Текст книги "Коко"

Все выглядело так, будто некие пиротехнические средства из-под земли уничтожают поле. Последовала ошеломляющая аритмичная серия двойных взрывов – на гулкий, будто сердитый удар снаряда немедленно отвечал резкий, но не такой громкий треск мины. Желто-красные вспышки поглощали оранжево-красные, затем обе вспышки тонули в кипении дыма и сгустке выброшенной земли, выплевывая при разрыве то реберный каркас грудной клетки, пристегнутый к поясному ремню, то ногу целиком, все еще укрытую брючиной и ботинком.

– А почему они ставили мины-ловушки на телах убитых? – спросила шепотом Мэгги.

– Потому что знали, что за телами кто-то обязательно вернется. За своими мертвецами всегда возвращаются. Это, наверное, единственное «достойное» действие, которое можно совершить на войне. Своих павших надо обязательно забирать с собой.

– Это как отправиться на поиски Тима Андерхилла?

– Нет, тут совсем другое. Хотя… может, и так. Наверное, – он протянул руку. Мэгги опустила на нее голову и уютно устроилась поближе к нему.

– Едва мы выдвинулись на поле, как двух ребят разнесло в клочья. Биверс приказал не останавливаться и был прав, потому что вьетнамцы начали переносить огонь и нас бы всех положили, оставайся мы хоть немного на краю поля. Первым погиб паренек по имени Кэл Хилл, который совсем недавно призвался, второго же звали Татуха Тиано. Его настоящего имени я не знал, но солдатом он был хорошим. Татуху убило сразу. Вот прямо рядом со мной. Когда он наступил на мину, жахнуло так, что мне едва не оторвало голову. Ей-богу, на секунду воздух вокруг словно раскалился докрасна. Татуха был так близко, что я сперва решил, что убило меня. Я оглох и ослеп. Вокруг не было ничего, лишь мутная красная мгла. Через мгновение я услышал, как подорвался и дико закричал Хилл. «Пумо, шевелись, подожми хвост, – проорал Денглер, – пока его тебе не оторвали!» Норм Питерс, наш медик, умудрился добраться до Хилла и попытался хоть как-то ему помочь. Я наконец заметил, что весь с головы до ног в крови Татухи. Впереди по нам открыли редкий огонь, и мы скинули с плеч винтовки и открыли ответный. Артиллерийские снаряды начали рваться на опушке джунглей, которую мы только что оставили. Я видел, как Пул что-то кричит по рации. Огонь впереди усилился. Мы рассредоточились по полю, пытаясь укрыться за всем, что только удавалось найти. Вместе с несколькими бойцами я распластался за поваленным деревом. Я видел, как Питерс перевязывает Хилла, пытаясь остановить кровотечение: издалека могло показаться, что он пытает Хилла, выжимая из него кровь. Хилл заходился в истошном крике. Мы были демонами, они были демонами, все были демонами – людей на свете больше не осталось, одни демоны. У Хилла как будто отсутствовала средняя часть туловища: там, где должны находиться желудок, кишки и член, была только жуткая красная лужа. Хилл видел, что с ним, и не мог в это поверить. Просто он пробыл во Вьетнаме недостаточно долго, чтобы поверить в такое! «Сделай так, чтобы он не вопил!» – крикнул медику Биверс. Впереди снова открыли по нам огонь, затем мы услышали, как оттуда кто-то прокричал: «Рок-н-роар! Рок-н-роар!» «Это Элвис», – сказал Денглер, и все ребята заорали на Элвиса и сделали в ответ несколько выстрелов, потому что Элвис был снайпером, который сам себя назначил нашим официальным ликвидатором. А стрелком он, скажу я тебе, был классным. Я приподнялся и выстрелил, понимая, что без толку. У М-16 пули калибра 5,56 миллиметров, а не 7,62, поэтому магазины с патронами было легче таскать с собой – одиннадцать унций вместо более чем вдвое тяжелых, но наши пули в полете вращаются, поэтому, пролетев определенное расстояние, они начинают рыскать как сумасшедшие. В некотором смысле старые М-14 были лучше – не только потому, что дальность стрельбы больше, но из них можно нормально прицелиться. Так что я сделал несколько выстрелов, но был почти уверен: даже если бы я видел старину Элвиса, я бы элементарно в него не попал. Но в таком случае я хотя бы удовлетворил свое любопытство, узнав, как он выглядит… В общем, застряли мы на минном поле меж двух многочисленных отрядов НВА, быть может, парой их рот: возможно, они направлялись на юг на соединение с частями в долине Ашау. Не говоря уже об Элвисе. Да еще и Пул не мог определить, где мы находимся, потому что лейтенант не только сбил нас с толку, вдобавок в рацию попал осколок, и она ни на что не годилась. Так что мы оказались в ловушке. Следующие пятнадцать часов мы провалялись на поле в окружении трупов под командованием обезумевшего лейтенанта.

