Текст книги "Смерть дикаря"

Через час после этого вернулся Цампа и привез герцогу де Шато-Мальи письмо от герцога де Салландрера.

В этом письме герцог приглашал его пожаловать сегодня на семейный обед, прибавляя к этому, что «ему нужно переговорить с ним о многом, а главное, о бумагах, которые должны скоро прийти из Одессы».

После этого Рокамболь отправился к сэру Вильямсу, который в нескольких словах дал ему совет, как держать себя относительно герцога де Салландрера и его дочери, и приказал ему предложить герцогу от имени Фабьена купить у последнего замок, находящийся всего в нескольких шагах от рудников Л. во Франш-Конте, которые хотел купить герцог де Салландрера.

От сэра Вильямса Рокамболь отправился к Фабьену и, сознавшись ему в своих видах на Концепчьону, упросил его продать герцогу де Салландрера его замок Го-Па, находящийся всего в некотором расстоянии от рудников Л.

Фабьен согласился и уполномочил Рокамболя вести переговоры об этом деле.

– Ну, так до свидания, – сказал Рокамболь, – я сейчас же отправляюсь к герцогу как доверенное лицо от тебя.

– Большого успеха, – пожелал ему Фабьен.

Мы не будем следовать за Рокамболем к герцогу де Салландрера, а лучше пойдем за ним двенадцать часов спустя в мастерскую Концепчьоны, куда провел его, по обыкновению, негр. Концепчьона ждала его с невыразимой тоской, а на лице мнимого маркиза выражалась какая-то печальная торжественность.

– Все кончено, – прошептал он, – если вы только не исполните моего совета.

Затем он взял ее за руку и спросил:

– Вы любите меня?

– О, как вы можете спрашивать меня об этом!

– Верите вы мне?

– Верю! Верю!

– Вы должны будете иметь мужество…

– Я буду иметь его.

– Вы должны говорить с вашим отцом.

– Извольте. Я согласна на все.

Затем Рокамболь потребовал от нее, чтобы она сказала герцогу де Салландрера, что она имеет основание предполагать, что герцог де Шато-Мальи обманывает его с помощью графини Артовой и что все это есть не что иное, как выдумки последней.

– Но как же я докажу это? – спросила Концепчьона.

– Вы упросите вашего отца, чтобы он спрятался в вашей уборной, и, когда придет герцог де Шато-Мальи, пригласите его в свою мастерскую и обратитесь к нему с вопросом, как к честному человеку, и скажете ему, что вы не любите его и что ваше сердце принадлежит другому. Добавьте к этому, что знаете про его любовь, которая настолько сильна, что вы можете предполагать, что для достижения вашей руки он даже решился придумать историю о своем таинственном происхождении.

– О, как же я могу сказать это…

– Очень просто. Это необходимо. Он, конечно, смутится от этих слов, и этого будет вполне достаточно, чтобы ваш батюшка усомнился. Вы исполните это?

– Да, – прошептала Концепчьона. Затем Рокамболь переменил разговор.

– Вам, вероятно, известно, – сказал он, – что я виделся сегодня с вашим батюшкой? Зять мой виконт д'Асмолль хочет продать ему свой замок.

– Знаю, папа говорил об этом, он даже желает съездить туда.

– В таком случае устройте, чтобы и вас взяли туда.

– Зачем?

– Не знаю, но у меня есть предчувствие, что это принесет нам счастье.

– Хорошо, я непременно поеду туда.

Рокамболь ушел от Концепчьоны вполне счастливый, одно только отсутствие Вантюра беспокоило его.

Через несколько минут после ухода Рокамболя в кабинет к герцогу де Салландрера вошла Концепчьона.

Она была бледнее обыкновенного, но во взгляде ее проглядывала необыкновенная решимость.

– Здравствуй, мое дитя, – сказал герцог, – ты пришла вполне кстати, так как я только что хотел послать за тобой.

– Я вам нужна?

– Да.

– И мне нужно поговорить с вами, – заметила, садясь, Концепчьона.

– Боже! Какой у тебя торжественный вид! – прошептал герцог, любуясь своей дочерью.

– Да, мне нужно очень серьезно переговорить с вами, папа.

– А! У тебя такой посланнический тон. Концепчьона села.

