Текст книги "Рассказы о людях необычайных"

В виде послесловия

Он не пресек человеку потомства, и человек также ему потомства не пресек. В этом – человек? А на самом деле не человек, а само небо!

Теперь: у тебя сидит дорогой друг. С ним ты разделишь и карету, и шубу. Затем, когда прошлогодний лопух на твоей могиле вырос еще длиннее и семья пропадает, – друг, усевшись в карету, глядь, уехал уже далеко.

Кто же этот единственный в своем роде человек, который не позволяет себе забыть об умершем друге и думает, как бы его отблагодарить за оказанную доброту?

О лисица! Если у тебя много денег – я буду их распорядителем.

Фонарь-пес

Слуга министра Хань Дацяня[309]309
  Современник Ляо Чжая.


[Закрыть] спал ночью в передней и увидел, что в верхнем этаже появился, словно светлая звезда, какой-то фонарь.

Прошло совсем короткое время, фонарь спорхнул вниз и на полу превратился в пса. Слуга смотрит – а пес уже уходит, завернув за дом.

Быстро вскочил и, стараясь быть незамеченным, пошел за ним следом. Пес вбежал в сад и превратился в женщину. Поняв, что это лисица, слуга вернулся и улегся на свое прежнее место.

Вдруг сзади него появилась женщина. Слуга притворился спящим, чтобы наблюдать ее дальнейшие превращения. Она наклонилась к нему и принялась расталкивать. Сделав вид, что он только что проснулся, слуга спросил.

– Кто тут? – Женщина не отвечала.

– Слушай-ка, – продолжал слуга, – этот фонарь там, наверху, не ты ли была?

– Раз знаешь, – ответила она, – к чему спрашивать? – И улеглась с ним спать. Днем они разлучились, ночью сошлись – и так у них пошло навсегда. Хозяин, узнав про эти вещи, велел еще двум другим слугам лечь, обняв его с обеих сторон. Когда же те проснулись, то оба лежали под кроватью, причем не помнили, когда именно с нее свали– лись.

Хозяин сильно рассердился.

– Когда она придет, ты ее схвати и задержи, – сказал он слуге. – Иначе получишь плетей и палок!

Слуга не смел ничего возразить, сказал: «Хорошо» – и удалился. Он стал раздумывать, как ему быть. Задержать ее – трудно, не задержать – боязно провиниться. Ворочался с боку на бок, совершенно не зная, что предпри– нять.

Вдруг ему пришло в голову, что у женщины есть красная рубашка, плотно-плотно прилегающая к телу, которую она не хочет скинуть ни на минуту. Наверное, думалось ему, здесь-то у нее самое главное и заключается. Стоит лишь забрать рубашку, и можно будет заставить ее явиться к хозяину.

В полночь женщина пришла.

– Скажи, – спросила она, – тебе хозяин велел меня задержать, не правда ли?

– И очень даже, – отвечал слуга. – Тем не менее мы с тобой так дружим, так любим друг друга, что соглашусь ли я сделать это?

Когда они улеглись, он впотьмах зажал в кулак ее рубашку. Женщина разразилась плачем, с силою вырвалась и убежала.

С этого дня между ними все было прервано.

Впоследствии слуга, возвращаясь откуда-то домой, издали завидел свою женщину, сидевшую у дороги. Когда он поравнялся с ней, то она подняла рукав и закрыла себе лицо. Слуга слез с коня и крикнул ей:

– Это еще что за манеры?

Женщина поднялась и взяла его за руку.

– А я уж думала, – сказала она, – что ты забыл нашу прежнюю любовь. Ну, а раз любишь, да еще и относишься ко мне по-дружески, то любовь нашу можно восстановить. А то, что ты тогда сделал, так это вышло по приказанию твоего хозяина. Я тебе не удивляюсь. А все-таки положенной нам судьбе уже пришел конец! Сегодня я устрою маленькую пирушку… Пожалуйста, зайди ко мне, и мы устроим прощанье.

Дело было в начале осени. Гаолян только что загустел. Женщина взяла слугу за руку и повела за собой. А в гаоляне оказалось высокое здание. Слуга привязал лошадь, вошел. В гостиной уже были накрыты столы, полные разных блюд и напитков.

Только что он сел, как толпа служанок стала обносить жарким. У слуги было дело, об исполнении которого он обязан был своему хозяину донести. Он простился и вы– шел.

Смотрит – поле, как и раньше, все то же.

