Текст книги "Смерть дикаря"

«Булавка у тебя?»

– У меня.

«Ты уверен, что втыкал ее в тело лошади, издохшей от карбункула?»

– Уверен вполне.

«Ну так отправляйся теперь спать, а завтра поступай в конюхи к Шато-Мальи».

– Ну, а Фипар?

Сэр Вильямс пожал плечами и не удостоил Рокамболя ответом.

Как мы уже знаем, через несколько часов после этого Рокамболь вступил на должность конюха у герцога де Шато-Мальи, и Вантюр и он не узнали друг друга.

Приметив, что Вантюр волочит ногу, как сбежавший каторжник, Рокамболь решил, что ему необходимо дознаться, какая может быть этому причина.

Оставшись один в конюшне, он подошел к арабской лошади, любимице герцога, и уколол ее отравленной булавкой.

– Жаль убивать такое животное, – думал он. – Маркиз де Шамери охотно бы дал за него две тысячи экю!..

В эту же ночь Вантюр пробрался в квартиру Рокамболя и украл у него из книги документы герцога де Шато-Мальи.

«Не стоит будить теперь герцога, – думал он, возвратившись через час из своей ночной экспедиции в отель Шато-Мальи. – Я лучше завтра отдам ему эти бумаги, а теперь надо хорошенько обдумать, как мне захватить Рокамболя». Вантюр уже хотел идти спать, как вдруг увидал свет и услыхал говор в конюшне. Это странное обстоятельство возбудило в нем любопытство, и вместо того, чтобы идти в свою комнату, он отправился в конюшню. У стойла Ибрагима, любимой лошади герцога, стояли два конюха и берейтор. Бедное животное лежало на подстилке в ужасных мучениях; загородка стойла была обагрена кровавой пеной.

– Что с ней? – спросил Вантюр, подходя к конюхам.

– Не знаю, – ответил берейтор, – но она мучится так уже с пяти часов вечера… Его сиятельство уже несколько раз приходил навестить ее.

Вантюр наклонился к лошади и, осмотрев ее, вздрогнул.

– Лошадь эта не поправится, – проговорил он громко, – у нее карбункул и потому ее лучше убить.

Мы уже говорили, что правая нога кучера возбудила у Рокамболя некоторое подозрение.

– Нужно хорошенько присмотреть за этим молодцом, – подумал он. – Право, если бы он был несколько потолще… но нет… этого быть не может – у Вантюра огромный живот…

Однако это не успокоило Рокамболя. Вантюр гримировался так хорошо, что противник не узнал его… Но отчего же у англичанина была такая походка, как будто он провел десять лет в каторге, во Франции?

В полдень герцог де Шато-Мальи возвратился с прогулки и спросил себе завтрак; затем он прошел в кабинет и принялся читать письма. Между ними он нашел одно извещение нотариуса, требовавшее немедленного ответа. Герцог сел в кресло, написал письмо и приказал Цампе:

– Одеваться! Я сейчас еду…

И вслед за этим он оперся руками об ручки кресла, на котором сидел, и несколько приподнялся, но сейчас же опустился опять и болезненно вскрикнул:

– Что это значит, Цампа? Зачем здесь булавка?

И герцог указал Цампе на свою ладонь, на которой выступила капля крови.

Мы уже знаем, каким образом Вантюр похитил бумаги герцога де Шато-Мальи, а теперь посмотрим, что предпринял Рокамболь относительно вдовы Фипар и Вантюра.

Уколов булавкой лошадь и поранив ею руку герцога, он решил, что ему больше нечего делать у Шато-Мальи, и в силу этого спокойно ушел из конюшни и отправился на Сюренскую улицу, где и обратился вновь в маркиза де Шамери. «Мне больше нечего делать у Шато-Мальи, – думал он, – Цампа будет сообщать мне все новости».

Через час после этого господин маркиз был уже в своем отеле на Вернэльской улице.

Виконт и виконтесса д'Асмолль уехали в это утро в замок Го-Па вместе с герцогом де Салландрера, и в отеле де Шамери оставался теперь только один сэр Вильямс, к которому и поспешил Рокамболь. Слепой ждал его с большим нетерпением; он узнал уже его шаги на лестнице.

«Ну что?» – написал он, когда вошел Рокамболь.

– Все идет хорошо…

«Уколол лошадь?» – появилось на грифельной доске.

