Текст книги "Модерн и процесс индивидуализации. Исторические судьбы индивида модерна"

Главное направление трансформации, таким образом, состоит в том, что вместе с дифференциацией социальной сети более дифференцированным становится аппарат психического самоконтроля и самопринуждения. Индивид контролирует и сдерживает свою агрессию, вспышки эмоций и страстей, формирует механизм регулирования влечений и самообладания. Эта трансформация и реорганизация человеческих отношений имела непосредственное значение для изменения человеческого habitus’a, создавая форму того, что Элиас называет «цивилизованным поведением и чувствованием», оформляющих процесс индивидуализации.

Таков его ответ на вопрос о том, что из себя представляет индивид модерна, оформившийся в процессе индивидуализации, «как и почему в ходе тех длительных и определенным образом направленных общих процессов трансформации общества, за которыми у нас закрепился технический термин „развитие“, одновременно происходят определенным образом направленные изменения в аффективном поведении, в человеческом опыте, в регулировании аффектов посредством внешнего принуждения и самопринуждения, а тем самым в известном смысле и во всей структуре человеческой экспрессии»8585
  Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 1. М.; СПб., 2001. С. 5.


[Закрыть], которые обычно именуют процессом цивилизации индивидов, становления цивилизованных индивидов (в отличие от варваров), процесса индивидуализации.

Теория индивидуализации и становления субъекта модерна, осуществленная в рамках теории «процесса цивилизации» Н. Элиаса, стала фундаментальной разработкой, тематически посвященной индивиду в рамках классической социологии первой половины XX века. Эта теория однако в полной мере была оценена только во второй половине ХХ века.

2.3.2. Индивид и дисциплинарная власть:

Мишель Фуко (1926—1984)

Подход Н. Элиаса к концептуализации процесса индивидуализации и становления индивида как осуществляющегося главным образом посредством оформления механизмов самоконтроля фактически нашел продолжение в теории становления индивида и процесса индивидуализации Мишеля Фуко с той разницей, что его теория выстраивается как теория внешнего контроля и соответствующих внешних механизмов, создающих индивида модерна.

Концепцию индивидуализации Мишеля Фуко можно считать центральным моментом его теории становления обществ модерна. Становление модерна М. Фуко относит к XVII—XVIII векам и рассматривает его как переход от «зрелищного общества», от «цивилизации зрелищ» с их архитектурой храмов, цирков, театров, публичных казней и т.п., в которых «вместе со зрелищем главенствовали общественная жизнь, празднества, чувственная близость, бурлила кровь, общество черпало новые силы и образовывало на миг одно огромное тело»8686
  Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 264.


[Закрыть], к дисциплинарному обществу, «основные элементы которого уже не община и общественная жизнь, а отдельные индивиды, с одной стороны, и государство – с другой». Эти два полюса взаимосвязаны – государство предназначено для одновременного надзора за огромным множеством людей, а надзор наиболее эффективно может осуществляться только за атомизированными индивидами. «Наше общество, – продолжает М. Фуко, – общество надзора, а не зрелища. Под поверхностным прикрытием надзора, оно внедряется в глубину тел»8787
  Там же. С. 264.


[Закрыть] и производит атомизированных индивидов посредством применения различных дисциплинарных практик.

М. Фуко рассматривает становление обществ модерна в дуальности надзора и дисциплинарных практик, с одной стороны, и индивида – с другой. При этом безусловно приоритетным и первичным значением обладают институциональные дисциплинарные практики надзора. Именно они дисциплинируют и индивидуализируют индивидов как отдельные тела. Надзор имеет рациональный, систематический, методический, дисциплинарный характер, обращенный на индивида и формирующий его.

Образование модернового общества связано с рядом широких исторических процессов и оформляющихся в их рамках институтов – экономических, юридическо-политических и научных. В рамках каждого из этих процессов осуществляется методическая работа по дисциплинарному формированию индивидов.

Но распространение дисциплинарных институтов было, по мнению М. Фуко, лишь видимым аспектом более глубоких процессов, которые во все большей мере становятся техниками «изготовления полезных индивидов». Налицо также «роение» дисциплинарных механизмов – дисциплинарные заведения множатся, их механизмы проявляют тенденцию к пересечению институциональных границ. Оформляется всеобъемлющий государственный контроль над дисциплинарным механизмом, постоянный учет поведения индивидов.