– Господи, господи, – снова и снова повторял лейтенант. Кельвин Хилл умирал, крича так, будто Питер вонзал раскаленные иголки ему в язык. Другие кричали тоже. Пумо было не видно, кто именно, да он и не хотел этого знать. Пумо чувствовал, что одна его половина хочет подняться, чтобы его убили и все наконец закончилось, другая же половина была смертельно напугана этим желанием, как и всем произошедшим. Для себя он сделал интересное открытие. Ужас состоит из слоев: каждый из которых холоднее и парализует больше, чем предыдущий. Минометные мины падали в поле через равные промежутки времени, а с флангов солдат то и дело поливали пулеметными очередями. Пумо и все остальные вжались в землю, пользуясь любыми впадинами, воронками или же углублениями, которые удалось вырыть самим. Из своего укрытия Пумо наконец увидел разбитый шлем лейтенанта – он упирался в коленную чашечку мертвого солдата, которого выбросило из-под земли взрывом мины. Чашечка, как бы прикрепленная только к голени и больше ни к чему другому и очень белая там, где ее не покрывал слой грязи, лежала на земле всего в нескольких дюймах от головы и плеч солдата, так же не прикрепленных ни к каким частям его тела. Мертвый солдат смотрел на Пумо. Лицо его было в грязи, глаза открыты, и выглядел он глуповатым и голодным. Каждый раз, когда вздрагивала земля и лопалось небо над головой от очередного разрыва, чуть заметно голова его наклонялась к Пумо, а плечи словно плыли по земле к нему.

Пумо вжался в землю. Леденящий ужас, его самый холодный и убийственный слой, сковал его, давая понять: когда мертвый солдат в конце концов доплывет до него и прикоснется, Пумо умрет. Затем он увидел ползущего к лейтенанту Андерхилла и удивился самому себе – с чего бы ему беспокоиться. Небо прошивали трассеры и вспарывали взрывы. Ночь пала на них будто в одно мгновение. Лейтенант умрет. Умрет и Андерхилл. Умрут все. Вот и вся великая тайна. Ему послышалось, будто М. О. Денглер говорит что-то Пулу и смеется. Смеется? Как можно смеяться, с болью подумал Пумо, когда мир вокруг меркнет и валится в небытие, когда он так остро ощущает запах крови Татухи Тиано? «Никак наш лейтенант навалил в свои новые красивые штаны?» – сказал Андерхилл. «Майк, ну-ка давай попробуй оживить рацию, ладно?» – попросил Денглер абсолютно вменяемым голосом.

Мощный взрыв встряхнул Пумо, распоров небо надвое. В одно мгновение воздух побелел, затем покраснел и сделался густо-черным. В пронзительном, будто женском визге зашелся солдат, в котором Пумо тотчас узнал Тони Ортегу, Гонщика Ортегу, хорошего солдата, но излишне жестокого – в гражданской жизни он был вожаком банды мотоциклистов «Дьявольские жеребцы» где-то к северу от Нью-Йорка. В их взводе Ортега был единственным другом Виктора Спитальны, и теперь друга у Спитальны не стало. Какая разница, подумал следом Пумо, ведь Спитальны убьют вместе со всеми. Вопли Ортеги постепенно угасали в темноте, словно его уносили куда-то прочь. «Господи, господи, что же делать, что делать!.. – взвыл Биверс. – Господи, господи, господи, я не хочу умирать, не хочу умирать, я не могу умереть!» Питерс отполз от мертвого Ортеги. Рвануло рядом, и во вспышке взрыва Пумо увидел, что медик движется к дергающемуся солдату ярдах в десяти-двенадцати от него. Еще одна наземная мина взорвалась – взрыва Пумо не услышал, зато почувствовал, как содрогнулась земля, и увидел, что мертвец подплыл к нему еще на несколько дюймов.

