Текст книги "Мы – дети войны (сборник)"

Л. Ю. Логинова
Операция «Ейч»

В годы Великой Отечественной войны в Красногорске находился особый оперативно-пересыльный лагерь военнопленных № 27. Первые военнопленные появились в нём после исторического сражения под Москвой. Через этот лагерь прошли десятки тысяч военнопленных более 20 национальностей: немцев, голландцев, французов, испанцев. Некоторые из них покоятся на двух городских кладбищах. Говорят, что таких могил не менее тысячи.

Тема военнопленных трагична. Трагична она и для нашего народа.

Так, только до февраля 1942 года в фашистском плену умерло от голода, холода, эпидемий, или было расстреляно около двух миллионов советских воинов.

30-й танковый полк 12-й армии с тяжёлыми боями отходил от границы. 6 августа 1941 года его части в районе реки Синюхи попали в окружение. Ещё две недели назад они мужественно сражались с фашистскими танковыми моторизованными, пехотными дивизиями, преграждая им путь к Москве. Теперь по дороге к концлагерю им изредка попадались мёртвые танки. Наши танки…

Голодную, уставшую колонну пленных сопровождали конные стражи с собаками. Время от времени раздавались выстрелы, немцы отстреливали ослабевших. Были попытки побега. Неведомо, кто погиб, кто ушёл?! В те страшные недели отступления они сделали свой ещё один шаг к победе!

Среди сумевших скрыться от конвоиров был паренёк из Подмосковья. Буквально последние дни его службы в Красной Армии совпали с началом войны. И вот, вместо долгожданной дороги домой – скорбный путь военнопленного… Совершив побег, он с несколькими бойцами стал пробираться к своим. Но, нарвавшись на гитлеровскую разведку, вновь попадает к немцам…

Его назвали в честь отца и деда Алексеем, домашние и друзья звали просто Лёлькой. Парнем он был отчаянным. На зависть поселковым мальчишкам такие выкрутасы бывало выделывал с велосипедом… Асс! да и только! Это летом. А зимой? Зимой даже зрителей собирал иногда у оврага, что между школой и полотном железной дороги. Особенно ему удавалась «ласточка». Блестяще совершал он виртуозные полёты с горы на одной лыжине… Те, кто был постарше, знали и уважали Лёльку, несмотря на его молодой возраст и скромную должность. Заправским был киномехаником! Крутил он фильмы, пока не пришло время идти в армию.

Весёлые проводы устроили ему его друзья. В маленькой квартирке на одной из поселковых улиц без устали вертели ручку патефона, извлекая из него звуки популярной в те годы мелодии песни, где были такие слова: «… в каждой строчке только точки, догадайся, мол, сама…».

«И кто его знает, на что намекает?» – игриво вопрошал голос с крутящейся пластинки.

Отпели, отгуляли и всем гуртом направились к поезду.

Последние слова прощания прокричал новобранец, на ходу запрыгивая в электричку, уносившую его в невероятно трудное, опасное, боевое и такое непредсказуемое будущее. Впереди была Великая Отечественная.

…Шепилово, Голованевск… Многотысячную колонну военнопленных фашисты гнали по дорогам Западной Украины в лагерь смерти «Уманской ямы».

Приказ Гитлера в то время гласил: «В войне против СССР отбросить всякую солдатскую этику и законы ведения войны. Быть беспощадными и не наказывать военнослужащих за убийства военнопленных и жителей Советского Союза». A незадолго до нападения на Польшу Гитлер заявил немецким командующим: «В начале и в ходе войны важно не право, а победа». Перед нападением на Советский Союз после длительной беседы с Гитлером Йозеф Геббельс записал в своём дневнике: «И если мы победим, то кто спросит нас о методах?» При этом он сделал характерное добавление: «На нашей совести столько всего, что мы должны победить, иначе весь наш народ и мы во главе всего того, что нам дорого, будем уничтожены».

В голове у Лёльки снова созрела мысль: любыми путями вырваться из этого ада и пробраться к своим даже под угрозой расстрела. Расстрел грозил и тем, кто, обессилев вконец, не мог двигаться.