– Ну-с, позвольте мне узнать, папа, зачем вы желали видеть меня?

– Я хочу поговорить с тобой, мое милое дитя, о замужестве.

Концепчьона вздрогнула.

– И я тоже, папа, хотела поговорить с вами об этом же.

– Я хотел сообщить тебе, что пригласил к обеду герцога де Шато-Мальи.

– А я только что было хотела просить вас об этом. Герцог несколько удивился.

– Я люблю вас больше всего на этом свете, папа, – продолжала Концепчьона, – и всегда буду покорна вашей воле.

Молодая девушка произнесла эти слова с таким волнением, что невольно тронула герцога.

– Боже мой, – прошептал он, – что значат эти слова?

– Батюшка! – продолжала Концепчьона. – Вы истинный дворянин, и мысль ваша передать свое имя человеку, который бы был достоин носить его, – слишком благородна, чтобы я могла делать замечания. Но если Шато-Мальи не докажет вам своего происхождения…

– Он непременно докажет! – перебил герцог. – Прочти вот это письмо, – добавил он и подал дочери письмо русского полковника де Шато-Мальи.

Концепчьона прочитала его и холодно возвратила отцу.

– Это так ясно, – заметил герцог.

– Батюшка!.. Если же Шато-Мальи действительно потомок Салландреров, если бумаги, которые он предъявит, достоверны…

– Ты, кажется, сомневаешься? – Да, папа.

– Ты сходишь с ума.

– Может быть.

– Или и герцог сумасшедший!

– Батюшка, – прошептала Концепчьона горячо, – герцог де Шато-Мальи нагло лжет!

Дон Паец отшатнулся, как бы пораженный этими словами.

– Я не знаю, помешалась ли я. но я знаю только, что графиня Артова – эта потерянная женщина – придумала просто историю бумаг.

– Подобная низость!..

– Я, может быть, докажу ее.

– Ты, Концепчьона?!

– Я, батюшка. Не знаю, предъявит ли Шато-Мальи эти бумаги, но я положительно убеждена, что они фальшивые. Батюшка! На коленях умоляю вас, будьте справедливы!

И Концепчьона опустилась на колени, но герцог мгновенно поднял ее.

– Говори, дитя мое, – сказал он в порыве глубокой нежности, – разве я не твой отец и разве я не люблю тебя?

– Ну, так слушайте же меня, батюшка! У меня есть одна тайна, которую я не могу открыть вам потому, что она не принадлежит мне, но я умоляю вас верить моим словам: герцог де Шато-Мальи бессовестно лжет из одного только честолюбия.

– Следовательно, – продолжал дон Паец, – ты ненавидишь того человека, которого я избрал тебе в мужья?

– Да, если подозрение мое справедливо, нет, если меня обманули. И в таком случае я буду его женою, если вы этого только желаете, папа.

Слова дочери совершенно изменили образ мыслей герцога де Салландрера.

Он на минуту поколебался в своих убеждениях рассказом баронессы Сен-Максенс и странным стечением обстоятельств, когда не получил письма графини Артовой, и в то же время узнал от Шато-Мальи, что рукопись его родственника сгорела. Но теперь перед ним лежало письмо русского полковника, на конверте был штемпель Одессы – и он снова глубоко верил словам герцога де Шато-Мальи.

– Будь осторожна, Концепчьона! – сказал он. – Герцог де Шато-Мальи везде пользуется репутацией честного человека.

– Репутации не всегда бывают справедливы, папа. Голос Концепчьоны звучал так твердо и убедительно, что герцог вскричал:

– Но докажи мне справедливость своих слов!

– Я надеюсь доказать.

– Каким образом?

– Вам известно, что в моей мастерской есть стеклянная дверь в уборную и что из этой уборной есть выход в коридор, на лестницу?

– Знаю, но что же из этого следует?

– Батюшка! Мужчина может лгать самым нахальным образом перед мужчиной, но теряет самообладание в присутствии любимой женщины.

– А герцог любит тебя, мое дитя!

– Положим, что любит.

– И ты должна верить, что его собственное богатство отстраняет всякую мысль об…

– Батюшка, – перебила его Концепчьона, – позвольте вашей дочери предложить вам средство доказать на деле истину ее слов.

– Изволь, дитя мое.

