Текст книги "Машина правды. Блокчейн и будущее человечества"

Мыльный пузырь

Один из ведущих инвестиционных банков США Lehman Brothers опубликовал 29 января 2008 года финансовый отчет за 2007 фискальный год. Этот период оказался вполне успешным для банка, несмотря на колебания рынка ценных бумаг и спад на рынке недвижимости, который был раскален в течение многих лет и стал главным источником дохода для инвестиционных и коммерческих банков. Lehman Brothers, основанный 167 лет назад в Алабаме и прочно закрепившийся на Уолл-стрит, заявил о рекордной выручке в 59 миллиардов долларов и чистой прибыли в 4,2 миллиарда[15]15
  Cм.: Lehman Brothers Holdings, Inc., “Annual Report Pursuant to Section 13 or 15(d) of the Securities Exchange Act of 1934 for the Fiscal Year Ended November 30, 2007,” United States Securities and Exchange Commission, https://www.sec.gov/Archives/edgar/data/806085/000110465908005476/a08-3530_110k.htm.


[Закрыть]. Суммы более чем вдвое превышали выручку и доход четырехлетней давности. На бумаге дела банка выглядели как нельзя лучше.

А девять месяцев спустя банк разорился…

История Lehman Brothers уже стала хрестоматийным примером обманутого доверия. Гигант с Уолл-стрит оказался банкротом с чудовищными долгами. Видимость успеха долгое время поддерживала лишь теневая бухгалтерия – иными словами, банк подделывал отчетность. Иногда долги попросту исчезали из ведомостей к отчетному сезону. В других случаях «трудно оцениваемым» активам приписывалась многократно завышенная ценность – когда же пришло время их продавать, открылась страшная правда: они не имели никакой цены.

Крах 2008 года помог нам многое узнать о закулисье Уолл-стрит и масштабах поддельной отчетности. Стоимость активов (включая те злополучные кредитно-дефолтные свопы), которую должны были фиксировать бухгалтерские документы, оказалась фикцией. И самое поразительное в деле Lehman Brothers – даже не факт мошенничества, а то, что большинство финансовых экспертов безоговорочно доверяли поддельной отчетности, пока не стало слишком поздно.

Правительства и центробанки всего мира потратили триллионы на выход из кризиса, но, по сути, всего лишь вернулись на исходные позиции из-за того, что неверно диагностировали проблему. Согласно общепринятому мнению, произошел кризис ликвидности и рынок рухнул из-за нехватки краткосрочного финансирования. Если вам когда-либо не хватало пары сотен долларов, чтобы заплатить по ежемесячным счетам, вы знаете, как это бывает. На самом деле банки буквально «сидели» на триллионах якобы ценных активов, которые на поверку оказались пустышкой. Они просто назначали им произвольную, ничем не обоснованную стоимость и вносили завышенные цифры в документы. А мы верили липовым бумагам, потому что привыкли доверять репутации крупных банков. Истинная проблема заключалась не в ликвидности и не в падении рынка, а в обманутом доверии. Когда обман вскрылся, его воздействие на общество – включая политический раскол – оказалось разрушительным.

После кризиса власти клялись, что взяли ситуацию под контроль: приняли новые законы, чтобы ограничить полномочия банков и оградить вкладчиков от спекуляций. Однако с точки зрения рядовых граждан правительство всего лишь вытащило банки и корпорации из долговой ямы. Накопившееся недовольство вылилось в виде протестного «Движения чаепития» и «Захвати Уолл-стрит». За прошедшие с тех пор годы общественное доверие к правящим кругам так и не восстановилось. За доказательствами далеко ходить не надо: вполне достаточно избрания звезды телешоу в президенты США. Возможно, протестная галочка напротив фамилии Трампа и позволяла избирателю выйти из кабинки с приятным осознанием, что он утер нос элитам. Однако уже сейчас вполне очевидно (по крайней мере, нам), что вся программа Трампа – не более чем те же древние экономические идеи, только чуть-чуть подогретые и поданные под острым соусом. Мы никуда не сдвинулись по сравнению с 2008 годом.