Когда спасительная полоса леса подступила к колонне, несколько смельчаков, кто был покрепче, не обращая внимания на окрики и выстрелы, кинулись в него.

Рядом с Лёлькой в тот спасительный момент оказался конвоир. Побег не получился. Надежда появилась снова в селе Вольховая. Изголодавшиеся люди вырвались из колонны в огороды за овощами. Обнаружив за сараем помойную яму, Лёлька спрятался в неё. От мерзкого запаха кружилась голова, в горле начались спазмы. Но рядом не переставая стреляли немцы. Надо было терпеть. Постепенно стрельба утихла, и колонна военнопленных двинулась дальше. Яму терпел, пока его не обнаружила там женщина. Но она не выдала… Оправившись, через неделю пошёл на восток. И снова плен!

В районе Терновки его схватили гитлеровцы и под конвоем по этапу Терновка – Гайсин – Винница направили в лагерь.

В декабре 42-го он вновь бежит, но в Николаеве чуть было опять не попадает в лапы к фашистам. Усмотрев в гараже бесхозную бочку с маслом, сказал об этом соседу-шофёру. «Продать!» – предложил тот. А кому? Продал и попался. Соседа забрали. «Дом окружён, тягай!» – предупредил Лёльку хозяйский сын. Когда полицаи и гестаповцы ушли обедать, схватив пальто и чемоданчик, пошёл прятаться в гараж. Но один добрый человек предложил спрятаться до утра в форштате (на окраине города), а утром проводил его до станции Григорьевская, что в семи километрах от Николаева. Ему надо было пробираться в сторону Знаменки. Спрятавшись в вагоне товарного поезда, Лёлька доехал до станции Долинская.

В доме крестьянина, куда поначалу зашёл он, сидел эсесовец. Он потребовал документы. Ответил, что пойдёт за чемоданом. А куда идти? Ближайшая деревня – четыре километра пути!

Пошёл. Увидев, что в хатке горит свет, постучал. «Кто?» – «Свои». Пустили. Хотел устроиться там скотником, но оказалось, что хозяин на службе у немцев. (Хозяин пяти хат). Надо было уходить. Ему постелили спать на печке, но когда все уснули, он спустился с печи и лёг у двери. А ночью потихоньку вышел на скотный двор. Четверо цивильных (штатских) собирались в город за дугами. Его взяли. Доехал с ними до Знаменки.

В городе повсюду сновали гитлеровские патрули и полицаи. У составов на железнодорожных станционных путях ходили часовые с собаками. Повсюду были развешаны приказы и законы «нового порядка». Лёлька идёт на риск. Без документов, под чужим именем – Алекс Мухин – идёт в немецкий дорожный отдел, в автоколонну. Начальником её был унтер-офицер Гарри Симон. По счастливой случайности оказалось, что Гарри (настоящее имя его – Отто) был антифашистом. Но об этом Алекс Мухин узнает много позже.

На работу его взяли, но документы оформлять пришлось на бирже труда. Там работала Варвара Жлобинская, учительница украинского и немецкого языков, знакомая Отто Симона. Работала, чтобы не угнали в Германию. На биржу часто приходил один унтер-офицер из автоколонны за работниками. В его автоколонне трудились военнопленные и вольнонаёмные. На бирже и познакомились Варвара и Отто.

Варвара Жлобинская помогла Алексу Мухину выправить документы. Устроился он в автоколонну сначала дровосеком, а потом шофёром.

В начале 1943 года автоколонну перебазировали в Кировоград.

Грузовых машин в автоколонне было много, шоферов – тоже, преимущественно из русских и украинцев. Отто пристально приглядывался к ним, искал того, кому можно было довериться. То, что он друг, а не враг, первым кому Отто поведал это, был Алекс Мухин. Он разрешил ему слушать по радио сводки Совинформбюро, с которыми Алекс знакомил антифашистски настроенных шофёров и дорожных рабочих.

