Текст книги "Красная атака, белое сопротивление. 1917–1918"

Краснов винил в своих проблемах с Кругом Добровольческую армию. Но это было нечестно. Деникин послал генерала Лукомского в Новочеркасск как представителя, так как Добровольческая армия пользовалась уважением среди донских казаков, ее представители были хорошо приняты, а иногда даже имели некоторое влияние. Но Добровольческая армия не хотела ограничивать власть атамана и не препятствовала Краснову на выборах. Интересно, что фон Кохенгаузен и Лукомский стремились к одной и той же концовке. Деникин дал Лукомскому следующие инструкции:

«1. Единая твердая власть, не связанная никакими коллегиями, необходима.

2. Круг должен обязать будущего атамана к прямому, честному и вполне доброжелательному отношению к Добровольческой армии.

3. Раскол среди политических партий на Дону, новые потрясения, подрыв и умаление атаманской власти совершенно не желательны.

Поэтому, если оппозиция не имеет прочной почвы под ногами и сильных кандидатов и считает нужным поддержать кандидатуру генерала Краснова, возражений со стороны Добровольческой армии не будет при соблюдении пункта 2.

4. Так как личная политика генерала Краснова совершенно не соответствует позиции, занятой Добровольческой армией, то активной поддержки (например, публичное выступление с соответствующей речью, официозный разговор и т. п.) оказывать отнюдь не следует.

Изложенное в пункте 3 надлежит сообщить доверительно отдельным видным представителям оппозиции.

5. Выделение отдельных частей Добровольческой армии на Царицынский фронт пользы не принесет, а среди разнородных элементов донских ополчений, астраханских организаций могло бы вызвать чреватые последствия. На Дону остались неиспользованными части новой Донской армии; длительность их подготовки значительно больше, чем мобилизованных Добровольческой армии».

Деникин и его коллеги не любили Краснова и его политику, также имели очень хорошие отношения с генералом Богаевским, который участвовал в Ледяном походе в качестве одного из уважаемых командиров. Они не одобряли прогерманской ориентации Краснова, поддерживая антантофильские взгляды Богаевского, но для них было неприемлемо влиять на политику, скрыто сотрудничая с оппозицией. Это противоречило их моральным принципам; по их мнению, интригуют лишь жалкие политики.

За месяцы, прошедшие после переизбрания атамана и поражения немцев на Западном фронте, произошли некоторые изменения в отношениях Добровольческой армии и донским правительством. Военные успехи и рост численности армии возвысили Деникина в глазах окружающих; с другой стороны, удача отвернулась от Краснова. На заседании Круга Богаевский упомянул об эвакуации немецких войск из Таганрога, поэтому донское руководство теперь допускало мысль о возможном поражении немцев в европейской войне. Они прекрасно понимали, что в этом случае вес и положение в обществе Добровольческой армии возрастут. По этой причине стиль писем атамана стал менее требовательным и более просительным. Он написал Лукомскому 3 ноября:

«Тогда скажите мне, по вашему мнению, имею ли я право при сложившихся обстоятельствах прекратить поставку оружия и снаряжения, отпустив синицу из рук и дожидаясь журавля в небе?

Поверьте мне, политики и журналисты, слетевшиеся в Екатеринодар, как вороны, не спасут Россию. То, что сейчас происходит в Екатеринодаре, похоже на январские и февральские события в Новочеркасске. Говорить о будущем России – самой России еще рано. Никому не стоит делить шкуру неубитого медведя. Для каждого из нас в одиночку очень сложно – практически невозможно – убить этого медведя. Мы должны объединиться.

Нам необходимо поговорить и понять друг друга».

Баланс в противостоянии Деникина и Краснова, который медленно склонялся в сторону Деникина, окончательно перевесился в результате поражения немецкой армии в Европе.

Украина

В 1919 году в Ростове Добровольческая армия начала распространять маленький памфлет, называвшийся «Краткая история отношений Добровольческой армии и Украины». После высказывания о том, что целью Добровольческой армии является восстановление объединенной России, в памфлете говорилось следующее:

«Таким образом, все попытки людей или партий внести раскол среди русских людей или создать тот или иной район будут рассматриваться как предательство. Основываясь на данной позиции, Добровольческая армия не признала законность существования Малороссии под властью гетмана Скоропадского, который воспользовался войсками врага России с целью создания независимого украинского государства».

