Текст книги "Наука любви"

Письмо четвертое. Федра – Ипполиту

Сын амазонки, тебе критянка желает здоровья,

К ней же самой без тебя не возвратится оно.

Что бы письмо ни несло, прочитай: ущерба не будет,

Даже, быть может, найдешь что-нибудь в нем по душе.

⁵ Письма немало тайн несут по морям и по суше,

Враг прочитает всегда письма, что враг ему шлет.

Трижды с тобой говорить я пыталась – трижды беззвучный

Голос из горла не шел и отнимался язык.

Стыд за любовью идет и, где можно, ее умеряет.

¹⁰ Cтыд запрещает сказать – нудит любовь написать.

То, к чему нудит любовь, презирать опасно, поверь мне,

Власть простер Купидон и на всевластных богов.

Это ведь он, когда я написать не решалась сначала,

Мне повелел: «Напиши! Сдастся и этот гордец».

¹⁵ Пусть снизойдет он, меня сжигающий пламенем жадным,

И по молитве моей сломит суровый твой дух!

Брачные узы я рву не по склонности к низким порокам:

Ведь безупречна моя слава, спроси хоть кого.

Тем тяжелее любовь, чем позже приходит, – и сердце,

²⁰ Cердце горит, и в груди тайная рана болит.

Больно быкам молодым, в ярмо запряженным впервые,

Из табуна приведен, конь не выносит узды;

Так и любовная боль невтерпеж непривычному сердцу,

И невподъем для души этот невиданный груз.

²⁵ Ловок в пороке лишь тот, кто пороку научится юным,

Горше любить, коль придет в поздние годы любовь.

В жертву тебе принесу незапятнанной славы первины,

И на обоих на нас равная будет вина.

Ведь не пустяк – плоды срывать с необобранных веток,

³⁰ Тонким ногтем срезать первые венчики роз.

Если уж мне суждено запятнать небывалою скверной

Свято хранимую мной в прежние дни чистоту,

Лучше и быть не могло: достойно судьбы мое пламя,

Там лишь измена дурна, где изменяешь с дурным.

³⁵ Пусть хоть Юнона сама уступит мне брата-супруга,

И Громовержцу тебя я предпочту, Ипполит!

Ты не поверишь, но я занялась незнакомым искусством:

Властно влечет меня в лес, зверя свирепого гнать,

Первою стала теперь богиня с изогнутым луком

⁴⁰ И для меня, ведь во всем я подражаю тебе.

Хочется мне и самой на бегущих в тенета оленей

Быстрых натравливать псов в чащах нагорных лесов,

Или с размаху метать от плеча трепещущий дротик,

Или прилечь отдохнуть на луговую траву.

⁴⁵ Править нравится мне подымающей пыль колесницей,

Губы горячих коней пенной уздою терзать.

Мчусь, как фиады в лесах, гонимые бешенством Вакха,

Или как те, что в тимпан бьют под Идейским холмом,

Или как та, на кого насылают божественный ужас

⁵⁰ Фавны с рогами на лбу или дриады в лесу.

Я обо всем узнаю от других, когда минет безумье,

Но о любви только я знаю – и молча горю.

Может быть, этой плачу я любовью семейному року:

Дань Венера со всех предков взимала моих.

⁵⁵ Бог в обличье быка, любил Европу Юпитер,

Роду начало, увы, этот союз положил.

Мать Пасифая быку отдалась обманно – и вышел

Плод из утробы ее – бремя семьи и позор.

Помощь сестры спасла вероломного сына Эгея:

⁶⁰ Нитью он выведен был из переходов кривых.

Рода закону и я теперь подчинилась последней,

В том, что Миносу я дочь, не усомнится никто.

Воля рока и в том, что единым пленились мы обе

Домом: одна из сестер – сыном, другая – отцом.

⁶⁵ Дважды наш дом победив, двойной трофей водрузите:

Взял меня в плен Тесевд, взял Ариадну Тесей.

Лучше бы в пору, когда в Элевсин я Церерин вступала,

Не отпускала меня Кносского царства земля!

Был ты и прежде мне мил, но в тот день показался милее,

⁷⁰ Глубже в тело впилось острое жало любви.

В белой одежде ты шел, увенчавши кудри цветами,

Смуглые щеки твои рдели стыдливым огнем.