Так Алекс Мухин и Отто Симон вдвоём начали подпольную работу. Но о том, что знает немецкий язык (немного владеет финским и шведским), Алекс пока молчал. А ещё молчал о том, что уже установил связь с кировоградскими подпольщиками и рассказал им о Симоне.

Когда с Симоном ближе познакомились, как-то сказал ему: «Гарри, скоро придётся тикать тебе на Запад…» – «Не хочу, – ответил тот, – хочу остаться с вами».

«Я ненавидел фашизм, – писал Отто Симон в «Кировоградской правде» после войны, – и хотел видеть свою родину свободной от коричневой чумы».

До встречи с Алексеем Умрихиным, которого он был старше на 12 лет, им уже был пройден нелёгкий путь борца против фашизма. Родился Отто в трудовой семье в маленьком немецком местечке Дёбелне, что неподалёку от Лейпцига. После восьми лет учёбы в школе пошёл на завод слесарем, вступил в коммунистическую партию. Когда пришёл к власти Гитлер, начались повальные аресты. Не обошли и Симона. Сначала он попадает в тюрьму, а потом фашисты бросают его в концлагерь. Через три года, выйдя на волю, Отто перебирается в Ганновер, где ему удаётся устроиться шофёром на пивоварню. Оттуда его взяли в армию и отправили на фронт.

А как с подпольщиками установил связь Алекс? – Предложил двум надёжным шоферам угнать немецкую машину в Чёрный лес. «Зачем?» – ответили те. – Можно и в Кировограде работать».

Настал день, когда Алекс сообщил Симону, что они идут к руководителям подполья. Сказал это по-немецки. «Ты немецкий антифашист?» Отто был рад и очень взволнован. «Нет, я русский, – сказал Алекс, – хотя родился в городе Хельсинки, в Финляндии. Отец русский, а мать шведка. А то, что я знаю немецкий, помогло мне трижды бежать из фашистских лагерей смерти».

Встреча Отто Симона, Алексея Умрихина (Алекса Мухина), Варвары Жлобинской с комиссаром подполья Иваном Ивановичем Поленцовым состоялась весной 1943 года на окраине Кировограда. Отто Симон выразил готовность помогать во всём. Он передавал данные о размещении гитлеровских частей, проведении гестаповцами облав, сообщал пароли…

Подпольщикам необходимо было оружие. Решили совершить нападение на часть, в которой служил Отто. Назначен был день и час: ночь с 13 на 14 октября 43-го. Отто узнал на этот день пароль – «Ейч». Готовящаяся акция получила название «Ейч».

Серьёзной проверкой надёжности немецкого унтер-офицера стала эта смелая операция. Отто Симон не только назвал подпольщикам пароль, но и перерезал телефонную связь. Подпольщикам удалось разоружить часовых, а затем и солдат караульного помещения. В результате пять офицеров, десятки солдат, много боеприпасов были переправлены в лес к партизанам. Во время операции был смертельно ранен командир части нацист Гаук.

Через 20 минут на место событий прибыли гестаповцы. Симона забрали, но через полсуток освободили: пока ещё не было доказательств… Началась облава за облавой. Были схвачены, а затем расстреляны гестаповцами жена и сестра Ивана Поленцова. Подпольщикам надо было торопиться. По приказу руководства Кировоградского подполья были переправлены в Чёрный лес к партизанам Отто Симон, Алексей Умрихин и Варвара Жлобинская. Это было сделано вовремя, так как вскоре повсюду стали расклеиваться плакаты с фотографией Симона с сообщением гитлеровских властей «нового порядка» города Кировограда о том, что за голову Отто назначена награда в 50 тысяч марок.

Подпольщики выпускали листовки, снабжали партизанские отряды медикаментами, совершали диверсионные акты, устраивали побеги военнопленных из лагеря. По заполненным Варварой Жлобинской документам об освобождении военнопленные уходили в Чёрный лес, к партизанам. Все они до соединения с частями Советской Армии воевали в отряде под командованием Ильи Диброва. Партизанский отряд соединился с 5-й танковой армией.