Деникин не одобрял множество вещей в режиме гетмана Скоропадского: гетман окружил себя политиками, которых Деникин твердо считал реакционерами, его власть опиралась на немецкие штыки. Но что Деникина возмущало больше всего остального, так это стремление украинского правительства образовать независимое государство. Он не мог понять, что не Скоропадский вызывал желание независимости у украинцев, он всего лишь выражал это стремление. Памфлет Добровольческой армии выражал крайне безосновательную надежду, что «после опыта прошлых лет идея украинской независимости (украинство), не свойственная людям, навсегда забудется в Малороссии». Вероятно, русским националистам больше не на кого было надеяться на Украине, кроме как на бывшего царского генерала Скоропадского.

Как показали дальнейшие события, любая альтернатива Скоропадскому была бы хуже с точки зрения Добровольческой армии. Украинские националисты устраивали постоянные нападки на гетмана, так как ставили под вопрос его преданность идеи независимой Украины и полагали, что правительство замедляет процесс «украинизации». Когда режим Скоропадского пал, новое правительство заняло куда более крайнюю националистическую позицию. Деникин прекрасно знал о политических проблемах Скоропадского, но принять гетмана как меньшее зло шло вразрез с его политическими убеждениями. Деникин делил всех на друзей и врагов, а Скоропадский относился ко второй категории.

Кроме пустого порицания режима Скоропадского, Добровольческая армия не вела никакой политики с Украиной. С одним исключением, ни Деникин, ни Алексеев не принимали попыток наладить контакт с правительством в Киеве; исключением было одно письмо, которое Деникин написал Скоропадскому, с просьбой освободить агента Добровольческой армии, полковника Рязанского, которого арестовали немцы. Деникин не обращался к Скоропадскому как к главе государства, он «обратился к нему как один генерал к другому». Возможно, именно это и задело Скоропадского; в любом случае он не ответил.

Ни украинское правительство, ни Добровольческая армия просто не могли забыть о существовании друг друга. У них было слишком много взаимных соприкосновений. Для армии Киев являлся одним из главных источников пополнения, а также станцией на линии связи с Москвой. Успех или неудача вербовочного центра Добровольческой армии зависели от доброй воли или, по крайней мере, терпимости правительства в Киеве. Украинское правительство не принимало серьезных мер против вербовки (за исключением немецкого давления, которое усилилось в конце лета 1918 года), так как многие россияне, проживающие в Киеве, считали Алексеева и Деникина лидерами антибольшевистского движения, а украинскому правительству не хотелось терять их поддержку. Кроме того, хоть Скоропадский и не одобрял специфическую политику Деникина, он не мог не симпатизировать Добровольческой армии.

Другая точка соприкосновения касалась будущего Кубани. Скоропадский хотел присоединить Кубань к Украине. Большинство кубанских казаков также видели будущее Войско федеральной частью независимой Украины. Рябовол, один из самых убежденных сепаратистов, спикер Рады, в июне возглавил делегацию в Киев. Переговоры не принесли никаких результатов, так как представители социалистов в казачьей делегации не разделяли консервативную политику Скоропадского, а также его прогерманскую ориентацию. Правительство Киева оказало бы помощь только при условии, что Кубань станет автономной, а не федеральной частью Украины. Алексеев и Деникин с подозрением отнеслись к этим переговорам, а Алексеев обвинял Раду в том, что она ведет такие разговоры, а также пытается вести независимую иностранную политику. В июне 1918 года между командованием Добровольческой армии и кубанскими политиками произошла первая крупная ссора. Последние настаивали на том, чтобы русские генералы не давили на представителей от народа. Отношения армии с Кубанью стали очень напряженными.

