Текст книги "Секрет каллиграфа"

6

Когда Салман после многодневного отсутствия появился на занятиях, никто не спросил, где он был. Из сотни учеников и пяти учителей школы лишь один встретил его радостной улыбкой: Беньямин, сосед по парте. Вернувшись домой, Салман застал мать за уборкой их убежища. Напрягаясь из последних сил, Мариам приводила помещение в порядок. Она чистила, мыла, выносила мусор во внутренний двор и складывала его в здании бывшей ткацкой мастерской.

С утра Мариам приготовила еду для мужа, а затем снова вернулась в свое укрытие. От Шимона она узнала, что может прятаться в нем спокойно по крайней мере несколько лет. Наследники ткача судятся друг с другом. Выяснилось, что этот домишко из-за своей близости к исторической церкви Булос стоит немалых денег.

Мариам быстро перестала плакать, и вскоре в комнатах запахло не плесенью, а луком и тимьяном. Электричества не было, но пламя свечей разгоняло и мрак, и холод. Даже туалет и ванна работали: за разбирательствами и спорами наследники забыли отключить в доме воду.

Вскоре мать и сын стали смеяться, представляя, какую глупую физиономию скорчит отец, когда вечером ему, пьяному, некого будет побить.

Однако счастье бедняков мимолетно.

Как-то ночью отец Салмана появился в доме покойного ткача. Пламя свечей задрожало при его появлении, поэтому тень на стене заплясала и задергалась. Все его тело насквозь было пропитано араком. Почувствовав знакомый запах разложения и смерти, Салман затаил дыхание.

Позже Салман узнал от Сары, что Самира, жена бензозаправщика Юсуфа, чей дом находился между курятником и квартирой пекаря Бараката в другом конце Двора милосердия, выдала отцу тайну их убежища за одну лиру. Из своего окна Самира видела все, что происходит в восьми квартирах, двух туалетах, двух сараях и одном курятнике Двора милосердия. Салман так и не смог простить ей предательства. С тех пор он никогда больше не произносил в разговоре имени Самиры, заменяя его словом «доносчица».

В ту ночь отец Салмана, схватив жену за волосы, поволок ее вниз по лестнице и дальше, на улицу, и если бы не Шимон с Камилем, преградившие ему путь, дотащил бы несчастную женщину до самого Двора милосердия. Мужчины вызволили Мариам из его цепких рук. И пока Шимон помогал ей встать на ноги, полицейский Камиль урезонивал разбушевавшегося пьяницу.

– Будь умником, не принуждай меня надевать форму, – говорил он, толкая отца в сторону Двора милосердия. – Ты знаешь, куда я тебя отведу в этом случае.

Глядя из окна на залитое слезами лицо родителя, Салман больше всего на свете боялся, что завтра тот вернется уже за ним и за волосы потащит домой. А потом, успокоившись, мальчик захотел одного: к матери. Но в этот момент на первом этаже раздался лай, перешедший затем в скулеж и повизгивание, как будто собака чего-то сильно испугалась или хотела есть.

Салман поднял свечу над головой, пытаясь разглядеть происходящее во внутреннем дворе, но мрак поглощал отсвет робкого пламени до того, как тот успевал достигнуть земли. Когда любопытство пересилило страх, мальчик робко ступил на лестницу, и, прежде чем дошел до последней ступеньки, под ноги ему подкатилось нечто похожее на мохнатый черный клубок. Пара сверкающих глаз уставилась на Салмана.

Собака была большой, хотя неуклюжая щенячья игривость выдавала ее молодой возраст. У нее была красивая голова и большая пасть. Лишь запекшаяся кровь обратила внимание мальчика на рану на ее шее. Создавалось впечатление, будто кто-то оставил умирать недобитое животное в заброшенном доме.

– Подожди, – велел ей Салман.

А сам поднялся на второй этаж, достал чистые тряпки, которые мать хранила в ящике шкафа, и осторожно перевязал ими собаку, которая сразу пошла за ним и вела себя на удивление спокойно.

– Ты не умрешь, – сказал Салман, обнимая ее. – Ты совсем как моя мама.