– Пригласите герцога к обеду.

– Я уже пригласил его.

– Сегодня?

– Да.

– Отлично. После обеда я приглашу герцога в мастерскую посмотреть мои картины. Тогда…– Концепчьона несколько приостановилась.

– Что же тогда?

– Вы, папа, войдете через коридор в уборную и спрячетесь там.

– Но подобные увертки недостойны дворянина, мое дитя.

– Ну, в таком случае мне нечего больше делать, – проговорила Концепчьона, – я ничем больше не могу доказать истины моих слов и я согласна выйти замуж за Шато-Мальи.

– В словах молодой девушки звучала такая горечь, такое отчаяние, что герцог невольно растрогался.

– Изволь, – сказал он, – я исполню твое желание.

– Но это еще не все, папа!

– Ну, говори.

– Вы должны дать мне слово, что, как бы необыкновенны ни казались вам мои слова и поступки, вы будете смотреть неподвижно и безмолвно.

– Клянусь тебе, мое дитя!

Тогда Концепчьона почтительно поцеловала руку отца.

– Вы благородны и добры, папа, – продолжала она. Затем она подошла к письменному столу и написала герцогу де Шато-Мальи следующую записку:

«Герцог! Отец сказал мне, что я должна сделаться вашей женой. Мне остается только преклонить голову перед родительской волей, но до этого я прошу вас уделить мне один час для разговора.

Вы обедаете сегодня у нас. После обеда я попрошу вас пожаловать ко мне в мастерскую, – не откажите в моей просьбе.

Готовая к вашим услугам Концепчьона де Салландрера».

Написав эту записку, молодая девушка показала ее своему отцу, а затем велела слуге отнести ее к герцогу де Шато-Мальи.

Вернемся теперь к герцогу де Шато-Мальи, которого, если мы помним, мы оставили в ту минуту, как он удалился в кабинет по возвращении Цампы с приглашением герцога де Салландрера на обед.

Вошел Цампа.

– Что это? Отчего ты ездил так долго?

– Я надеялся, что ваше сиятельство простит меня, но я не виноват, так как меня задержала сама сеньорита Концепчьона.

Герцог слегка покраснел.

– Ты видел ее?

– Точно так, – ответил почтительно Цампа, – и вот она приказала мне передать вам эту записку.

Цампа подал письмо, написанное Рокамболем.

В нем было написано следующее:

«Дела идут быстро. Свидание, о котором я писала вам, мой друг, должно непременно состояться сегодня вечером. Вы обедаете у нас. После стола я попрошу вас к себе в мастерскую. Я люблю вас, я горжусь тем, что буду носить ваше имя. Умоляю вас, не забудьте в точности исполнить все наставления, которые я вам давала в первом письме. Как ни тягостна роль, налагаемая мною на вас по воле судьбы, имейте мужество разыграть ее до конца. Наше будущее зависит от этого!

P.S. Быть может, вы скоро получите от меня очень сухую и официальную записку.

К.»

Герцог задумался.

– Делать нечего, – подумал он, – нужно исполнить ее желание.

Перед отъездом на обед к герцогу де Салландрера он получил от Концепчьоны вторую записку, которая, как мы уже знаем, была написана ею при ее отце.

Ровно в шесть часов герцог де Шато-Мальи явился в отель Салландрера.

– Герцогиня ждет, ваше сиятельство, в гостиной, – доложил ему лакей.

Эти слова несколько смутили герцога де Шато-Мальи. Он считал ее за своего тайного врага и за деятельного агента его соперника, а вследствие этого за самое серьезное препятствие к женитьбе его на Концепчьоне.

Герцогиня сидела одна, когда вошел Шато-Мальи, она приняла его с приветливой улыбкой.

– Мужа еще нет дома, – проговорила она, приглашая его сесть. – Я надеюсь, вы извините его.

Герцог поклонился.

Он был очень удивлен приветливым голосом и ласковым взором герцогини.

«Женщины удивительно умеют притворяться, – подумал он. – Герцогиня ненавидит меня, а между тем принимает меня так дружелюбно».

– Герцог, вероятно, катается? – добавил он вслух.

– Нет, он просто уехал по делам к виконту д'Асмоллю.

– Я тоже знаком с ним.