Пусть называют лицо твое злым, называют угрюмым,

Мужество в нем я нашла, а не угрюмую злость.

⁷⁵ Прочь от Федры, юнцы, что нарядами женщин затмили:

Вреден мужской красоте тщательный слишком уход.

Как и суровость тебе, и волос беспорядок пристали,

И на прекрасном лице – легкие пыли следы!

Ты уздою коню непокорную шею сгибаешь —

⁸⁰ Ноги наездника мне легкой милы кривизной;

Ты могучей рукой посылаешь гибкую пику —

Глаз не могу оторвать от напряженной руки;

Ты кизиловый дрот с наконечником держишь широким, —

Что б ты ни делал, на все Федре отрадно глядеть.

⁸⁵ Только суровость свою оставь на склонах лесистых,

Из-за нее без вины я умирать не должна!

Много ли радости в том, чтобы, делу Дианы предавшись,

Все у Венеры отнять, что причитается ей?

Длительно только то, что с отдыхом мы чередуем:

⁹⁰ Он лишь один возвратит силы усталым телам.

Лук (и оружьем твоей подражать ты должен Диане)

Станет податлив и слаб, если всегда напряжен.

Славен в лесах был Кефал, от его удара немало

Падало диких зверей, кровью пятнавших траву.

⁹⁵ Но приходила к нему от дряхлого мужа Аврора,

И позволял он себя мудрой богине любить.

Ложем служили не раз Венере и сыну Кинира

Травы многих лугов между тенистых дубов,

Сын Инея влюблен в меналийскую был Аталанту,

¹⁰⁰ И остается у ней шкура залогом любви.

Пусть причислят и нас ко множеству этому люди.

Лес твой пустынен и дик, если Венеры в нем нет.

Я за тобою сама пойду, меня не пугают

Вепря клыкастый оскал и тайники между скал.

¹⁰⁵ Двух заливов прибой штурмует берег Истмийский,

Слышит полоска земли ропот обоих морей;

Здесь я с тобой буду жить в Трезене, Питфеевом царстве, —

Он уж теперь мне милей Крита, отчизны моей.

Сын Нептуна теперь далеко и вернется нескоро:

¹¹⁰ К нам Пирифоя страна не отпускает его.

Что отрицать? Нам обоим Тесей предпочел Пирифоя

И на него променял он и тебя, и меня.

Да и не этим одним твой отец нас обоих обидел,

В более важных вещах нас он с тобой оскорблял.

¹¹⁵ Брату голову он размозжил узловатой дубиной

И на съеденье зверям бросил в пустыне сестру.

Храбростью всех превзошла воительниц секироносных

Та, что тебя родила, – сына достойная мать.

Спросишь ты, где же она? От меча Тесея погибла,

¹²⁰ Жизнь уберечь ей не мог скрытый под сердцем залог.

В дом он не принял ее, не светил им свадебный факел,

Чтоб не наследовал ты, сын незаконный, отцу.

Братьев тебе он со мною родил, – но рождением братьев

Ты обязан ему, только ему, а не мне.

¹²⁵ Нет, мой прекрасный, ничем повредить я тебе не хотела,

Лучше бы разорвалось чрево мое от потуг!

Чти по заслугам теперь отцу постылое ложе,

Ложе, которое он всеми делами отверг!

Скажут: мачеха лечь в объятья пасынка хочет,

¹³⁰ Пусть не смущают тебе душу пустые слова!

Благочестивый страх был хорош в Сатурновы веки,

Нынче он устарел, скоро умрет он совсем.

Благочестивым лишь то, что приятно нам, сделал Юпитер,

И при супруге-сестре стало дозволено все.

¹³⁵ Узы родства меж людьми лишь тогда неразрывны бывают,

Если Венера к ним звенья добавит свои.

Да и таить нетрудно любовь: люби без помехи!

Ведь под покровом родства скрыта любая вина.

Если увидят, как мы обнимемся, – нас же похвалят,

¹⁴⁰ Cкажут, что пасынок мне, мачехе, дорог как сын.

Мужа сурового дверь тебе отпирать не придется,

Красться в потемках ко мне, чтоб сторожей обмануть.

Общий был у нас дом – и будет по-прежнему общим,

Буду тебя целовать, как целовала, – при всех.