Дисциплина производит подчиненные и управляемые тела, «послушные» тела – в армии, в монастырях, в образовательных учреждениях, на фабриках. Она распределяет и организует пространство, распределяет время, детализирует действия во времени, коррелирует тело и жест, осуществляет связь тела с объектом – в целом осуществляет контроль над деятельностью и над жизнью в целом. Роль дисциплины громадна и первична в производстве индивидов. М. Фуко подчеркивает при этом, что нельзя сказать, будто в дисциплинарном обществе «прекрасная целостность индивида ампутируется, подавляется и искажается нашим общественным порядком, – скорее индивид заботливо производится в нем с помощью особой техники сил и тел»8888
  Там же. С. 265.


[Закрыть].

Однако механизм надзора и применения дисциплинарных техник контроля – это только одна сторона процесса оформления индивида модерна в теории М. Фуко. Второй стороной этого процесса является изоляция и атомизация индивида. Дисциплинарные техники надзора, их возникновение и становление связаны с задачами индивидуальной изоляции. Одним из исторических эпизодов, на примере которого М. Фуко объясняет, как начинает оформляться современный надзор, является дисциплинарная техника изоляции, связанная с эпидемиями чумы. М. Фуко противопоставляет два исторических явления – проказу, которая породила «ритуалы исключения», предопределившие модель и общую форму «Великого Заключения» – карцера, – чуме, которая породила дисциплинарные изоляционные схемы: «Полное заключение – с одной стороны, выверенная муштра – с другой»8989
  Там же. С. 241.


[Закрыть]. Изгнание прокаженного – это мечта о чистой общине, дисциплинарная изоляция в случае заболевания чумой – мечта о дисциплинированном обществе. Это разные способы отправления власти над людьми, разные способы контроля над их отношениями. Однако эти схемы не являются несовместимыми, и «выверенная муштра» вобрала в себя предшествующую форму контроля – изоляции, создав соответствующую процедуру контроля.

Такой процедурой контроля является «паноптизм». М. Фуко пишет в связи с этим: «Мы гораздо меньше греки, чем мы думаем. Мы находимся не на скамьях амфитеатра и не на сцене, а в паноптической машине, мы захвачены проявлениями власти, которые доводим до себя сами, поскольку служим колесиками этой машины»9090
  Там же. С. 265.


[Закрыть]. Будучи помещены в «паноптическую машину», мы атомизированы и изолированы. Мы существуем как изолированные индивиды. Индивидуализация есть условие возможности надзора и дисциплины, она есть механизм паноптической власти обществ модерна.

Паноптическая машина М. Фуко – это образ «Паноптикома» И. Бентама, который М. Фуко использует для демонстрации изоляции, подконтрольности индивида, формируемого посредством соответствующих дисциплинарных техник надзора. «Паноптикон» И. Бентама – архитектурный образ, который позволяет продемонстрировать одиночество, индивидуализированность и полную поднадзорность человека. Каждый индивид находится на своем месте, заперт в камере, его видит надзиратель, но сам индивид не может установить контакт ни с надзирателем, ни с соседями. «Толпа – плотная масса, место множественных взаимодействий, схождения индивидуальностей и коллективных проявлений – устраняется и заменяется собранием отдельных индивидуальностей. С точки зрения охранника, толпа заменяется исчислимым и контролируемым множеством, с точки зрения заключенных – изоляцией и поднадзорным одиночеством»9191
  Там же. С. 244.


[Закрыть]. Основная цель «Паноптикона» – сделать надзор постоянным и вовлечь заключенных в ситуацию власти, носителями которой они сами выступают. Тот, кто помещен в такое поле наблюдения и знает об этом, подчеркивает М. Фуко, сам принимает на себя ответственность за принуждение, внешняя власть становится началом собственного внутреннего подчинения индивида.

«Паноптизм» означает, что модерновое общество, по М. Фуко, – это дисциплинарное общество, основание которого составляет индивидуализация. Но сам процесс индивидуализации осуществляется под влиянием внешних индивиду сил – дисциплинарных техник надзора, техник тела как объекта и мишени власти, различных техник послушания. Многочисленные дисциплинарные методы существовали издавна – в монастырях, армиях и ремесленных цехах. Но в XVII—XVIII веках дисциплина стала общей формулой господства. «Исторический момент дисциплин – момент, когда рождается искусство владения человеческим телом, направленное не только на увеличение его ловкости и сноровки, не только на усиление его подчинения, но и на формирование отношения, которое в самом механизме делает тело тем более послушным, чем более полезным оно становится, и наоборот. Тогда формируется политика принуждений – работы над телом, рассчитанного манипулирования его элементами, жестами, поступками. Человеческое тело вступает в механизмы власти… Рождается «политическая анатомия», являющаяся одновременно «механикой власти»9292
  Там же. С. 168.