– Мой муж, – продолжала герцогиня, – возненавидел Испанию после поразивших нас несчастий. Он, кажется, намерен поселиться во Франции, по крайней мере на несколько лет, и вследствие этого хочет купить рудники и железный завод в Л.

– Этот завод, кажется, если я не ошибаюсь, не принадлежит виконту д'Асмоллю.

– Нет, но виконт думает продать свой замок, находящийся недалеко от этого завода.

– А!

– Это очень хорошенькое поместье.

– Так герцог покупает замок Го-Па?

– Да.

На дворе в это время раздался стук подъехавшего экипажа и прервал разговор де Шато-Мальи с герцогиней.

Минут через десять после этого в залу вошел герцог де Салландрера. Он поклонился молодому человеку и только что хотел протянуть ему руку, как дверь в залу отворилась снова и вошла Концепчьона. Вид ее напомнил герцогу утренний разговор между ними и внушил недоверие к де Шато-Мальи.

Концепчьона держала себя холодно и сдержанно. Она едва-едва обратила внимание на гостя, и только одно глубокое убеждение в неподложности получаемых писем могло заставить герцога де Шато-Мальи воображать, что она его любит.

– Ну, что? – спросил дон Паец де Салландрера. – Имеете вы известия из Одессы?

– Нет еще, что меня и заставляет опасаться, не заболел ли дорогою курьер.

– Может быть, – заметил герцог, бросив испытующий взгляд на Шато-Мальи.

Герцог невольно покраснел, так как в это время на него смотрела Концепчьона. «Он смутился, – подумал дон Паец, – неужели же моя дочь права?..»

– Пожалуйте кушать! – доложил в это время лакей. Разговор за обедом касался различных посторонних предметов, и при этом Концепчьона ни разу не взглянула на молодого герцога, но, выходя из-за стола, она сказала ему:

– Вы, кажется, охотник до живописи, герцог? Голос молодой девушки несколько дрожал, и герцог де

Шато-Мальи поспешил предупредить ее.

– Очень люблю, сеньорита, – сказал он, – и буду счастлив, если вы позволите мне взглянуть на редкости вашей мастерской.

– В таком случае, – продолжала Концепчьона, все больше и больше смущаясь, – пройдемте туда; папа имеет привычку курить после обеда, и мы не будем ему мешать…

Герцог де Салландрера кивнул головой в знак своего согласия, и Шато-Мальи подал руку молодой девушке.

Концепчьона бросила на отца значительный взгляд и вышла из комнаты.

– Прежде всего, – сказала она, поднимаясь во второй этаж, – я вам покажу две очаровательные картины Сурбарана. Они находятся в моем будуаре… а потом мы пройдем в мастерскую.

– Я к вашим услугам, – ответил герцог, не подозревая, что Концепчьона действовала таким образом только для того, чтобы дать своему отцу время спрятаться в уборной.

Войдя в мастерскую, она посадила герцога рядом с собой. Молодая девушка была бледна и взволнованна, но ее поддерживала любовь к мнимому маркизу де Шамери.

– Вы получили мою записку, сеньор? – спросила она слегка дрожащим голосом.

– Получил, сеньорита.

– Послушайте, герцог, вы в самом деле любите меня?

– Клянусь честью, сеньорита.

– А если… я не люблю вас?

– Я буду надеяться, что вы когда-нибудь полюбите меня.

Концепчьона презрительно пожала плечами.

– Я верю, что вы любите меня, герцог, – проговорила она, – и ваша любовь извиняет в моих глазах ваши странные поступки.

– Действительно странные, – прошептал герцог де Шато-Мальи.

– Так признайтесь же, что ваша любовь… ко мне… довела вас до низкого обмана… что вы придумали эту историю о бумагах, о родословной… о таинственном происхождении…

В этот момент в уборной послышался какой-то звук. Концепчьона побледнела. Герцог де Шато-Мальи слышал этот шум и не мог больше сомневаться, что в уборной кто-то спрятан. Но он все-таки сделал вид, что не заметил ничего, и продолжал очень спокойно:

– Позвольте мне, сеньорита, не отвечать на ваш вопрос, хотя если бы даже и было так…

– Говорите, герцог, говорите!.. Ради самого Бога!..