Но тут животное снова взвыло от голода, и Салман вспомнил о бараньих костях, которые подарил им мясник. Мать сварила суп, а кости отложила, чтобы Салман, как проголодается, мог обгладывать с них остатки мяса. Мальчик принес кости собаке, которая, беспрерывно виляя хвостом, с нескрываемым удовольствием проглотила их. Она успокоилась, лишь когда Салман снова погладил ее. А потом они сидели и смотрели друг на друга, словно два изгоя, и мальчику на всю жизнь запомнился этот собачий взгляд.

Затем Салман выскочил на улицу, не забыв тщательно закрыть за собой калитку, будто боялся, что собака убежит.

Утро уже занималось, когда он проскользнул в квартиру родителей. Мать все еще дремала на матрасе в углу, а отец громко храпел в соседней комнате.

– Скоро он прекратит тебя пугать, – шепнул Салман на ухо матери. – Теперь у меня есть большая собака и, когда она станет еще больше, сожрет любого, кто будет тебя обижать.

Мать улыбнулась, взяла его за руку и тут же снова погрузилась в глубокий сон. Салман провел остаток ночи без движения, хотя и не спал. Наконец отец крикнул из соседней комнаты: «Кофе!» – и мать проснулась. Когда она поднималась, направляясь на кухню, мальчик многозначительно кивнул ей.

Салман задремал, и ему привиделось, как они втроем – он, мать и Сара – летают над христианским кварталом на спине крылатой белой собаки, огромной и сильной, как жеребец. Мать испуганно обнимает сына, а Сара уверяет ее, что пес – заколдованная ласточка, и потому он знает свое дело и никогда не сбросит их. А потом Сара закричала Салману, что он должен дать собаке имя, а иначе она исчезнет.

– Как же мне ее назвать? – громко спросил Салман, перекрывая ветер.

– Пилот! – хором отозвались мать и Сара.

Собака сделала круг над церковью Девы Марии, и Салман впервые посмотрел на этот храм сверху. Потом пес полетел вдоль переулка Аббара и достиг ворот Двора милосердия. Салман увидел, как соседи выходят из своих домов, тычут пальцами в небо и кричат: «Пилот!»

Тут Салман вздрогнул и проснулся. Отец как раз закуривал вторую сигарету и собирался уходить на работу. «Мою собаку зовут Пилот», – пробормотал Салман, вскакивая с матраса.

7

На Пасху 1948 года Салман принял первое причастие.

Теперь, когда он учился во втором классе и уже успел вкусить свободы, школа стала для него еще более невыносимой. Салман избегал ее. И только зимой, когда на улице было холодно, он иногда заходил на уроки, каждый раз заново убеждаясь, что в этом Богом забытом заведении с тюремными порядками ему делать нечего. Весной же их с Беньямином манили зеленые поля за городской стеной. Там пахло жизнью, воздух имел привкус абрикоса и горького молодого миндаля, который мальчишки срывали с дерева еще зеленым.

Они много смеялись и играли с собакой. Пилот сразу полюбил крепкого Беньямина и позволял ему носить себя на плечах, словно меховой воротник. За шесть месяцев пес вырос в красивое и большое животное. Наступил день, когда Беньямин уже не смог взвалить его на плечи.

– Это не пес, а осел в собачьей шкуре, – простонал он, падая под тяжестью Пилота.

Тот убежал, а Беньямин рассмеялся.

– Сам ты осел, – заступился за пса Салман. – А мой Пилот – замаскированный тигр.

В начале лета отец Якуб, из-за своего фанатизма окончательно утративший популярность в Дамаске, был переведен епископом в какую-то горную деревушку на побережье. Незадолго до этого, к окончанию второго класса, Беньямин оставил школу навсегда. Теперь он работал с отцом, симпатичным невысоким человечком с изрытым морщинами и оспинами лицом. Тот восхищался сыном, который возвышался над ним на целую голову и мог поднять его одной рукой, когда в лавке не было посетителей.

Через два дня после ухода Беньямина и Салман вышел за ворота с изображением святого Николая, чтобы никогда уже больше в них не войти. Никто из соседей так ни разу и не поинтересовался, почему он не ходит в школу, как другие дети. Во Дворе милосердия образование ценилось невысоко. Здесь боролись за выживание. Случай Салмана тем более не вызывал никаких сомнений: он сидел дома с больной матерью, которая только в его присутствии переставала плакать и причитать.

– Почему ты не в школе? – спросила его как-то Сара.