¹⁴⁵ Ты не рискуешь со мной ничем: если даже увидят

Нас в постели вдвоем – люди похвалят тебя.

Только не медли, прошу, и союз заключи поскорее,

Пусть не терзает тебя так, как меня, Купидон.

Видишь, я не стыжусь до слезной унизиться просьбы.

¹⁵⁰ Где ты, гордая речь? Где ты, надменность моя?

Твердо решила я страсть побороть и всесильной не сдаться,

Твердых решений, увы, не допускает любовь.

Сломлена я и колени твои обнимаю рукою

Царской; пристойно иль нет – дело какое любви?

¹⁵⁵ Я не стыжусь: мой стыд убежал, как воин из строя,

Ты пожалей же меня, нрав свой суровый смягчи.

Что мне с того, что отец мой – Минос, над морями царящий,

Что многомощной рукой молнии мечет мой дед,

Что остриями лучей чело венчает мой предок,

¹⁶⁰ Жаркий день в небеса мча на пурпурной оси?

Знатность сдается любви; пожалей хоть род мой высокий,

Если меня не щадишь, предков моих пощади!

Крит, наследье мое, Юпитера остров священный,

Я под державу твою, мой Ипполит, отдаю.

¹⁶⁵ Дикую душу смири! Быка соблазнила когда-то

Мать. Так неужто же ты будешь свирепей быка?

Ради Венеры, всю мощь на меня обратившей, помилуй!

Пусть не отвергнет тебя та, кого будешь любить;

Пусть помогает тебе богиня резвая в дебрях,

¹⁷⁰ Пусть в добычу тебе дичь посылают леса,

Пусть не враждуют с тобой сатиры и горные паны

И под ударом копья падает грузный кабан;

Пусть хоть всех, говорят, молодых ненавидишь ты женщин,

Нимфы влагу пошлют, жажду сухую унять,

¹⁷⁵ Только слова мольбы, над которыми слезы лила я,

Ты прочитай и представь бедную Федру в слезах.

Письмо пятое. Энона – Парису

Строки прочтешь ли мои иль жена не позволит? Прочти их,

Ведь не микенской рукой писано это письмо.

Славная между наяд фригийских, пеняет Энона,

Милый, тебе (если звать милым позволишь себя).

⁵ Воля кого из богов мольбам моим стала преградой?

Быть перестала твоей я за какую вину?

Легче муку терпеть, если мучимся мы по заслугам,

Кара больней, если мы не заслужили ее.

Знатен ты не был еще, но я и тогда не гнушалась —

¹⁰ Дочь великой реки, нимфа, – союза с тобой.

Сыном Приама ты стал, но – стесняться нечего правды! —

Был ты рабом, и раба, нимфа, взяла я в мужья.

Часто с тобой между стад под деревом мы отдыхали,

Ложем была нам трава или сухая листва,

¹⁵ Часто, когда мы лежали вдвоем на разостланном сене,

Нас от морозов седых хижины кров защищал.

Кто для охоты тебе показывал лучшее место

Или скалу, где в норе прятал детенышей зверь?

Я расставляла в лесах испещренные пятнами сети,

²⁰ Вместе с тобою гнала свору собак по горам.

Имя Эноны прочесть и сейчас еще можно на буках —

Буквы, которые твой вырезал ножик кривой.

Ствол вырастает, и с ним вырастает имя Эноны;

Пусть он растет, чтоб живой надписью в честь мою стать.

²⁵ Тополь, я помню, стоит на речном берегу над водою,

Есть и поныне на нем в память мою письмена.

Тополь, молю я, живи у обрыва над самой водою

И на шершавой коре строки такие храни:

«В день, когда сможет Парис дышать и жить без Эноны,

³⁰ Вспять, к истокам своим, Ксанфа струя побежит».

Ксанф, назад поспеши! Бегите, воды, к истокам!

Бросив Энону свою, дышит Парис и живет.

День один мне гибель принес, несчастной; с него-то —

Горе! – неверной любви злая зима началась;

³⁵ Трое: Венера, Юнона и та, что красивей в доспехе,

Вышли нагими к тебе выслушать твой приговор.

Ты рассказал мне о них – и запрыгало сердце от страха,

И до костей пронизал ужас холодный меня.

Древних старух я звала на совет в непомерной тревоге,

⁴⁰ Cтарцев звала – и сочли все они суд твой грехом.