Дева-рыцарь[310]310
  Переводчик не рискнул бы употребить слово «рыцарь», если бы, по определению старых китайских писателей, иероглиф «ся» (ее) не означал бы буквально следующее: «Это значит то же, что и созвучное, но пишущееся несколько иначе «се» – «брать на себя», то есть использовать свою власть, свою силу для того, чтобы взять на себя помощь людям», а затем особенно, чтобы помочь выполнению долга, поддержать слабого и бороться с насилием. У первого китайского историка Сыма Цяня есть ряд жизнеописаний, собранных в главу «о странствующих «ся» – рыцарях».


[Закрыть]

Студент Гу из Цзиньлина отличался большими литературными дарованиями, но семья его была весьма бедна. К тому же мать его состарилась, и он не допускал мысли о том, чтобы отойти от ее колен[311]311
  В широко распространенной в Китае «Книге о сыновнем обожании» читаем: «Родят дитя, чтобы ему кормить затем отца с матерью».


[Закрыть]. Он целые дни кому-нибудь то писал, то рисовал, получал за это вознаграждение и на это жил. Двадцать пять лет ему уже исполнилось, а место подруги жизни все еще было не занято.

Напротив их дверей давным-давно стоял пустой дом. И вот как раз в это время появилась какая-то старая женщина с молодой девушкой, сняли дом и поселились в нем. Так как в семье у них мужчины не было, то Гу и не спрашивал, кто они и откуда.

Однажды случайно, откуда-то возвращаясь домой, он увидел, что из комнаты его матери выходит девушка. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать. Стройная, тоненькая, миловидная, изящная – редко на свете встретишь еще такую! Увидя студента, она не очень-то усердно принялась убегать, но впечатление производила как бы льда.

Студент вошел к матери и спросил, кто это.

– А это девушка, что насупротив нас живет. Она приходила ко мне просить ножа и мерки чи[312]312
  Китайский фут, мера длины.


[Закрыть]. Только что она рассказала мне, что у нее в семье тоже только одна мать. Эта мать с дочерью, скажу тебе, не бедные люди по своему рождению! Я спросила ее: почему же она не выходит замуж? Она сослалась на то, что мать у ней стара. Завтра мне нужно будет пойти на поклон к ее матери, так я мимоходом намекну о твоих намерениях. Если то, на что они рассчитывают, не чрезмерно, ты можешь, как говорится, взять на себя пропитание ее старости[313]313
  То есть стать ее зятем и мужем девушки; образное выражение, обычное в патриархальном Китае.


[Закрыть].

На следующий день мать Гу посетила ее в комнатах. Мать девушки оказалась глухой старухой. Бросив взгляд на помещение, Гу нашла, что у них нет зерна даже на день вперед. Гу спросила, чем они занимаются. Оказывается, вся надежда на десять пальцев дочери. Затем она решила испытать их при помощи общих обедов, что старуха, по-видимому, принимала, но повернулась к дочери, спрашивая ее. Та молчала, мысленно этого совсем не одобряя.

Гу вернулась домой и рассказала подробно, что видела.

– Знаешь что, – сказала она недоверчиво, – уж не гнушается ли девушка нашей бедностью? Человек же она такой – не говорит и не смеется. Прекрасна, словно персик, словно слива, а холодна, точно иней или снег. Странный она человек!

Мать с сыном подумали, повздыхали – на том и кончили.

Однажды студент сидел в своем кабинете. Какой-то юноша пришел к нему просить что-то нарисовать. Наружности он был самой красивой, и на уме у него были ловкие шуточки. Гу спросил, откуда он. Юноша отвечал, что живет в соседней деревне. Затем стал являться к студенту, выждав дня два или три. Мало-помалу познакомились поближе, стали обмениваться остротами и шутками. Студент стал бесстыдно его обнимать. Юноша, между прочим, не особенно сопротивлялся, и Гу овладел им. С этих пор тот ходил уже часто, и сближение между ними пошло далеко.

Зашла как-то раз девушка. Юноша стал следить за ней взглядом и спросил, кто это такая. Студент ответил, что это соседка.

– Вот до чего прекрасна она, – сказал юноша, – ну, а выражение духа, сквозящее в ней, наводит страх, и еще какой страх!

Вскоре студент прошел в комнаты.