– Моя мать… – Он подыскивал подходящие слова, но под взглядом Сары ложь умерла у него на языке. – Я ненавижу школу… Это ужасно… Я больше не хочу учиться, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

– Хочешь, я почитаю тебе, как раньше? – предложила Сара, которая знала, почему Салман так ненавидит школу.

– Я вообще не хочу больше книг, – ответил Салман. – Лучше расскажи мне что-нибудь.

– Не будь дураком, книги – это чудесно! – воскликнула Сара. – Никто так не расскажет, как книга.

И она стала читать ему вслух. С каждой новой книгой это увлекало Салмана все больше. Как-то раз Сара принесла учебник с хитроумными математическими задачами, и Салману очень понравилось их решать. Девочку удивила скорость, с какой Салман выполнял в уме сложные арифметические действия. В тот день она наградила его тремя поцелуями в лоб и одним в губы.

Но особенно восхитила Салмана книга о Земле. Он терпеливо изучал карту и вскоре безошибочно мог показать, где находится та или иная страна и как текут крупнейшие реки. Вот только с чтением у него возникли проблемы. Салман слишком торопился, проглатывая буквы, а то и целые слова.

– Не спеши, нас никто не гонит, – успокаивала мальчика Сара, гладя по голове.

Через год Салман мог читать вслух без ошибок и с правильной интонацией. Сара занималась с ним почти каждый день и была в восторге от его успехов.

Со стороны картина выглядела довольно умилительно.

Разумеется, соседи подшучивали над ними, а Самира уже болтала о свадьбе. Это-то и вывело из себя мать Сары, которая отправилась к жене бензозаправщика, чтобы дать ей хорошую отповедь.

– И не забывай, мой муж работает в полиции, – сказала соседке на прощание Файза. А потом прошла с гордо поднятой головой мимо всех сплетниц, что сидели в тот день на скамейках перед домами.

С тех пор пересуды прекратились.

Тем временем Сара продолжала соблазнять Салмана историями о дальних странах и разных народах. Она не давала своему ученику расслабиться, уроки не прекращались даже во время каникул. Последний раз занимались незадолго до ее свадьбы. В тот день они много смеялись, а когда закончили обсуждать последние страницы романа Ги де Мопассана «Сильна как смерть», Сара сказала:

– Я долго ждала момента, когда же наконец все это тебе наскучит.

Салман молчал. Он не знал, как выразить ей свою благодарность.

Сара подготовила и аттестат об окончании школы, на котором написала по-арабски и по-французски: «Салману – лучшему ученику». Она поставила дату и заверила документ своей подписью и тремя штемпелями: красным, зеленым и синим. Салман узнал печати, которыми пользовался ее отец.

– Прямо как ордер на арест, – засмеялся он.

Но все это случилось лишь девять лет спустя.

Вернемся в лето 1948 года, когда Салман навсегда покинул школу Святого Николая.

Когда потеплело, он часто совершал длительные прогулки по полям лишь в обществе Пилота, потому что Беньямин в это время работал с отцом в закусочной. Собака освежалась в протекающей в окрестностях города речушке и на обратном пути метила каждое деревце.

Пилот ел все, что давал ему Салман, и понимал каждое его слово. В отсутствие хозяина пес смирно сидел во дворе, поэтому сажать его на цепь было излишне. Он жалобно стонал, когда Салман оставлял его одного, но повиновался. Однажды в августе Пилот обратил в бегство двух крепких крестьянских парней, которые напали на Салмана во время прогулки. Оба были сильными и хотели, как видно, подшутить над городским слабаком. Услышав крик хозяина, Пилот выскочил из реки и примчался на помощь. Щеки Салмана раскраснелись от гордости. В тот день он дал Пилоту большую миску мясных объедков, а сам ушел в дом родителей во Дворе милосердия.

– Пойдем в убежище. Сегодня мы под надежной охраной, – сказал он матери.

– Бесполезно, – ответила та. – Он заберет меня среди ночи.

– Никто тебя не заберет. Пилот справился с двумя такими, как отец, – настаивал Салман.

Он не отстал от матери, пока та не согласилась уйти с ним в дом ткача. Увидев Пилота, Мариам удивилась, что пес так вырос. А когда Салман рассказал ей, как двое верзил удирали от него с дырками на задницах, рассмеялась.

– Они даже кричали какие-то заклинания, чтобы остановить Пилота, – говорил Салман.

