Текст книги "Смерть дикаря"

– Объяснитесь прямо…

– Без моего вмешательства, ваше сиятельство, вас провели бы отличнейшим образом, и вы никогда бы не узнали, кто расстроил ваш брак с сеньоритой

Концепчьоной; а теперь, если только вы последуете моим советам и уполномочите меня, ваши бумаги будут найдены, и брак, конечно, совершится.

– Вы обещаете?

– Да… Я вообще берусь только за надежные дела.

– Хорошо, какая же сумма нужна вам?

– Позвольте, прежде чем говорить о деньгах, я должен взять одно обещание с вашего сиятельства.

– В чем оно заключается?

– В том, чтобы ни одна душа не знала о том, что произошло между нами, и чтобы вы позволили мне остаться у вас кучером.

– Хорошо.

– Вы даете мне в этом ваше слово?

– Да.

– И будете следовать моим советам?

– Да.

– И не будете выспрашивать меня?

– Нет.

– Ну! Теперь можно поговорить и о деньгах?

– Сколько же вы хотите получить?

– Гм… Гм!.. Мне теперь пятьдесят шесть лет, а работать я не люблю, кстати, я всегда мечтал о двадцати пяти тысячах ливров дохода под старость.

– То есть вы хотите получить пятьсот тысяч франков?

– Совершенно верно, но если это вам кажется дорого, так позвольте заметить вашему сиятельству, что я не прошу ничего вперед.

– Как же это?

– Только в самый день вашего брака с сеньоритой де Салландрера вы подпишете мне двадцать пять тысяч ливров дохода.

– Хорошо, но только вы должны отыскать мне пропавшие бумаги…

– Отыщу.

– И отнять у моих врагов всякую возможность вредить мне.

– О! В этом, ваше сиятельство, вы можете положиться вполне на меня.

– Что же вы станете делать?

Вантюр несколько подумал, прежде чем ответить.

– Предоставьте мне действовать, – сказал он наконец, – и не выспрашивайте меня, если только желаете, чтобы дело пошло как следует.

– Пожалуй, но мне хотелось бы узнать, много ли нужно времени, чтобы дела шли хорошо.

– Этого я положительно не могу сказать вашему сиятельству.

– Ну, а все-таки?

– Может быть, больше, а может быть, и меньше недели.

Герцог де Шато-Мальи призадумался.

На рассвете они подъехали к Шарантонскому мосту.

– Вот, – сказал Вантюр, – пять лет тому назад в эту самую реку была брошена одна из особ, желающих во что бы то ни стало расстроить ваш брак с сеньоритой Концепчьоной.

– И эта особа не утонула?

– Нет. Это был молодой человек, у которого достало присутствия духа распороть мешок ножом, вылезти из него и приплыть к ивняку, за который он и уцепился. Видите, ваше сиятельство, что с такими опасными людьми нужно действовать осторожно.

Немного спустя после этого они въехали в Париж.

Все спало еще в отеле Шато-Мальи, когда воротился домой герцог. Он не хотел будить прислугу и спросил только у швейцара, воротился ли его камердинер.

Слезая с козел, Вантюр шепнул герцогу:

– Не доверяйте никому из вашей прислуги.

– Даже камердинеру? – спросил герцог.

– Ему больше, чем кому-нибудь, мне что-то очень не нравится его рожа.

– Хорошо, – пробормотал герцог, и в его голове промелькнуло подозрение.

Герцог вошел в спальню на цыпочках, чтобы не разбудить Цампу.

Он чувствовал потребность остаться одному и обдумать слова нового кучера. Комната была освещена первыми лучами солнца, и герцог увидел лежавшее на столе письмо с широкой печатью и гербом герцога де Салландрера.

Шато-Мальи быстро сломал печать и, пробежав письмо глазами, мгновенно побледнел, зашатался и выронил его из рук.

Герцог де Салландрера писал:

«Герцог, одно непредвиденное обстоятельство вынуждает меня предпринять небольшое путешествие, а мою жену и дочь отказаться от затеянных нами планов с замужеством нашей дочери.

Прошу вас не настаивать больше на этом предмете и верить уважению к вам герцога де Салландрера».

Это был формальный, короткий и чрезвычайно вежливый отказ.