У Алексеева и его коллег были причины подозревать намерения Скоропадского относительно Кубани. Украинцы хотели предотвратить распространение контроля Добровольческой армии над областью. Киевское правительство хотело переправить 15 тысяч солдат под командованием генерала Натиева через Азовское море, чтобы захватить Екатеринодар до прихода Добровольческой армии. Но русские министры в украинском военном министерстве отложили этот план на такой срок, чтобы Деникин успел занять кубанскую столицу. Похоже, что Деникин так и не узнал о намерениях Скоропадского, так как в своих мемуарах, перечисляя все «грехи» гетмана, об этом он даже не упоминает.

Консервативное националистическое правительство Украины не могло пережить поражение Германии. Перед Скоропадским встала дилемма: он мог попросить поддержки у крайних украинских националистов, большинство из которых были социалистами, или просить помощи у консервативных русских, проживающих на Украине. Образование гетмана и его взгляды на жизнь вынудили его принять второе решение, даже несмотря на то что оно противоречило его националистической программе. Эта политика, основанная на факте немецкого поражения, должна была исправить отношения с Деникиным. Скоропадский понимал, что союз Антанты считает Деникина во главе антибольшевистского движения, следовательно, русские офицеры, живущие в Киеве, в чьей поддержке он остро нуждается, не будут бороться против него без одобрения Деникина. Отказавшись от идеи независимой Украины в пользу федерации с Россией, Скоропадский попросил атамана Краснова быть посредником между ним и Деникиным. Краснов встретился со Скоропадским 2 ноября в Скороходове, между Полтавой и Харьковом, в присутствии германских представителей. Главной темой обсуждения на этой встрече были отношения с Добровольческой армией. Гетман попросил Краснова созвать конференцию, на которой бы присутствовали представители Добровольческой армии, Дона, Кубани, Украины, Грузии и Крыма, с целью обсудить организацию единого антибольшевистского сопротивления. Чтобы подкупить Деникина, Скоропадский предложил материальную и финансовую помощь.

Добровольческая армия не была заинтересована в проведении такой конференции; там считали, что нет смысла ни в том, чтобы идти на компромисс, сотрудничая с германофилом Скоропадским, ни в том, чтобы вести переговоры с Крымом и Грузией, так как в этом случае это означало бы признание их независимости. 10 ноября Лукомский ответил на письмо Краснова, написав, что конференция пройдет только в случае признания единого командования генерала Деникина и при условии, что на конференции не будут присутствовать представители Грузии.

Скоропадский также пытался установить прямой контакт с Екатеринодаром. В середине сентября он послал Шидловского, бывшего члена Государственного совета, в армейский штаб с предложением финансовой и материальной помощи при условии, что Добровольческая армия объявит себя нейтральной по отношению к Германии. Деникин отверг это предложение, не придав ему особого значения.

Нарастающая сила Национального союза Петлюры и Винниченко беспокоила Деникина. (Ситуация на Украине в конце 1918 года более подробно будет обсуждаться в следующей главе.) Националистическая политика Скоропадского, его консервативный режим казались ему отвратительными, но Петлюру он считал большевиком. Дальнейшая гражданская вражда на Украине отравляла отношения армии с кубанскими казаками. Петлюровское понимание социализма сыскало много единомышленников среди черноморских казаков. Казаки и добровольцы обвиняли друг друга во вмешательстве в Гражданскую войну на Украине.

В конце ноября, по просьбе атамана Краснова, Деникин послал дивизию под командованием Май-Маевского в Донецк с приказом укрепить левый фланг донского антибольшевистского фронта. Быч немедленно выразил протест: «Добровольческая армия послала войска против Украины. Если они поддержат правительство гетмана, то это поставит в затруднительное положение нас, казаков. Я не могу поддержать правительство этого буржуя [Скоропадского]».

Добровольческая армия арестовала Поливана, секретаря украинской делегации на Кубани, а две недели спустя, в ноябре, она арестовала барона Боржинского, посла, по обвинению в сговоре с войсками Петлюры. Эти аресты глубоко потрясли кубанских политиков, так как они продемонстрировали, что кубанский суверенитет был лишь одним названием. Аресты произошли сразу после кризисов, возникших между Добровольческой армией и Радой после предложений Быча. При сложившихся обстоятельствах казачьи политики не посмели бросить вызов авторитету армии.