– Это только могло бы доказывать мою беспредельную любовь к вам…

– Как! Следовательно, вы соглашаетесь с тем, что эта история…

– Я ни с чем не соглашаюсь, сеньорита.

– Придуманная вами с графиней Артовой…

– Погодите! – перебил ее герцог.

– Милостивый государь! – проговорила холодно Концепчьона. – Можете ли вы поклясться мне?

– Смотря в чем?

– Поклянитесь мне честью дворянина, что вы твердо убеждены в том, что происходите из фамилии Салландрера.

Герцог, повинуясь слепо предписаниям письма, колебался с минуту и, наконец, ответил:

– Я не могу дать вам этой клятвы.

Тогда Концепчьона поднялась с достоинством со своего места.

– Милостивый государь, – сказала она, – этого слишком достаточно для меня, я еще не ваша жена, я здесь у себя и потому покорнейше прошу вас выйти сию же минуту отсюда.

И при этом она указала ему на дверь.

У герцога потемнело в глазах. Он встал, поклонился и вышел из комнаты, сказав:

– Прощайте, сеньорита, я люблю вас и, с Божией помощью, надеюсь, что вы будете моей женой.

Сойдя в бельэтаж, он хотел пройти в гостиную, но один из лакеев сказал ему:

– Ее сиятельство герцогиня не совсем здорова и изволили уйти к себе.

– Хорошо… Я пройду к герцогу.

– Герцог изволили уехать.

– Уехал?

– Точно так-с!

– Странно!..

– За ним прислали-с от испанского генерала С, который сильно заболел.

Это последнее сообщение показалось герцогу де Шато-Мальи настолько уважительной причиной, что он не настаивал и уехал.

В это время Концепчьона подбежала к двери уборной и отворила ее. Из уборной вышел герцог де Салландрера. Он был бледен.

– Ну, папа, вы все слышали? – спросила Концепчьона.

– Все.

– А видели вы его лицо?

– Видел.

– Верите вы ему теперь?

– Нет.

– Так вот за кого вы хотели выдать меня. Герцог молчал, он стоял неподвижно и как бы не чувствовал ничего… Потом он вдруг вздохнул и, ударив себя по лбу, прошептал:

– Стало быть, все кончилось, и фамилия Салландрера пресеклась навсегда.

Концепчьона не отвечала. Она поняла, что отец решил уже не выдавать ее за герцога де Шато-Мальи.

– О, мой род! Мой великий, благородный род! – проговорил герцог разбитым голосом. – Да, я его последний представитель. – И дон Паец де Салландрера закрыл свое лицо руками.

Концепчьона видела, как из его глаз брызнули слезы. Она кинулась ему на шею и стала его целовать.

– Папа! – шептала она. – Милый мой, дорогой папа… я люблю вас. – И при этом она чуть не высказала своей тайны и не открыла ему своей души. Но какое-то тайное чувство и голос заставили ее умолчать об этом и не упоминать имени маркиза де Шамери.

– Дитя мое! – сказал ей тогда герцог де Салландрера. – Судьба как будто нарочно расстраивает все мои планы. Я хотел выдать тебя сперва за дона Педро, затем за дона Хозе и, наконец, за герцога де Шато-Мальи; первые двое умерли, а последний – негодяй, недостойный тебя. Теперь, мое дитя, я даю тебе полную свободу выбирать себе мужа, какого хочешь… Я уверен, что ты выберешь человека с хорошим именем и вполне благородным сердцем.

* * *

В эту самую минуту на дворе послышался лошадиный топот, и почти вслед за этим в уборную вошел негр Концепчьоны.

– Что? – спросил его герцог де Салландрера.

– Письмо от герцога де Шато-Мальи.

И в это время вошел Цампа. По расстроенному лицу герцога и по взгляду, брошенному на него Концепчьоной, португалец сразу догадался, что комедия разыгралась с полным успехом. Цампа низко поклонился герцогу и подал ему письмо. Герцог презрительно улыбнулся, распечатал его и прочитал.

– Ага! – сказал он. – Герцог понимает, что подвинулся уже очень далеко, и приготовляет уже отказ от ожидаемых титулов.

Затем он подал письмо своей дочери. Концепчьона, прочитав его, пожала плечами, а герцог, сев к столу, написал несколько строк и отдал записку Цампе.

