Текст книги "Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э."

Однако на завершение больших строительных проектов требуется много времени, часто больше, чем годы жизни тех, кто их задумал. Поэтому здания передают в основном посмертную славу. Строительные работы на зиккуратах Ур-Намму продолжились и в период правления его сына, что поставило перед Шульги вопрос: как донести до народа собственный сверхчеловеческий образ?

Он предпочел бежать из Ниппура – религиозного центра Шумера в столицу государства – Ур. Около 160 км. И обратно. За один день. Его цель была вполне ясна, как говорилось в одном из его хвалебных гимнов: «Чтобы мое имя осталось в памяти на долгие времена и никогда не было бы предано забвению; чтобы хвала мне распространилась по всей стране, а моя слава провозглашалась в иных землях, я, быстрый бегун, собрался с силами, и, чтобы доказать, как я быстр, сердце подсказало мне совершить обратный пробег из Ниппура в построенный из кирпичей Ур, как будто это расстояние лишь на двойной час бега». Он поставил себе цель – руководить религиозным праздником в обоих городах в один и тот же день.

И хотя гимн написан официальным языком самопрославления, за ним можно различить слабые контуры реального события. Царь готовится к забегу и надевает одежду, аналогичную у шумеров беговым шортам: «Я, лев, которого никогда не подводит его сила, твердо стою, полон сил, надев на бедра небольшие nijlam». И он выходит на дистанцию: «Как голубь, тревожно улетающий от змеи, я распростер свои крылья. Как птица Анзуд, поднимающая свой взор на горы, я направил вперед свои ноги». Вдоль всей дистанции во много рядов собираются зрители, сгорающие от нетерпения увидеть своего царя – своего царя! – бегущего, как один из его собственных курьеров, но гораздо быстрее и настолько дальше, что никто не поверил бы, что такое может совершить человек: «Жители городов, которые я основал на земле, выстроились, чтобы увидеть меня. Черноволосые люди, многочисленные, как овцы, смотрели на меня с восхищением». Он появляется у храма в Уре, «как горный козленок, спешащий в свое логово». Там он принимает участие в обрядах: «…я убил быков, я принес щедрые жертвоприношения – овец. Там громко звучали барабаны cem и ala, и сладкозвучно играли tigi». Затем наступает время для отправления в обратный путь, чтобы «соколом вернуться в Ниппур в своей силе». Но природа обращается против него и устраивает ему испытание: «Буря пронзительно свистела, а вокруг вихрем кружился западный ветер. Южный и северный ветры выли друг на друга. Молния вместе с семью ветрами соперничали друг с другом в небесах. Раскаты грома заставляли землю содрогаться… Маленькие и большие градины барабанили по моей спине». И все же он продолжает бежать без боязни: «Он несся вперед, как яростный лев, скакал галопом, как осел в пустыне». И он достигает Ниппура до захода солнца: «Я покрыл расстояние равное пятнадцати двойным часам к тому времени, когда [бог солнца] Уту собирался повернуть свой лик к своему дому. Мои жрецы смотрели на меня с восхищением. Я отпраздновал Eshesh и в Ниппуре, и в Уре в один и тот же день!»

Мог ли он на самом деле сделать это? Более старое поколение ассириологов считало такой успех невозможным, отмахиваясь от него, как от выдумки. Однако более недавние обсуждения этого вопроса предполагают обратное. Статья в «Журнале истории спорта» приводит два относящихся к делу рекорда: «За первые сорок восемь часов состязания по ходьбе из Сиднея в Мельбурн в 1985 г. греческий супермарафонец Яннис Курос пробежал 462 км. Эту впечатляющую дистанцию он покрыл, не делая перерывов на сон». В 1970-х гг. британский спортсмен на беговой дорожке покрыл расстояние 160 км за 11 часов и 31 минуту.