– И лошадь и герцога… Что теперь делать? «Отыскать Фипар и узнать, где Вантюр».

– Это не совсем-то легко…

«Переоденься в блузника и отправляйся бродить по Клиньянкуру… Там ты должен найти Фипар».

– Ну-с?

«Нужно действовать на нее кротостью, она может быть полезна нам…»

– Какой вздор! «Как знать?»

– Но как же ты хочешь, чтобы маркиз де Шамери рисковал быть узнанным теткою Фипар, бывшею кабатчицей в Менильмонтане?

Сэр Вильямс пожал плечами и написал дипломатический ответ: «Лучше отравить, чем задушить».

– Понимаю. А потом? «Отделаться от Цампы».

– Способ?

«Не знаю еще, но подумаю…»

– Потом?

«Отправиться в замок Го-Па вместе со своим старым матросом Вальтером Брайтом и возвратиться оттуда уже не иначе как мужем Концепчьоны».

– Ты думаешь?

«Пока я с тобой, пока я жив, ты будешь иметь во всем успех… Но когда меня не станет, все у тебя рухнет, как карточный домик».

Эта фраза должна бы была запечатлеться навсегда в памяти Рокамболя, но он не обратил на нее большого внимания.

– Нужно ли сейчас же отправиться в Клиньянкур? – спросил он.

«Теперь который час?»

– Три. «Слишком рано… Тряпичники выходят по ночам.

Ступай туда в семь часов».

На этом слепой окончил свою аудиенцию, и Рокамболь ушел.

Ровно в шесть с четвертью часов Рокамболь переоделся в настоящего парижского шалопая-блузника и в семь часов был уже в Клиньянкуре, резиденции всех тряпичников.

Узнав у одного мальчишки, где жила вдова Фипар, он прямо направился к ее домику. Но напрасно он стучался: дверь не отворялась.

– Тетки нет дома, – заметила ему проходившая в это время мимо него женщина.

– Где же она?

– Уехала еще вчера с каким-то мужчиной, который привез ей платье, башмаки и чепчик. Она разоделась, точно какая-нибудь герцогиня.

Рокамболь невольно вздрогнул.

– Каков собой был этот мужчина? – спросил он.

– Толстый, старый, лысый, в черном сюртуке.

– Это мой дядя! – вскрикнул Рокамболь и мысленно прибавил: «Это, должно быть, был Вантюр».

Затем словоохотливая барыня рассказала Рокамболю, что тетушка Фипар уехала в карете, извозчик которой назывался Мародером и стоит на Монмартре.

Этого указания было вполне достаточно для Рокамболя, который немедленно отправился на Монмартр и, отыскав там указанного извозчика, прикинулся агентом тайной полиции; благодаря этому маневру он узнал, куда переехала вдова Фипар.

– Вот как, – бормотал он, направляясь по указанному адресу. – Вы, госпожа Фипар, переехали теперь в Гро-Калью, на Церковную улицу, дом номер пять, и называетесь теперь Бризеду. Отлично, я вас сейчас же навещу.

Не прошло и четверти часа после этого, как он уже был у госпожи Фипар.

Войдя в ее квартиру, Рокамболь разыграл из себя такого нежного сынка, что старуха не утерпела и простила ему все. Блистательный маркиз не погнушался обнять ее и нежно поцеловать, пообещав ей купить каменный дом.

Когда таким образом мир был вполне восстановлен и старуха Фипар окончательно расположилась в пользу своего ненаглядного Рокамбольчика, он ловко выспросил у нее все относительно Вантюра. Убедившись с ее слов, что он не ошибся, подозревая в кучере Шато-Мальи Вантюра, он смекнул сейчас же, что Вантюр, вероятно, распечатал письмо графини Артовой к герцогу де Салландрера.

– Ну, мамаша, укладывайся, – сказал он громко. – Едем!

– Куда?

– В твой собственный дом, и акт на него я тебе передам прямо в руки.

– Не врешь?

– Честное слово твоего милого Рокамбольчика.

– Но… Вантюр?

– Не говори ему, что ты виделась со мной, вот и все…

– Ладно…

– Прощай, мамаша! На тебе в задаток, – переменил решение он и бросил старухе на кровать билет в пятьсот франков.

Простившись с Фипар, Рокамболь вернулся домой и, к своему великому ужасу, убедился, что у него украдены документы графа де Шато-Мальи.