[Закрыть].

Паноптизм – это общий принцип новой «политической анатомии», объектом которой являются отношения дисциплины. Паноптическое устройство «задает, на уровне элементарного и легко передаваемого механизма, программу базового, низового функционирования общества, вдоль и поперек пересеченного дисциплинарными механизмами»9393
  Там же. С. 255.


[Закрыть].

В целом, – резюмирует М. Фуко, – можно говорить, следовательно, об «образовании дисциплинарного общества в этом движении, соединившем закрытые дисциплины, своего рода социальный карантин, и бесконечно распространяемый механизм «паноптизма»9494
  Там же. С. 263.


[Закрыть], который представляет собой «абстрактную формулу совершенно реальной технологии, технологии производства индивидов»9595
  Там же. С. 306.


[Закрыть].

В многообразном творчестве М. Фуко мы выделили ту линию, которая соотносится с процессом индивидуализации в эпоху модерна. В качестве важнейших особенностей понимания индивидуализации у М. Фуко можно указать следующие. Положение индивида рассматривается в неразрывной связи с формированием модерновых социальных институтов. Более того, однозначно утверждается приоритет этих структур по отношению к индивиду. Вместе с тем, в этом структуралистском по существу видении индивид не исчезает и не растворяется в структурах. Иначе не было бы смысла вообще вести речь об индивидуализации у М. Фуко.

Еще одной особенностью теории М. Фуко можно считать фактически негативистское и пессимистическое восприятие индивидуализации. Несмотря на широкое использование понятия «субъект» в работах М. Фуко9696
  См., например, Foucault M. L’herméneutique du sujet. – Paris: Seuil/Gallimard, 2001.


[Закрыть], говорить в привычном позитивном смысле о субъекте модерна неправомерно. В этом смысле видение М. Фуко модерна, субъекта модерна скорее вписывается в ту традицию, которая в свое время носила название «критика культуры» и пессимистические философии истории.

Осуществленный в данной главе анализ социологических теорий индивидуализации и оформления индивида модерна, типологизация этих теорий на основе содержащегося в них механизма процесса индивидуализации – дифференциации, рационализации и цивилизации – указывает на нерасторжимое и историческое, и теоретическое единство индивида и общества даже тогда, когда предметом исследования становится процесс вычленения и высвобождения индивида из социального целого.

Исследуемый нами процесс индивидуализации демонстрирует правоту и заставляет согласиться с позициями всех представленных здесь мыслителей, которые помещают рассмотрение судьбы индивида в перспективу рассмотрения общего развития обществ модерна.

Реконструированные нами теории индивидуализации в последние десятилетия образовали существенный компонент интенсивных философских и социально-научных дебатов относительно природы модерна и его исторических судеб. В этих концепциях исторический анализ тесно связан с анализом актуального социального состояния, со стремлением предложить социологический диагноз современной эпохи.

В заключение мы обратимся к концепции Алена Турена, поскольку Ален Турен наиболее полно стремится представить актуальное значение исторического анализа процесса индивидуализации в эпоху модерна.

В теоретических построениях А. Турена модерн предстает не как исчерпавшая себя или ушедшая в прошлое эпоха. Модерн продолжает свое историческое существование и, более того, должен, трансформировавшись, иметь будущее. Такое будущее должно предстать как реализация социального потенциала модерна прежде всего с опорой и в аспекте потенциала индивида. Фактически в роли единственного ориентира желательной социальной трансформации предстает реализация идеи субъекта эпохи модерна.