Солдат по имени Тедди Уоллес объявил, что грохнет этого ублюдка Элвиса, а его дружок Том Бливинс вызвался помочь ему в этом. Пумо видел, как два этих солдата поднялись и, пригнувшись, побежали через поле. Не успев сделать и восьми шагов, Уоллес наступил на мину и его разорвало от промежности до груди. Левая нога Уоллеса отлетела в сторону и, казалось, еще несколько секунд бежала через поле, прежде чем упасть. Том Бливинс успел сделать несколько шагов и вдруг опрокинулся так лихо, будто налетел на рояльную струну. «Рок-н-роар!» – откуда-то из густых крон деревьев донесся крик Элвиса.

Неожиданно Пумо заметил рядом с собой ухмыляющегося Денглера.

– Тебе не приходило в голову, что Господь Бог делает все одновременно? – спросил Денглер.

– Что? – переспросил он.

«Жизнь бессмысленна, мир бессмыслен, – думал он, – война бессмысленна, все, все это лишь какой-то жуткий, бессмысленный глум. Где-то на самом дне этого глума кроется великая тайна – смерть, и за миром наблюдают демоны, корчась от смеха».

– И почему мне по душе эта идея: она забавным образом означает, что Вселенная в самом деле создала себя сама, а это означает, что она продолжает создавать саму себя, логично? То есть разрушение есть часть созидания, которое постоянно и непрерывно. И вдобавок ко всему – это настоящий кайф, Пумо: разрушение – это та часть созидания, которую мы считаем прекрасной.

– Отвали на хер, – бросил ему Пумо. Он наконец понял, что делает Денглер: несет чушь, чтобы расшевелить и вернуть способность действовать. Денглер не понимал, что этот мир создали демоны и что смерть была их великой тайной.

До Пумо вдруг дошло, что он уже долго молчит. В его глазах блестели слезы.

– Не спишь, Мэгги? – шепотом спросил он.

Мэгги дышала легко и почти неслышно, милая идеально круглая головка по-прежнему покоилась на его плече.

– Эта гадина украла мою записную книжку, – прошептал Пумо. – За каким чертом ей понадобилась моя записная книжка? Чтобы тянуть радиочасы и портативные телевизоры у всех, кого я знаю?

Повысив голос, Андерхилл сказал:

– Демоны повсюду, а Денглер пытается внушить Пумо, что смерть – мать красоты…

– Ни фига подобного, – прошептал Денглер. – Ты просто не так понял, у красоты матери нет.

– О господи… – проговорил Пумо, поразившись, откуда Андерхилл знает про демонов: быть может, он тоже их видел.

Еще один взрыв залил небо светом, и он увидел, что оставшиеся в живых бойцы взвода лежат, словно запечатленные неожиданной фотовспышкой: их лица обращены к Андерхиллу, который казался спокойным, большим и надежным, как гора. В этом была еще одна тайна, еще один секрет, запрятанный глубоко-глубоко, как и тот, что хранили демоны, но что это был за секрет? Трупы солдат их взвода и заминированные мертвецы из расстрелянной роты, лежали по всему полю. «Нет, – думал Пумо, – демоны глубже, потому что здесь, на поле, не ад – здесь преддверие ада, потому что в аду ты мертв, а здесь мы вынуждены мучительно дожидаться, пока другие люди убьют нас».

Норм Питерс суетливо ползал туда-сюда, затыкая тампонами свистящие раны грудных клеток. Когда через несколько секунд небо осветилось очередной гигантской вспышкой, Пумо увидел, что Денглер отполз от него и, присоединившись к Питеру, помогает ему. Денглер улыбался. Заметив взгляд Питера, он усмехнулся и ткнул рукой в небо, словно говоря: «Сияй, свети и помни все: здесь и сейчас Вселенная творит себя сама!»

Поздней ночью вьетнамцы открыли обстрел из 60-мм минометов М-2, оставшихся от погибшей американской роты. Несколько раз в течение предрассветного часа Пумо всерьез думал, что он окончательно сошел с ума.