В декабре 1943 года Алекс Мухин расстался с Симоном и продолжал воевать в танковых частях. Дошёл с боями до Данцига, где был тяжело ранен и пролежал в госпитале до 1946 года.

Написано немало книг, статей о подвиге подпольщиков города Кировограда и партизанах «Чёрного леса», об участниках «Операции Ейч», об Отто Симоне, Алексее Умрихине, Варваре Жлобинской, Иване Поленцове, Иване Волощенко. Написано на русском, немецком, украинском языках. Среди них “Kämpfer für Frieden und Socialismus”, воспоминания Отто Симона “Als Partisan in der Ukraine”, “Видгомин Чорного лису” Л. Тендюка, статьи в “Кировоградской правде”, “Правде Украины”, “Вечернем Киеве”, “Знамени индустрии”, “Московской правде” и др. Специально для “Люберецкой правды” писал корреспондент газеты “Черноморский гудок” Одесской железной дороги К. Лочкун. Он рассказал об Алексее Алексеевиче Умрихине, которого ему помог разыскать Симон.

Спустя годы журналисты помогли участникам тех далёких событий на Кировоградщине встретиться.

Поезд с Симоном прибывал в Кировоград в три часа утра. «Ты не показывайся ему, спрячься, чтобы он тебя не видел», – сказал Поленцов.

Алексею. Когда Отто вышел из вагона, Алексей из-за ларька крикнул ему: «Гутен таг, комрад Симон!» – «Алекс! Алекс!» – сразу узнал его тот по голосу.

Это была их первая встреча после войны, через тридцать с лишним лет. (За эти годы Симон успел посидеть и в наших лагерях несколько лет где-то в районе Саранска. Освободили, когда к нам приезжал Аденауэр.)

Комиссия по делам бывших партизан Украины в 1972 r. выдала Отто Симону партизанский билет за номером 191. Алексея Алексеевича Умрихина на первой встрече не было, его ещё не разыскали журналисты. Он получил партизанский билет в 1986 году, его номер 10516.

Вплоть до воссоединения Германии Алекс получал от Симона из Дёбелна поздравления к праздникам. Весточки были короткими, но постоянными и тёплыми.

(“Wünschen dir und Deiner Familie” – «Поздравляю тебя и твою семью», – обычно писал тот. “Dein Freund Otto+Frau“. – «Твой друг Отто и жена»).

Но время неумолимо. Ушли из жизни Поленцов и Волощенко. Жив ли Симон?! Он был намного старше Алекса…

К сказанному о Симоне можно добавить ещё несколько скупых строчек. После войны до выхода на пенсию служил в народной милиции в родном городе Дёбелне, вырастил четверых детей. Так как Отто Симон проводил большую разъяснительную работу среди немецких военнопленных, то бывал и в Красногорске. Первый раз в центральной антифашистской школе, второй – в Музее антифашистов.

В Красногорске, на переломе войны, в 1943 году был образован Национальный Комитет «Свободная Германия», из числа военнопленных и эмигрантов-антифашистов. В том же году был основан антифашистский Союз немецких офицеров (НКГС и ОНО).

После разгрома шестой немецкой армии под Сталинградом к движению «Свободная Германия» примкнул командующий армией генерал-фельдмаршал Паулюс. Он вошёл в Союз немецких офицеров.

Главное в действиях этих антифашистских организаций было Слово, их единственное оружие.

“Лучшее, что есть в моей жизни, – это настоящая дружба”, – скажет Отто Симон в своих воспоминаниях, своих впечатлениях, о Второй мировой войне. – “Дружба, которая закалялась в украинских лесах, где каждый день должен быть готов отдать свою жизнь за друга. Мою тогдашнюю работу лучше других могут оценить те советские товарищи, плечом к плечу с которыми я сражался против фашизма. Это Алексей Алексеевич Умрихин, Варвара Гавриловна Жлобинская, Иван Иванович Поленцов, Иван Иванович Волощенко, с которыми я во время Великой Отечественной войны боролся вместе в дивизии партизанского отряда имени С. М. Кирова”.