В результате победы стран Антанты на Западе и растущих беспорядков на Украине участие Добровольческой армии в жизни Украины сильно возросло к концу года. Командование армии имело все больше влияния на русских офицеров, проживающих на Украине, которым было суждено сыграть важную роль в Гражданской войне на Украине.

Грузия

Постоянное чередование отношений между Добровольческой армией и меньшевистским правительством Грузии составляет лишь крошечную часть невероятно сложной истории Гражданской войны. Тем не менее эти отношения заслуживают нашего внимания, так как объясняют природу и степень различия между врагами большевиков. В микрокосме грузино-добровольческих отношений можно понять, почему антибольшевикам было так сложно договориться между собой. Две группы лидеров не могли быть дальше друг от друга по политическим взглядам: грузинское правительство поддерживалось немцами, придерживалось социалистических принципов, провозгласило независимость; Добровольческая же армия настаивала на принципе неделимой России, порицала социализм, оставалась верной союзу Антанты. При искусном управлении государственными делами разрушительного столкновения можно было бы избежать, несмотря на все эти различия, но, как часто случалось в белом лагере, именно искусного управления государством и не хватало.

Жители Закавказья не приняли большевистскую революцию. Развал Турецкого фронта, который явился результатом падения Временного правительства, грозил большой опасностью этой области: грузины и армяне, исторические враги турок, остались беззащитными. Политики сформировали федеральное правительство, Закавказский комиссариат, в которое входили грузины, армяне, азербайджанцы и русские, для того чтобы немедленно устранить возникшие проблемы и организовать что-то вроде обороны. Это правительство осуждало большевистскую революцию. Ввиду будущих событий необходимо упомянуть, что в то время сепаратистские настроения не существовали, а фактическая независимость правительства досталась в наследство от центральной русской власти.

Брест-Литовский мирный договор стал причиной необходимости продекларировать независимость. Правительство пошло на это после долгих исканий, так как закавказские политики традиционно занимали позицию против сепаратизма; но это необходимо было сделать, чтобы избежать дипломатических сношений с правительством Ленина, которое, согласно Брест-Литовскому договору, отдало туркам большие территории, населенные грузинским и армянским населением. Из-за прямо противоположных интересов Закавказская Федерация вскоре распалась, а Азербайджан, Армения и Грузия провозгласили свою независимость.

Среди грузинских политиков преобладали меньшевики. Их правительство внедрило программу социальной реформы: она разделила сословия и национализировала крупные отрасли промышленности. Республика Грузия вскоре нашла союзника против сильного внешнего врага, Турции. Этим союзником, что удивительно, стала Германия. В своих мемуарах генерал Людендорф объясняет германскую политику по отношению к Грузии следующим образом:

«Во время переговоров в Батуми [переговоры между Турцией и Закавказской Федеральной республикой] представители Грузинской республики подошли к генералу фон Лоссу с просьбой о защите у Германии. Генерал ответил следующее: „В 1915 и 1916 годах мы пытались набирать грузинских добровольцев в Армении, но безуспешно. При этом нам пришлось иметь дело с влиятельными грузинами. Я могу только приветствовать эти связи, а также просьбу Грузии о защите у Германии. В этом случае мы получим доступ к минеральным ресурсам Кавказа, независимо от Турции, а также получим рабочих для строительства железной дороги в Тифлисе. Последнее имеет огромную важность для сражений в Северной Персии. В конце концов, мы должны попытаться укрепить свои силы, подняв грузинские войска, которые можно использовать против Англии. Кроме того, мы не можем предсказать трудности, с которыми можем столкнуться со стороны Добровольческой армии, под командованием генерала Алексеева на Северном Кавказе“».

С точки зрения отношений Добровольческой армии с Грузией последнее предложение этой цитаты самое важное, так как показывает, что немцы предполагали использовать грузин против белых, если возникнет необходимость (она так и не возникла). В обширных материалах германского иностранного архива нет доказательств, что немцы когда-либо пытались убедить грузинское правительство не налаживать сердечные отношения с Алексеевым и Деникиным.