– Цампа, – сказал он, – тебе, право, следовало поступить ко мне, а не служить у герцога де Шато-Мальи.

– Прикажите только, ваше сиятельство! – ответил португалец. – Вам хорошо известно, что я принадлежу вам телом и душою, как и покойному дону Хозе.

И Цампа ушел, унося с собой ответ герцога де Салландрера. Спускаясь с лестницы, он пробормотал себе под нос:

– Статья в «Судебной газете», кажется, положительно не обратила на себя внимания публики.

Чтобы объяснить читателю эти слова, мы должны воротиться несколько назад, в отель герцога де Шато-Мальи.

В то время как сам герцог обедал у своего будущего тестя, Цампа сидел, развалясь в кресле, в кабинете и преважно курил сигару.

– Как подумаешь, – рассуждал он, смеясь, – что мой бедный барин в настоящую минуту губит навсегда возможность для себя когда-нибудь жениться на сеньорите Концепчьоне, то становится даже как-то смешно.

В эту минуту в дверь комнаты, где он сидел, постучали.

– Кто там? – спросил Цампа, не изменяя своего положения.

– Я, – ответил детский голосок.

– Кто я?

– Сорви-голова.

– Входи.

В комнату вошел грум, ростом в три с половиной фута.

Герцог любил его за решительность и удивительную смелость, а потому и назвал его Сорви-головой. Этот Сорви-голова ездил на самых неукротимых лошадях и замечательно ловко и искусно умел усмирять их, да и вообще обладал множеством достоинств, снискавших ему уважение его господина.

Цампа же, исправляющий должность камердинера герцога де Шато-Мальи, пользовался всеобщим уважением среди прислуги герцога и взял Сорви-голову под свое покровительство.

– Что тебе нужно, барин? – спросил он веселым тоном.

– Извините, что я побеспокоил вас, – ответил ему Сорви-голова, – но вас спрашивает какой-то человек.

Цампа велел ему провести этого господина к себе. Сорви-голова поспешил исполнить это приказание и через несколько минут после этого ввел в комнату, где сидел Цампа, Рокамболя, отлично загримированного.

Рокамболь передал Цампе номер «Судебной газеты», где описывалось убийство курьера, посланного графиней Артовой, и приказал ему передать заметку, под каким-нибудь благовидным предлогом, герцогу де Шато-Мальи, наблюдая в то же время, что произойдет с ним при чтении этой газеты.

Когда через час после ухода Рокамболя герцог де Шато-Мальи вошел в свой кабинет, то он застал в нем Цампу, державшего в руках «Судебную газету».

– Что это? – спросил его герцог.

– Газета, которую я нарочно купил для вашего сиятельства, – ответил Цампа.

– К чему?

– В ней находится описание убийства между Мелуном и Парижем – в Сенарском лесу – одного курьера, приметами очень похожего на того курьера, которого ждет ваше сиятельство.

Герцог вздрогнул всем телом и выхватил газету из рук Цампы. В «Судебной газете» было подробное описание того, что в Сенарском лесу был найден в известковой печи обезображенный труп какого-то человека, который очень походит на одного курьера, проезжавшего за два дня до этого убийства через Льесен.

Герцог де Шато-Мальи, прочитав это, написал письмо к герцогу де Салландрера и, известив его, что курьер, которого он так долго ожидал, кажется, убит, немедленно собрался в дорогу и поехал в сопровождении Вантюра в Льесен, заехав предварительно в отель графини Артовой и разузнав у швейцара подробно обо всех приметах посланного графиней курьера.

Ровно в час ночи он был уже в Льесене. В окнах трактира, к которому он подъехал, светился еще огонь. При стуке колес его кареты ворота растворились, и сам трактирщик поспешил навстречу приезжим гостям.

Герцог де Шато-Мальи вошел в комнаты и спросил у трактирщика про убийство курьера.

– Его труп обезображен известью, – ответил трактирщик, – но мне кажется, что это проезжавший здесь за несколько времени перед убийством курьер.

– А вы видели его?

– Да… он был высокого роста, здоровенный мужчина.

– Откуда он ехал?

– Из России.

– Где теперь его труп?

– Здесь… но до сих пор еще никто не являлся сюда для удостоверения его личности.