А как сложилась жизнь Алекса Мухина потом? После войны?

Остался верен своей военной шофёрской профессии. Без малого 40 лет крутил баранку в одной и той же строительной конторе. Жил в той же маленькой квартирке, откуда уходил в армию. Был депутатом поселкового и городского Совета. К ордену Отечественной войны I степени прибавился орден Трудового Красного Знамени. Есть ещё трудовые и боевые медали… (Кстати, к высоким боевым наградам представлялся не раз, но… на нём лежала печать военнопленного… не дали…).

За прожитые годы не растерял чувства юмора. Трезво оценивал происходящее. О своей военной молодости помнил всё до малейших подробностей: имена, названия, даты. Жаль, что ответить на письмо журналиста из Знаменки не успел. Александр Антонович Рябошапка работал над книгой о знаменитых подпольщиках и просил у Алексея Алексеевича описание наиболее яркого для него «партизанского дня или ночи». Не успел, ушёл из жизни… Алекс Мухин или просто ЛЁЛЬКА!

 
Откуда мы? Мы вышли из войны.
В дыму за нами стелется дорога.
Мы нынче как-то ближе быть должны,
Ведь нас осталось в мире так немного.
 

Константин Ваншенкин

Н. В. Королёва
Мой отец на войне

Что я знаю о своём отце, Ошкадерове Валериане Ивановиче, на войне? Мне было тогда семь-восемь лет. После смерти мамы в 2001 году я нашла в её бумагах пятнадцать открыток и писем отца с острова Осмуссаар за сентябрь-ноябрь 1941 г.

Первая открытка датирована 3 августа, последнее письмо 24 ноября.

Об отце как о враче-герое написано в нескольких книгах.

В моём детском дневнике 28 октября 1948 г. сделана выписка из книги А. Коровина «Записки военного хирурга»: «Хирургом на Осмуссааре был молодой врач Ашкадаров (Так! – Н. К.). 2 декабря корабль с последним эшелоном гангутцев шёл по заливу. Ночью он подорвался на минах. На борту появились раненые. Ашкадаров тотчас же развернул операционную и, сохраняя изумительное спокойствие духа, приступил к хирургической работе. Погас электрический свет. Вода с нарастающим шумом заполняла отсек за отсеком. Тральщики с трудом подходили к погибающему судну и забирали с него людей. Ашкадаров продолжал работать при тусклом мерцании свечей. Оперированных раненых он отправлял на верхнюю палубу, откуда их переносили на тральщики. Так прошли два или три часа, пока корабль держался на поверхности моря. Ашкадаров не сделал ни малейшей попытки к спасению собственной жизни и ни разу не вышел из операционной. Он останавливал кровотечения, шинировал переломы, перевязывал раны до тех пор, пока море не поглотило его вместе с последним матросом, лежавшим на операционном столе».

Об отце помнят те, кто был рядом с ним на острове Осмуссаар в июне-ноябре 1941 и на корабле ВТ-508 «Иосиф Сталин» в первых числах декабря 1941 года.

Об отце мне рассказывали на собраниях защитников полуострова Ханко в Ленинградском Доме офицеров моряки, врачи и солдаты, которые были на этом корабле, рассказывали не во время официальной части этих собраний, когда в числе других выступающих мы, Михаил Александрович Дудин и я, читали свои стихи о войне, а после официальной части, в буфете… Это было в начале 1970-х годов.

Позже о героической обороне острова Осмуссаар и полуострова Ханко – о Гангуте и гангутцах – будет написано много книг. Недавно из Санкт-Петербурга мне прислали воспоминания бывшие защитники Ханко, которые эвакуировались с Ханко на корабле «Иосиф Сталин». Один из очевидцев и участников тех событий уже в наши дни добился правды об обстоятельствах трагической судьбы этого корабля, долгое время остававшейся «тайной» Балтийского флота. Но это – в наши дни. Ниже я приведу их рассказы и найденные ими свидетельства.