Как бы грузинские меньшевики ни относились к немцам, республика отчаянно нуждалась в их помощи; они представляли собой единственную силу, способную защитить от турок. Германское командование заставляло турок подписать приемлемый мирный договор с Грузией. Вскоре прибыли немецкие войска и завладели самыми важными дорогами и железнодорожными линиями. Немцы вели себя гораздо лучше в этой стране, чем в других, оккупированных ими областях, и выполняли свою главную функцию – защитить от ненавистных турок. Поэтому местное население воспринимало их скорее как освободителей, чем как оккупантов.

Грузинское государство хотело оставаться нейтральным в Гражданской войне. Меньшевики не могли симпатизировать ни целям Белого движения, выраженным Алексеевым и Деникиным, ни Ленину и Троцкому. Троцкий был абсолютно прав, упрекая Грузию в том, что их «нейтральность» шла на руку белым. Причина пристрастности грузинской политики очень проста; красные представляли для Грузии большую угрозу, чем царские генералы с несколькими десятками тысяч солдат. Руководство в Тифлисе это прекрасно понимало: грузины несправедливо притесняли местных большевиков и сразу же стали сражаться с Красной армией после столкновения с ней в начале мая 1918 года.

После захвата Кубани Красная армия пошла на юг к берегу Черного моря. Это встревожило грузин, которые, подписав мирный договор с Турцией, в спешке послали свои войска против большевиков. Грузины также вооружили кубанских казаков, и вместе они успешно провели ряд боев: к середине июля заняли Туапсе.

В эти месяцы грузинское правительство не проводило никакой политики по отношению к Добровольческой армии. Из-за сложностей коммуникаций в военное время ходили лишь слухи о возникновении антибольшевистской армии под командованием Алексеева и Корнилова. Большое число русских офицеров осталось в Тифлисе после развала Кавказского фронта. Меньшевистское правительство давало приют этим людям и даже платило жалованье. Когда офицеры узнали о сражениях Добровольческой армии, многие из них захотели присоединиться к ней; правительство ничего не имело против, но немецкое командование в Тифлисе, под началом генерала Кресса фон Крессенштейна, враждебно относилось к этим офицерам и препятствовало их отъезду. Доклады Кресса фон Крессенштейна в министерство иностранных дел часто содержали жалобы на русских офицеров, которые, по его мнению, обвиняли правительство в прогерманской политике. Некоторые могут задуматься, почему при таких обстоятельствах Крессенштейн не способствовал отъезду офицеров из Грузии. Те, кому действительно хотелось присоединиться к антибольшевистскому движению, удалось первыми покинуть Грузию.

Грузинское население узнало об успехе 2-го Кубанского похода Добровольческой армии только в августе, после падения Екатеринодара. Чтобы наладить контакт, Деникин послал Е. В. Масловского, бывшего квартирмейстера Кавказского фронта, который знал многих грузин во время своей службы в Туапсе. Из мемуаров Масловского становится ясно, что Добровольческая армия сотрудничала с Грузией с большой осторожностью и недоверием. Деникин просто недостаточно разбирался в политических нюансах, чтобы понять: грузинской альтернативой прогерманской ориентации была турецкая оккупация. Не понимал он также и сложных мотивов, объясняющих грузинский сепаратизм. Деникин был встревожен тем, что грузины взяли Туапсе, даже несмотря на тот факт, что захватили они этот город, выбив большевиков. Туапсе был конечным пунктом нефтепровода, идущего из Каспийского нефтяного месторождения, а также конечной железнодорожной станцией на Майкопской железной дороге. Деникин хотел, чтобы этот город находился под контролем Добровольческой армии.

Желание армии контролировать территорию было гораздо сильнее и больше, чем возможность сделать это; Деникин хотел бы захватить Черноморское побережье на границе с Грузией, но мог отправить с Масловским лишь 25–30 казаков. В это время белые яростно сражались с большевиками в предгорьях Кавказа, и Деникин просто не мог выделить большое количество войск. У рассудительного Масловского его миссия вызывала сомнения; он считал, что Добровольческая армия, вместо того чтобы попытаться оккупировать как можно большую территорию, должна сотрудничать с Грузией. Он также считал более разумным встретиться и переговорить с правительством в Тифлисе, чем с местным командованием в Туапсе. Деникин с ним не согласился; он не желал посылать делегацию в город, находящийся под немецкой оккупацией.