Герцогу де Шато-Мальи показалось, что земля расходится под его ногами, однако он не вскрикнул и не свалился с ног, так как в его голове быстрее молнии промелькнула надежда. Эта надежда покоилась на Ван-тюре, и присутствие духа мгновенно возвратилось к нему.

Он поднял с пола письмо и конверт и, выйдя на цыпочках из спальни, пошел в конюшню. Вантюр ворчал здесь на неуклюжего конюха, который в эту минуту чистил только что воротившихся лошадей. Приметив необыкновенную бледность герцога, Вантюр тотчас же догадался, что его барин получил дурные вести. По знаку герцога он вышел из конюшни и при этом сказал конюху:

– Жан, вы совершенно не знаете своего дела и чистите чистокровных лошадей, как каких-нибудь кляч. Вы можете искать себе другое место, так как я отказываю вам.

– Как угодно! – ответил нахально конюх, не приметив герцога.

Войдя в стойло к своей любимой лошади, герцог подозвал к себе Вантюра и подал ему письмо.

– Ваше сиятельство! – прошептал Вантюр, прочитав письмо. – Это, конечно, настоящий отказ, но не беспокойтесь… Дело поправится.

– Но ведь это просто неслыханная вещь, – возразил герцог. – Что же могли наговорить на меня герцогу де Салландрера?..

– Они сделали свое дело, как мы сделаем свое. Кто принес вам это письмо?

– Вероятно, мой камердинер.

– Цампа?

– Да, вчера – после нашего отъезда.

– Ну, в таком случае ясно, что ваш камердинер обманывает вас.

– Цампа?

– Да.

– Из чего же вы это заключили?

– Взгляните хорошенько на печать. Герб несколько стерт…

– Действительно.

– Письмо запечатано повторно, чрезвычайно искусно и ловко, так что только знаток может заметить это.

– Следовательно, Цампа меня обманывает?

– Без всякого сомнения, ваше сиятельство.

– Ради кого же?

– Почем я знаю!? Всего вероятнее, что ради ваших тайных врагов, которые перехватывают письма графини Артовой и крадут бумаги у ваших курьеров… Но они, наверное, не знали бы ни о переписке графини с герцогом де Салландрера, ни о курьере, отправленном в Одессу, если бы не сообщал им этого кто-нибудь из ваших приближенных.

– Совершенно справедливо.

Тут герцогу припомнилась сгоревшая рукопись, и он не мог больше сомневаться, что Цампа с намерением поджег комнату.

– Я тотчас же прогоню этого негодяя! – сказал он в порыве негодования.

– Не делайте этого ни под каким видом! – возразил Вантюр.

– Отчего?

– Потому что он может быть полезен вам.

– Полезен… такой негодяй? Вантюр улыбнулся.

– Если бы ваше сиятельство, – сказал он, – пожили подобно мне с мошенниками, так вы бы узнали, какую пользу можно извлечь из тайного врага.

– Делайте, что хотите, – проговорил герцог.

– Извините, ваше сиятельство, но вы будете делать то, что я вам скажу.

– Хорошо, говорите.

– Идите в спальню и ложитесь в постель. Когда войдет камердинер, то притворитесь, что вы в сильном отчаянии.

– А потом?

– Больше ничего. Я беру на себя Цампу.

– Должен ли я писать герцогу де Салландрера?

– Нет.

– Но ведь он уезжает?

– Пусть едет!

– Я не понимаю…

– И не нужно, – ответил дерзко Вантюр, сознавая, что становится необходимым герцогу. – Я знаю, что нужно делать. Притом же вашему сиятельству небезызвестно, что мне будет очень выгодно, если вы женитесь на сеньорите Концепчьоне.

– Совершенно справедливо, – заметил герцог, начиная глубоко и слепо верить в своего помощника, который явился к нему так неожиданно.

Он ушел из конюшни вместе с Вантюрем. Через несколько минут туда пришел Цампа и, подойдя к конюху, таинственно подмигнул ему.

– Ну что? – спросил он.

– Дело сделано, – ответил конюх.

– Тебе отказали?

– Наотрез.

– Очень хорошо. Я поговорю о тебе с герцогом, и он опять возьмет тебя через неделю! Вот твои десять луидоров.

Конюх положил деньги в карман и, посмотрев на Цампу, спросил:

– На кой черт обещали вы мне десять луидоров?

– Я хочу поставить на твое место своего родственника.

– А! Ну а если он не сойдет с него через неделю?