Нет причин думать, что шумеры были менее способны к спорту. В конце концов, их мир требовал гораздо больше физической подготовки, чем современный: скорость, сила и выносливость для них оказывались важнее, чем для нас в нашем мире с механизированным транспортом и устройствами, поднимающими большие грузы. Найденные при раскопках документы и оттиски печатей указывают на то, что шумеры с воодушевлением занимались многими различными видами спорта – борьбой, боксом, бегом на короткие дистанции, даже имелась игра, в которой по деревянному мячу били палкой, – мы бы назвали ее разновидностью хоккея. Были популярны соревнования по бегу: в текстах говорится о регулярных городских забегах и о том, что для натирания спортсменов выдавалось растительное масло. Чуть позднее у вавилонян даже появился «месяц соревнований по ходьбе».

Однако если Шульги и смог бы пробежать от Ниппура до Ура и обратно за один день, то зачем он это сделал? Ведь ни один монарх до него ничего подобного не предпринимал. Были предложены несколько объяснений – от религиозного до утилитарного: возможно, царь хотел продемонстрировать, как хорошо он обновил дорожную систему, построив дома для отдыха и путевые станции. Но забег с его сопутствующей и последующей известностью напоминал действие, за которым должен был стоять политический мотив. Когда правитель второпях стремится реализовать неприятную для потенциальной общественной оппозиции политику, то он понимает, что только эффектная демонстрация собственного физического превосходства даст ему власть осуществить ее.

Мао Цзэдуну – верховному вождю и Председателю Коммунистической партии Китая было за семьдесят, когда в 1966 г. он начал Великую пролетарскую «культурную революцию». Вождь находился вне поля зрения общественности больше года, в состоянии войны с членами своей собственной партии; ему грозила опасность потерять влияние и власть в скрытой, но смертельной шахматной игре, в которую превратилась китайская политика. И он решил оставить шахматную доску и использовать в качестве своего оружия группы недовольных студентов высших учебных заведений, Красную гвардию, молодежь, оказавшуюся за бортом колледжей или не имевшую перспектив получить приличную работу.

Ему нужен был символический поступок для атаки. 16 июля 1966 г. он присоединился к 5 тысячам молодых пловцов в ежегодном заплыве через реку Янцзы в Ухане. Китайская пресса с благоговением сообщала, что он проплыл 15 км чуть больше чем за час (приблизительно двойное превышение рекорда скорости на Олимпийских играх 2008 г.). Это явное чудо объяснялось тем фактом, что река в Ухане течет быстро и Мао почти без усилий держался на поверхности воды. По всему миру разошлись кинохроники, в которых маленькая круглая голова двигается вверх и вниз среди молодых пловцов, а вокруг него полощутся огромные транспаранты, знаменуя его успех. Соединение образа собственной доблести Мао с юностью, духом и энергией молодежи стало мастерским ходом. Его было достаточно, чтобы Мао приступил к осуществлению «культурной революции», которая длилась 10 лет и привела Китай к нищете, хаосу и обильному кровопролитию.

Было ли что-то такое в политической стратегии Шульги, что могло потребовать от него этого хорошо разрекламированного забега? Подробности его жизни и отдельные события того времени находятся для нас вне досягаемости и, вероятно, таковыми и останутся навсегда. Однако мы знаем, что он являлся вторым царем Третьей династии Ура, сыном первого царя, что знаменитый забег проходил в седьмой год правления Шульги. Известно и о том, что были приложены огромные усилия к тому, чтобы известить всех о деянии царя и гарантировать, что оно не будет забыто: хвалебный гимн, рассказывающий историю забега, написали вскоре после этого события. Гимн пели или читали нараспев в храмах по всему Шумеру и Аккаду, а седьмой год правления Шульги получил официальное название «Год, когда царь совершил путешествие из Ура в Ниппур и обратно за один день». Мы также знаем, что полнофункциональная социально-экономическая система Ура времен Третьей династии со своей политикой «облагай налогами и перераспределяй», сделавшей каждого горожанина слугой государства, и беспощадно контролируемым соотношением потребления и вклада в экономику каждого человека была полностью введена лишь на сорок восьмой год правления великого царя. И все же кажется возможным и даже вероятным, что забег Шульги стал тщательно подготовленным спектаклем, нацеленным на облечение его моральной властью, харизматичной силой для осуществления нового политического курса, направленного на преодоление сопротивления тех, кто придерживался обычаев прошлого.