В большинстве сфер американская экономика восстановилась – на данный момент безработица достигла рекордно низкого уровня, а индекс Доу – Джонса взлетел до небывалых высот. Но развитие происходит крайне неравномерно: рост заработной платы в богатейших кругах шестикратно превышает рост доходов среднего класса; с беднейшими слоями населения разрыв еще больше. Такая динамика сохраняется десятилетиями, но ее усугубил финансовый кризис и политическая стратегия, направленная на поддержку финансовых рынков, где держат активы богатейшие слои населения. Вот почему многие американцы (да и граждане других стран) чувствуют, что обмануты теми же структурами, которые в ХХ столетии обеспечивали прогресс и процветание. Это отчетливо видно по результатам масштабного социологического исследования, проведенного Исследовательским центром Pew Research, согласно которым уровень доверия американцев к правительству достиг исторического минимума (около 20 процентов в мае 2017 года)[16]16
  См.: Pew Research Center, “Public Trust in Government: 1958–2017,” May 3, 2017, http://www.people-press.org/2017/05/03/public-trust-in-government-1958-2017/.


[Закрыть]. Другой опрос, проведенный Международным исследовательским центром Гэллапа, показал, что лишь 12 процентов граждан США доверяли Конгрессу в 2017 году, что значительно ниже 40 процентов, зафиксированных в 1979-м. Прессе доверяют 27 процентов американцев, тогда как 38 лет назад ей доверял 51 процент. Доверие к крупным компаниям испытывает 21 процент граждан по сравнению с 32 процентами в 1979 году[17]17
  См.: Gallup, “Confidence in Institutions,” http://www.gallup.com/poll/1597/confidence-institutions.aspx.


[Закрыть].

Сейчас, когда мы пишем эту книгу, даже вполне лояльные республиканцы задаются вопросом, как Дональд Трамп вообще мог стать президентом и почему столько людей попалось на удочку откровенной дезинформации и теории заговора. Трамп – отъявленный лжец; он лжет даже тогда, когда все факты, опровергающие его слова, налицо. Но есть проблемы и посерьезнее: в мире, где скомпрометировано само понятие доверия, где уже не работают правительственные структуры, а компании, которые раньше гарантировали пожизненное трудоустройство, теперь переносят рабочие места за рубеж или отдают их роботам, ложь Трампа кажется пустяком по сравнению с систематическим обманом избирателей. Некогда надежные информационные агентства теперь вынуждены конкурировать с сомнительными интернет-источниками, причем и тех и других регулярно обвиняют в распространении «фейковых новостей». Запасы общественного доверия к официальным инстанциям истощаются, и без урегулирования этой ситуации наша демократия падет жертвой политиков и СМИ, которые говорят им ровно то, что те хотят услышать.

Доверие – в особенности к общественным институтам – ценнейший социальный ресурс, настоящая смазка человеческого взаимодействия. Когда этот механизм работает, мы принимаем его как должное – терпеливо ждем в очереди, соблюдаем правила дорожного движения, полагая, что и остальные делают то же самое. Доверие, которое стоит за нашим контактом с окружающими, даже не фиксируется в нашем сознании. Но когда доверия нет, мир в буквальном смысле начинает рушиться. Сегодня это особенно заметно на примере таких стран, как Венесуэла, где население утратило веру в правительство и выпускаемые им деньги, что привело к гиперинфляции, дефициту товаров, голоду, насилию, вооруженным протестам и полному социальному хаосу. Но похожие тенденции, хоть и завуалированные, можно наблюдать и в западном мире. В то время как правительства и центробанки пытаются привлечь инвестиции и создать рабочие места, печатая деньги или наделяя новыми привилегиями смежные структуры, граждане начинают выражать недоверие государству. В результате этих процессов США получили Дональда Трампа, а Великобритания – Brexit. Еще одним последствием стала экономическая дисфункция. Когда люди не доверяют экономической системе, они предпочитают не рисковать – то есть не тратить деньги. От этого страдает экономический рост и развитие.

Проблема доверия неразрывно связана с реестрами и ведением учетных записей. Чтобы понять эту связь, обратимся к малоизвестной истории одного монаха-францисканца. Будучи страстным любителем математики, он разработал систему, которая помогла Европе выйти из тьмы Средневековья в гораздо большей степени, чем банкиры Медичи, финансировавшие рост европейских держав. От этой истории можно протянуть нить к Lehman Brothers и рассмотреть, как более эффективные системы учета – такие как блокчейн – помогают обществу в кризисной ситуации.

