невинномысской, района Минеральных Вод и в Майкопе. Удивительно, но после поражения в июле и августе численность всех красных частей увеличилась, так как многие иногородние опасались победы Добровольческой армии. В октябре, когда большевики наконец смогли сосчитать своих солдат, получилось 124 427 человек. Именно белые впервые объявили призыв в армию, большевики же не следовали их примеру вплоть до ноября.

Самым лучшим красным формированием была Таманская армия, хотя и ее также иногда называли «партизанщина». Ее с трудом можно было назвать армией в традиционном значении, скорее это было несколько недостаточно спаянных отрядов. Когда Сорокину пришлось покинуть Екатеринодар, советские войска на Таманском полуострове оказались изолированными. В это время Украинский пехотный полк под командованием И. И. Матвеева, группа под командованием Е. И. Ковтюха и Северо-Кубанский кавалерийский полк Софонова объединились и сформировали Таманскую армию, выбрав своим командиром Матвеева. Матвеев сразу же начал длинный, тяжелый, но относительно успешный поход, который увековечен в романе Серафимовича «Железный поток». Целью Матвеева было объединить свою армию с армией Сорокина. Когда армия двигалась на юг по Черноморскому побережью, к ней присоединилось 20 тысяч иногородних.

Деникин предвидел, что Матвеев попытается соединиться с войсками Сорокина. Чтобы этому помешать, он послал несколько полков под командованием полковника Колосовского остановить красных, а также дивизию под командованием Покровского в район Майкопа, чтобы удержать два вражеских соединения на расстоянии друг от друга. Тем не менее Матвееву удалось избежать столкновения с Колосовским и разбить Покровского в Белореченской 11 сентября. К тому времени, как Деникин смог послать подкрепление, было уже поздно. Удивительно, что последняя помеха к объединению войск появилась в самой армии Сорокина. Штаб Сорокина обладал очень скудной информацией о военной ситуации в регионе, поэтому не знал, что на подходе к ним – дружественная армия, более того, он даже не знал о ее существовании. Среди солдат Сорокина ходили слухи о «Черной армии», которая победит и белых и красных. Когда солдаты Сорокина поняли, что к ним подходит армия, они сожгли мосты на реке Лабе и открыли огонь по своим.

Обстрел своих товарищей был характерной чертой для войск Сорокина. Командующий потерял свой авторитет из-за постоянных поражений, и бойцы часто не выполняли его приказы. Центральный исполнительный комитет, высший орган власти Северо-Кавказской советской республики, который переехал в Армавир после падения Екатеринодара, также потерял к нему доверие. Однажды комитет не смог защититься от мародерства и лишился своих денег.

Казалось, что прибытие Таманской армии станет поворотным моментом. Новые и более дисциплинированные войска служили щитом, за которым Сорокин мог навести порядок в своих частях. В это время впервые ему удалось наладить контакт со всеми красными армиями на Северном Кавказе, и они все признали его авторитет, по крайней мере, на словах.

Центральный исполнительный комитет, переехавший из Армавира в Пятигорск, решил последовать примеру других красных армий и сформировать Революционный военный совет. Его возглавил И. В. Полуян, Сорокин был лишь одним из четырех членов, тем не менее командующий доминировал в новой организации. Хотя РВС многого достиг (наладил снабжение, провел перепись армии, организовал регулярную бухгалтерию), он не смог излечить армию от главной болезни – болезни разногласия между командующими, предлагающими разные стратегии.

Деникин, который, в отличие от красных, всегда придерживался одной стратегии, никогда не терял инициативы. Его смелый план заключался в том, чтобы окружить главные силы врага с востока, запада и севера и выбросить их с Северного Кавказа. Этот план подразумевал рассредоточение белых войск и походы на большое расстояние, но он так хорошо сработал, что после нескольких важных побед к концу сентября большевики практически полностью были окружены. Это, конечно, было теоретическим окружением, так как Красная армия была гораздо больше и могла легко прорваться в любом направлении.

У Матвеева и Сорокина были разные решения по прорыву из окружения. Хотя они и сошлись во мнениях, что главной целью является объединение с 10-й Красной армией, которая в то время сражалась за Царицын, их методы по достижению этой цели различались. Матвеев хотел захватить Кавказскую. Взяв Кавказскую, красноармейцеы могли бы стать угрозой для Екатеринодара или пройти через Тихорецкую по железнодорожной линии в Царицын к 10-й армии. Сорокин, с другой стороны, планировал нанести главный удар на северо-восток, дать решающий бой в Ставрополе. Затем он хотел идти к Владикавказу, потом встретиться с казаками Терека перед тем, как идти к Царицыну.