В конце 1960-х гг. мы с мамой получили письмо-телеграмму от полковника Ф. С. Митрофанова из Вырицы: «Дружил Валерием (так! – Н. К.) Ивановичем Осмуссааре восхищался его искусством верностью служебному долгу нежной любовью семье. Последним данным подорвавшемся транспорте организовал пункт медицинской помощи эвакуацию раненых. Погиб как герой верный врачебному долгу. Подробности личной встрече. Поздравляю праздником. Полковник Митрофанов».

Праздник – это 23 февраля. В нашей семье его не праздновали. Если дружил, почему перепутал имя? Мама не ответила ему, но я ответила. И на собрания ханковцев мама не ходила. Она говорила: «Когда мои дети с голоду помирали, никто из этих “друзей отца” нам не помог». Я ходила вместо неё.

22 февраля 1968 г. полковник Фёдор Степанович Митрофанов написал мне:

«Уважаемая Нина Валериановна!

Только сегодня мне сообщили Ваш адрес, а потому с некоторым опозданием я поздравляю Вас и Вашу мать Клавдию Васильевну с праздником пятидесятой годовщины Вооружённых сил Советского Союза.

Я был другом Вашего отца Валерия Ивановича Ашкадерова (Так! – Н. К.) Мы на острове Осмуссаар жили с ним в одном подземном блоке, несли тяжёлую боевую службу каждый по своей специальности и в свободное время вспоминали о родном Ленинграде и близких, оставшихся в нём. Мы, все его друзья, преклонялись перед его врачебным искусством и необыкновенной работоспособностью. О его последних часах мне известно лишь, что на теплоходе «Иосиф Сталин» после первого «взрыва» и первых потерь убитыми и ранеными он развернул в кают-компании пункт первой помощи, и увлечённый работой либо не слышал призыва с последнего тральщика: «Медработники садитесь», «Берём медработников!», либо профессиональный долг помешал ему оставить раненых, а самому сесть на тральщик.

Я не был на теплоходе, мы сейчас разыскиваем оставшегося в живых и бывшего на теплоходе лейтенанта Владыкина Георгия. По имеющимся сведениям он живёт где-то в Ленинграде на Петроградской стороне в районе Вульфовой улицы. Если мы его найдём, я Вам немедленно сообщу.

Я поддерживаю постоянную связь с сестрой (хирургической) Валерия Ивановича Надеждой Ильинишной Евсюковой. Если Вы вздумаете навестить её, как самого близкого друга и помощника Валерия Ивановича, то известите и меня, и я к ней подъеду.

В одном я считаю своим долгом заверить Вас, что Валерий Иванович жил как настоящий человек и погиб как воин на боевом посту.

С приветом полковник в отставке Митрофанов.

Мой адрес: пос. Вырица Гатчинского района Ленинградской обл., ул. Колхозная 12. Митрофанову Фёдору Степановичу.

P. S. Скоро нам, участникам обороны ВМБ Ханко и Осмуссаара будут выдавать памятные медали. Погибшим медали даются семье. Я обязательно извещу Вас о дне, когда это произойдет. М.»

Отцовскую медаль с надписью «Гангут 1941 г.» и удостоверение к ней за № 395 от 5 марта 1968 г. – «Ошкадерову В. И.» – вручили мне. Я её храню вместе с письмами отца.

В том же 1968 году мать получила открытку от Петра Павловича Белозерова:

«Уважаемая Клавдия Васильевна!

Пишет вам незнакомый человек, но хорошо знающий Вашего мужа Ашкадерова (так! – Н. К.) Валериана Ивановича. Знаю его по нашим совместным боевым делам на острове Осмуссаар как хорошего боевого друга и прекрасного человека большой души. Очень рад, что узнал Ваш адрес. Передайте привет Вашей дочери. Как погиб Валериан Иванович, я не знаю. Но светлую память о нём я сохраню на всю жизнь.

С почтением к Вам Белозеров Пётр Павлович.

Что Вас интересует, напишите. Что знаю – отвечу. Мой телефон Г-3–26–73».