Демоны вернулись и, похохатывая, шныряли по полю. Пумо наконец понял, что они смеялись над ним и Денглером: даже если им суждено пережить нынешнюю ночь, они не минуют бессмысленной смерти, и если все на свете происходит одновременно, их смерти суть настоящее, а память всего лишь чудовищная извращенная шутка.

Он увидел, как Виктор Спитальны отпиливает ножом уши Гонщику Ортеге, бывшему главарю «Дьявольских жеребцов»: от этого зрелища демоны тоже гоготали и пританцовывали.

– Ты охренел?! – зашипел он и, схватив комок земли, швырнул им в Спитальны. – Он же был твоим лучшим другом!

– Ну, правильно, я ж на память о друге… – ответил Спитальны, но оставил свое дело, засунул нож обратно за пояс и пополз прочь, как шакал, застигнутый врасплох на пиршестве падали.

Когда наконец прилетели вертушки, отряд ВНА растворился в джунглях, а «кобры»[69]69
  «Хью Кобра» (AH-1) – американский первый в мире специально спроектированный серийный боевой ударный вертолет, разработанный в начале 1960-х годов. С большим успехом применялся во Вьетнамской войне и других вооруженных конфликтах.


[Закрыть] —ударные вертолеты – просто шарахнули полудюжиной ракет по куполу из крон деревьев, поджарив несколько обезьян, после чего важно развернулись в воздухе и взяли обратный курс на Кэмп-Крэндалл, а над опушкой снизился и завис «Ирокез»[70]70
  «Ирокез» (Bell UH-1 Iroquois) – американский многоцелевой вертолет, также известный как «Хьюи», одна из самых известных и массовых машин в истории вертолетостроения.


[Закрыть]. Вы напрочь забывали, каким почти безмятежным может быть «Ирокез», пока снова не оказывались в нем.

3

– Скажем вам правду: мы полицейские из Нью-Йорка, – сообщил Биверс водителю такси, тощему щербатому китайцу в футболке, поинтересовавшемуся, зачем им ехать на Буги-стрит.

– Ага, – кивнул тот. – Полицейские.

– И ведем здесь расследование.

– Расследование… Очень хорошо. Для телевидения?

– Мы разыскиваем одного американца, который частенько бывал на Буги-стрит, – поспешно объяснил Майкл Пул.

Биверс вдруг побагровел, а его губы сжались в тонкую линию.

– Нам известно, что он переехал в Сингапур, – продолжил Майкл. – Поэтому хотим показать его фотографию кому-нибудь на Буги-стрит, чтобы выяснить, может, его знают там.

– Буги-стрит плохо, вам не надо ехать туда, – сказал водитель.

– Так, с меня хватит, – не выдержал Биверс. – Я отказываюсь ехать с ним. Остановите машину. Мы выходим.

Таксист пожал плечами, послушно включил поворотник и начал пробираться через три полосы к тротуару.

– А почему вы не советуете нам ехать на Буги-стрит? – спросил Пул.

– Потому что Буги-стрит больше нет. Мистер Ли[71]71
  Ли Куан Ю (1923–2015) – сингапурский государственный политический деятель, первый премьер-министр Республики Сингапур (1959–1990), один из создателей сингапурского «экономического чуда».


[Закрыть] зачистил Буги-стрит.

– Зачистил?

– Мистер Ли велел все «девочки» совсем уехать из Сингапур. Нету больше – только картинки.

– В смысле – только картинки?

– Вы гуляете по Буги-стрит ночью, – терпеливо объяснял водитель – Вы проходите мимо много-много баров. На улице у баров вы видите фотографии. Вы покупаете эти картинки, берете их домой.

– Хрень какая-то, – буркнул Биверс.

– Ну, кто-нибудь в этих барах может знать Андерхилла, – предположил Пул. – Может, он не уехал из Сингапура только потому, что это сделали трансвеститы.

– Но ты же так не думаешь?! – взревел Биверс. – Стал бы ты покупать пазл, зная, что в нем нет самой главной картинки?

– Осмотрите достопримечательности Сингапура, – дал совет таксист. – Сегодня вечером Буги-стрит. А сейчас – Сады Тигрового бальзама.

– Не перевариваю сады, – заявил Биверс.