– Сойдет, так как его сделают кучером вместо англичанина, которому откажут.

Конюх вполне удовольствовался этим объяснением и отвесил Цампе низкий поклон.

Почти в это самое время Рокамболь сидел у сэра Вильямса и рассказывал ему о своем свидании с Концепчьоной и о сцене, происшедшей между молодой девушкой и герцогом де Шато-Мальи в присутствии ее отца, спрятанного в уборной.

«Следовательно, Шато-Мальи положительно пропал?» – написал Вильямс на доске.

– Окончательно, чему доказательством служит письмо, написанное вчера вечером герцогом де Салландрера.

«А Концепчьона уверена, что отец повезет ее во Франш-Конте?»

– Еще бы, вот его письмо к моему вселюбезнейшему и глупейшему зятю Фабьену.

И Рокамболь прочитал следующее послание:

«Любезный виконт!

Вчера я не смог сказать вам утвердительно, когда я поеду осмотреть ваш замок в Франш-Конте, который нравится мне во всех отношениях.

Но теперь я могу свободно располагать собою, а моя жена и дочь будут в восторге, если ваша супруга поедет с нами».

– Ну, что по-твоему? – спросил хвастливо Рокамболь.

Вместо ответа сэр Вильямс написал: «Ты виделся с Фабьеном?»

– Только что.

«Что же он сказал тебе?»

– Он и Бланш готовы ехать хоть завтра. Оба они принимают во мне слишком большое участие.

«Фабьен писал герцогу?» – появилось на доске.

– Писал.

«Когда ты увидишься с Концепчьоной?»

– Сегодня вечером.

Сэр Вильямс на минуту задумался и потом написал. «О Вантюре все еще ничего не слышно?»

– Ничего. И это-то меня сильно тревожит.

«Так же, как и меня… Он уже раз обманул нас, так, пожалуй, обманет и еще раз».

– Немудрено…

«К счастью, ему будет очень трудно догадаться о наших делах… Баккара в отъезде».

– Правда.

«Но на всякий случай нам все-таки нужно покончить с герцогом».

Рокамболь вздрогнул.

– А! – пробормотал он, – я все-таки надеюсь, что ты сообщишь мне свои планы, так как ты не хочешь, чтобы я ехал с Фабьеном, а настаиваешь, чтобы я завтра же поступил конюхом в Шато-Мальи.

«Правда».

– Но отчего же это?

«Оттого, что ты такой большой ветреник, которому можно доверить какой-либо план только при самом его исполнении».

– Спасибо за доверие!

«Сегодня отдохни, как истый джентльмен, который может сорить деньгами. Отправляйся завтракать к своей сестрице».

– Ладно, а потом? «Поезжай покататься».

– Затем?

«В клуб, играть в карты».

– Но ты, кажется, смеешься надо мной, дядя? «После обеда зайди ко мне, и я объясню тебе, зачем герцогу де Шато-Мальи нужен конюх… до свидания!»

– Прощай, дядя!

Рокамболь пожал от всего сердца руку своего безобразного ментора и ушел к виконтессе д'Асмолль, которая сидела в это время за завтраком.

– Можно задать тебе маленький вопрос? – спросил его Фабьен, когда Рокамболь сел за стол.

– Конечно.

– Ты, кажется, желал, чтобы я продал замок Го-Па герцогу де Салландрера?

– Да.

– А теперь желаешь, чтобы мы ехали туда же, чтобы принять герцога?

–Да.

– Собственно потому, что с ним едет Концепчьона?

– Разумеется.

– Так почему же ты не едешь с нами?

– Я приеду после вас дней через пять.

– Все это очень странно!

– Нисколько. В мое отсутствие вы успеете поговорить обо мне.

Виконтесса поняла его и улыбнулась.

– Брат – большой дипломат, – проговорила она, – он назначает вас своим посланником.

Рокамболь в точности выполнил программу сэра Вильямса, то есть катался в Булонском лесу, обедал дома и затем снова вечером был у своего ментора.

В этот самый вечер, часов в одиннадцать, по бульвару Инвалидов шел тряпичник с корзинкой за спиной и фонарем в руке.

– Никто не может вообразить, – ворчал он про себя, – как полезно людям моей категории ходить часто по театрам, где можно поучиться вдоволь. Если бы я не видел Фредерика-Леметра в роли тряпичника, то, конечно, не сумел бы составить себе этот приличествующий настоящему случаю костюм. Теперь же я – самый безукоризненный артист в лохмотьях.