– Знаешь что, – сказала мать, – сейчас только девушка приходила просить риса. Она говорит, что целый день они не разводят огня. Эта девушка – самая чудесная дочь. Как жаль, что они так страшно бедны! Надо бы хоть немножко постараться их пожалеть.

Студент послушался слов матери, взял на спину доу проса, постучал к ним в дверь и передал, что сказала мать. Девушка приняла это, но не выразила благодарности. Днем она заходила иногда к студенту в дом и, видя, что его мать шьет платье или делает туфли, сейчас же садилась, шила ей и кроила. И вообще входила и уходила, работая у них в доме, словно его жена.

Студент все более и более обожал ее и каждый раз, как получал в подарок что-нибудь съестное, непременно делился с ее матерью.

Дева же нисколько, как говорится, «не вкладывала себе в зубы и щеки»[314]314
  То есть не упоминала об этом.


[Закрыть].

Раз случилось так, что у матери студента в самом тайном месте вырос чирей и она днем и ночью выла и стонала. Дева время от времени подходила к ее постели, осматривала, промывала рану, накладывала лекарство, и этак раза три-четыре в день. Мать Гу это очень беспокоило, стесняло, но дева не брезговала ее грязью.

– О, как и где достать мне такую молодуху, как ты, которая бы так служила мне, старухе, до смерти?

Сказала и горестно вздохнула. Дева принялась ее утешать.

– Господин Гу – превосходный сын. Он в десять, в сто раз лучше нас, одинокой вдовы и сироты-дочери!

– Да, но всю эту хлопотню и беготню вокруг постели разве сделать сыну-обожателю? Кроме того, я уже приближаюсь к закату. Случится рано или поздно, что меня прохватит туман или роса, – меня глубоко тяготит мысль о преемстве жертвенной молитвы[315]315
  То есть о наследнике, который воздавал бы почитание душам умерших родителей; известен традиционный страх китайца перед бесплодием или отсутствием сыновей.


[Закрыть].

Во время этого разговора вошел студент. Старуха заплакала и сказала ему:

– Я так много обязана барышне. Не забудь отблагодарить ее за ее доброту!

Студент бросился ей в ноги.

– Вы оказываете ведь уважение моей матери, – сказала дева, – а я не благодарю. Зачем же вам меня благодарить?

Студент стал еще более чтить и любить ее. Однако во всем ее поведении проявлялась какая-то черствость; ни на волосок не зацепить, не подступиться!

Однажды, когда она выходила из дверей его дома, студент уставился на нее взглядом. И вдруг она обернулась и мило-мило засмеялась. Студент пришел в радостное волнение от такой неожиданности, бросился вслед за ней к ее дому, стал заигрывать, – а она не сопротивлялась. И они радостно этак сплелись в счастье. Затем она сказала студенту наставительно:

– Это сделать можно один раз, но не второй.

Студент пошел домой, не ответив. На следующий день он опять стал зазывать, но она сделала строгий вид и ушла, не обратив на него внимания.

Каждый день она часто приходила в дом, и по временам они встречались, но она не обращала к нему ни слова, ни движения лица. Стоило ему позволить себе с ней вольную шутку, как холодное слово уже леденило человека.

Как-то неожиданно, очутясь в месте, где никого не было, она задала студенту вопрос:

– Кто этот молодой человек, что каждый день к вам приходит?

Студент сказал кто.

– Его поведение и манера держать себя в отношении меня очень часто бесцеремонны. Так как он пользуется вашей неприличной симпатией, то я оставляю это так, без внимания. Однако прошу вас при случае передать ему от моего имени, что если он еще раз это повторит, то это будет означать, что ему не хочется жить.

Когда после этого юноша пришел, студент передал ему эти слова, прибавив:

– Ты знаешь, будь непременно поосторожнее с ней, тут тебе озорничать нельзя.

– Хорошо, – сказал юноша, – если ее нельзя трогать, зачем же ты с ней озорничаешь?

Студент заявил, что ничего этого нет.

– Ах, если нет, то как же она до твоего слуха довела игривые и нескромные мои слова?

Студент не мог на это ничего сказать.

– Позволь и мне просить тебя дать себе труд и передать ей от меня, чтобы она со своей ложной стыдливой чуткостью не манерничала. Иначе я повсюду стану о ней распространять слухи.

Студент сильно рассердился, что выразил на лице. Тогда юноша ушел.

Однажды вечером он сидел один. Вдруг дева вошла к нему и сказала с улыбкой:

– А у нас с вами, знаете ли, чувство и связь еще не порваны. Разве не от неба так нам определено?