– В том саду не цветы, – сказал водитель. – Там скульптуры. Многие стили китайская скульптура. Китайский фольклор. Захватывающие сцены.

– Захватывающие сцены, – повторил Биверс.

– Питон пожирает козу. Тигр готовится к прыжку. Вознесение Духа Белой Змеи. Дикий человек с Борнео. Со Хо Шан в логове паука. Дух паука в облике Прекрасной женщины.

– По-моему, звучит заманчиво, – сказал Конор.

– Самая интересная часть – пытки, много сцен. Сцены в кругах ада, изображают наказания душ после смерти. Очень красиво. Очень поучительно. И очень страшно.

– Что скажете? – спросил Конор.

– Лично меня беспокоят наказания, которым подвергаются души до смерти, – заметил Пул. – Но давайте все же посмотрим.

Водитель, не мешкая, стартовал от тротуара и пересек три полосы движения.

Он высадил друзей в начале широкой аллеи, поднимающейся к воротам с вывеской «Хо Пар Вилла», растянутой между бело-зелеными колоннами.[72]72
  Хо Пар Вилла (Haw Par Villa), или Сады Тигрового бальзама (Tiger Balm Gardens) – это тематический парк в Сингапуре, посвященный китайской мифологии и фольклору. На его территории находится более 1000 статуй и около 150 диорам, изображающих сцены из китайских легенд и истории, а также иллюстрирующих различные аспекты конфуцианства и буддизма. С помощью этого места можно совершить увлекательное и наглядное путешествие по многогранному культурному наследию древнего Китая.


[Закрыть] Через эти ворота в обе стороны текли вереницы гуляющих. Над воротами возвышался склон холма из лилово-серой штукатурки, показавшийся Пулу похожим на срез гигантского мозга. Невдалеке от них стояли более высокие и цветистые ворота в форме многоярусной пагоды. Китайцы в летних платьях и рубашках с короткими рукавами, подростки-китайцы в одежде ярких расцветок, школьницы в форме, похожей на форму мальчиков английской государственной школы, пожилые пары, держащиеся за руки, коротко стриженные мальчуганы в коротких штанишках, скачущие вприпрыжку, – все эти люди двигались в обе стороны по широкой аллее. Казалось, по крайней мере половина из гуляющих что-то ела на ходу. Солнце играло на белой краске ворот-пагоды и стелило глубокие черные тени на плиты прогулочной дорожки. Пул вытер пот со лба. С каждым часом становилось жарче, и воротник Майкла был уже влажным.

Они прошли под вторыми воротами. Сразу за огромной аллегорической фигурой, изображающей Таиланд, следовала скульптурная композиция: крестьянка, растянувшаяся на поле, корзина валяется позади нее, руки воздеты в мольбе о помощи. К ней со всех ног бежит ребенок. Крестьянин в коротких штанах и шляпе-пагоде тянет к ней руку в жесте либо помощи, либо угрозы. (В раздаваемом бесплатно буклете объясняется, что он предлагает ей флакончик Тигрового бальзама.) На заднем плане сцепили рога два быка.

По лицу Майкла уже тек пот. Он вспомнил Вьетнам и грязное поле на склоне холма и Спитальны, поднимающего винтовку, чтобы прицелиться в женщину, бегущую к стоящим кру´гом хижинам, за которыми паслись тощие волы. Ее пронзительно-синяя «пижама» ярко выделялась на фоне коричневой почвы поля. Москиты. Тяжелые ведра с водой, подвешенные за плечами на деревянном коромысле, сковывали ее движения: Пул помнил, как потрясла его мысль о том, что ведра с водой представляли для нее не меньшую ценность, чем собственная жизнь: убегая, она не сбросила бремя с плеч. Винтовка Спитальны выстрелила, и почудилось, будто женщина, поджав ноги, ускорилась параллельно земле, не касаясь ее. В следующее мгновение она рухнула, сразу же став бесформенной ярко-синей кучкой рядом с упавшим коромыслом. Ведра с лязганьем покатились по склону. Спитальны снова выстрелил. Волы бросились прочь от деревни – они бежали так близко друг к другу, что касались боками. Тело женщины дернулось вперед, словно его подтолкнула невидимая сила, а затем тоже покатилось по склону. Ее предплечья взлетали, опадали, снова взлетали, как зубья маховика…

Пул повернулся к Гарри Биверсу, приглядевшемуся сначала к статуям на вершине «мозгового» склона, а теперь смотревшего на двух хорошеньких молодых китаянок, хихикающих возле ворот-пагоды.