И тряпичник окинул самодовольным взглядом свои лохмотья.

Благодаря этому костюму Вантюру удалось увидать, как в полночь в сад герцога де Салландрера прошел какой-то ливрейный лакей и через час вышел оттуда обратно в сопровождении негра Концепчьоны.

Лакей протянул руку негру и сказал: «Вот, возьмите себе». – «Покорно благодарю, господин маркиз», – ответил негр с почтительным поклоном.

Калитка опять затворилась, и лакей, выйдя на бульвар, споткнулся о Вантюра.

– Пьяница! – проворчал он, продолжая свой путь.

– Черт бы тебя побрал! – прошептал Вантюр, приподымаясь. – На этот раз ты не потрудился, любезный, переменить свой голос, и я узнал его. А! Ты лакей, ты изволишь ходить по ночам через калитки и тебя величают маркизом. Черт бы тебя побрал!

Вантюр встал, вскинул на плечи корзинку и зажег фонарь.

Рокамболь продолжал свой путь к набережной. Но у Вантюра были хорошие ноги, и он шел за ним невдалеке.

На Сюренской улице тряпичник значительно приблизился к Рокамболю, который очень скоро скрылся в воротах одного дома.

– Ладно! – сказал Вантюр. – Я знаю теперь, где ты живешь, если только ты являешься сюда за тем, чтобы переменить одежду. Но я и это узнаю.

Вантюр опять погасил огонь и сел в углублении между двумя домами.

Было уже два часа ночи. Вантюр смотрел на фасад дома.

– Если квартира твоя выходит на улицу, то я увижу в окнах свет, – сказал он про себя.

И действительно, минуты через три в окнах мезонина засветился огонек; он был виден в продолжение часа, а затем опять погас.

Вантюр по-прежнему ждал на своем обсервационном посту.

– Или ты живешь тут, – думал он, – или же приходишь сюда менять свой костюм. В первом случае ты ляжешь спать, во втором, конечно, не замедлишь уйти. Подожду еще…

Но его ожидания были совершенно напрасны, так как он не знал, что в доме есть два выхода, и, смотря на первый из них, он не приметил, как из второго выхода вышел мужчина в плаще, сел в купе и уехал.

Вантюр ждал еще около часа и, наконец, пробормотал:

– Все равно! Теперь я знаю, как мне быть. Господин маркиз, наверное, живет здесь, и завтра вечером мы попробуем поискать бумаги, которые он, конечно, не сжег. Рокамболь не такой человек, чтобы уничтожать бумажки, стоящие дороже золота.

И затем он медленно пошел.

На следующий день в восемь часов утра на Сюренскую улицу пришел какой-то комиссионер в синей куртке и рыжем парике. Это был не кто иной, как переодетый Вантюр. Он вошел в дворницкую и с самым глупым и добродушным видом спросил привратника, где квартира господина маркиза.

Привратник, читавший в это время газету, поднял голову, осмотрел комиссионера с головы до ног и с удивлением ответил:

– Маркиз? Какой маркиз?

– Ах, я, право, не знаю его имени, – заметил наивно Вантюр, – на углу улицы Маделен какая-то дамочка подала мне это письмо, сказав, что вам известна квартира.

– Здесь нет никакого маркиза.

При этом ответе Вантюр несколько отступил.

– Это такой высокий белокурый молодой человек, живущий в мезонине, – сказал он.

– На улицу или во двор?

– На улицу.

– Следовательно, вы говорите про господина Фридерика, но ведь он совсем не маркиз.

Вантюр глупо улыбнулся.

– О, – сказал он, – господин Фридерик, вероятно, называет себя маркизом для того только, чтобы приманить к себе эту дамочку.

– Это может быть…

– Ну, так как же? Дома этот барин?

– Нет… Он уехал на целую неделю и не больше, как с час тому назад.

Вантюр поклонился и ушел, пытливо взглянув на привратника, как бы желая прочесть на его физиономии, правду ли он говорит. Но в то же время он увидел другие ворота и сразу понял все.