Студент пришел в бешеный восторг и прижал ее к своей груди, как вдруг раздался звук быстрых-быстрых шагов. Оба в испуге вскочили. Смотрят – входит, толкнув дверь, юноша.

– Ты кто здесь такой? – спросил удивленный студент.

– Я тот, – сказал с улыбкой юноша, – кто пришел посмотреть на честную девственницу! Ну-с, – обратился он к деве, – теперь вы не удивитесь, не правда ли?

У девы брови поднялись дыбом, щеки заалели, она молчала, ни слова не проронив. Затем быстрым движением она откинула верхнюю часть одежды и показала какой-то кожаный мешок, откуда вслед за движением руки что-то выскочило и оказалось сверкающим, как кристалл, кинжалом «с головкой ложки», длиною около фута. Она погналась за ним, выбежала за дверь, взглянула на все четыре стороны – исчез. Тогда она бросила кинжалом в пустоту. Хха – раздалось там и сверкнуло, словно длинная радуга. Вдруг что-то упало на землю и хрястнуло. Студент поторопился зажечь свет: оказалось – белая лисица, причем голова ее и туловище валялись в разных местах. Студент ахнул в ужасе.

– Вот он, ваш миленький мальчик! – сказала дева. – Я ведь решила его простить. Так нет, он определенно сам не захотел жить. Как это понять?

Подняла кинжал и сунула в ножны. Студент потащил ее в комнату.

– Слушайте, – сказала она, – сейчас из-за этой проклятой твари у меня испорчено настроение. Пожалуйста, подождите до следующей ночи!

Вышла и решительными шагами удалилась.

Действительно, на следующий вечер она пришла и давай сплетаться с ним, свиваться…

Студент спросил деву о ее искусстве.

– Это, видите ли, неизвестная вам вещь. Мне следует заботливо, осторожно беречь эту тайну. Если я разоблачу ее, это вам не даст счастья!

Затем он стал уговариваться с ней о свадьбе.

– Я с вами на подушке и на постели, – сказала она. – Я вам достаю и ношу воду. Кто же я, как не жена? Ведь мы уже муж и жена. Зачем опять вам понадобились разговоры о сватовстве и свадьбе?

– Тебе, пожалуй, противно, что я беден?

– Вы, конечно, бедный человек. Ну, а я – богачка? Вот что: наше свидание в сегодняшнюю ночь именно тем и вызвано, что я жалею вас, как бедного.

На прощанье она заявила ему следующее:

– Это наше поведение – так себе, знаете! Нельзя допустить, чтобы оно часто повторялось. – Если нужно прийти, я сама приду. Если прийти нельзя, то заставлять меня бесполезно.

После этого при встречах всякий раз, как студент хотел отвести ее, чтоб секретно поговорить, она от него убегала. Тем не менее со всем, что касалось платья, починки, стряпни, дров, она управлялась не хуже настоящей жены.

Через несколько месяцев ее мать умерла, и студент сделал все возможное, чтобы справить похороны. С этих пор дева стала жить одна. Решив, что раз она одна и вокруг тихо, то можно не стесняться, студент перелез через забор, вошел в дом и несколько раз окликнул ее в окно. Ответа не было. Осмотрел дверь – пустая комната была закрыта.

Потом ему закралось в душу подозрение, не имеет ли она свидания на стороне, и ночью он опять пошел к ней, но с тем же результатом. Тогда он оставил один из своих яшмовых брелоков на окне и ушел.

Через день он встретил ее у матери. Только что он вышел, как она побежала в хвосте за ним.

– Вы меня подозреваете, да? – спросила она. – Но ведь у каждого своя душа, которой другому не выскажешь. Я бы хотела сегодня же заставить вас отрешиться от всяких подозрений, но как я это могу сделать? Впрочем, есть одно дело, которое побеспокою вас быстро решить.

Студент спросил, что за дело.

– Я беременна уже восемь месяцев. Боюсь, что рано ли, поздно ли, придется, как говорят, подсесть к тазу[316]316
  Обычай Китая требует, чтобы при самом разрешении от бремени роженица была приведена в полусидячее положение и чтобы ребенок упал в подставленный для этой цели таз.


[Закрыть]. Мое положение еще не определилось, так что я могу вам родить ребенка, но не смогу вам воспитать его. Как-нибудь шепните своей матери, чтобы она поискала кормилицу, да скажите, что это-де для собирательницы тутовых червей, а не говорите про меня.