– Помнишь, как Спитальны подстрелил девушку около Я-Тука? В синей «пижаме»?

Биверс быстро глянул на него, моргнул, оглянулся на скульптуры селянина и его жены. Затем кивнул и улыбнулся:

– Еще бы. Только было это в другой стране, да и девка та давно мертва.

– Не так, – возразил Конор. – Девка была другая, да и страна та давно мертва.

– Ясное дело, она была из вьетконговцев, – сказал Биверс. Он снова посмотрел на китайских девушек, будто они тоже за Вьетконг и подлежат казни. – Раз она находилась там, значит, была за вьетконговцев.

Те две девушки теперь шли мимо Биверса, двигаясь будто на цыпочках: стройные, с черными до плеч волосами и в платьях, которые, как полагал Пул, раньше назывались сюртучками. Или их и сейчас так называют? Он посмотрел вверх на поднимающуюся по склону холма аллею и увидел еще одну стайку школьниц в форме – темные блейзеры и плоские шляпки.

– Все это место будто вернулось в пятидесятые, – сказал Биверс. – Я не о Садах, я имею в виду сам Сингапур. У них здесь все еще тысяча девятьсот пятьдесят четвертый. Здесь арестовывают за переход улицы в неположенном месте, за то, что плюешь или бросаешь мусор на тротуар. Бывали когда-нибудь в одном из городков на Западе, где воспроизводят перестрелки? Где все падения отрепетированы, а стреляют холостыми и никто не может пострадать?

– О, да ладно, – сказал Конор.

– У меня такое чувство, что мы на Буги-стрит, – сказал Биверс.

– Пошли найдем камеру пыток, – предложил Пул, и Конор громко рассмеялся.

На вершине холма, откуда открывался вид на террасы и украшения Садов, стоял гигантский мозг: грубо слепленные скрученные извилины из синего гипса. Белая вывеска оглашала красными буквами: «Камера пыток здесь».

– А что, по-моему, неплохо, – оживился Биверс. – Надо бы запечатлеть.

Он достал из кармана свой «Инстаматик» и проверил количество оставшихся кадров. Затем поднялся по низким бетонным ступеням и вошел на территорию «камеры». Подмигнув Пулу, Конор отправился за ним следом.

Прохладную тенистую полость гипсового грота разделяла пополам дорожка, следуя по которой посетители смотрели вниз через проволочное ограждение на последовательность впечатляющих сцен. Когда Пул вошел внутрь, его друзья уже шагали по дорожке, Биверс, приникнув глазом к видоискателю, щелкал кадр за кадром. Большинство китайцев в «Камере пыток» смотрели на драматические сцены внизу, ничем не выдавая своих чувств. Лишь некоторые детишки показывали пальцами, тихонько щебеча.

– Круто! Просто здорово! – восхищался Биверс.

«Каменный зал» – гласила табличка перед первой скульптурной композицией. «Судилище первое»[73]73
  Согласно древнекитайской мифологии, ад можно представить в виде 10 уровней, или судилищ, на каждый из которых попадают души умерших в зависимости от степени греховности.


[Закрыть]. Зажатые меж двух половинок огромного плитообразного валуна, торчали головы, ноги, туловища, руки раздавленных до смерти людей. Демоны на львиных когтистых лапах, облаченные в халаты, тащили к нему визжащих детей.

В «Судилище втором» рогатые черти, нанизав грешников на длинные вилы с зазубренными остриями, поджаривали их над огнем. Рядом демон вырвал желудок и кишки у бьющегося в агонии мужчины. Другие бросали детей в полный крови продолговатый пруд.

Синий демон отсекал язык привязанному к столбу мужчине.

Пул бродил по дорожке между экспозициями, слыша, как то и дело щелкает затвором фотоаппарат Гарри Биверса.