Истина, доверие и реестры

Как так получилось, что компания заработала 4,2 миллиарда долларов в один год и обанкротилась на следующий? Дело не только в подтасовке отчетности, которой занимался банк Lehman Brothers, но и в злоупотреблении доверием акционеров, регуляторов и широкой общественности. Если говорить об отчетности, то руководство банка прибегло к бесчисленным уловкам, чтобы «навести красоту» в книгах и ведомостях – ключевых финансовых документах, на которые полагаются инвесторы и прочие заинтересованные лица, чтобы оценить возможные риски. Например, в конце квартала бухгалтеры Lehman Brothers убирали миллиарды долларов долга из балансового отчета и прятали их на временных счетах для сделок РЕПО (предназначенных для краткосрочных займов, а вовсе не для сокрытия долгов)[18]18
  Подробнее о механизме использования «РЕПО 105 в деле Lehman Brothers см: Jacob Goldstein, “Repo 105: Lehman’s ‘Accounting Gimmick’ Explained,” NPR Planet Money, March 12, 2010, http://www.npr.org/sections/money/2010/03/repo_105_lehmans_accounting_gi.html.


[Закрыть]. В результате отчеты показывали более низкий уровень финансовой зависимости, чем на самом деле. По окончании отчетного периода долги снова вписывали в книги. В сущности, банк вел два вида документации: одну для публики, а вторую – для внутреннего пользования. Большинство принимало публичную бухгалтерию (банковскую версию «правды») на веру. Мошенничество обнаружилось в сентябре 2008 года. Однако корень проблемы – в слепом доверии общественности к банку. И это проблема веры – в буквальном смысле слова, – насчитывающая уже много веков.

Двойная бухгалтерия распространилась в Европе к концу XV столетия[19]19
  См.: Mary Poovey, A History of the Modern Fact (University of Chicago Press, 1998).


[Закрыть]. Большинство историков сходятся во мнении, что она подготовила почву для расцвета Ренессанса и зарождения современного капитализма. Что менее понятно, так это почему так получилось. Как нечто столь обыденное и скучное, как бухгалтерская книга, могло произвести культурную революцию в Европе?

За прошедшие почти семь столетий мы стали отождествлять (в коллективном бессознательном) финансовые отчеты с самой истиной. Например, если мы сомневаемся в благонадежности соискателя, то первым делом заглядываем в выписку с его счета – в персональный баланс. Когда компания хочет привлечь капитал из широких источников, она должна предоставить потенциальным инвесторам доступ к своей отчетности. Чтобы удержаться на рынке, ей нужны бухгалтеры, которые будут регулярно заверять эту отчетность. Прозрачная, тщательно заполненная документация – это святыня бизнеса.

Восхождение конторской книги до статуса носителя истины заняло несколько веков и началось с откровенной враждебности, выказываемой европейскими христианами ростовщикам до появления системы двойной записи. В древних цивилизациях к займам относились вполне уважительно. Общий тон задали вавилоняне: в Кодексе Хаммурапи прописаны правила выдачи и возврата ссуд, а также меры, которые полагалось применять к должникам. Однако в иудеохристианской традиции ростовщичество объявлялось грехом. «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост» (Второзаконие 23:19–20), – гласит Священное Писание. «Взятки берут у тебя, чтобы проливать кровь; ты берешь рост и лихву и насилием вымогаешь корысть у ближнего твоего, а Меня забыл, говорит Господь Бог», – сказано в книге Иезекииля. Благодаря распространению христианской религии неприятие ростовщичества вплелось в ткань европейской культуры на добрую тысячу лет, что совпало с «Темными веками» – периодом, когда Европа утратила не только величие Древней Греции и Рима, но и растеряла почти все познания в математике. Наукой счисления в те времена пользовались разве что монахи, которым нужно было как-то определять точную дату Пасхи.

Только в XII веке, с началом Крестовых походов и торговли со странами Востока, европейцы познакомились с математическими системами, разработанными в арабском мире и Азии[20]20
  См.: Mary Poovey, A History of the Modern Fact (University of Chicago Press, 1998).


[Закрыть]. В XIII столетии итальянский купец по прозвищу Фибоначчи посетил Египет, Сирию, Грецию и Сицилию, где собрал множество трудов по математике. Его Liber Abaci («Книга абака») – полный сборник арифметических и алгебраических сведений того времени – содержит и задачи на коммерческую арифметику[21]21
  См.: L. E. Sigler, Fibonacci’s Liber Abaci: A Translation into Modern English of Leonardo Pisano’s Book of Calculation (Springer, 2003).