– Эта собака не понимает по-арабски, – ответила мать.

Потом они ели хлеб и маслины, пили чай. Много лет спустя Салман вспоминал, что никогда маслины не казались ему такими вкусными, как в тот день.

Салмана разбудили отчаянные крики и ругань отца. Взяв свечу, мальчик спустился с лестницы посмотреть, что случилось. Отец лежал в коридоре на животе и скулил от страха, а над ним в позе победителя стоял Пилот.

– Никогда больше не приходи сюда, – пригрозил Салман отцу и свистнул собаку.

Отец исчез прежде, чем его проклятия достигли ушей сына. Мальчик никогда не видел его удирающим так быстро.

Не прошло, однако, и года, как наследники покойного ткача поладили друг с другом и сговорились продать «убежище» за хорошие деньги католической церкви. В ближайшее время на его месте планировалось построить современный Дом престарелых.

Собаке не нашлось места во Дворе милосердия. Не только отец, но и ближайшие соседи высказались против Пилота, опасаясь за своих детей. Напрасно Сара и Салман доказывали им, что пес не трогает маленьких. Особенно старалась Самира, боровшаяся с собакой со всей неутомимостью своего языка.

– Самира боится за мужчин, которые к ней ходят, – предположила Сара.

– Какие мужчины? – поинтересовался Салман.

– Это не для маленьких мальчиков, – ответила Сара и отвела в сторону полный значения взгляд.

Прибежище для Пилота дети отыскали в полуразрушенном здании бывшей бумажной фабрики, неподалеку от Восточных ворот. Там стояла маленькая сторожевая будка. Увитая плющом, она хорошо сохранилась. В ней и жил Пилот до самого своего таинственного исчезновения семь лет спустя. В течение этого времени в жизни Салмана произошло много важных событий, о которых мы не вправе умалчивать.

В свободное от занятий с Сарой, помощи матери по дому, случайной работы и прогулок с Пилотом время Салман играл на улице. Каждый раз компанию ему составляло с десяток мальчишек. Он охотно водился с ними, но так и не примкнул по-настоящему, всегда оставаясь немного в стороне.

Пятеро ребят, как и он, жили во Дворе милосердия и происходили из нищих семей. Однако, оказываясь в компании сытых и хорошо одетых ровесников, они всегда делали вид, что один только Салман беден как церковная мышь. Особенно часто предметом насмешек становились его оттопыренные уши. Сын Самиры Аднан рассказывал о них душераздирающую историю:

– Повитуха торопилась, а Салман все никак не хотел появляться на свет. Он боялся жизни. И тогда она схватила его за уши и вытащила наружу.

Позже Аднан называл его «сыном сумасшедшей», и тогда у Салмана холодело внутри. Да, мать болела. Сильно болела. Но при чем здесь этот недоумок?

У Салмана на языке так и вертелось «сын шлюхи». Однако страх загонял эти слова обратно в глотку, потому что Аднан был большой и сильный.

Позже Салман не мог точно сказать, когда именно он пристрастился к кулинарии. По всей видимости, это случилось в тот год, когда они с матерью окончательно ушли из дома ткача. Файза вспоминала, какой потерянной была тогда Мариам. Она боялась пускать ее на кухню одну и стала готовить и на себя, и на семью подруги. Иногда матери помогала Сара, и вот однажды к ним присоединился Салман.

– Научи меня готовить, – попросил он Файзу.

Но та только посмеялась над ним:

– Твое дело играть с ребятами. Кухня не для мужчин.

Делать нечего. Мальчик стал исподтишка наблюдать, как она моет рис, режет лапшу, чистит лук, толчет чеснок и раскалывает баранью ногу, чтобы добраться до костного мозга. Не прошло и года, как Салман научился множеству несложных блюд. Файзе и Саре нравилась его стряпня. А отцу? За пять лет он так и не заметил, что еду ему давно уже готовит не жена. Но теперь, когда Мариам становилось хуже, он не кричал и не бил ее. Однажды Салман, притворившись спящим, видел, как отец гладил мать по голове и что-то тихо напевал ей.

– Все у вас не так, как у людей: женщина валяется в постели, а мужчина убирается, – сказал однажды сосед Марун, когда Салман мыл окна.

Марун ютился с женой и десятью детьми в крохотной двухкомнатной квартирке напротив.