В конце 1974 года мы с мамой получили приглашение на торжественное заседание в честь 33-летия обороны Ханко – «полуострова земли героев» – с сопроводительным письмом Е. К. Вержбицкого, бывшего начальника гарнизона Осмуссаара:

«Уважаемая Нина Валериановна!

Мы просим Клавдию Васильевну и Вас прийти на встречу ветеранов обороны Ханко, ибо в эту базу входил и наш Осмуссаар, где героически сражался ваш отец.

Прошу подойти в фойе к столику регистрации Осмуссаара.

Уважающий Вас Вержбицкий. 19.12.74.».

Это было торжественное и красивое заседание. Осмуссааровцев там было немного.

В 1973–1975 годах, в основном по устным рассказам командира батареи, в 1941 г. младшего лейтенанта, вышедшего в отставку полковником, Фёдора Степановича Митрофанова, военного инженера-монтажника Петра Павловича Белозерова, медицинской сестры Надежды Ильиничны Ивашёвой-Евсюковой и других сослуживцев и друзей моего отца и очевидцев тех событий, я написала поэму «Мой отец». Я гордилась ею, читала её на своих выступлениях, однажды прочла в Доме писателей на заседании секции поэзии, после чего ко мне подошёл поэт, морской врач-офтальмолог Анатолий Краснов и сказал неодобрительно: «А ты смелячка!» Писать о том, что корабль с названием «Иосиф Сталин» попал в плен, было, как выяснилось, нельзя. Я «смелячкой» не была, лезть на рожон не собиралась и на следующем выступлении (помню, что это было в Ленинградском Политехническом институте) пропустила строку с этим названием, оставив только обозначение: «корабль ВТ-508». Как же мне стало стыдно, когда после моего чтения из зала поднялся пожилой человек и сказал: «Разве вы не знаете, что у ВТ-508 было имя – “Иосиф Сталин”?». После этого случая я никогда больше не пропускала ни строки при чтении – ни в этой поэме, ни в других моих «рискованных» стихах. Опубликовать эту поэму, законченную в 1975 году, мне удалось только в 1993 г.

Многие подробности истории корабля «Иосиф Сталин» стали мне известными позже благодаря публикациям участников тех далёких событий. В данной статье я пишу только о том, что касается непосредственно военной биографии моего отца). Не знала я и того, например, что отец к декабрю 1941 года был уже военврачом второго, а не третьего ранга, – об этом пишут некоторые его товарищи, об этом он с гордостью сообщил маме в одном из последних писем, к сожалению, не сохранившихся. (К слову сказать, документы об этом представлении то ли затерялись, то ли не были утверждены, так как корабль попал в плен. Пенсию на троих детей мать получала за погибшего отца как за военврача третьего ранга).

Отец оказался на Осмуссааре вскоре после 22 июня 1941 года. До войны он служил врачом на линкоре «Октябрьская революция», в 1938 году, после ареста его брата Ивана в Иркутске, работавшего там начальником Нарздрава, был списан с корабля и работал врачом в Демянске. 22 июня 1941 года он ехал из Демянска в Ленинград с докладом на конференцию в Первый мединститут, где числился ординатором профессора Шаака. Но началась война, и на следующий день в нашем доме уже лежала повестка для отца явиться в военкомат. Он был призван на флот.

Что же такое был остров Осмуссаар? Задолго до июня 1941 года этот эстонский остров стал важной частью линии обороны на подступах к Ленинграду со стороны Финского залива, вместе с укреплёнными полуостровом Ханко и Моонзундскими островами. Немцы лишь в конце августа – начале сентября 1941 г. стали предпринимать попытки захвата острова, чтобы в Финский залив смогла прорваться эскадра немецко-фашистского флота, идущая на помощь немецким сухопутным войскам, остановленным под Ленинградом. 6 сентября сильный артобстрел немцев, пытавшихся высадить десант, разрушил на острове все наземные постройки – казармы, палаточный городок, лазарет. Только тогда было принято решение перенести лазарет в подземные блоки, которые для этого были ещё не готовы.