– Где же он лежит?

– В конце деревни, на сеновале.

– Вы можете проводить меня туда?

– Разве вы изволили знать этого курьера?

– Я и посылал его в Россию.

Трактирщик поспешил зажечь фонарь и пошел вперед указывать дорогу. Герцог последовал за ним.

На сеновале, отдаленном от всякого жилья и освещенном только одним фонарем, лежало мертвое тело. Руки, грудь, живот и лицо убитого были совершенно обезображены от воздействия извести.

В дверях стоял жандарм.

Трактирщик поспешил объяснить ему, что заставило герцога де Шато-Мальи заинтересоваться убитым. При имени герцога жандарм почтительно поклонился ему.

Герцог преодолел свое отвращение и наклонился, чтобы рассмотреть хорошенько правую ногу убитого, на которой, по словам швейцара отеля графини Артовой, должен был находиться особенный знак. Трактирщик светил ему, а Вантюр прехладнокровно стоял сзади них.

Но вдруг герцог вскрикнул и отшатнулся. На ноге убитого курьера был именно тот знак, о котором ему говорил швейцар, теперь уже нельзя было больше сомневаться – перед ним находилось мертвое тело курьера.

Были ли украдены у него бумаги или их уничтожили? – вот что раньше всего промелькнуло в голове герцога, но Вантюр не дал ему времени решить этот вопрос: он очень хладнокровно приподнял мертвое тело, внимательно осмотрел треугольную рану и сказал герцогу по-английски:

– Я знаю, каким орудием нанесена рана.

При этих словах герцог вздрогнул и хотел было что-то спросить у Вантюра, но тот предупредил его и шепнул ему:

– Пожалуйста, не говорите ничего больше при этих людях!..

– Это мой курьер! – сказал тогда герцог жандарму и трактирщику. – Я узнал его вот по этой примете. – И при этом он указал на знак, бывший на ноге у трупа. – И его можно похоронить сегодня же…

– Это дело уже судьи, а не мое, – возразил ему на это жандарм.

Герцог сошел с сеновала и направился к трактиру. К нему подошел Вантюр и фамильярно сказал:

– Ваше сиятельство! Пишите теперь ваши показания, а я покуда заложу лошадей.

Герцог был поражен этим тоном и пристально посмотрел на своего кучера. Но Вантюр выдержал этот взгляд.

– Откажите мне, – сказал он, – если я рассердил вас, но, может быть, ваше сиятельство, не раскаетесь, если позволите мне забыть на минуту мое низкое звание и поговорить с вами попросту – прямо начистоту.

– Говори.

– О, не здесь!

– Отчего же?

– Длинная история.

Удивление герцога возрастало все больше и больше.

– Я узнал убийцу по форме раны, – продолжал Вантюр равнодушно, – и вы увидите, ошибаюсь ли я… Но только, ради Бога, подождите, пока мы отправимся.

– Хорошо.

Возвратясь в трактир, герцог написал мировому судье заявление, что он признал в убитом своего курьера, и при этом добавил, что убийца его, вероятно, или уничтожил или похитил у убитого бумажник, в котором должны были находиться бумаги, посланные из Одессы в Париж отставным русским полковником де Шато-Мальи герцогу де Шато-Мальи, имеющему жительство на площади Бово в собственном доме.

Затем он изложил все подробности этого дела и через четверть часа уже выехал из трактира.

– Позвольте мне править, ваше сиятельство, – заметил Вантюр, как только лошади тронулись с места.

Фраза эта, произнесенная на чистом парижском наречии, очень удивила герцога, но прежде чем он успел что-нибудь ответить, Вантюр добавил:

– То, что я должен передать вашему сиятельству, может взволновать вас, а в такую темную ночь, право, опасно править горячими лошадьми, если только кучер взволнован и развлекается.

– Взволнован?.. Я?..

– Точно так-с, так как это должно случиться с вами сейчас же, – ответил Вантюр, взяв из рук герцога вожжи.

– Вы, вероятно, изволили уже заметить, что я говорю по-французски как настоящий парижанин?

Герцог невольно вздрогнул.

– О, не бойтесь, ваше сиятельство, хотя мы и едем теперь через Сенарский лес, но будьте уверены, что я не имею ни малейшего намерения ни убивать, ни грабить вас и что мною руководили важные причины поступить к вам в качестве английского кучера.