Если намерение было действительно таким, то нужно сказать, что все сработало на все 100 процентов. Импульс, который получила такая социально-политическая политика, поддерживался на протяжении всех лет правления не только Шульги, но, согласно Списку царей, его сына, внука и правнука.

Люди стенали

Но веру в систему невозможно поддерживать вечно. Империи, опирающиеся исключительно на силу и власть и при этом позволяющие своим подданным делать то, что они хотят, могут существовать веками, а пытающимся контролировать повседневную жизнь своего народа устоять гораздо труднее. В древности неизбежные трудности, неудачи и, как их назвал Карл Маркс, внутренние противоречия любой сложной общественно-экономической машины можно отмести в сторону, как болезни роста. Позднее на них будет возложена вина за неудачи отдельных личностей (или на враждебность злопыхателей-иностранцев). Но в конце концов они неизбежно ведут к потере веры и силы духа народа. Причем это может происходить удивительно быстро (с избрания Михаила Горбачева генеральным секретарем ЦК КПСС до полного распада советской империи прошло всего шесть лет).

Едва ли больше времени потребовалось, чтобы рухнула империя Ура Третьей династии. Сохранившиеся записи дают нам возможность проследить этот процесс как в сильно замедленном действии. В начале правления последнего царя Ибби-Сина («Бог луны Син позвал его») перестали поступать налоги из далеких провинций. В конце второго года его правления писцы в Пузриш-Дагане перестали проставлять на табличках даты с указанием официальных названий годов империи. На четвертый год это распространилось на Умму, на пятый – на Гирсу, а на восьмой – на Ниппур. К девятому году его правления система Bala исчезла, как будто ее и не было. Удаленные провинции объявили о своей независимости. Вокруг ослабевшей империи собирались стервятники, чтобы при первой возможности отхватить кусок ее умирающего тела.

На востоке традиционные враги с подножия Загросских гор и Иранского нагорья, против которых, как хвастались цари Ура Третьей династии, посылали бесконечные карательные экспедиции, были готовы к мщению. Но гораздо большая проблема таилась на западе, где говорившие на семитских языках варвары («амурру» – на аккадском и «марту» или иногда «тиднум» – на шумерском) – для жителей Месопотамии «западники», племена, которые Библия называет амореями, – сыграли такую же роль, что и германцы 2,5 тысячи лет спустя при падении Западной Римской империи. В хорошие времена амореи проникали в Междуречье путем мирной иммиграции в поисках защиты и процветания. Когда империя ослабла, они явились в виде вооруженных отрядов иногда значительных размеров и, как собака, набрасывающаяся на своего хозяина, начали воевать за куски шумерской территории.

Во время правления Шульги через всю страну построили стену длиной более 250 км, чтобы защититься от аморейских вторжений. Ее называли «стеной, чтобы не допустить вторжений марту». Второй преемник Шульги приказал ее восстановить и укрепить, называя ее Muriq-Tidnum («Она не пускает тиднум»). Но стены должны же где-то заканчиваться, и враги всегда могут обойти их с фланга: в 1940 г. Гитлер сделал неприступную французскую линию Мажино ненужной, послав свои танки через Арденнские леса. Точно так же случилось и с Muriq-Tidnum. Чиновник, ответственный за строительные работы, объяснил царю:

«Ты представил мне дело таким образом: „Марту неоднократно совершали набеги на территорию“. Ты повелел мне построить укрепления, чтобы отрезать им путь, помешать им через проломы в оборонительных укреплениях устремиться на поля между Тигром и Евфратом…

Когда я построил стену длиной 26 данна [около 260 км] и достиг места между двумя горными хребтами, мне сообщили, что марту стоят лагерем в горах из-за моих строительных работ… Поэтому я отправился на это место между двумя горными хребтами Эбиха, чтобы противостоять им в сражении… Если мой Господин соизволит, он даст подкрепление моим работникам и моим вооруженным силам… Сейчас у меня достаточно работников, но недостаточно воинов. Если мой царь отдаст приказ освободить работников для воинской службы, когда налетит враг, я смогу сразиться с ним».