Студент обещал. Рассказал матери. Та засмеялась.

– Чудная, право, эта дева. Сватались к ней, так нет, не согласна; а вот и связалась втихомолку с моим сыном!

Она с радостью приняла соображения девы и стала ждать. Прошло больше месяца. Случилось, что она не выходила из дому уже несколько дней. Подозревая тут неладное, мать Гу пошла к ней наведаться. Дверь была закрыта, и было тихо. Стала стучаться, и стучалась довольно долго, – наконец из дома вышла дева с растрепанными, ровно бурьян, волосами и грязным лицом. Открыла дверь, впустила старуху и снова закрыла. Старуха вошла в ее комнату, а уа-уа уже лежал на кровати.

– Сколько же дней ему? – спросила мать, полная удивления.

– Три дня.

Старуха взялась за пеленки, смотрит – мальчик! – и у ней расцвели щеки, и расправился во всю ширь лоб.

– Дитя мое, – сказала она весело, – да ведь ты мне, старухе, родила внука! Но ты здесь одна-одинешенька, кому же его поручить?

– Это малюсенькое существо я хранила при себе, не осмеливаясь взять его в охапку и принести вам напоказ. Вот ужо наступит ночь, никого не будет, так можно его унести.

Старуха пришла домой, поговорила с сыном, и оба они диву на нее давались. Ночью студент пошел к ней, взял сына и принес домой.

Прошло еще несколько вечеров. Ночь уже была к середине, как вдруг дева постучалась в ворота и вошла в дом. У ней в руках был кожаный мешок.

– Ну-с, – сказала она, смеясь, – важное дело сделано! Позвольте вслед за этим распроститься.

Студент бросился к ней с расспросами.

– Ваша доброта, – сказала она, – проявленная в отношении моей матери, которую вы кормили, в моем сердце так и вырезана, запечатлена, – оттуда уж не выйдет! Помните теперь, что я раньше вам говорила: можно же раз, а нельзя второй? Это значило, что моя благодарность была не на постели. Вы – бедный человек, жениться не могли, и вот я вам хотела дать ниточку, продолжающую ваш род. Я, собственно, рассчитывала, что стоит лишь раз, так сказать, поискать, как уже и готово. Однако, вопреки моим ожиданиям, эти самые срочные воды опять пришли – и мне, значит, пришлось нарушить свой же запрет: был, как знаете, и второй раз. Теперь я за вашу доброту оплатила, и душа моя удовлетворена. Не сердитесь, не роп– щите!

– А что за вещь у тебя в мешке? – полюбопытство– вал Гу.

– Голова врага.

Развязал мешок, посмотрел. Волосы слиплись, все замазано кровью. Студент так и ахнул. Оправившись от страха, стал расспрашивать ее дальше.

– Я раньше не говорила с вами об этом потому, что если бы это серьезное дело не держать в строгой тайне, то можно было опасаться, как бы о нем не пошли слухи. Но раз теперь дело сделано, не беда, если я вам все расскажу, Я, видите ли, из страны Чжэ. Мой отец был великим конюшим[317]317
  То есть военным министром.


[Закрыть], но враг его погубил, и дом наш был весь отнят в казну. Я взяла на себя старуху мать и ушла оттуда, скрыв свою фамилию и имя: закопав, так сказать, свою голову с шеей. Вот уже три года, что я так живу. Знаете, почему я не отомстила сейчас же? Да только потому, что старуха мать была еще в живых. Когда же она отошла, то опять-таки в животе меня обременял некий кусок мяса. Приходилось все откладывать дальше и дальше. И затем, помните, в одну из прошлых ночей я уходила – так это не почему-либо другому, а просто потому, что я не знала еще как следует дороги и расположения дома: боялась, как бы не оши– биться.

С этими словами она вышла, дав еще следующее распоряжение:

– За этим рожденным мною ребенком смотрите хорошенько. Ваше счастье хрупко, долгой жизни не будет, но этот ребенок может озарить ваш дом. Ночь глубока, не стоит тревожить мать. Я ухожу!

Только что полный печали студент хотел спросить, куда она идет, как дева, мелькнув молнией, в мгновенье ока исчезла: больше он ее не видел.

Вздыхая, тоскуя, стоял студент как деревянный – словно потеряв свою душу и жизнь.