[Закрыть]. Фибоначчи показал, как применить новую науку, например, к обмену валют и подсчету прибыли. До Фибоначчи европейские купцы просто не умели высчитывать то, что нам кажется элементарным; он научил их составлять пропорции, объяснил, как, скажем, разделить тюк сена на равные доли и назначить за каждую справедливую цену. Фибоначчи научил их делить прибыль от сделки. Математика дала купцам точный инструмент для ведения дел, каким они не располагали ранее.

Новая счетная система Фибоначчи произвела фурор в купеческом сословии и на протяжении веков оставалась главным источником математических знаний в Европе. Примерно в то же время европейцы сделали еще одно очень важное открытие: познакомились с двойной системой записи в учетном реестре, которой арабские купцы пользовались с VII века. Купцы из Флоренции и других итальянских городов стали применять этот принцип учета в повседневных сделках. Фибоначчи подарил им новые методы счисления, а двойная система позволила записывать полученные результаты. Наконец наступил исторически важный момент: в 1494 году, спустя два года после того, как Колумб впервые ступил на землю Америки, монах-францисканец по имени Лука Пачоли написал первое руководство по ведению бухгалтерских книг.

Его труд под названием Summa de arithmetica, geometria, proportioni et proportionalita («Сумма арифметики, геометрии, отношений и пропорций»), написанный не на латыни, а по-итальянски, чтобы быть более доступным общественности, стал первой научно-популярной книгой по математике и бухучету[22]22
  См.: Jeremy Cripps, Particularis de Computis et Scripturis, a Contemporary Interpretation (Pacioli Society, 1994).


[Закрыть]. Раздел, посвященный бухгалтерскому делу, оказался настолько востребованным, что издатель в итоге напечатал его отдельным томом. Пачоли познакомил публику с точнейшими математическими инструментами. «Без системы двойной записи торговый человек не смог бы спать спокойно по ночам», – писал он, объединяя практику с теорией[23]23
  См.: Jeremy Cripps, Particularis de Computis et Scripturis, a Contemporary Interpretation (Pacioli Society, 1994)., p. 2.


[Закрыть]. Его книга надолго стала самоучителем ремесла для европейских торговцев.

Очень важно, что системой бухгалтерского учета заинтересовался священнослужитель. Труды Пачоли помогли преодолеть давнее отвращение христиан к ростовщичеству. Торговцам нужно было доказать церкви, что их ремесло не греховно, а служит на благо роду человеческому. По словам историка Джеймса Ахо, «в Средние века сама мысль о том, что можно жаждать прибыли и при этом быть христианином, казалась возмутительной»[24]24
  См.: James Aho, Confession and Bookkeeping: The Religious, Moral, and Rhetorical Roots of Modern Accounting (State University of New York Press, 2006).


[Закрыть]. Система двойной записи совершенно непреднамеренно помогла обойти этот культурный запрет. Как? Ответ можно найти в Откровении св. Иоанна – христианской версии конца света и Страшного суда, – где сказано:

И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих перед Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими (Откр. 20:12).

Что это означает? Мертвые встают перед Богом и открывают свои книги. Затем Господь открывает свою книгу – «иную книгу», вторую. Что это, как не система двойной записи? «И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное». Благодаря простому методу учета торговцам наконец удалось то, что было невозможно почти тысячу лет: сделать кредитование приемлемым и почтенным ремеслом. Как пишет Джеймс Ахо, «система двойной записи способствовала появлению новой “видимой фигуры” – христианского торговца и банкира»[25]25
  См.: James Aho, Confession and Bookkeeping: The Religious, Moral, and Rhetorical Roots of Modern Accounting (State University of New York Press, 2006).


[Закрыть].

В трудах Пачоли проводится осознанная, намеренная параллель между Священным Писанием и конторской книгой. Первый же пункт руководства по применению нового метода гласит: «Торговцу должно при каждой записи ставить дату с годом от Рождества Христова, дабы она напоминала ему о чистоте помыслов и любую сделку он совершал бы со святым именем Господним на устах»[26]26
  Цит. по: Jeremy Cripps, Particularis de Computis et Scripturis: A Contemporary Interpretation (Pacioli Society, 1994).


[Закрыть].