– Он спит одними только глазами, в то время как его задница музицирует так, что я слышу ее через свой матрас, – подмигнула Салману Сара, когда сосед удалился.

Марун работал билетером в «Аиде». Лучшие времена этого кинотеатра давно миновали, сейчас там шли только старые фильмы. Вход стоил двадцать пиастров. Салман был достаточно наслышан об этой вонючей дыре, чтобы никогда в нее не заглядывать. Публика там обыкновенно состояла из мужчин, тоскующих по мальчишеским задницам, а также голодных, драчливых и зачастую пьяных парней. Марун нередко возвращался с работы с подбитым глазом или в порванной рубахе.

Его жена Мадиха была маленькая, симпатичная и воспитанная женщина. Она часто рассказывала Салману, за кого вышла бы замуж, если бы не совершила самую большую ошибку в своей жизни.

– Однако жизнь так ничему ее и не научила, – смеялась Сара.

Каждый год на Пасху Мадиха приносила по ребенку, но ни один из ее детей не унаследовал и малой толики красоты и интеллигентности матери. Все они удались в недоумка-отца, который только и знал, что проверять на входе билеты, отрывая один конец и возвращая остальное зрителю.

Дети постоянно что-то жевали.

– Нельзя сказать, что их мучает голод, – говорила Файза. – Они сами – воплощение голода.

Салман безуспешно искал работу. День его тянулся бесконечно долго, потому что Сара приходила из школы только во второй половине дня. А отсутствие меди в карманах угнетало его еще больше, чем скука. Отец оставлял соседке Файзе ровно столько денег, сколько требовалось на продукты. Не последней причиной было и желание избегать общения с родителем, который после их окончательного возвращения домой настолько лучше стал относиться к жене, насколько хуже обращался с сыном. Салман не хотел больше видеть этого крупного, грязного мужчину с темным, небритым лицом. Он не желал больше слышать его окрика: «Вставай, ленивый сучий сын!», сопровождаемого пинком в спину, который настигал Салмана прежде, чем тот успевал сквозь сон осознать всю серьезность ситуации.

Салман завидовал соседским детям, слыша их сердечные прощания с родителями, и сам всей душой отвечал на каждое обращенное к нему во дворе приветствие. Но в то же время он сочувствовал им, потому что каждое утро они отправлялись в школу Святого Николая. Все, кроме одного, Саида, который уже имел работу и потому считался взрослым. Им Салман восхищался.

Саид был сиротой, его родители погибли при крушении автобуса. Он жил у старой вдовы по имени Лючия в маленькой квартирке напротив ворот, между комнатами пекаря Бараката и большой общей кухней. Лючия приютила Саида, потому что была бездетна, а на содержание этого мальчика, чей отец десять лет проработал кастеляном в элитной католической школе, церковь давала деньги. Эта школа находилась неподалеку от той, где учился Салман, но предназначалась для детей богатых христиан.

Ровесник Салмана, Саид был миловиден, как дочки пекаря, и ограничен, как дети билетера Маруна. После гибели родителей – он учился тогда в четвертом классе – Саид ни дня не задержался в школе. Он пошел работать в хамам неподалеку от площади Баб Тума помощником банщика. Жалованья Саид не получал, однако его заменяли чаевые, которые давали мужчины, когда оставались им довольны. Все до пиастра мальчик отдавал своей приемной матери, которая этим очень гордилась.

Когда Салман попросил Саида узнать у своего начальника, не нужен ли в хамам еще один мальчик, тот так удивился, словно слышал эту просьбу впервые. Прошел год, прежде чем банщик вызвал Салмана к себе. В тот день мальчик почти до крови натер свои бледные щеки пемзой.

– У тебя свадьба? – спросила Сара, увидев, как ее приятель моется и прихорашивается на кухне.

– Банщик хочет на меня посмотреть, – засмеялся Салман. – Я должен выглядеть здоровым.

– Волнуешься?

Салман кивнул.

В одной майке и с полотенцем, обвязанным вокруг бедер, банщик походил на японского самурая и выглядел действительно устрашающе. Придирчиво оглядев Салмана, он покачал головой.

– Ты сказал, что он сильный мальчик, но я этого не вижу, – обратился он к Саиду. – Он похож на зубочистку. Здесь баня, а не больница для особо тяжелых случаев истощения.