Скалящиеся черти рассекали пополам женщин, резали на куски мужчин, варили вопящих грешников в чанах с маслом, поджаривали их, прижимая к раскаленным докрасна колоннам…

Не вполне сознавая – или же сознавая – причину подсказки, которую подкинула ему память, Майкл вспомнил отделение интенсивной терапии, где во время интернатуры он провел очень много времени, перевязывая сосуды и промывая раны, слушая крики, стоны и проклятия, оказывая помощь людям с лицами, искромсанными ножами или ветровыми стеклами автомобилей, людям, едва не покончившим с собой, накачавшись наркотиками…

«…док, ну док, продайте мне немного этого гребаного морфина!» – стонал молоденький пуэрториканец в пропитанной кровью футболке, пока Майк, обливаясь потом, судорожно зашивал наркоману «бейсбольным швом» длинную рану, кровь из которой разливалась жуткой лужей вокруг его ног…

…кровь повсюду, кровь на бетонной плите, кровь на камнях, отсеченные руки и ноги на полу, голые мужчины висят со вспоротыми животами, рассеченные ножами, произрастающими из дерева зла…

– Не заслоняй, ты не прозрачный, – услышал Пул голос Конора. – Послушай, Майки, эти ребята действительно верили в выживание и фитнес, а?

«„Выживание и фитнес“? Конор немного перепутал, он имел в виду принцип естественного отбора „выживает сильнейший“[74]74
  Игра слов: «сильнейший» по-английски fittest – по звучанию похоже на fitness.


[Закрыть],– подумал Пул.

Зачем Биверс все это снимает?

Он вдруг услышал вопли давно погибшего солдата по имени Кэл Хилл, услышал среднезападный говорок Денглера, с веселой ехидцей спрашивавшего: «Тебе не приходило в голову, что Господь Бог делает все одновременно»?

Прав Денглер. Господь Бог действительно все делал одновременно.

В течение тех нескольких месяцев Пул буквально заставлял себя ходить на работу. Он заставлял себя вылезать из постели, вставать под моросящий душ, натягивать на себя одежду, заводить, мрачно хмурясь, машину и, прибыв на работу, с усилием влезать в хирургический костюм – все это он проделывал, охваченный депрессией настолько полной, что окружающие воспринимали его подавленность как особенность характера. Он мог по нескольку дней ни с кем не разговаривать. Джуди приписывала его уныние, молчание и затаенную ярость стрессам и страданиям в отделении интенсивной терапии, присутствию людей, умирающих буквально у него на руках, жестокостью, изливающейся едва ли не из всех его окружающих…

В прохладной тени гипсового грота Майкла неожиданно прошиб пот. Он сделал еще несколько шагов вперед. Женщина, на спине которой была клетка с белым кроликом, и мужчина, покрытый грубо выделанной свиной шкурой, преклонили колени перед надменно-властным судьей. Пулу вспомнились красивые кроткие, испуганные глаза кролика Эрни. Этих троих окружали другие фигуры: чудовище целилось копьем, писарь царапал что-то в бесконечном свитке. Почти год спустя, во время педиатрической ординатуры в Пресвитерианской клинике в Нью-Йорке, Пул наконец понял, что с ним было не так.

И вот сейчас, на вершине сингапурского холма, под куполом гипсового мозга, это ощущение вернулось.

«Судилище десятое» предназначалось для душ, которым суждено переродиться в зверей и другие низшие формы жизни, но прежде чем попасть в водоворот судьбы, их снабжают необходимыми им «покровами» – такими, как мех, шкура, перья либо чешуя с тем, чтобы бессмертные души обрели определенную форму.

Биверс уже выбрался из грота: Пул услышал, как тот смеется над чем-то сам с собой.

Он вытер пот со лба и вышел наружу – на жару и ослепляющий солнечный свет. Гарри Биверс стоял перед ним, скаля в ухмылке налезающие друг на друга зубы.

Чуть ниже по склону холма располагалась яма, заполненная гипсовыми репликами сине-зеленых крабов. Огромные черные жабы пристально смотрели сквозь сетку. В другом «мозговом» гроте по ту сторону дорожки великанша с куриной головой и руками трупной белизны тянула за руку своего мужа – человека с головой утки. В решимости женщины-курицы Пул увидел желание убить, а в фигуре мужчины-утки – тревогу и страх. Брак был убийством.

Биверс сделал очередной снимок.

– Просто класс! – сказал он и развернулся прицелиться фокусом на гигантские извилины мозга, который они только что покинули. «Камера пыток здесь».