В теории А. Турена можно выделить несколько фундаментальных тезисов, касающихся теории субъекта модерна. Во-первых, речь идет о концептуализации социологического содержания модерна. «Идея модерна, – пишет А. Турен, – в своей наиболее амбициозной форме заключается в утверждении о том, что человек есть то, что он сам из себя сделает; в утверждении о существовании тесной связи между производством, становящимся все более эффективным благодаря использованию науки, технологии и управления, организацией общества, опирающейся на закон, с одной стороны, и жизнью индивида, руководствующегося интересом и желанием освободиться от всяких ограничений – с другой. Такое соответствие между научной культурой, упорядоченным обществом и свободными индивидами должно базироваться на торжестве разума»9797
  Touraine A. Critique de la modernite. – P.: Fayard, 1992. P. 11.


[Закрыть]. Таким образом, обращение к вопросу об индивиде модерна неотделимо от вопроса об идее модерна.

Во-вторых, идея модерна тесным образом связана с идеей рационализации. Отрицание одной из них влечет за собой отрицание другой. В то же время специфика западной мысли заключается как раз в том, что от идей рационализации она перешла к гораздо более широкой идее «рационального общества», в котором разум не ограничивается сферой научной и технической деятельности и должен стать принципом управления людьми и вещами. Рационализация воспринимается как единственный принцип организации индивидуальной и коллективной жизни, этот принцип увязывается также с секуляризацией, т.е. с отстранением от всяких «последних целей».

Запад мыслил и реализовывал модерн как революцию, поскольку не признавалось значение традиции и вообще чего-либо унаследованного. В течение столетий социальная мысль стремилась к какой-то «естественной» модели научного познания общества и личности – будто то механицистская, органицистская или кибернетическая модель. И все поиски такой модели опирались на убеждение в том, что необходимо избавиться от прошлого, освободить людей от унаследованного неравенства и невежества. «Главной целью такой этики и такой эстетики не является создание какого-то образа человека. Она заключается в устранении всяких образов человека… и в стремлении утвердить натуралистическое видение человека»9898
  Ibid. P. 29.


[Закрыть].

В-третьих, в течение долгого времени модерн определяли лишь через указание на эффективное воплощение в нем инструментальной рациональности, покоряющей мир посредством науки и техники. И, как подчеркивает А. Турен, ни в коем случае нельзя отказываться от подобного рационалистского видения, поскольку оно предохраняет от всякого холизма, тоталитаризма и интегризма. Однако такое видение не дает полной «идеи модерна», более того, оно «скрывает половину идеи модерна: появление субъекта как свободы и творчества»9999
  Ibid. P. 240.


[Закрыть]. Не существует одного единственного образа модерна. Можно говорить о двух образах, соотносящихся друг с другом – образах рационализации и субъективации, т.е. оформления и утверждения субъекта. Драма европейского модерна заключается в том, что он развивался в своеобразной борьбе с «половиной самого себя», преследуя субъекта во имя науки, отвергая всякий вклад христианства. Те, кто отождествляет модерн с рационализацией, сводят субъект к разуму, деперсонализируют его, приносят «я» в жертву, растворяют субъект в безличностном порядке природы или истории.

В действительности мир модерна соотносился также с «субъектом, который есть свобода». Это означает, что в качестве благого принципа утверждается тот контроль, который индивид способен осуществлять над своими действиями и своей ситуацией, а также позволяет индивиду воспринимать свои действия как часть его собственной личностной жизни и воспринимать себя как актора. «Субъект – это воля действовать и быть признанным в качестве актора»100100
  Ibid. P. 242.


[Закрыть].

Вместе с тем сами по себе «субъект» и «движение субъективации» не могут служить единственным объединяющим принципом «нового модерна». Таким принципом может быть только «сочетание субъекта и разума». Не следует закрывать глаза на то, что общество массового производства и потребления, общество предприятий и рынков движимо инструментальным разумом. В то же время в нем действенны индивидуальные желания и коллективная память, мотивы жизни и смерти, мощным фактором является также поиск коллективной идентичности. Необходимо, подчеркивает А. Турен, противостоять тому, чтобы один из компонентов модерна поглотил другой. Исключительное преобладание инструменталистского мышления ведет к угнетению людей, а преобладание субъективизма – к ложному сознанию.

«Новый модерн» должен объединить разум и субъект. «Разорванный модерн» отвергал и подавлял одну из своих половин, превратившись в завоевательную и революционную модернизацию. Соответственно, такой модерн можно определить лишь как «связь и напряжение» между рационализацией и субъективацией. Отсутствие интеграции двух указанных принципов модерна не только задает характер модерна, но и ставит под вопрос «идею общества», разрушает «идею общества».