Сложнно сказать, чей план был лучше. Сорокин попытался его выполнить, но провалился, но это, конечно, не значит, что другой план принес бы победу. Матвеев предсказывал, что в случае выполнения плана Сорокина армия будет уничтожена в Калмыцких степях. Так как он предвидел такую возможность, то отказался выполнять приказы командующего. Сорокин, почувствовавший угрозу своему авторитету, решил действовать драконовскими методами. 7 октября он убедил РВС арестовать и казнить командующего Таманской армией. Это действие положило начало серии казней и террористических актов, которые сильно подорвали боеспособность красных войск. Прежде всего, расстрел Матвеева оказал ужасное воздействие на солдат Таманской армии, так как Матвеев был очень популярным командиром. Также Революционный военный совет, который был лишь частично ответственен за казнь, испугался растущей власти командующего и начал планировать его устранение. Сорокин, однако, оказался быстрее. Когда до него дошли слухи о том, что от него хотят избавиться, он арестовал всех четырех членов РВС и расстрелял 21 октября. Затем он начал террор в Пятигорске, который был необычным даже по меркам Гражданской войны. Пострадали как большевики, так и антибольшевики; невиновные заложники, включая генералов Радко-Дмитриева и Рузского, были казнены, и даже большевистским организациям пришлось уйти в подполье. Центральный исполнительный комитет бежал из Пятигорска в Невинномысскую, где фракция большевиков 27 октября объявила Сорокина предателем и вне закона. Командующий направился в Ставрополь, где в это время шли бои. Он попытался найти поддержку у армии против Исполнительного комитета. Тем не менее 2 ноября он был задержан и убит людьми Матвеева.

Связь между изменчивостью военных успехов и беспорядками в большевистском лагере очевидна. Когда после прибытия Таманской армии в войсках Сорокина было наведено подобие порядка и создан Революционный военный совет, красногвардейцы выигрывали сражение одно за другим, давая понять, что «стратегическое окружение» имеет небольшое значение. 26 сентября Таманская армия вновь заняла Армавир, который был потерян, когда Жлоба отступил без приказа. 28 сентября Сорокин выбросил генерала Боровского из Невинномысской и даже нашел достаточно сил, чтобы послать отряд во Владикавказ, чтобы помочь Терекской Советской республике в борьбе с восставшими казаками. Победы большевиков заставили Деникина изменить стратегию. Вместо того чтобы сужать круг, он сконцентрировал главные силы на области Армавира и Ставрополя. Было очевидно, что именно здесь решается судьба Северного Кавказа.

7 октября, в день казни Матвеева, Сорокин приказал Таманской армии начать операцию по взятию Ставрополя. Основная атака на город началась 23 октября, в ней участвовало 50 тысяч солдат. Глубокой ночью 29 октября Таманская армия одержала победу над дивизией Дроздовского, защищавшего город, на следующий день она полностью освободила Ставрополь.

Победа в Ставрополе была главным успехом красных, и впервые Деникин забеспокоился о стабильности своего фронта.

Большевики не могли продолжать свои наступательные операции, и Ставрополь стал жертвой анархии. Солдаты в городе ждали приказов командующего, но никто не появлялся. Эти дни, впустую потраченные красноармейцами и с пользой проведенные белогвардейцами, стали поворотным моментам в сражениях за Северный Кавказ. Деникин послал подкрепление Дроздовскому, которому удалось окружить город к 11 ноября. Таманской армии удалось прорвать окружение, но 14 ноября Ставрополь пришлось сдать. Бои продолжались до 20 ноября, когда большевистский фронт окончательно пал. Остатки Красной армии бежали на Терек, где большевики пытались подавить казачье восстание.

К концу ноября 1918 года командование Добровольческой армии оценило военную ситуацию как перспективную. Новости о победе Антанты на Западном фронте поселили надежду в антибольшевистских сердцах по всей России, но особенно в лагере Деникина, который всегда оставался преданным союзникам. Хотя армия понесла тяжелые потери в результате двадцатиоднодневного сражения за Ставрополь, потери большевиков были гораздо больше. Не только Таманская армия, но и 11-я армия так и не смогла оправиться. Даже когда белогвардейцы страдали от разразившейся эпидемии, их враги пострадали от нее гораздо сильнее, так как имели худшие санитарные условия, испытывая недостаток медикаментов.