Срублена ель, и распилен ствол, и флот наготове,

И навощенный корабль в синие воды скользнул.

Плакал ты, уходя, – хоть от этого не отрекайся:

Надо не прежней тебе – новой стыдиться любви.

⁴⁵ Плакал ты и смотрел, как из глаз моих катятся слезы,

Общими были они, общей была и печаль.

Не обвиваются так виноградные лозы вкруг вяза,

Как обвивались твои руки вкруг шеи моей.

Сколько раз, когда сетовал ты, что ветер мешает

⁵⁰ Плыть, смеялись друзья: ветер попутный крепчал.

Сколько раз ты меня целовал перед этой разлукой,

Как было трудно губам вымолвить слово «прощай»!

Легкий ветер надул свисавший с поднятой мачты

Парус, и стала седой веслами взрытая гладь.

⁵⁵ Я же, пока не исчез убегающий парус, следила

Взглядом за ним, и песок сделался мокрым от слез.

Чтоб воротился скорей, Нереид я зеленых молила,

Да, чтоб на горе мое ты воротился скорей.

Значит, вернувшись с другой, ты моими мольбами вернулся?

⁶⁰ Всем угодила, увы, гнусной сопернице я!

Мол природный стоит, обращенный к просторам пучины;

Прежде гора, он теперь волн отражает напор.

Парус на мачте твоей я первой с него увидала

И бегом по волнам чуть не рванулась к тебе;

⁶⁵ Вдруг на высокой корме в глаза мне бросился пурпур;

Я обмерла: не твоя это одежда была.

Ближе и ближе корабль, подгоняемый ветром проворным,

Сердце трепещет: на нем женское вижу лицо.

Мало ли мне? Для чего я, безумная, медлю на месте?

⁷⁰ Новая льнет без стыда телом подруга к тебе!

Тут уже в грудь я бить начала, разорвавши одежду,

Стала ногтями себе мокрые щеки терзать,

Жалобным воплем моим огласилась священная Ида,

Так и ушла я в слезах в мой каменистый приют.

⁷⁵ Пусть Елена, как я, горюет, брошена мужем,

Мне причиненную боль пусть испытает сама!

Жены такие теперь под стать тебе, что готовы

С мужнина ложа бежать за море вслед за тобой;

А когда беден ты был и стада гонял с пастухами,

⁸⁰ Кроме Эноны, бедняк, жен не имел ты других.

Пышный мне твой не нужен дворец, на богатства не зарюсь,

И не хочу пополнять царских невесток число,

Не потому что Приам в семью не примет наяду

Или Гекубе меня стыдно невесткой назвать.

⁸⁵ Знатного мужа женой и хочу я стать, и достойна;

Разве этим рукам жезл не пристало держать?

Не презирай, что с тобой я лежала на буковых листьях,

Больше мне будет к лицу пурпур на ложе твоем.

Можешь к тому же меня ты любить без опаски: ни войны

⁹⁰ Не загорятся, ни флот мстителей не приплывет,

Будут с оружьем в руках Тиндариду требовать греки,

Этим приданым горда, в дом твой беглянка вошла.

Выдать ее или нет? Спроси у Полидаманта,

У Деифоба спроси или у Гектора ты,

⁹⁵ Вызнай, что скажет Приам, каково Антенорово мненье,

Ибо недаром на них груз умудряющих лет.

Для новобранца позор предпочесть отчизне добычу!

Дело постыдно твое, праведно мужа копье.

Если ты в здравом уме, не мечтай, что верна тебе будет

¹⁰⁰ Та, что в объятья твои пала с такой быстротой.

Так же, как младший Атрид, оскорбленный любовником пришлым,

Нынче кричит и клянет брак обесчещенный свой,

Будешь кричать и ты. Кто однажды нарушит стыдливость,

Больше ее не вернет: гибнет она навсегда.

¹⁰⁵ Любит Елена тебя, – но любила она и Атрида;

Муж легковерный, теперь спит он в постели пустой.

Преданный муж лишь тебе, Андромаха, достался на счастье!

Брал бы ты с брата пример, – я бы осталась твоей.

Ты же – легче листка, где ни капли тяжелого сока,

¹¹⁰ Легче сухого листка, ветром гонимого вдаль,

Ты легковесней, Парис, чем в поле высоко торчащий

Колос, который весь день солнце усердно палит.