Несмотря на все усилия, укрепление стены не помогло. Западные варвары не прекращали своих набегов, прибавляя трудностей слабеющей империи. Без поставок из провинций стоимость зерна в Уре выросла в 15 раз, и оно стало слишком дорогим, чтобы скармливать его скоту. Когда Ур, казалось, находился на грани голода, его последний царь в отчаянии написал находившемуся на севере страны генералу Ишби-Эрра, умоляя его прислать в столицу зерно любой ценой, тот ответил: «Мне было приказано совершить поездку в Иссин и Казаллу, чтобы купить ячмень. Один кор ячменя стоит 1 сикл. На покупку ячменя мне дали 20 талантов серебра. Были получены сообщения о том, что враждебное племя марту вторглось на твою территорию, так что я привез весь ячмень – 72 000 кор в Иссин. Теперь марту полностью проникли в земли Шумера и захватили там все крепости. Из-за марту я не могу отдать ячмень на обмолот. Они сильнее меня».

Насколько все это было правдой, спорный вопрос. Решив, по-видимому, что империю Ура Третьей династии спасти нельзя, генерал на самом деле решил выйти из игры. На одиннадцатый год правления Ибби-Сина Ишби-Эрра покинул своего господина и основал собственное царство в городе Иссине. Еще ближе к Уру – всего лишь в 40 км от него – вождь племени амурру взял город Ларсу и провозгласил себя царем. Будущее Ура действительно выглядело безрадостным: его империя сократилась всего до нескольких квадратных километров.

Но в то время как глаза всех жителей Ура были прикованы, как у кролика, попавшего в свет автомобильных фар, к восстанию в Иссине и опустошениям, которые несли приближавшиеся западные варвары, реальный смертельный удар нанесли с противоположного направления. Новый правитель захватил Элам, стряхнул власть сюзерена – Шумера, повел экспедиционную армию на Южную Месопотамию и с неодолимой силой появился под стенами Ура.

Ворота были проломлены, и город пал. Царя Ибби-Сина волоком дотащили в Элам, и о нем больше никто никогда не слышал. Он занимал трон 24 года. Дни гегемонии Ура закончились навсегда:

«Люди в большом количестве скопились на окраинах, как глиняные черепки. Стены были проломлены. Люди стенали.

На высоких городских воротах, где когда-то гуляли люди, лежали мертвые тела. На бульварах, где раньше проходили праздники, были разбросаны человеческие головы. На всех улицах, по которым когда-то ходили люди, высились горы трупов. В местах, где проходили государственные празднества, штабелями лежали люди».

Город страдал под оккупацией эламитского гарнизона еще семь долгих лет, пока Ишби-Эрра не сумел выдворить его вон. После чего правитель заявил, что его город Иссин является наследником Шумерского царства. И хотя он стал основоположником местной династии, которая даст так или иначе пятнадцать следующих один за другим правителей, утверждение, что Иссин осуществлял какой-то контроль над всей Южной Месопотамией, оказалось фикцией. Эта территория снова и быстро была раздроблена на города-государства, которые яростно отстаивали свою независимость. Более того, большинством из них уже правили вожди амурру.