– Теперь уже два часа ночи, – пробормотал он. – Есть надежда, что герцог уже лег спать, а потому, вероятно, разбойник не успел еще передать их ему… Надо скорей бежать в отель де Шато-Мальи.

Переодевшись немедленно в платье конюха, он отправился опять в отель герцога Шато-Мальи.

Он пришел туда в тот момент, когда Вантюр разговаривал с берейтором о том, что лошадь заражена карбункулом.

– Был ли здесь герцог? – спросил Вантюр.

– Два раза и даже сам вытирал перегородку своим платком.

Вантюр вздрогнул.

– Так как в первые часы своей болезни Ибрагим никого не допускал к себе, кроме герцога.

– Но он не кусал его? – спросил Вантюр с беспокойством.

– Напротив, он лизнул его несколько раз. Рокамболь видел, как на лице Вантюра выступили капли пота, и на этот раз он окончательно узнал его.

Убедившись в том, что ему было нужно узнать, Рокамболь спокойно удалился и спрятался в пустом стойле.

Из вопроса Вантюра – видел ли герцог Ибрагима – он составил мнение, что Вантюр не успел передать ему бумаг.

Через несколько времени после этого пришел в стоило к больной лошади Цампа и сообщил, что герцог тоже заболел и теперь спит.

При этом известии Вантюр опять вздрогнул, но не перестал наблюдать за Цампою.

– Мне нужно видеть герцога, – сказал Вантюр, обращаясь к нему.

– Хорошо, – ответил камердинер, – я сейчас скажу ему о вас.

Во время этого короткого разговора Рокамболь выполз на четвереньках на двор и в то время, как Цампа вышел из конюшни, приподнялся и заступил ему дорогу.

– Молчи! – прошептал он и увлек камердинера на лестницу. – Что у герцога?

– Лихорадка.

– Посылал он за доктором?

– Нет еще…

– Великолепно. Перед спальней находятся три комнаты?

– Да.

– В гостиной висят на всех дверях двойные портьеры?

– Да, везде.

– Из спальни трудно услышать, что там говорится?

– Можно, если говорят очень громко.

– Отлично. Ступай к герцогу и скажи, что лошади гораздо лучше, и, конечно, не говори про кучера.

– А!..

– Меня проведи в гостиную.

– Идемте.

Рокамболь поднялся вместе с Цампою в первый этаж, и камердинер провел его через коридор в гостиную, где на каждой двери висели двойные портьеры из тяжелой материи, заглушавшие всякий шум. На полу лежал толстый ковер.

Рокамболь встал за дверью у входа в комнату.

– Теперь, – сказал он Цампе, – ступай в конюшню и вели кучеру прийти сюда.

– То есть к герцогу?

– Да, проведи его по парадной лестнице прямо сюда.

– Ладно.

– И как только он войдет сюда, то ты задуй свечку и схвати его за обе руки вот так…

И Рокамболь, взяв Цампу за руки, завернул их ему за спину.

– Понимаешь? – спросил он.

– Да.

– Ну иди! Цампа ушел.

Через две минуты он был в конюшне и сказал Вантюру:

– Идите, герцог ждет вас, но, пожалуйста, делайте поменьше шуму, его сиятельство очень болен, и шум беспокоит его.

Вантюр последовал за Цампой и, поднявшись по парадной лестнице, прошел через приемную, и только он переступил порог гостиной, как свеча, находившаяся в руках у Цампы, погасла, и Вантюр почувствовал, как его схватили за руки. В то же мгновение чья-то рука закрыла ему рот и приставила к его горлу кинжал. Вслед за этим хорошо знакомый ему голос проговорил шепотом, но грозно:

– Я Рокамболь и убью тебя, если ты вскрикнешь. Весьма редко бывает, чтобы самые свирепые убийцы не были бы в то же время и самыми отчаянными трусами. Вантюр очень равнодушно убил Мурильо и не раз обагрял свои руки кровью, так что, казалось, он бы должен был обладать присутствием духа в минуту опасности, но на самом деле, услыхав голос Рокамболя и почувствовав на своем горле прикосновение кинжала, он растерялся и мог только жалко пробормотать:

– Пощадите! Не убивайте меня…

– Молчи! – прошептал Рокамболь и, наклонившись к Цампе, прибавил:– Держи его!

Затем он обшарил все карманы Вантюра и вынул из них как документы де Шато-Мальи, так и кинжал, который Вантюр украл у него вместе с бумагами.