Помню, эту беду сестра мне твоя предрекала,

Так вещала она, пряди волос разметав:

¹¹⁵ «Что ты, Энона, творишь? В песок семена ты бросаешь,

Берег пашешь морской на бесполезных быках!

Телка из Спарты идет на погибель тебе и отчизне.

Боже, беду отврати! Телка из Спарты идет!

Море, корабль потопи непристойный, покуда не поздно!

¹²⁰ Cколько крови на нем, крови фригийской, увы!»

Молвила – и на бегу схватили менаду служанки,

А у меня в тот же миг волосы дыбом встают…

Слишком правдиво ты мне, пророчица, все предсказала:

Телке досталося той пастбище наше теперь.

¹²⁵ Пусть и прекрасна лицом, остается изменницей все же

Та, что, гостем пленясь, бросила прежних богов.

Ведь уж когда-то Тесей (если имя я правильно помню),

Ведь уж какой-то Тесей прежде ее похищал.

Девственной мог ли ее возвратить молодой и влюбленный?

¹³⁰ Cпросишь, откуда мне знать? Знаю: сама я люблю!

Скажешь: насилье, – и грех прикрыть постараешься словом.

Ту и похитят не раз, кто похищать себя даст.

А Энона верна и чиста перед мужем неверным,

Хоть по законам твоим можно тебе изменять.

¹³⁵ Буйных сатиров толпа гналась проворно за мною

(В эту пору в лесах пряталась я от людей),

Гнался и фавн, увенчавший рога колючей сосною,

Там, где над кряжами гор Ида вздымается ввысь.

Вашей строитель стены любил меня, лирою славный,

¹⁴⁰ C бою добычей его девственность стала моя:

Много в руках у меня волос его пышных осталось,

Много на гладких щеках было следов от ногтей.

Золота я и камней не просила с него за бесчестье,

Ведь для свободной позор телом своим торговать.

¹⁴⁵ Счел он достойной меня и сам обучил врачеванью,

Мне к благодатным своим дал прикоснуться дарам.

Корень любви и трава, наделенные силой целебной,

Где бы они ни взросли в мире широком, – мои.

Горе лишь в том, что любовь исцелить невозможно травою:

¹⁵⁰ Лекарь умелый, себя я не умею лечить.

Есть преданье, что сам врачеванья бессмертный создатель

Пас ферейских коров, нашим огнем обожжен.

Помощи мне ни земля, в изобилье родящая травы,

Ни божество не подаст, – можешь лишь ты мне помочь.

¹⁵⁵ Можешь помочь ты, а я от тебя того заслужила:

Я не веду на Пергам греков с кровавым клинком.

Я твоя, и твоею была, когда мальчиком был ты,

И до конца моих дней жажду остаться твоей.

Письмо шестое. Ипсипила – Ясону

Слухи идут, что привел ты корабль к берегам фессалийским,

Шерсть овцы золотой – груз драгоценный – привез.

Если позволишь, тебя поздравляю с возвратом счастливым,

Хоть известить меня сам должен ты был бы письмом.

⁵ Пусть мимо нашей земли ты проплыл, вопреки обещаньям,

Может быть, ветер не дал там, где хотел ты, пристать;

Но, чтоб письмо написать, не нужны попутные ветры,

А Ипсипиле привет было за что посылать.

Так почему же письмо отстает от молвы, от которой

¹⁰ Знаю о Марсовых я в плуг запряженных быках;

И о мужах, что взошли на тобою засеянной пашне,

Против которых тебе меч обнажить не пришлось;

И о драконе, без сна сторожившем шкуру овечью;

И о похитившей шерсть желтую дерзкой руке?

¹⁵ Если бы тем, кто верит с трудом, могла я ответить:

«Сам он писал мне о том» – как я была бы горда!

Впрочем, сколько бы муж ни мешкал долг свой исполнить,

Если твоей остаюсь, не о чем мне горевать.

Но говорят, что с тобой приплыла из Колхиды колдунья,

²⁰ Чтобы в обещанный мне брачный покой твой войти.

Как легковерна любовь! Как хотелось бы верить, что мужа

Я понапрасну виню в несовершенных грехах!