Жителей Месопотамии потрясли внезапные изменения в судьбе Ура. Почему, спрашивали они себя, боги полностью покинули этот город? Их ответ напоминал тот, что дал Вольтер, когда его спросили, почему пала Римская империя: «Потому что все должно иметь свой конец». Почти за 4 тысячи лет до него один месопотамский автор пришел почти к такому же заключению: «Уру действительно было дано царствовать, но не вечно. С незапамятных времен – после создания земли, пока не размножились люди, – видел ли кто-нибудь, чтобы какое-то царство вечно держало за собой первенство? Царская власть существовала действительно долго, но должна была исчерпать себя».

Таким образом, по мнению почти современника, новое Шумерское государство умерло от старости. Но непосредственными вершителями его судьбы считались западные варвары, о которых, как раньше о гутиях, ничего хорошего нельзя было сказать:

 
Марту, которые не знают зерна;
Марту, которые не знают ни домов, ни городов, дикари с гор…
Марту, которые выкапывают трюфели…
Марту, которые едят сырое мясо…
 

Их бог, которого тоже звали Амурру, не имел даже дома, который он мог бы назвать своим, говорится в «Кембриджской истории Древнего мира»; его нужно было обеспечить приличным домом и женой, прежде чем его приняли бы в общество богов.

Была ли это справедливая оценка? Так уж случилось, что мы можем бросить лишь беглый взгляд на образ жизни этих незваных амурру с их стороны «культурного водораздела». Ведь мы наконец дошли до момента в истории, пересекающегося с повествованиями, которые мы сами все еще рассказываем о своих собственных религиозных корнях.

В Бытии (11: 31) говорится: «И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там».

Те, кто считает, что еврейская Библия является историей, занимаются поисками истоков сказания об Аврааме, его семье и их непростом путешествии по Плодородному Полумесяцу из халдейского Ура в Шумере в Харран на севере, а оттуда на запад в землю Ханаанскую в годы, последовавшие за крушением империи Ура. Они предполагают, что Фарра, возможно, забрал свою семью из Ура из-за нападения эламитов и последующего перемещения культа луны из завоеванного южного города в более безопасный Харран на севере. Члены семьи Фарры имеют имена, которые совпадают с названиями близлежащих мест, которые процветали в те времена: имя Серуг – деда Фарры соответствует Саруги, Серудж в наши дни; имя Нахор – отца Фарры и его второго сына соответствует названию города Нахур на реке Хабур; имя самого Фарры тождественно названию Тил-Турахи (современный Фарра) на реке Балик; имя его третьего сына Харран соответствует названию города, расположенного приблизительно в 50 км к юго-востоку от современного города Санлиурфа (ранее Эдесса) в Турции. Верующие предлагают считать, что названия этих городов увековечивают поселения, основанные людьми, упомянутыми в Библии. К тому же в письмах того времени Харран считается местом жительства племени, известного как «бенжамиты», что означает «сыны юга».

Члены семьи Фарры не были шумерами. Их давно отождествляют с теми самыми людьми – амарру, или амореями, на которых предания Месопотамии возлагают вину за падение Ура. Профессор ассириологии Йельского университета Уильям Халлоу утверждает, что «увеличивающееся количество лингвистических свидетельств, основанных главным образом на записанных личных именах людей, которые были признаны амореями… показывает, что эта новая группа людей говорила на разнообразных языках – от древнего семитского до более позднего древнееврейского, арамейского и финикийского». Более того, как отражено в Библии, подробности племенной организации патриархов, традиции присваивания имен, структура семьи, обычай наследования и землевладения, генеалогические схемы и другие следы кочевой жизни «слишком близки к более лаконичным свидетельствам клинописных документов, чтобы от них без раздумий отмахиваться, как от более поздних подделок».

Еврейские патриархи, о которых рассказывает Библия, очень отличаются от представленных в шумерских текстах совершенно неотесанных дикарей, путешествующих по степи со своими «стадами и шатрами» (верблюды Авраама – анахронизм; их одомашнят лишь через несколько веков). Их обычаи, возможно, и отличались от тех, которых придерживались люди, живущие в городах, но все же заслуживали не меньшего уважения и почитания.