– Ну, болван же я, – подумал он. – Теперь ясно как божий день, что мой маркиз вошел в одни ворота, а вышел в другие. Его-то я и видел, когда он садился передо мной в купе… О-го! Рокамболь, по-видимому, делает свое дело; у него есть купе, и он ходит по ночам в отель Салландрера…

Затем он отправился в пассаж Солнца на Пепиньерской улице, где находилось несколько меблированных квартир для ремесленников, уличных комиссионеров и прочего подобного люда. Войдя в дворницкую одного из подобных домов, Вантюр снял с гвоздя ключ и, поднявшись на шестой этаж, вошел в маленькую комнатку. «Никто не поверит, – пробормотал он, запирая за собой дверь, – что здесь живет человек, у которого найдется несколько тысяч франков и который рассчитывает в самом непродолжительном времени получить двадцать пять тысяч ливров годового дохода».

Сказав это, Вантюр разделся. Затем он вынул из чемодана синий сюртук, черные панталоны, красный жилет и надел их на себя. Преобразившись таким образом из уличного комиссионера в мелкого лавочника, он вышел по другой лестнице на улицу и сел в извозчичий фиакр.

– Куда прикажете? – спросил его извозчик.

– Церковная улица, номер пять; я дам на водку…

– Ладно! – сказал кучер, стегнув свою клячу. Через полчаса Вантюр вышел из фиакра на Церковной улице, перед двухэтажным домом под номером пятым, весьма приличного вида. Из окна дворницкой высунулась красноватая физиономия в очках.

– Ну, дружище! – сказал этой личности Вантюр. – Ладишь ли ты с мамашей?

– Это предостойная дама, – ответил привратник с низким поклоном.

Вантюр посмотрел на него и, улыбнувшись, подмигнул ему.

– Бедная, дорогая мамаша! – проговорил он. – Она таки довольно потрудилась на своем веку и имеет теперь полное право отдохнуть… Нас ведь у нее было восемь человек, и она всех нас подняла на ноги.

– Скажите, пожалуйста!

– А между тем я боюсь, чтобы ей не наскучило сидеть без дела…

– Очень не мудрено-с…

– Люди, трудившиеся весь свой век, любят постоянно работать.

– Верно-с.

– И если б я мог найти для нее какое-нибудь легкое занятие, что-нибудь вроде меблированных комнат…

– Да вот не угодно ли вам, – наша хозяйка продает все свое заведение.

– Неужели?

– Она хочет отдохнуть.

– А дорого она просит?

– Пустяки – всего восемь тысяч франков за шестнадцать номеров.

– А контракт?

– Еще на целых шесть лет… За квартиру пятьсот франков, и жильцы все хорошие – да и вообще комнаты у нас стоят очень редко пустыми.

– Отлично! Я переговорю об этом с мамашей, а потом мы повидаемся с вами.

И Вантюр поднялся на первый этаж и постучал у дверей направо.

– Войдите!.. Ключ в дверях, – крикнул из-за двери сиповатый голос.

Вантюр повернул ключ и вошел в хорошенькую меблированную комнату с кухней. На диване сидела старуха, одетая с головы до ног в черное и с очками на носу. Она читала газету, держа в руках серебряную табакерку.

– Силы небесные! – воскликнул восхищенный Вантюр. – Моя мамаша, ты теперь, право, походишь на какую-нибудь патронессу… У тебя такой праздничный вид… Итак, госпожа вдова Бризеду, перед вами стоит ваш сын – господин Жозеф Бризеду, мелкий торговец с Парижской площади!

После этой громкой тирады Вантюр запер дверь и уселся подле вдовы Фипар, значительно преобразившейся, как видит читатель.

Теперь мы объясним в нескольких словах, как попала вдова Фипар на Церковную улицу.

Разгадав интригу, задуманную Рокамболем, Вантюр понял необходимость удалить из Клиньянкура старуху, которую Рокамболь мог опять отыскать и принудить ее рассказать, где он находится. Вследствие этого-то он и перевез старуху на Церковную улицу.

Он был уверен, что Рокамболю и в голову не придет искать Фипар в таком отдаленном квартале.

Вантюр переговорил в нескольких словах с «прекрасной» вдовой и, заручившись ее желанием и полною готовностью свидетельствовать перед судом против Рокамболя, вернулся домой.

Герцог де Шато-Мальи был дома и смотрел на конюшне, как чистят лошадей.

Когда Вантюр вошел на конюшню, то герцог сообщил ему, что он нанял уже в его отсутствие конюха.