К нам недавно приплыл из Гемонии гость-фессалиец;

Чуть лишь ступил на порог, спрашивать я начала:

²⁵ «Как там мой Эсонид? Что он делает?» Гость мой смущенный

В землю потупил глаза и не сказал ничего.

С места срываюсь стремглав, на себе разрываю одежду,

«Жив он? – кричу. – Или рок вслед призывает меня?»

«Жив», – отвечает, но я с оробевшего требую клятвы,

³⁰ Верить не смею, что ты жив, хоть свидетелем бог.

Только опомнилась я, о делах твоих спрашивать стала;

О медноногих быках Марса он мне рассказал,

И о змеиных зубах, вместо семени брошенных в землю;

И о взошедших из них вооруженных мужах,

³⁵ Также о том, как погиб от усобицы строй землеродный,

Днем одним исчерпав жизни отпущенный срок.

Змей побежден; и опять, уцелел ли Ясон, я спросила;

Верить надежда велит, верить мешает боязнь.

Он же ведет свой рассказ, обо всем повествуя подробно,

⁴⁰ И от искусных речей раны закрылись мои.

Горе! Где клятвы твои? Где верность? Где право супруги?

Факел, достойный зажечь лишь погребальный костер?

Я не украдкой тебе женою стала: Юнона

Брак наш скрепила, и с ней в пестром венке Гименей.

⁴⁵ Нет, не Юнона, увы, не Гимен, а Эриния злая

Передо мною несла факел кровавой рукой.

Что мне минийцев отряд? На что мне Тритонии сосны?

Кормчий Тифий, тебе что до отчизны моей?

Здесь ведь не пасся баран, золотою сверкающий шерстью,

⁵⁰ И не на Лемносе был старца Ээта дворец.

Я решила сперва – но судьба не к добру увлекала! —

Стан чужеземцев прогнать с острова женским мечом.

В битвах давно мужчин побеждать лемниянки привыкли;

Надо бы жизнь защищать с войском отважным таким!

⁵⁵ Но приняла я тебя, и в дом мой, и в сердце впустила,

Дважды здесь лето прошло, дважды зима для тебя.

Третий созрел урожай, и, поднять паруса принужденный,

Ты мне такие слова, полные слез, повторял:

«Прочь увозят меня; но, если дано мне вернуться,

⁶⁰ Мужем твоим ухожу, мужем останусь твоим.

Пусть не погибнет и тот, кого под сердцем ты носишь,

Пусть у зачатого мной будут и мать, и отец».

Так ты сказал, и от слез, что из глаз твоих лживых бежали,

Больше ни слова не мог, помню я, вымолвить ты.

⁶⁵ Ты последним из всех взошел на корабль свой священный;

Выпуклый парус раздут ветром, и мчится Арго,

Синяя никнет волна и под киль ложится летящий,

Взор твой направлен к земле, в море мой взор устремлен.

Башня стоит над водой, широко озирая просторы;

⁷⁰ Мчусь на нее, и от слез влажны и щеки, и грудь.

Вдаль сквозь слезы гляжу, и, потворствуя жадному сердцу,

Дальше обычного взгляд видит и сквозь пелену.

Сколько было молитв, сколько было тревожных обетов!

Ты уцелел, и теперь должно мне их исполнять.

⁷⁵ Мне исполнять их? Зачем? Ведь плоды достались Медее!

В сердце смешались больном яростный гнев и любовь.

В храмы нести ли дары? Ведь живым я теряю Ясона,

Как за ущерб мой пролью кровь благодарственных жертв?

Я никогда не была спокойна – вечно боялась,

⁸⁰ Как бы гречанку тебе в жены не выбрал отец.

Были гречанки страшны – а соперницей варварка стала,

Враг нежданный нанес рану смертельную мне.

Не красотою ее, не заслугами был покорен ты —

Силой заклятий и трав, срезанных медным серпом.

⁸⁵ Сводит насильно она луну с пути кругового,

Может и солнца коней тьмой непроглядною скрыть,

Воды извилистых рек и потоки легко остановит,

С места заставит шагнуть дикие камни и лес.

Бродит между могил, распустив и одежду, и космы,

⁹⁰ Ищет на теплых кострах кости, что надобны ей;

Может и дальних заклясть: восковую проколет фигурку —

Печень несчастному вмиг тонкое жало пронзит.

Есть и такое, о чем мне лучше не знать; но не зельем —

А красотой и душой должно любовь добывать.