Обезоружив совершенно Вантюра, Рокамболь хладнокровно заметил:

– Ну, теперь мы можем и поболтать.

– Пощадите!.. Не убивайте меня! – повторял Вантюр умоляющим тоном, между тем как зубы его стучали от страха.

Рокамболь связал шнуром от портьеры ноги и руки Вантюра и сказал:

– Теперь ты уже не убежишь, мой приятель!.. Ты ведь понимаешь, – добавил он. усмехаясь, – что нам, право, не нужно огня, так как люди, служившие у капитана, привыкли отлично работать впотьмах.

И чтобы довершить и подтвердить свои слова фактом, он взял платок и завязал Вантюру рот.

– Теперь запри хорошенько все двери, – сказал Рокамболь Цампе, – и посмотри, что с лихорадкой герцога.

Затем у них произошел разговор, результатом которого было то, что Рокамболь согласился сохранить ему жизнь при условии, что Вантюр поможет ему в деле с вдовой Фипар.

Затем Рокамболь развязал его и, приведя его к себе в квартиру на Сюренской улице, приказал ему написать вдове Фипар, чтобы она пришла вечером на свою прежнюю квартиру в Клиньянкуре.

Вантюр написал и посмотрел на Рокамболя с возрастающим удивлением.

– Это тебя удивляет? – спросил тот.

– Еще бы!

– Да ты еще больше удивишься, приятель, когда я свяжу тебе опять ноги и руки и заткну рот.

– Что-о? – промычал Вантюр.

– То, что ты пробудешь здесь пленником до вечера. Вантюр хотел было возражать, но Рокамболь показал ему кинжал и пригрозил:

– Неужели, друг, мы опять поссоримся с тобой?

На следующий день после этого, в 9 часов утра, Рокамболь был у сэра Вильямса и рассказал ему все, что произошло.

Сэр Вильямс был вполне доволен успехами своего ученика и приказал ему узнать, нет ли на бывшей квартире вдовы Фипар, в Клиньянкуре, какого-нибудь подвала.

– Зачем это? – спросил Рокамболь.

Сэр Вильямс не удостоил его даже ответом и посоветовал ему отделаться и от Вантюра и от вдовы Фипар.

– Хорошо! – сказал Рокамболь. – Нужно ли мне опять заходить к тебе?

Слепой утвердительно кивнул головой.

Расставшись с сэром Вильямсом и узнав от Цампы, что герцог де Шато-Мальи при смерти, Рокамболь зашел к Вантюру и, покормив его, обещал, что заплатит ему пятьдесят тысяч франков, если только он поможет ему избавиться от Фипао.

– О, будьте спокойны, – проворчал Вантюр. – Я отлично сумею свернуть шею этой старой ведьме.

Тогда Рокамболь сделал распоряжение, чтобы Вантюр пришел в два часа ночи в Клиньянкур, и, связав его, снова отправился на Церковную улицу к вдове Фипар.

Он застал ее за кофе и под предлогом покупки дома выманил ее с собой в Клиньянкур.

– Зачем же мы идем туда? – спросила старуха.

– Для Вантюра… В твоей квартире есть подвал?

– И какой еще отличный!

– Ну так зайдем туда.

– Что за смешная фантазия!

– О, ты сегодня же вечером увидишь, смешна ли она…

И вслед за этим они отправились в путь…

Придя в Клиньянкур, Рокамболь спустился в погреб, бывший при квартире Фипар, и, провернув в водопроводной трубе дырочку, напустил в него воды.

– В десять часов вечера, – заметил он при этом, – в подвале будет воды на четыре фута, а к утру он переполнится…

Затем он вылез из погреба и, опустив в него лестницу, обратился к вдове Фипар:

– Ну, теперь идем назад, – сказал он.

– Что ты там делал?

– Готовил ванну.

– Для кого?

– Для Вантюра.

Мамаша Фипар слегка вздрогнула, вспомнив о ванне, в которой выкупал ее милый Рокамбольчик.

Затем они вышли; Рокамболь довез ее до улицы Тронше и вышел из фиакра.

– В десять часов, – сказал он старухе, – отправляйся пешком в Клиньянкур.

– Опять?

– И жди меня там. Но старайся, чтобы никто там тебя не видал.

– А потом?

– Тогда я скажу тебе, что мы сделаем с Вантюром.

– А если я увижусь с ним раньше?

– Не увидишься!..

– Однако вчера он мне сказал…

– Это ничего не значит. Он не придет. Прощай, до вечера!..