– Есть в Нью-Йорке девчонки, – сказал Биверс. – С ума сойдут, если им показать эти фото. Что, не верите? В Нью-Йорке есть пташки, готовые ублажить ротиком старика Габби Хейса[75]75
  Джордж «Габби» Хейс (1885–1969) – американский радио-, кино– и телевизионный актер, наиболее известный многочисленными выступлениями в вестернах в качестве помощника главного героя.


[Закрыть] только за то, что он покажет им такие картинки.

Конор Линклейтер зашагал дальше, посмеиваясь.

– Думаете, я не знаю, о чем говорю? – голос Биверса звучал слишком громко. – Спросите у Пумо – он оттягивается там же, где и я, уж он-то знает.

4

Оставив позади Сады Тигрового бальзама, они долго шли, толком не зная, где сейчас находятся и куда направляются.

– Может, лучше вернуться в Сады? – предположил Конор. – Мы же черт-те где.

Это было почти буквальное, хотя и совсем безопасное «черт-те где». Они шагали в гору вдоль идеального серого асфальта дороги между высоким берегом, покрытым идеально подстриженной травой, и длинным склоном, усеянным бунгало, стоящими среди деревьев на приличном расстоянии друг от друга. С момента выхода из комплекса Садов единственным человеком, которого они видели, был шофер в униформе и солнцезащитных очках за рулем пустого Mercedes Benz 500 SL.

– Мы прошли, наверное, уже больше мили, – сказал Биверс. Он выдрал карту из путеводителя и без конца вертел ее в руках, поворачивая то так, то эдак. – Можете топать назад, если вам так хочется. На вершине этого холма точно что-то будет. Не успеем чихнуть, как мимо на вуди[76]76
  Вуди от англ. woodie, или woodie wagon – автомобиль с деревянным кузовом, который стал популярным типом универсала, начиная с 1930-х годов: кузов изготовлен из дерева или стилизован под деревянные элементы.


[Закрыть] проедут Фрэнки Авалон и Аннетт Фуничелло[77]77
  Фрэнки Авалон (род. в 1940 г.) – американский поп-певец и актер, добившийся успеха в своих записях в 1950-х и 1960-х годах. Аннетт Фуничелло (1942–2013) – американская актриса, сценарист, кинопродюсер и певица. Сыграла, написала сценарии и спродюсировала 35 фильмов и телесериалов, а в 1993 году получила «звезду» на голливудской «Аллее славы» за вклад в кинематограф.


[Закрыть]. По этой долбаной карте я ни черта не пойму, где мы сейчас, – он вдруг резко остановился и уставился в какую-то точку на «неправильной» карте. – Тупой говнюк этот Андерхилл.

– Почему? – спросил Конор.

– Буги-стрит вовсе не Буги-стрит. Этот пенек все перепутал. Улица называется Б-У-Г-И-С, ясно? Б-у-у-гисс-стрит. Именно так, ничего похожего по названию здесь и близко нет.

– Но я думал, что уж таксист-то?..

– Тем не менее, это Буу-гисс-стрит, здесь черным по белому написано. – Он поднял хищно вспыхнувшие глаза. – Если Андерхилл сам не знал, куда направляется, как он, черт возьми, рассчитывает, что мы его найдем?

Они потащились дальше в гору и оказались на перекрестке без дорожных указателей. Биверс решительно свернул направо и зашагал прочь. Конор было возразил, мол, центр города и их отель совсем в другой стороне, но Биверс продолжал идти, и они наконец сдались и присоединились к нему.

Полчаса спустя проезжавший мимо и с изумлением остановившийся таксист подобрал их.

– Отель «Марко Поло», – сказал водителю Биверс. Он тяжело дышал, и лицо покрылось пятнами так, что Пул не мог бы точно сказать, было ли оно розовым в белых пятнах или же – белым в розовых. На спине его пиджака темнело пятно от пота в форме торпеды от плеча до плеча и опускалось до самой поясницы. – Мне позарез надо принять душ и вздремнуть.

– Почему вы шли в противоположном направлении? – спросил водитель.

Биверс отвечать отказался.

– Послушай, мы тут немного поспорили, – сказал Конор. – Это Буу-гисс-стрит или Буги-стрит?

– Так одно и то же, – ответил таксист.