Масловский прибыл в Туапсе 31 августа и был великолепно принят. Генерал Мазниев, командующий грузинским гарнизоном, занимал несколько важных постов на европейском фронте во время мировой войны и считал себя русским патриотом. Он продолжал носить награды, которые получил на службе у царя. Мазниев очень хотел сотрудничать с Добровольческой армией, даже если бы ему пришлось отказаться от своего поста, став представителем русской армии.

В это время войска большевиков под командованием Матвеева угрожали Туапсе. С помощью грузин, снабдивших оружием, Масловский мобилизовал офицеров, проживающих в городе, и сформировал небольшой отряд из 120 человек. Пока большевики подходили, грузины панически отступали к Сочи. И только крошечный отряд продолжал сопротивление. Умелой тактикой офицерам этого отряда удалось убедить врага в том, что он встретился с реальной силой. Таким образом, большевики стали готовиться к затяжному сражению и потеряли драгоценное время. После тяжелого боя белым удалось эвакуировать город. Матвеев не был заинтересован в победе над ними или в стычке с грузинами; его целью было соединение с большевистской армией под командованием Сорокина, которая в это время находилась в окрестностях Майкопа. После того как большевики пошли дальше к Майкопу, Масловскому удалось вновь занять Туапсе с помощью всего лишь сотни офицеров. Таким образом, он выполнил свою сложную миссию с неожиданной помощью большевиков, а важный черноморский порт стал контролироваться Добровольческой армией. Грузинская армия тем временем оставалась в Сочи, а Мазниев в одиночестве прибыл в Туапсе, где был принят как гость.

Эпизод в Туапсе не испортил хорошие отношения между Мазниевым и Масловским, так как оба человека понимали важность дружеского сотрудничества. Они обсуждали несколько возможностей: Грузия нуждалась в зерне, которое могла предоставить территория, находящаяся под властью Добровольческой армии, а добровольцы нуждались в амуниции, которая оставалась на территории Грузии по окончании войны с Турцией. Масловский убедил генерала Романовского в телеграмме послать зерно Грузии в кредит как знак доброй воли. По словам Мазниева, это произвело благоприятное впечатление на правительство, которое, в знак благодарности, отправило в Черноморский район бронированный поезд для Добровольческой армии. Масловский немедленно переправил поезд в Майкоп, где добровольцы сражались с Красной армией.

Первые месяцы истории отношений между Добровольческой армии и Грузией были лучшими. Контакт был поручен двум людям, которые, к счастью для обеих сторон, знали, как нужно правильно поступить. Когда контакт был налажен на высоком уровне, картина радикально поменялась. В сентябре грузинская делегация, состоящая из Е. П. Гегечкори, министра иностранных дел, и генерала Г. И. Мазниева, прибыла в Екатеринодар для переговоров. Они имели огромное значение, так как именно на них должны были определиться отношения между ведущими лидерами антибольшевистского движения. Стоит в деталях разобрать протокол заседания, так как он четко показывает, что участники плохо разбирались в искусстве управления государством. Утверждения, высказанные некоторыми участниками дебатов, выдают образ мыслей людей, которым было доверено возглавлять антибольшевистское движение.

Грузинский визит на территорию, контролируемую белыми, начался плохо: когда они приехали в черноморский порт Новороссийск, военный управляющий, полковник Кутепов, не прибыл встретить делегацию. На вокзале в Екатеринодаре их также не встретил кто-либо высокого ранга. Хуже всего было то, что министру иностранных дел Грузии пришлось ждать два дня, прежде чем командование армии смогло его принять. Безусловно, такой неучтивый прием охладил представителей нового независимого государства, которые, возможно, из-за своего нового государственного статуса очень чувствительно относились к правилам дипломатического этикета. Масловский, частично предвидевший такие проблемы, попросил свое начальство организовать хороший прием гостям, но его просьбу не приняли во внимание.