Наутро он рассказал все это матери, и оба принялись горько вздыхать, дивиться деве – только и осталось делать!

Прошло три года. Студент действительно умер. Сын его восемнадцати лет уже прошел на экзаменах «вступающего в службу». Он все еще служил бабке до самого конца ее дней.

Тайюаньское дело

В Тайюане жила семья простых людей, в которой и свекровь и невестка – обе вдовели.

Свекровь была женщина средних лет, сохранять себя в целомудрии не умела, так что один из беспутных односельчан частенько к ней наведывался.

Невестка, не одобрявшая подобного поведения, становилась незаметно у дверей или у забора и не пускала гостя. Свекровь брал стыд, и вот она, под каким-то предлогом, выгнала невестку из дому, но та не ушла, и ссоры усилились.

Тогда свекровь, пылая гневом, пошла к правителю уезда и сделала ложный донос, обвиняя невестку как раз в том самом, в чем та винила ее.

Правитель спросил, как имя и фамилия блудника.

– Да он приходит к ней ночью и ночью же уходит, – отвечала свекровь. – Я, по правде сказать, не знаю, кто он и что он. Спросите невестку: та наверное знает!

Правитель вызвал невестку. Та действительно знала, о чем спрашивали, но обвинение в разврате вернула по адресу свекрови.

Женщины принялись свирепо спорить. Тогда правитель велел схватить беспутного блудника.

Тот явился, но стал кричать и отвергать обвинение.

– Ни с той ни с другой я не связывался, – кричал он, – просто, знаете, обе эти вдовы не могут друг друга терпеть, вот и возводят на меня напраслину – совершенно зря.

– Послушай, – возразил правитель, – в селе сотня мужчин; почему это вдруг оклеветали одного тебя?

И велел ему всыпать палок побольше. Блудник бросился в ноги и умолял избавить его от наказания, причем сознался, что он в связи с невесткой.

Правитель велел надеть ей шейный хомут, но та не признала за собой вины. Тогда правитель просто выгнал ее вон.

Невестка, кипя гневом, подала жалобу губернатору. Но тот постановил по-прежнему, и так долгое время окончательно это дело не было разрешено.

Затем сюда, в Линьцзинь, был назначен губернатором доктор Сунь Люся, выказавший свои способности к разрешению тяжб и уголовных дел. Ввиду этого дело, о котором здесь речь, направили к нему в Линьцзинь. Привели подсудимых и прочих людей. Господин Сунь сделал беглый допрос, подержал их некоторое время в тюрьме, а затем велел приказным служителям запасти кирпичей, ножей и иголок, нужных – по его словам – при свидетельских показаниях. Все недоумевали, что это означает.

– Для строгих кар, – говорили вокруг, – существуют, как известно, канги, хомуты, колодки. Как это он хочет решить дело не общеуголовным порядком наказаний?

И не понимали, что у него на уме. Однако, что бы там ни было, приготовили все, чего он требовал.

На следующий день правитель поднялся в залу суда и, удостоверившись, что все эти вещи налицо, велел разложить их в самом зале. Затем велел позвать виновных и вкратце допросил их по всем пунктам обвинения. После этого он обратился к обеим женщинам так:

– В вашем деле нет надобности доискиваться ясности и определенности. Хотя и не дознано окончательно, кто из вас блудная вдова, но зато ясно, кто блудник. Ваша семья, в сущности, семья чистых нравов. Просто вас как-то совратил с пути истины негодяй, так что вся вина на нем. Вот здесь перед вами ножи, кирпичи и прочее. Возьмите что хотите, бейте его, убивайте!

Свекровь и невестка нерешительно переминались, боясь навлечь на себя преследование и месть, но правитель, видя их колебания, сказал им:

– Да вы не беспокойтесь: я ведь тут!

Тогда и свекровь и невестка вскочили с колен и, схватив кирпичи, принялись швырять в мужчину одна за другой. Невестка, давно таившая к этому человеку ненависть, обеими руками схватила огромную кирпичину и жалела, по-видимому, только о том, что не убила его одним ударом. Свекровь же брала лишь мелкие камешки: бросит ему в ляжку или ягодицу – только и всего.

Тогда правитель велел им взять по ножу. Свекровь опять замялась. Правитель остановил их.

– Я знаю, – сказал он, – кто из вас блудница!

И велел задержать свекровь, наложив на нее жестокие колодки.

Тут же он все и дознал. Дело было закончено.