Рокамболь зашел на Сюренскую улицу и, переодевшись там, воротился домой.

– Ну, дядя, – сказал мнимый маркиз де Шамери сэру Вильямсу. – У старухи Фипар есть отличный подвал, из которого можно сделать превосходную ванну.

И Рокамболь подробно описал местность и свои приготовления, рассказав при этом, что он намеревается сделать с Вантюром.

«Если ты придумал выкупать Вантюра в ванне, так я научу тебя теперь, как покончить с Цампой и старухой

Фипар».

– Ты просто образцовый дядюшка! – воскликнул Рокамболь в восхищении.

Сэр Вильямс принялся опять писать, а Рокамболь читал из-за плеча.

«Понимаешь?» – написал наставник.

– Совершенно, – ответил ученик.

Тогда сэр Вильямс стер рукавом все написанное.

В семь часов вечера у Рокамболя был Цампа, который сообщил ему, что герцог находится в безнадежном состоянии.

– А! – пробормотал Рокамболь и добавил громко:– Господин Цампа, особа, которая хочет жениться на Концепчьоне, поручила мне сказать вам, что она довольна вами. Вы будете управителем…

– Вы не шутите? – вскричал португалец, будучи вне себя от радости.

– Вы вступаете в эту должность на другой же день после свадьбы. А пока мне поручено передать вам на булавки вот эти три билета в тысячу франков за то, что вы сумели к месту воткнуть одну булавку. Теперь от вас ожидают последней услуги.

– Что прикажете? Я готов на все.

– Вам поручат сегодня вечером покончить счетец с одним мнимым кучером, который чуть не испортил все дело.

– Его нужно отправить на тот свет?

– Верно.

– Когда и где?

– Ровно в десять часов приходите к Белой заставе. Я буду там и сведу вас, куда нужно.

– Слушаю-с.

– Возьмите с собой, – добавил Рокамболь, – свой лучший каталонский нож!

Ровно в десять часов старуха Фипар была уже в Клиньянкуре, благодаря темной ночи и отсутствию фонарей на улице, она прошла незамеченной на свою старую квартиру.

«У меня будет карета, – мечтала старуха, входя в свое убогое помещение, – все будут называть меня madame Фипар, и я постараюсь сделаться баронессой… И, кто знает, может быть, я даже выйду замуж за какого-нибудь чиновника в отставке или за молодого человека, для которого я составлю все его счастье».

Пока Фипар предавалась таким мечтаниям о замужестве с небогатым молодым человеком, в дверь ее комнаты кто-то постучал.

– Это ты? – спросила она шепотом.

– Я, отворяй.

Старуха отворила. Вошел Рокамболь в сопровождении Цампы.

– Мамаша, – сказал Рокамболь, – я привел сюда одного господина, который желает поговорить с Вантюром.

Старуха захихикала.

Рокамболь запер дверь и сказал:

– Теперь я сообщу тебе, что остается сделать, чтобы тебе стать управителем имений Салландрера и, – добавил он с усмешкой, – навсегда освободиться от виселицы.

Последнее слово заставило Цампу вздрогнуть.

Угрожая виселицей, Цампу можно было заставить убить двадцать человек вместо одного и поджечь город со всех четырех сторон.

По всей вероятности, Рокамболь знал, что слово «виселица» подстрекает его усердие.

– Прежде чем зажечь свечку, – заметил Рокамболь, – я расскажу, что нужно сделать.

– Все дело в Вантюре, – добавила со своей стороны Фипар.

Рокамболь приказал Фипар зажечь фонарь. Старуха немедленно повиновалась, при свете его Цампа мог осмотреть избушку.

Рокамболь открыл подвал и, опустив туда лестницу, укрепил ее. Подвал был уже до половины наполнен водою.

– Эге! – прошептал он. – Воды уже на шесть футов. Этого вполне достаточно, чтобы утопить человека.

Наконец, он вылез из подвала, поставил фонарь на пол и посмотрел на Цампу.

– Видишь, – проговорил он, – тут есть подвал.

– Слушаю, – ответил португалец.

– Спустись в него.

– Хорошо.

– Он полон водою.

– Что? – пробормотала Фипар.

– Я говорю, что он полон водою, – повторил Рокамболь. – Последние дожди сделали из него настоящий колодец.

– Там, пожалуй, утонешь, – возразил Цампа.

– И да, и нет.