Удивительно, но мы можем на самом деле узнать, как выглядели некоторые далекие родственники Авраама. Амореи взяли город Мари, расположенный на берегах Евфрата в современной Сирии, который в древние времена считался самым удаленным поселением шумерской цивилизации и местом, господствовавшим, как считалось, когда-то, приблизительно в XXV в. до н. э., на территории всей Месопотамии. Это место пришельцы-кочевники сделали центром влиятельного царства, где во дворце необыкновенных размеров и красоты жил царь. Около трехсот комнат на каждом из двух этажей занимали площадь 2,43 гектара.

Даже после опустошения и разорения в течение 4 тысяч лет геометрические композиции, украшавшие царские покои, по-прежнему поразительно свежи. Но более потрясающими являются панно со сценами из жизни Мари, когда-то украшавшие административный блок, которые представляют собой в основном религиозные церемонии и батальные сцены. Больше всего удивляют детали сцен с более скромными персонажами – амореями времен Авраама: солдат в плотном круглом белом шлеме с ремешком под подбородком и плаще с игриво завязанными тесемками вокруг шеи, надетом так, как и сейчас модно носить, смело устремляется вперед в бой, несмотря на стрелы, которые пронзили его тело; рыбак с коротко стриженными черными волосами и бородой уныло бредет домой, хотя на палке, что лежит на его плече, болтается большая рыба; мужчина с рассудительным лицом в черной шапке и официальном одеянии ведет жертвенного быка, на концы рогов которого надеты серебряные колпачки. К сожалению, у двух женщин у финиковой пальмы отслоились головы: на одной надето что-то вроде удивительного бикини, на другой – мини-платье откровенной длины. На листе пальмы, если цитировать Андре Парро (на протяжении 40 лет проводившего здесь раскопки по поручению французских национальных музеев), сидит «великолепная синяя птица с распростертыми крыльями, готовая взлететь. Мы всегда считали эту птицу творением фантазии художника, но однажды, прохаживаясь по дворцу в апреле 1950 г., мы заметили большую хищную птицу, почти в точности похожую на нее, которая при нашем приближении в панике улетела с развалин, где у нее было гнездо».

Если Фарра и члены его семьи были амореями и жили в это время, то почему он предпочел покинуть Шумер, куда, предположительно, пришли их предки не так уж и задолго до него, не взяв с собой большую часть своих родственников, как раз в то время, когда его соплеменники захватывали власть в Месопотамии? Почему он отказался от жизни в самом развитом городе на земле и вернулся в палатку в степи? И почему эту деталь помнят по прошествии столь долгого времени?

Возможно, это должно было напомнить нам о том, что, только оставив Ур, Фарра и его маленькая семья сумели сохранить свою идентичность амореев и собственный образ жизни, который был так важен для истории евреев. Если бы Фарра остался в Шумере, Авраама постигла бы совершенно другая судьба. Ведь завоеватели-амореи оказались не похожими на гутиев, разрушивших Аккадскую империю, для изгнания которых потребовалось слишком много усилий и времени. Амореи так никогда и не ушли. В конечном счете они настолько слились с местным населением, что после нескольких десятилетий было невозможно отличить их от их предшественников. Этому, вероятно, помогло то, что они говорили на языках той же самой большой лингвистической группы, к которой относился и аккадский – язык межнационального общения в Месопотамии. Вполне вероятно, их просто ослепило огромное богатство культуры и истории, с которым они столкнулись, и они захотели стать его частью. И – это имело решающее значение – они признали, что традиции шумерской цивилизации могут с успехом продолжаться, каким бы ни было происхождение человека, сидящего на троне в городском дворце. Их задача заключалась в том, чтобы принять эстафетную палочку и нести ее вперед.

Сделав это, правители амореев подняли достигнутые местной цивилизацией искусства и науки на новые высоты. Можно сказать, что их время оказалось поистине золотым веком месопотамской цивилизации. Из всех различных этнических групп населения они создали новый народ – вавилонян. Центром их государства стал новый город – Вавилон.