⁹⁵ Как ты можешь ее обнять молчаливою ночью,

С нею остаться и спать, не опасаясь беды?

Впрячь удалось ей в ярмо и тебя, как быков медноногих,

Был и ты укрощен тою же силой, что змей.

Хочет к тому же себе приписать она подвиг минийцев,

¹⁰⁰ Cтала преградой теперь мужниной славе жена.

Да и народ убедить приверженцы Пелия могут

В том, что лишь зелья ее вам подарили успех:

«Не Эсонид – Ээтова дочь, фасийская дева

Фрикса овцы золотой шкуру сумела добыть».

¹⁰⁵ Ропщет отец, увидав из страны студеной невестку,

Мать недовольна тобой, – можешь спросить у нее.

Пусть Медея себе с Танаиса мужа отыщет,

Или со скифских болот, иль из Колхиды своей!

Непостоянный Ясон, сам ты легче весеннего ветра,

¹¹⁰ Вот почему так легки все обещанья твои.

Мужем моим ты отплыл, чужим ты мужем вернулся,

Я же осталась твоей, как при отплытье была.

Если прельщают тебя родовитость и знатное имя,

Вспомни: Фоанта ведь я, внука Миносова, дочь.

¹¹⁵ Вакх – мой дед, и венец супруги Вакха сияет

В небе, сверканьем своим меньшие звезды затмив.

Лемнос получишь за мной в приданое – щедрую землю,

А среди прочих богатств будешь и мною владеть.

Я родила; ты можешь, Ясон, нас обоих поздравить.

¹²⁰ Плод, зачатый тобой, было мне сладко носить.

Счастлива я и числом сыновей: меня наградила

Двойней Луцина – любви нашей залогом двойным.

Хочешь знать, на кого похожи они? На Ясона!

Все, кроме лживой души, взяли они от отца.

¹²⁵ Их, материнских послов, к тебе отнести я велела,

Но воротила с пути, вспомнив о мачехе злой.

Страшно мне стало: страшней Медея, чем мачеха просто,

Ведь к преступленьям любым руки привыкли у ней.

Разве та, что в полях разбросала брата останки,

¹³⁰ Тело в куски разрубив, – наших детей пощадит?

А говорят, что ее предпочел ты своей Ипсипиле!

Видно, лишился ума ты от колхидских отрав.

Девственность с мужем чужим потерять она не стыдилась,

Нас же друг другу с тобой факел стыдливый вручил.

¹³⁵ Предан Медеей отец – Фоант спасен Ипсипилой,

Бросила колхов она – я лемниянкам верна.

Впрочем, что пользы? Берет над честностью верх злодеянье;

Им лишь богата она, им заслужила тебя.

Грех лемниянок меня не дивит, хоть его осуждаю:

¹⁴⁰ Мстить оружьем любым гнев и обида велят.

Прямо ответь: если б в гавань мою – как должно бы случиться —

Вместе с друзьями тебя ветер враждебный пригнал,

Если б навстречу тебе я вышла с двумя близнецами,

Ты не молил бы богов, чтоб расступилась земля?

¹⁴⁵ Мне и детям в глаза ты какими глядел бы глазами,

Где бы нашла я, злодей, казнь по заслугам тебе?

Нет, никакая тебе от меня не грозила б расплата, —

Ты-то ее заслужил, да Ипсипила добра.

Только вместе с тобой я глядела бы вволю, как льется

¹⁵⁰ Кровь у той, что тебя силою чар отняла.

Стала бы я для Медеи сама Медеей. О, если б

С неба молитве моей внял справедливый Отец!

Пусть томится, как я, моего захватчица ложа,

Пусть она на себе свой испытает закон,

¹⁵⁵ Так же, как брошена я, жена, родившая двойню,

Пусть потеряет она мужа и двух сыновей.

Страшно добытое пусть утратит быстро и страшно,

Пусть в изгнанье она ищет пристанищ себе.

Та, что пагубой злой была для отца и для брата,

¹⁶⁰ Пусть для тебя, для твоих пагубой будет детей.

В воздух поднимется пусть, отвержена морем и сушей,

Кровью залитая, пусть бродит без сил, без надежд.

Молит Фоантова дочь, чей брак разрушен коварством:

Проклят да будет навек брак ваш, и муж, и жена!