– Как же это?

– Я хочу сказать, что вы войдете туда вдвоем – и ты и он.

– Ладно.

– Кучер утонет, а ты сделаешься управляющим.

И Рокамболь растолковал ему подробно свой настоящий план, состоящий в том, что Вантюр, не знавший расположения избушки, должен был упасть в открытый люк, а на Цампу возлагалась задача помочь ему утонуть.

– Смотри только, – добавил Рокамболь, – спускайся вниз до начала воды и держись крепко за лестницу.

– Понимаю.

– Если он вздумает кричать, то ты изруби его в куски.

– Теперь все понятно. Но когда он уже будет готов?

– Тогда ты крикни, и мы откроем люк и выпустим тебя.

– Хорошо, теперь я начинаю смекать, что могу быть управляющим.

– А это ведь получше гарроты.

Это напоминание заставило Цампу проворно и смело поставить ногу на лестницу.

– Он будет еще не скоро, – заметил Рокамболь.

– Все равно, я подожду, – и Цампа спустился в подвал, предварительно крикнув: «Держусь, можете идти».

Оставив люк открытым, Рокамболь увел старуху Фипар к кровати.

Теперь не шуми, – шепнул он, – и будем ждать…

Рокамболь погасил фонарь, и в избушке сделалось темно.

Прошло несколько минут глубокого безмолвия. Цампа ждал, уцепившись за лестницу, а Рокамболь и старуха Фипар молчали и тоже ждали.

Вдруг на улице послышались осторожные шаги, и затем кто-то взялся за ключ, оставленный Рокамболем в дверях.

Это был Вантюр, пришедший за приказаниями Рокамболя.

– Ты здесь, старуха? – спросил он шепотом.

– Здесь, – прошептала Фипар.

Вантюр запер дверь на ключ и, вынув из кармана нож, пошел по комнате.

– Да где же ты? – спросил он еще раз.

– Здесь, сюда, – проговорила Фипар.

Вантюр сделал еще несколько шагов, нога его оступилась, и он с воплями полетел в подвал. Рокамболь быстро закрыл люк, лег на него и стал внимательно прислушиваться к тому, что происходило в погребе.

Он услышал сначала страшные проклятия, а потом плеск воды, которую Вантюр рассекал руками и ногами. Вантюр кричал и ругался, но его крики так слабо долетали до Рокамболя, что он убедился в невозможности услышать их с улицы. Крики эти продолжались всего минут десять, затем все стихло.

«Он, должно быть, нашел лестницу», – подумал Рокамболь, и как бы в подтверждение его слов раздались в то же мгновение пронзительный вопль и шум, как бы от падения чего-то грузного в воду.

Затем все смолкло.

«Цампа убил его наповал, – подумал Рокамболь. – Теперь одним меньше». И он опять стал прислушиваться, но в подвале царствовало мертвое молчание.

Фипар сошла с кровати и подползла к люку.

– Ну, что? – спросила она.

– Он, кажется, кончен. – Ты думаешь?

– Там все затихло.

Через несколько минут после этого из подвала долетел голос Цампы.

– Все кончено! Выпустите меня, – говорил португалец.

– Зажигай фонарь, мамаша, – скомандовал Рокамболь.

Старуха вынула из кармана спички и зажгла огонь. Рокамболь приподнял люк.

– Посмотри-ка сюда, мамаша, – сказал он и, наклонившись, подал фонарь Цампе.

Подвал осветился, и Рокамболь со старухой увидали безжизненное тело Вантюра, плававшее в покрасневшей от крови воде.

– А, а, разбойник! – прошептала опять Фипар. – Как подумаешь только, что он хотел скрутить тебя.

– Фи! – ответил Рокамболь. – Я совершенно не за это отправил его к праотцам, мамаша!

– А за что же, голубчик?

– За то, что ему были известны мои делишки, что меня отчасти стесняло.

Фипар содрогнулась. Она стояла в это время на коленях на самом краю люка и, как бы повинуясь какому-то предчувствию, хотела приподняться, но Рокамболь проворно и ловко положил ей свои руки на плечи и удержал ее на коленях.

– Посмотри же хорошенько, да попристальнее, на своего приятеля, мамаша, – сказал он. – Ведь он теперь мертвый, а, так, что ли?

– Кажется.

Фипар проговорила это слово с содроганием и опять хотела встать.