– Он придет сегодня вечером. Бедняга показался мне таким несчастным…

– Ваше сиятельство – хозяин здесь, – ответил почтительно Вантюр.

Герцог знал, что Вантюр не ночевал дома, и ему ужасно захотелось расспросить его, поэтому он перешел в стойло, где стояла его любимая лошадь Ибрагим. Вантюр последовал за ним.

– Ну что? – спросил его герцог.

– Все идет хорошо, – ответил Вантюр. – Я собрал все справки о ваших врагах и о вашем сопернике.

Герцог вздрогнул.

– Ваше сиятельство, – продолжал Вантюр, – вы обещали мне иметь ко мне доверие, а потому я прошу вас не выспрашивать меня больше.

– Хорошо, – герцог кивнул головой.

– Вы, вероятно, наняли англичанина?

– Да, кажется, вот он сам.

И при этом герцог указал на нового конюха, который в эту минуту входил на конюшню. Ему на вид, казалось, было не больше тридцати лет. Волосы его были ярко-рыжего цвета, а лицо красное, как кирпич.

Читатель, конечно, догадался уже, что это был Рокамболь, так хорошо замаскированный, что Вантюр взглянул на него совершенно равнодушно.

Справедливость требует сказать, что если Рокамболь изменил свою наружность с головы до ног и нимало не походил ни на виконта де Камбольха, ни на маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса, то и Вантюр не уступил ему в этом случае. Он выстриг волосы, сбрил свои черные с проседью бакенбарды и наклеил вместо них рыжие. Напудренный парик закрывал половину его лба, а лицо алело, как у натурального Джона Буля. Благодаря стянутому донельзя корсету толщина его не была заметна, а чудесная голубая ливрея на серизовой подкладке, ниспадавшая до пят, окончательно уничтожила всякий признак его естественной наружности. Вантюр не узнал Рокамболя и сделал ему испытание, приказав вычистить одну из лошадей.

Рокамболь, преобразившийся теперь в Джона, доказал с полным успехом свое знание новой обязанности.

– Этот парень знает свое дело, – заметил Вантюр, отходя с герцогом в сторону, – и ему можно вполне доверить лошадей.

– Надул англичанина! – прошептал в это время Рокамболь, и, продолжая чистить лошадей, он посмотрел на Вантюра, шедшего сзади герцога… но вдруг он вздрогнул…

– Странно! – прошептал он. – Не пробовал ли этот британский кучер французской каторги? Правая его нога, кажется, немного волочится, точно как у беглого каторжника!..

Читатель, вероятно, помнит еще, как сэр Вильямс спросил Рокамболя:

«Знаешь ли ты, что такое карбункул?»

– К чему ты это спрашиваешь? – ответил вопросом Рокамболь.

«Вот к чему, – написал наставник, – возьми булавку и отправляйся завтра в Монфокон, где ты наверняка найдешь на живодерне лошадь, издохшую от карбункула».

– Как же я могу узнать ее?

«Живодеры сдирают шкуру со всех лошадей, за исключением тех, которые пали от карбункула, а потому если ты увидишь лошадь, не тронутую ими, то, значит, можно рискнуть».

– Чем?

«Осмотри хорошенько свои руки, нет ли на них какой-нибудь царапины, а потом воткни булавку на несколько секунд в тело падали, затем положи булавку в коробочку».

– Гм! Я, кажется, начинаю понимать, – проговорил Рокамболь.

«Ровно ничего не понимаешь!»

– Что же я должен делать с булавкой? «Ступай с ней к Шато-Мальи».

– Уж не придумал ли ты, чтобы я уколол его этой булавкой?

Сэр Вильямс пожал плечами и написал: «Пробудь у герцога с час, и ты успеешь выведать, которая его любимая лошадь. Когда узнаешь это, тогда вынь из коробочки булавку и уколи ею лошадь в живот».

– Зачем же лошадь? «Потому что так нужно…»

– Хорошо, так как я уже почти начинаю привыкать действовать по твоему приказанию, как какой-нибудь автомат. Но я прощу тебе это все, когда женюсь на Концепчьоне.

«Если только я не умру, ты непременно женишься на ней».

– Тебе больше нечего сказать мне?

Сэр Вильяме утвердительно кивнул головой. Рокамболь взглянул на часы.