Едва банковское дело избавилось от стигмы безбожия, нашлось немало желающих им заняться. Первыми знаменитыми банкирами стали члены флорентийского семейства Медичи: им удалось занять нишу посредников, через которых проходили почти все денежные потоки в Европе. Столь ошеломительный успех стал возможен благодаря скрупулезному ведению двойной записи. Если торговец из Рима желал что-то продать покупателю в Венеции, новый тип конторских книг решал проблему доверия между людьми, живущими далеко друг от друга. Занося одни и те же суммы в дебет плательщика и в кредит получателя, – то есть ведя двойную запись, – банкиры могли переводить средства без отправки наличных денег. В результате они в корне изменили систему платежей, подготовив почву для зарождения капитализма. Что не менее важно, банкиры создали для себя авторитетную роль – поручителей, носителей капитала доверия в обществе – и занимают эту позицию уже около 500 лет.

Таким образом, ценность двойной записи не только в сухой эффективности. Конторская книга со временем начала восприниматься как моральный ориентир, обращение к которому наделяло всех участников сделки праведной силой. Торговец становился благочестивым, а банкиру приписывалась святость – в конце концов, три папы римских в XVI и XVII веках происходили из рода Медичи. Перекупщик славил Господа своими трудами. Негоцианты, прежде вызывавшие подозрение, превращались в моральные авторитеты, столпы общества. Джеймс Ахо отмечает: «Основатель методистской церкви Джон Уэсли, баптисты Даниель Дефо и Сэмюэл Пепис, деист Бенджамин Франклин, многие нынешние сообщества экуменистов и адвентистов – все настаивают на том, что скрупулезный учет финансов есть проявление высших добродетелей: честности, ответственности, порядочности и трудолюбия».

Благодаря математическим концепциям, завезенным со Среднего Востока в ходе Крестовых походов, система двойной записи создала моральные предпосылки для зарождения капитализма в Европе, а банковские «крючкотворы» фактически стали жрецами новой религии. Мало кто в наши дни воспринимает текст Библии как буквальную, дословную истину (хотя, конечно, есть и такие), тем не менее это не помешало уверовать в истинность отчетов Lehman Brothers – пока не обнаружился разрыв между видимостью и реальностью.

Величайшая ирония кризиса 2008 года состояла в том, что вера в систему финансовой отчетности (так глубоко укорененная в коллективном бессознательном, что мы ее даже не замечаем) сделала нас легкой добычей для мошенников. Даже вполне добросовестно составленная отчетность иногда базируется на более или менее обоснованных догадках. Современная бухгалтерия, особенно в больших международных банках, превратилась в настолько сложный и запутанный процесс, что стала практически бесполезна. В 2014 году колумнист Bloomberg Мэтт Левин весьма наглядно показал, что балансовая ведомость любого банка почти абсолютно непрозрачна. По замечанию Левина, «ценность» большинства отображенных в ней активов определяется на основе ожидаемой возвратности ссуд или рыночной стоимости облигаций, которыми владеет банк. На другой чаше весов оказываются столь же приблизительно оцененные пассивы и обязательства. Если разница между предположительной оценкой и реальной стоимостью составит хотя бы один процент, квартальная прибыль может превратиться в убыток. Угадывать, приносит ли банк прибыль, – все равно что решать школьный тест «методом тыка». «В этом тесте вообще нет правильных ответов, – пишет Левин. – Никто не может знать, заработал ли Банк Америки что-то в текущем квартале или потерял. Банковская отчетность, по сути, серия более или менее разумных предположений»[27]27
  См.: Matt Levine, “Bank of America Made $168 Million Last Quarter, More or Less,” Bloomberg View, October 15, 2014, https://www.bloomberg.com/view/articles/2014-10-15/bank-of-america-made-168-million-last-quarter-more-or-less.


[Закрыть]. Не угадаешь – вылетишь из бизнеса, что и произошло с Lehman и другими проблемными банками.

Мы отнюдь не стремимся опорочить нынешнюю систему учета или сами банки, поскольку на поверку система двойной записи принесла больше пользы, чем вреда. Наша истинная цель – вскрыть глубокие культурно-исторические корни общественного доверия к такой форме учета. Сейчас, после катастрофы, перед нами стоит вопрос: поможет ли технология, которая позволяет вести учет на других основаниях, вернуть доверие к экономической системе? Может ли блокчейн, который постоянно открыт для публичной проверки и подтверждается не одним банком, а серией математически защищенных операций, производимых множеством компьютеров, возродить наш утраченный социальный капитал?