– Да погоди же, поговори со мной! – попросил Рокамболь притворно-ласковым голосом, обвивая своими руками морщинистую шею старухи.

– Признайся, мамаша, – продолжал он шутливым тоном, – что судьба благоприятствовала тебе, когда тебя вытащили из воды в ту ночь, а?

И при этом Рокамболь сдавил горло старухи.

– Ах! Что ты делаешь? – прохрипела она.

– Молчи! Дай мне сказать.

– Да ведь ты душишь меня!

– Что за беда, – ответил он хладнокровно. – Я могу уверить тебя, что теперь в этом подвале нет лодочников, которые бы могли вытащить тебя в этот раз.

Рокамболь сдавил шею старухи, которая даже не сопротивлялась, и крикнул Цампе:

– Принимай! Да окуни ее хорошенько, пусть она отведает и пресной водицы.

И при этом он бросил старуху в подвал. На этот раз Фипар была уже мертва, и холодная вода не привела ее в чувство.

– Надо приучаться, – прошептал Рокамболь, смотря на тело своей приемной матери, плававшее рядом с трупом Вантюра.

Цампа по-прежнему сидел на лестнице с фонарем в руках.

– Ну! Теперь все кончено, – сказал ему Рокамболь. – Можете пожаловать сюда, господин управитель.

Цампа обрадовался и начал подниматься по лестнице. Вскоре он показался до половины из люка и, чтобы выбраться оттуда поскорее, поставил фонарь на край, а сам схватился обеими руками за лестницу. Рокамболь стоял сзади него. Цампа, занятый мыслью, как бы ловчее вылезти из люка, услыхал вдруг голос Рокамболя, говоривший ему насмешливо:

– Да вы, верно, все набитые дураки!

И вслед за этими словами в спину Цампы вонзился кинжал. Он вскрикнул, выпустил из рук лестницу и покатился в подвал, поглотивший уже два трупа.

Рокамболь спокойно вытащил лестницу и закрыл люк.

– Не знаю, умер ли ты, – проговорил он. – Во всяком случае, если ты даже и не погиб от моего кинжала, то все-таки утонешь: лестницы ведь тут больше нет, чтобы ты мог схватиться за нее и спастись.

Рокамболь произнес вполне спокойно этот спич и, задув фонарь, осторожно вышел из избушки.

Ночь была мрачная. Шел холодный дождь, и квартал тряпичников был совершенно безлюден. Рокамболь не встретил ни души.

Рокамболь пришел пешком в Париж. Там, на Сюренской улице, переменив свой костюм, сел в экипаж, ждавший его у ворот, и приказал кучеру везти себя домой.

Но, проезжая мимо своего клуба, он увидел в его окнах свет и велел кучеру остановиться.

– Я довольно поработал эти дни, – подумал он, – и потому могу отдохнуть теперь хоть немного.

И этот негодяй, только что совершивший тройное убийство, поднялся по лестнице и, напевая какую-то арию, вошел в игральный зал. Печальные лица присутствовавших в нем невольно поразили его.

– А, вот и Шамери, – заметил кто-то. Рокамболь, улыбаясь, подошел к игорному столу, на котором лежали золото, банковские билеты и карты.

– Что это вы притихли? – спросил он.

– Оттого, что узнали сейчас печальную новость.

– Чего же такое?

– Герцог де Шато-Мальи умер.

– Вы шутите!

– Нисколько. Он умер от карбункула.

– От карбункула? Полно шутить! Это лошадиная болезнь.

– Это совершенно верно.

– Но ведь это просто невозможно! Нелепо!

– И все-таки это правда. Мнимый маркиз пожал плечами.

– У него заболела лошадь, —заметил кто-то. – Герцог имел неосторожность ласкать эту несчастную лошадь.

– И умер?

– Да.

– Когда же?

– Сегодня вечером, часа три назад.

И маркизу рассказали тогда все то, что он знал лучше других.

Вскоре после этого он возвратился домой, где его ожидал приятный сюрприз – письмо от Концепчьоны. Оно заключалось в следующем:

«Друг мой! Сердце мое трепещет от радости! Спешите скорее в замок Го-Па. Очень возможно, что вы возвратитесь оттуда с маркизой де Шамери…»

Прочитав это письмо, Рокамболь отправился к сэру Вильямсу и, рассказав ему о своих успехах, прочел ему письмо Концепчьоны.

Сэр Вильямс был вполне доволен действиями своего ученика и тотчас же написал:

«Прекрасно. Уложи свои вещи и отправляйся на рассвете».