Субъект можно определить только через отношение – отношение одновременно и оппозиции, и дополнительности – с рационализацией. Лишь триумф инструментального действия, расколдовывающего мир, делает возможным появление субъекта. Субъект не может существовать в анимистском, магическом мире.

В то же время лишь через отношение к другому как к субъекту индивид перестает быть только элементом функционирования социальной системы и становится творцом самого себя, а также становится созидателем общества. Те, кто потребляет общество вместо того, чтобы созидать и трансформировать его, подпадают под власть тех, кто направляет экономику, политику и информацию.

Четвертый момент, на который следует обратить внимание в теории А. Турена – это тезис о том, что «субъект существует только как социальное движение, как оспаривание логики порядка, принимает ли это утилитаристскую форму или является просто поиском социальной интеграции»101101
  Ibid. P. 273.


[Закрыть]. Рационализация ведет к усилению логики социальной интеграции. Суть истории модерна – это история перехода от борьбы субъекта против «священного порядка» к другой борьбе, а именно к борьбе против рационализаторских моделей. Эта борьба вдохновляется стремлением защититься от мощи и напора модернизации, ориентированной на полное изменение общества и человека.

Буржуа потому и является центральной фигурой модерна, что предстает как агент одновременно и рационализации, и субъективации. Эту фигуру можно противопоставить фигуре капиталиста, поскольку в случае с буржуа речь идет о человеке приватной жизни, человеке, наделенном совестью, человеке семьи и благочестия. Именно буржуазия, а не капитализм отстаивала собственность и права человека, превратив собственность в наиболее важное из этих прав. Буржуазия, борясь с абсолютной монархией, сформировала модерновый индивидуализм, который она связала с социальной борьбой против установленного порядка и его религиозных оснований. Возвращение к субъекту есть отчасти возвращение к буржуазному духу, а также к духу рабочего движения – и все это вопреки «духу тотальности», который на протяжении двух столетий от Французской революции до Русской революции господствовал в истории.

Функционирование современного общества, его исторические трансформации и его конкретное единство уже не имеют, как кажется, какого-либо смысла, не соотносятся с какими-либо ценностями, нормами, политическими проектами. Между сферой объективного и сферой субъективного образуются социальные пустоты. Различным действующим способам социальной и культурной интеграции следует противопоставить идею субъекта, который порвал с законом социальной полезности и логикой социальных аппаратов. Субъект определяется отношением индивида к самому себе, а не соотношением с какой-либо сущностью или сообществом.

«Общество», как и сам разум, было «деистическим выражением» старого религиозного духа, новой формой союза между человеком и вселенной. Этот союз уже не может существовать, и данное обстоятельство заставляет нас войти в «полный модерн». Мораль уже не может быть связана с конформизмом, она должна призывать каждого брать на себя ответственность за свою жизнь, отстаивать свободу, далекую, как полагает А. Турен, от индивидуализма, который в действительности открыт для различных форм социального детерминизма.

Социальный субъект должен предстать как организатор своей среды, которая в настоящее время уже не регулируется ценностями, нормами или даже конвенциями. Такой подход оживляет традицию критической социологии. Параллельно социология модернизации должна стать социологией действия, противопоставляющей ценности свободы и ответственности ценностям системы. Наконец, социология действия должна стать социологией субъекта, в полной мере освободившись от историцистских примесей.

А. Турен подчеркивает, что отстаивает модерн, поскольку утверждает, что социальная жизнь конструируется посредством битв и переговоров, организуемых вокруг воплощения различных культурных ориентаций, которые в своей совокупности можно назвать историчностью. Сегодня в пост-индустриальном обществе, которое А. Турен называет «программируемым», борьба развертывается не вокруг социального использования техники, это борьба вокруг производства и массового распространения социальных представлений, информации. Это означает заполнение пустоты, образовавшейся между экономикой и культурой.

Субъект полагает себя через противопоставление логике системы. Субъект и система не представляют собой раздельные универсумы, это «антагонистические социальные движения» социальных и политических субъектов. Вообще общество – это «поле конфликтов, переговоров и посредничеств между рационализацией и субъективацией, представляющих собой две дополнительные и противоположные стороны модерна»102102
  Ibid. P. 412.


[Закрыть]. Люди сами творят свою историю, но делают это через конфликты и с опорой на культурные ориентации.