Божий протокол

В 2008 году, когда мир утопал в пучине финансового кризиса, мало кто заметил статью за подписью некоего Сатоши Накамото, опубликованную 31 октября. В ней описывалось нечто под названием «биткоин» – система электронной наличности, не требующая государственного обеспечения[28]28
  См.: Satoshi Nakamoto, ibid.


[Закрыть], в основе которой лежал открытый реестр, доступный любому для просмотра, но не для изменений. Фактически он представлял собой объективную цифровую запись реального положения дел. Несколько лет спустя этот реестр назовут блокчейном.

Накамото объединил в концепции биткоина несколько элементов, но, как Фибоначчи и Пачоли в свое время, был не единственным, кто стремился оптимизировать систему учета с помощью новых знаний и технологий. В 2005 году Йен Григг, компьютерный эксперт из компании Systemics, представил пробную версию системы под названием «тройная запись»[29]29
  См.: “Triple Entry Accounting,” 2005, http://iang.org/papers/triple_entry.html.


[Закрыть]. Григг работал в области криптографии – науки, восходящей к тем давним временам, когда впервые появились шифрованные послания, или тайнопись. С тех пор как вычислительная машина Алана Тьюринга взломала код немецкого шифратора «Энигма», криптография во многом определяет ход нашей цифровой революции. Без криптографии мы не смогли бы обмениваться конфиденциальной информацией через интернет – например, совершая платежи и покупки онлайн, – не опасаясь, что она попадет в чужие руки. При взрывном росте вычислительных мощностей соответственно усилилась и роль криптографии в нашей жизни. Йен Григг, со своей стороны, полагал, что следующей ступенью станет программируемая система ведения учета, которая сделает мошенничество технически невозможным. В сущности, он предлагал добавить к традиционной системе двойной записи третий компонент – независимый общедоступный реестр, криптографически защищенный от любых изменений. По мнению Григга, это позволяло полностью исключить вероятность подтасовки.

Предполагалось, что в новой системе пользователь будет вести обычную двойную запись, но к цифровому реестру добавится еще одна функция, своего рода штамп времени: криптографически защищенное, подписанное подтверждение каждой транзакции. («Подпись» в криптографии – гораздо более сложное и наукоемкое понятие, чем в повседневной жизни. Оно предполагает совмещение двух цифровых последовательностей, или «ключей», – общедоступного и известного лишь владельцу. Их полное совпадение математически доказывает, что поставившее подпись лицо обладает на нее эксклюзивным правом.) Григг представлял себе систему тройной записи как специальную компьютерную программу, включенную в ПО компании или организации. Однако третий реестр, содержащий последовательность всех подписанных операций, будет открыт для верификации в режиме реального времени. Любое расхождение с подтвержденными записями укажет на подделку. Представьте себе мошенника вроде Берни Мэдоффа, который просто выдумывал транзакции и отображал их в фиктивных ведомостях, – и поймете ценность системы, позволяющей проверять счета в режиме реального времени.

Еще раньше, в 1990-х, другой изобретатель также подметил богатый потенциал цифрового реестра. Это был Ник Сабо – один из первых шифропанков[30]30
  О культуре шифропанка и ее роли в становлении криптовалют подробно рассказывается в книге «Эпоха криптовалют».


[Закрыть] и автор ряда концептов, которые впоследствии легли в основу архитектуры биткоина, что стало причиной появления версии, будто за псевдонимом Сатоши Накамото скрывается именно он. Его протокол по сути представляет собой таблицу, которая запускается на «виртуальной машине» – то есть сети объединенных компьютеров, доступной множеству пользователей. Сабо разработал сложную систему открытых и зашифрованных данных, которая должна защищать конфиденциальность пользователей, но в то же время предоставлять достаточно информации, чтобы создать верифицируемую историю операций. Хотя системе Сабо – он назвал ее «божьим протоколом» – уже более двадцати лет[31]31
  См.: Nick Szabo, “The God Protocols,” http://www.fon.hum.uva.nl/rob/Courses/InformationInSpeech/CDROM/Literature/LOTwinterschool2006/szabo.best.vwh.net/msc.html.


[Закрыть], она на удивление близка к платформам и протоколам блокчейна, о которых пойдет речь в следующих главах. Сабо, Григг и другие разработчики первыми опробовали метод, который, возможно, приведет к появлению неизменяемых записей, исключающих вмешательство мошенников вроде Мэдоффа или недобросовестных банкиров. Хочется надеяться, что новый метод поможет восстановить общественное доверие к системам, используемым нами для взаимодействия.