– Знаешь ли, – сказал он, – мне кажется, что отправляться в Монфокон средь бела дня не совсем безопасно… Не лучше ли идти вечером, часов в десять?

«Как хочешь».

Мнимый маркиз де Шамери отправился на Сюренскую улицу, взял здесь большую медную булавку, коробочку и, переодевшись в лакейскую ливрею, нанял извозчичий кабриолет и поехал в Монфокон.

Приехав в Монфокон, Рокамболь отыскал лошадь, околевшую от карбункула, и, воткнув в нее булавку, подержал несколько времени в трупе, а потом вынул и спрятал в коробочку.

Исполнив таким образом приказание сэра Вильямса, он доехал до площади Согласия, расплатился с извозчиком и, пройдя по бульвару Инвалидов, добрался до отеля Салландрера, не приметив того, что невдалеке от него стоял тряпичник, который был не кто иной, как Вантюр.

Пробыв несколько времени у Концепчьоны, Рокамболь поцеловал ее в лоб и ушел в сопровождении негра.

Переступая через садовую калитку, он споткнулся о тряпичника, лежавшего в канавке около калитки.

– Пьянчуга! – проговорил маркиз, переодетый в лакея.

Читатель, конечно, догадывается, что Рокамболь вошел в свою холостяцкую квартиру через ворота, противоположные тем, где стоял его экипаж, и что это-то обстоятельство несколько сбило с толку Вантюра.

Пробыв один час в мезонине своей квартиры, Рокамболь переоделся в свое обыкновенное платье и уехал в свой отель.

– Только один Вантюр беспокоит меня, – думал он, – а все остальное идет как по маслу.

А между тем он не подозревал, что этот самый Вантюр следил за ним шаг за шагом и только благодаря двойному выходу в доме на Сюренской улице сбился с дороги и не последовал за ним в его отель.

Когда Рокамболь проехал площадь Людовика VI и мост, внимание его было привлечено обстоятельством, которое, по-видимому, было ничтожно, но имело для него существенную важность.

Ночь была туманная, холодная и мрачная. На набережной царствовали пустота и безмолвие, но вдруг Рокамболю послышались отчаянные крики и смутный гул голосов, исходящих, казалось, из середины Сены. Он тотчас же приказал кучеру остановиться и стал внимательно прислушиваться.

Крик «помогите!» пробудил в нем много воспоминаний о его собственной жизни, начиная со смерти Гиньона в Буживале и кончая собственным его, Рокамболя, приключением на волнах Марны, куда его выбросили в мешке из окна.

– Помогите! – кричал ослабевший голос женщины. – Помогите!..

Рокамболю припомнилась вдруг Фипар, труп которой он считал попавшим в невод Сен-Клу, и в то же время он услыхал шум голосов и весел, рассекавших воду.

– Полно, сударыня! – кричало несколько голосов. – Смелее! Подождите немножко… Мы уже близко.

Рокамболь выпрыгнул из экипажа, подбежал к перилам набережной и нагнулся к реке.

Мы уже сказали, что ночь была мрачная, но, несмотря на это, Рокамболю удалось разглядеть черную точку, бившуюся на поверхности воды; невдалеке от этой точки тяжело поднималась по течению какая-то другая масса, гораздо большая… То был ялик, спешивший на помощь утопающей женщине.

– Честное слово! – прошептал Рокамболь. – У меня до сих пор еще нет медали за спасение утопающих, а так как в настоящее время года холодная ванна нисколько не может повредить организму, то я и намерен получить эту почетную вещицу.

Сказав это, он быстро спустился к реке и проворно разделся.

– Не мешает иногда делать и добрые дела, чтобы обращать на себя внимание любопытных (полиции)… В случае если мне придется лишиться титула маркиза и попасть под суд присяжных, то мой адвокат может отлично пустить в дело эту медаль…

Бросившись затем вплавь, он успел схватить утопающую и поплыл с нею навстречу ялику.

Несколько минут спустя господин маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери находился уже вместе со спасенной им женщиной на ялике, между двумя или тремя лодочниками, которые зажгли фонарь и рассматривали утопавшую и ее избавителя.

Женщина была молода и хороша собой; ее шелковое платье свидетельствовало, что не нищета, а безнадежная любовь вынудила ее искать убежища в смерти. С ней случилось то, что случается со многими самоубийцами. Когда холодная вода охватила ее с головы до пят, к ней воротилась горячая любовь к жизни, которая не далее как за минуту перед тем была ей в тягость.