Переговоры проходили 25 и 26 сентября. Добровольческую армию представляли генералы Алексеев, Деникин, Драгомиров, Лукомский и Романовский и гражданские Шульгин и Степанов; Быч и Воробьев, которые были едва ли больше чем просто наблюдатели, представляли кубанское правительство. На второй день к дискуссиям присоединился кубанский атаман, генерал Филимонов.

Поведение генерала Алексеева на этой конференции, должно быть, объясняется его тяжелой болезнью, которая спустя две недели унесла его жизнь: он был груб и непреклонен. Если Алексееву можно найти хоть какое-то оправдание, то поведение других представителей армии, последовавших дурному примеру старого генерала, непростительно. Принимающая сторона постоянно шокировала своих партнеров по переговорам, что только отравляло атмосферу. Читая протокол, трудно понять, почему Алексеев и Деникин вообще согласились на переговоры, если чувствовали такую ненависть.

Только первые два или три предложения приветственной речи Алексеева содержали дружеские слова: Алексеев безоговорочно признал независимость Грузии. (Хотя после провала переговоров это «признание» также было отменено.) Затем он начал долгую тираду, нападая на Грузию за разные «грехи». Он высказал два упрека: грузины плохо относились к России в целом и к русским офицерам в частности, а также сотрудничали с Германией. Гегечкори возмущенно выразил протест:

«Что же касается обвинений грузинского правительства в преследовании русских офицеров, то, в качестве официального представителя Грузинской республики, считаю долгом категорически заявить, что это обвинение совершенно несправедливо. Куда как не в Грузию во время гонений, постигших офицеров в России, стали со всех концов ее стекаться офицеры… И с гордостью могу здесь засвидетельствовать, что в то время, когда почти вся Россия была охвачена кошмаром самосудов, только у нас, в Грузии, благодаря сознательности масс и работе политических руководителей, не было ни одного случая насилия и самосуда над русскими офицерами».

Это заявление не удовлетворило русских генералов, и они продолжили обсуждение. Очевидно, Гегечкори не собирался отказываться от своих немецких союзников; он принял без обсуждения разумное условие Алексеева, что, если будет заключено торговое соглашение и армия пошлет зерно в Грузию, оно не должно быть переправлено в Германию. В феврале 1919 года, когда лидеры Добровольческой армии хотели получить помощь Англии в борьбе с Грузией, они подготовили меморандум для англичан, в котором правда была искажена. Они сказали, что причиной провала в Екатеринодаре было нежелание грузин гарантировать, что русское зерно не будет реэкспортировано.

Много времени было потрачено не на переговоры, а на обмен колкостями по поводу тех или иных событий. Тон белогвардейских генералов больше подходил для криминальных обвинителей, чем для дипломатов, ищущих союзников. Алексеев обвинял грузин в вещах, которые они просто не в состоянии были исправить:

«Они [русские] ухлопали на Кавказ такие суммы, которые трудно себе представить. А во время войны было много собрано на Кавказе русского имущества, и это все русская копейка. И железные дороги, которые строились, разве каждая верста их не наша, русская? И неужели все собранное на Кавказе из центра России, случайно очутившееся там, должно перейти к грузинам, армянам и татарам, несмотря на то что это привезено из центра и собиралось трудами великорусского мужика?..»

Что Алексеев хотел от грузин, чтобы они выдернули рельсы и отправили их обратно в Россию?

Шульгин отвел Гегечкори роль отвлекающего маневра в погибающей Российской империи, в то время как хороший дипломат сделал бы все, чтобы избежать упоминания прежних разногласий и ошибок. Шульгин открыто заговорил о предательстве, что, по сути, сделало дальнейшее сотрудничество русских белогвардейцев и грузинских меньшевиков очень сложным. Далее Шульгин заявил, что с севера на добровольцев нажимают большевики, с запада немцы, с востока, с занятием Баку, турки и немцы, а с юга в это время начинает нажим Грузия, а потом задал прямой вопрос: участвует ли в этой комбинации окружения и давления Добровольческой армии Грузия? Такой враждебной вопрос не требовал ответа, так как грузинская армия сотрудничала с кубанскими казаками и даже с Добровольческой армией, сражаясь против большевиков, и даже послала бронированный поезд.