Удивление герцога было так велико, что он не мог выговорить ни слова.

– Хотя вы мне ровно ничего не говорили, – продолжал Вантюр, – и несмотря на то, что я нахожусь у вас в услужении только пятнадцать часов, мне известна половина ваших дел.

– Вам?! – вскричал герцог.

– Вы влюблены в сеньориту Концепчьону де Салландрера…

– Что-о?

Но Вантюр нисколько не смутился тем тоном, которым были сказаны эти слова, и продолжал спокойно:

– Имейте в виду, ваше сиятельство, что теперь уже три часа ночи, что мы едем по пустынной дороге, и, следовательно, никто не услышит, что вы так фамильярно разговариваете со своим кучером. Мне хорошо известно ваше настоящее положение, и, позволяя себе говорить с вами таким образом, я, может быть, имею в своих руках все средства вывести вас из затруднений.

– Посмотрим! – заметил герцог, невольно подчиняясь словам Вантюра.

– Забудьте на несколько минут, что я ваш кучер, – продолжал Вантюр, – и поговорим свободно.

– Хорошо.

– Вы влюблены в сеньориту де Салландрера.

– Правда.

– В прошлом году графиня Артова, некогда известная под именем Баккара…

– Как! Вы и это знаете?..

– О! Я знаю еще и не то! Итак, графиня делала за вас предложение….

– Положим, что и это правда.

– Вам тогда отказали… Но потом графиня Артова познакомилась с вашим родственником в Одессе; он рассказал ей историю, по которой оказывается, что вы прямой потомок герцогов де Салландрера.

– Но как вы могли узнать все это? – спросил герцог, приходя окончательно в недоумение.

– Через письмо графини Артовой, посланное герцогу де Салландрера в Испанию.

– Вы видели это письмо?

– Видел.

– Но ведь герцог не получил его.

– Вот потому-то я и читал его.

– Но где же и у кого?

Вантюр ударил кнутом по лошади и отвечал:

– Это письмо теперь у меня в кармане.

– У вас?

– Да.

– Но кто же вы?

– Тот, кто, по всей вероятности, спасет вас от большой беды, ваше сиятельство; есть люди, которых вы и не знаете, но которые не хотят, чтобы вы женились на сеньорите де Салландрера… Вы не знаете их?

– А вы?

– Может быть, и знаю.

– Кто же они?

– Извините меня, ваше сиятельство, пока я не могу сказать вам этого, но вы узнаете все со временем. Мне кажется, что будет вполне достаточно, если я скажу вам, что они перехватили письмо графини Артовой к герцогу де Салландрера и убили вашего курьера, чтобы похитить у него бумаги, которые вы ждали.

– Следовательно, вы знаете, кто они?

– Конечно.

– И вы поступили ко мне?

– Для того, чтобы вывести их на чистую воду, ваше сиятельство.

– Но что же руководит теперь вами? Ведь вы меня почти совсем не знаете…

– Позвольте, герцог, но я знал хорошо одного из ваших приятелей, которого вы очень часто видели при жизни вашего покойного дядюшки.

Герцог опять вздрогнул.

– Его звали сэр Артур Коллинс, – добавил совершенно спокойно Вантюр.

На лбу у герцога выступили капли холодного пота. Он вспомнил об Эрмине Роше и о той низкой роли, которую заставлял его играть с нею этот загадочный для него англичанин.

– Ваше сиятельство, – продолжал Вантюр, – позвольте мне сегодня не упоминать больше о своей личности; это, во-первых, для вас совершенно бесполезно, а во-вторых, может даже повредить вашим интересам… Это я получил поручение перехватить письмо графини Артовой.

– А, так это было дело ваших рук…

– Но когда я прочел его и узнал, в чем дело, то я тотчас же перешел с неприятельской стороны на вашу!

– Но с какою же целью?

– О, мне нечего скрывать – с целью составить себе состояние.

Презрительная улыбка показалась на губах герцога, но так как ночь была темная, то Вантюр не видел, а скорее угадал эту улыбку.

– Что ж такого! – сказал он. – Ведь у всякого своя профессия; а мои делишки, кстати, несколько запутанны…