– Не всякий рискнет выкупаться по вашему! – вскрикнул один из лодочников, между тем как его товарищи хлопотали около молодой женщины.

– Я исполнил только свой долг, – скромно ответил Рокамболь.

– Ну! Если вы называете это долгом, значит, вы честный человек.

Рокамболь невольно улыбнулся.

– А мы вот уже целую неделю вытаскиваем по ночам утопающих.

Рокамболь вздрогнул.

– В субботу мы вытащили старуху около моста, – продолжал лодочник.

– Уже мертвую?

– Нет – живую.

– Это, вы говорите, было у моста Пасси?

– В ночь с субботы на воскресенье, – продолжал лодочник, не замечая того, что Рокамболь переменился в лице при этих словах.

– Черт возьми, – думал он, – неужели я не задушил Фипар?.. Старуха… ночью… у моста Пасси… Да ведь, черт возьми, это, вероятно, она.

Затем, напустив на себя совершенно равнодушный вид, он проговорил:

– Может быть, ее заставила это сделать нищета…

– Уж, право, не знаю, – перебил лодочник. – Она рассказала нам целую историю; мы сделали ей складчину и дали ей денег нанять фиакр и воротиться домой…

– А! – проговорил Рокамболь, страшно побледнев. – Она, вероятно, жила очень далеко…

– Кажется, в Клиньянкуре.

Рокамболь чуть не посинел, но тусклый свет от фонаря не позволил лодочнику приметить все эти перемены в его лице.

– Друзья мои, – сказал Рокамболь, обращаясь к лодочникам после минутного молчания, – пожалуйста, пристаньте поскорей к берегу. Я оденусь, и потом мы отправим эту женщину домой.

Лодочники причалили.

Рокамболь сунул одному из лодочников в руку луидор и сказал:

– Помогите мне снести эту женщину.

Одевшись, он подошел к женщине и спросил ее, где она живет.

– На Прованской улице, – ответила она слабым голосом.

– Мой кучер отвезет вас, – продолжал Рокамболь, усаживая ее в экипаж, – если вы будете иметь во мне нужду, то, пожалуйста, обращайтесь ко мне без церемоний; я маркиз де Шамери и живу на Вернэльской улице.

– Ишь ты! – прошептали лодочники. – Парень-то, кажется, не гордый… Он выходит даже из своего экипажа, чтобы броситься в воду…

– Отвези эту даму, – распорядился между тем Рокамболь, – а я пойду пешком.

Молодая женщина рассыпалась перед ним в благодарностях, и купе уехал.

Оставшись один, Рокамболь несколько задумался.

– Я просто болван, – подумал он.

Воротившись в отель, где все уже спали глубоким сном, Рокамболь прошел прямо к сэру Вильямсу и разбудил его сильным толчком.

– Эй! – крикнул он. – Почтенный! Проснись-ка, дело спешное… Я нуждаюсь в твоей философии.

Эти слова окончательно разбудили сэра Вильямса и привели в сознание.

«В чем дело?» – написал он.

– Фипар жива, – ответил грубо Рокамболь. Сэр Вильямс так и подпрыгнул на постели.

– Понимаешь ли, – продолжал Рокамболь, – Фипар жива, она узнает меня, сколько бы я ни изменял свою оболочку. – И Рокамболь рассказал ему все, что произошло с ним в эту ночь.

– К тому же, – добавил он, – мы до сих пор еще не имеем известий о Вантюре.

Сэр Вильямс заметно нахмурился.

– Если Фипар увидится с Вантюром, тогда я положительно пропащий человек.

Сэр Вильяме вполне разделял опасения своего ученика, но, однако, он не растерялся и написал:

«Теперь дело не в Фипар; был ли ты в Монфоконе?»

– Был. «Отлично!»

– Но разве тебя не беспокоит, что Фипар жива? «Нет. Клиньянкур невелик; ты можешь найти свою

Фипар, когда тебе будет только угодно, и тогда постарайся задушить ее получше».

– Право, совет не дурен; я сейчас же отправлюсь в Клиньянкур.

«Нет, не теперь, а завтра ночью».

– Ты думаешь?

«Сегодня у нас есть другое дело».

– Правда?