– Уже?

«Тебе не нужно знать о смерти герцога до отъезда».

– Это верно. Очень хорошая предосторожность. «Я поеду с тобой».

– Ты?

«Разумеется. Я должен тоже подписаться на твоем брачном контракте».

– Это очень большая честь для меня, – заметил насмешливо Рокамболь.

«И к тому же у меня есть предчувствие, что ты не женишься без меня».

– Вот как?

«Запомни навсегда, что я – твой добрый гений. Когда меня не станет, твоя счастливая звезда закатится!»

Сэр Вильямс подчеркнул каждое из этих слов.

Пока в Париже происходили только что переданные нами события, в Ницце произошло событие, имевшее главное и прямое влияние на развязку романа.

Читатель, вероятно, помнит, что графиня Артова уехала в Ниццу со своим сумасшедшим мужем. Там она поместилась в хорошеньком домике на самом берегу моря. Парижский доктор Б. сопровождал больного и наблюдал за его состоянием.

Во время путешествия здоровье больного значительно улучшилось, но, несмотря на это, доктор Б. приходил к тому убеждению, что болезнь графа Артова неизлечима.

Во время их пребывания в Ницце было много иностранцев и между ними один морской офицер английской службы, лечившийся от раны в теплом климате Италии.

Этот офицер служил раньше в Индии. Он познакомился с графиней Артовой и, приехав однажды к ней утром, попросил у нее позволения поговорить с ней об ее муже.

– Мне сообщили, – начал он, – что помешательство вашего супруга произошло внезапно, когда он хотел скрестить свою шпагу со шпагой противника.

– Правда, – ответила графиня.

– И что помешательство состояло в том, что он вообразил себя своим противником, а того – графом Артовым.

– Он и до сих пор думает то же самое.

– Мгновенное и столь странное помешательство вашего супруга происходит совсем от другой причины, чем это думают.

– Что вы говорите! – вскричала графиня.

– Оно происходит просто от отравления. Баккара не могла отвечать.

– Я служил в Индии, – продолжал офицер, – и был целый год на Яве, где не раз имел случай наблюдать помешательства, происходящие от растительного яда.

– Но…

– Действие яда проявляется быстро, почти мгновенно. Характерная особенность отравления этим ядом состоит в том стремлении, с которым отравленные им отвергают свою собственную индивидуальность и принимают на себя чужую.

– Но ведь он не был в Индии.

– Знаю.

– И не знаком в Париже ни с кем из тех, кто жил там.

– Графиня! – возразил сэр Эдвард серьезным тоном. – Те люди, которые оклеветали вас, способны, по моему мнению, на все низости, даже на отравление графа.

– Но в таком случае, – вскрикнула Баккара, содрогаясь, – если мой муж отравлен, то его уже нельзя больше вылечить?

– Я был в прошедшем месяце в Париже и встретил там доктора, который приобрел себе удивительную известность в Калькутте.

– Он излечивает умопомешательство?

– И в особенности такое, которое происходит от ядов.

– О, скажите, кто этот доктор?

– Мулат с Антильских островов, доктор Самуил Альбо. Отчего бы вам не выписать его сюда?

– Нет, нет! – вскричала Баккара. – Это будет слишком долго, я лучше сама поеду в Париж.

– Да, это будет гораздо лучше.

– Милостивый государь! – сказала тогда графиня Артова, пожав руку сэра Эдварда. – Если бы только безграничная преданность бедной оклеветанной женщины могла отплатить вам за ваше участие ко мне!

– Поезжайте скорее в Париж, графиня, посоветуйтесь с Самуилом Альбо и не бойтесь доверить ему своего мужа. Если только кто-нибудь еще может вылечить вашего мужа, так это, наверное, он.

И затем, поцеловав почтительно руку графини, он добавил:

– Позволите ли вы мне дать вам еще один совет?

– Пожалуйста, вы меня обяжете.

– Придумайте какой-нибудь предлог для возвращения в Париж.

– Я понимаю вас. Доктор Б. никогда не узнает, что я обращалась за советом к доктору Самуилу Альбо.

Сэр Эдвард раскланялся и ушел.

На следующий же день после этого граф и графиня Артовы уехали из Ниццы.

Графиня не жалела дорогой денег, чтобы только доехать скорее, и через три дня уже была в Париже, куда приехала по Лионской железной дороге.