Социальные субъекты уже не определяются только своим социальным положением, как это было в классовом обществе. Их следует понимать как «социальные движения». Один может говорить о стратегии, об адаптации к изменениям и требованиям рынка, а другой будет говорить о субъекте, о свободе, о желании индивида быть субъектом. Эти люди противостоят друг другу, но они едины в том, что устремлены к творческому движению и потому – к «гипермодерну». Общество, как на мировом уровне, так и на уровне каждой из индустриальных стран, являет противоположные тенденции – как к конструированию «новой системы исторического действия», так и к разрушению, проявляющемуся в дуализме экономики и культуры. Наблюдается напряжение между экономистским и культуралистским видением, фиксирует А. Турен. Первое возвращается к идее гомо экономикус, а второе отвергает модерн и ищет прибежище в каком-то мифическом прошлом. В то же время в этих двух позициях следует видеть фрагменты нового этапа модерна.

Как считает А. Турен, в оценках и действиях следует исходить из того, что период двух последних столетий представляет собой «ограниченный модерн». Если модерн – это представление о том, что общество есть продукт нашей деятельности, то модерн до сих пор был таковым лишь отчасти. Этот модерн не порвал до конца связь, которая привязывает общество к порядку мира. Он верил в историю, как другие до модерна верили в творенье Божье или в миф о создании общества. Наряду с этим модерн искал основание добра и зла в полезности или вредности действия для общества. Таким образом человечество, освобожденное от подчинения закону универсума или Бога, оставалось в подчинении у закона Истории, Разума или Общества. «Сеть соответствий между человеком и универсумом не была разрушена, – утверждает А. Турен. – Такой полумодерн все еще мечтал создать некий естественный мир как рациональный мир»103103
  Ibid. P. 421.


[Закрыть]. В конце XX в. модерн исчез, он сводится к некоему «ускоренному авангардизму», превращающемуся в дезориентированный постмодерн. Из такого кризиса рождается – наряду с играми постмодерна и ужасами тоталитарного мира – более полный модерн, в который мы входим.

Сегодня общество модерна оказывается перед следующим выбором. Оно может полностью подчиниться логике инструментального действия и требований рынка, довести секуляризацию до полного подавления всякого представления о Субъекте, ограничиться сочетанием инструментальной рациональности и массового потребления с памятью о традициях и с сексуальностью, освобожденной от социальных норм. Другой путь состоит в сочетании рационализации и субъективации, эффективности и свободы. Этот второй путь следует в равной мере отделять от крайнего утилитаризма и от навязчивого поиска идентичности. Разум не сводится ни к интересу, ни к рынку, а Субъект не сводится к общине, коллективному «мы».

Реализованный модерн имеет целью только счастье, ощущение индивидом того, что он есть субъект и способен к социальным действиям, направленным на возрастание его свободы и творчества. Это личное счастье неотделимо от желания счастья для других, от солидарности и поиска счастья.

Некоторые замечания

Первая часть книги была посвящена рассмотрению процесса индивидуализации как процесса оформления и утверждения индивида как «субъекта модерна». Классика социальной философии, а также классика социологической мысли, как было показано, представляет процесс индивидуализации как чрезвычайно значимый, неотъемлемый и во многих отношениях стержневой компонент модерна.

Социально-философское и социологическое осмысление этого процесса было представлено нами одновременно и как историческая реконструкция, и как анализ актуального социального состояния.

Исследование процесса индивидуализации – это исследование исторических судеб индивида эпохи модерна, от момента его оформления до настоящего дня. В определенной мере это и загляд в будущее.

Процесс индивидуализации предстал, если так можно выразиться, в своем теоретическом каркасе. Реконструкция процесса индивидуализации позволила увидеть индивида модерна в его эпохальной определенности, позволила увидеть уникальную историческую специфику его социальных свойств. Эта специфика проявляется в деятельностно-практической и нормативно-ценностной устремленности к социальной свободе и социальному равенству. Последующие части данной работы позволят создать более панорамную и емкую картину положения индивида в обществах модерна. В особенной мере сказанное относится к тем сегментам работы, которые посвящены анализу актуального социального состояния.

Последующие части нашей работы призваны не только сделать исследование процесса индивидуализации более полным и конкретным, но и показать, в какой мере и в каких формах реализовывалась указанная устремленность к свободе и равенству.