Вот как отразились эти события в сохранившихся в нашем доме открытках, посланных отцом в деревню Поповка Ярославской области, где жили в эвакуации мы – трое детей с бабушкой, его тёщей, Прасковьей Федосеевной Морозовой:

Открытка с почтовым штампом 3.8.41, с обратным адресом: КБФ. Военно-морское почт. отд. № 1002. Дивизион 205. Литер Л. Ошкадерову Вал. Ив-чу:

«Дорогие детки Ниночка, Леночка и Витенька и дорогая Прасковья Федосеевна!

Как вы там живёте и здоровы ли все? Я жив и здоров. Пишите мне почаще. Мне здесь хорошо, но очень скучно без вас. Мой адрес я пишу на той стороне, и по этому адресу и пишите. Получили ли моё письмо с открытками? Кто с вами там ещё есть? Что по нашей квартире? Крепко, крепко всех целую. Папа Валя».

Предыдущего письма отца «с открытками» мы не получили. Если на открытках были изображены Эстония и острова, то её не пропустила цензура. Очевидно, отец недавно узнал о нашей эвакуации из письма мамы. Очевидно, боевые действия на Осмуссааре ещё не начались: почтовый штемпель 3 августа говорит лишь о том, что письмо написано до этого числа.

Следующая открытка – с почтовым штампом 17.08.41. Москва. Ещё один штамп: «Просмотрено военной цензурой». Шла через Москву – значит, отправлена с оказией, о чём свидетельствует и разница в датах: 17 августа на штампе, 6 августа – на письме:

«Дорогие Витенька, Леночка, Ниночка и Прасковья Федосеевна!

Очень хочу получить от вас письма и знать, здоровы ли вы все. Скучаю по моим дорогим деткам и очень хочу скорей всех вас видеть.

Пишите мне скорей. Крепко всех вас целую.

06.08.41 г. Папа.

Леночкины картинки, что она рисовала перед отъездом из Ленинграда, мама мне прислала. Спасибо за них».

И 6 августа на Осмуссааре ещё было тихо. А вот следующая открытка уже иная. Она написана 10 сентября 1941 г., почтовый штамп на ней: «17.9.41. Морская почта № 1108», – очевидно, не сразу письмо удалось отправить, потому что немало событий произошло на острове в эти семь сентябрьских дней!

«10.09.41 г. Дорогие детки, Прасковья Федосеевна, и если там же, то и Клавушенька!

Жив, здоров и пока невредим. Чувствую себя прекрасно. Настроение бодрое. Живу там же, откуда писал и прежде, но теперь на границе с врагом. Работы по специальности стало больше. Чувствую себя полезным Родине и защитникам её. Пишите о себе. Крепко целую. Папа».

Это послано в деревню Поповку. Ещё одна – такая же открытка – написана в тот же день и адресована маме:

«10.09.41 г. Дорогие Клавушенька, деточки и мать – Прасковья Федосеевна!

Я здоров и не повреждённый. Работаю много, и теперь, как никогда раньше, чувствую себя полезным для защитников нашей Родины. Работаю и живу там же, откуда писал и раньше, но теперь враг наш сосед.

Пиши о себе и о детях. Пиши открытки. Крепко всех вас целую. Валя».

Это очень важное число в боевой жизни Осмуссаара – 10 сентября. В письмах семье отец мог только обозначить события словами «работаю много», «работы по специальности стало больше». Его специальность – хирургия, оперировать пришлось больше, поймите, что речь идёт о раненых… И что сам он «пока невредим», и что враг теперь рядом. В этот же день, 10 сентября, отец написал ещё несколько открыток и длинное письмо матери – по нашим ленинградским адресам. Одна открытка, отправленная 17 сентября по адресу брата Василия, была в Ленинграде уже 21-го:

Адрес: Ленинград. Петроградский район. Угол Песочной и Аптекарской ул. Д. № 4/6, кв. № 6. Врачу Ягунд Марии Петровне (жене брата, матери его двоих детей. – Н. К.).

Обратный адрес: КБФ. Воен. – морск. почт. от. № 1108. Почт. ящ. 137. Врачу Ошкадерову. Текст:

«10.09.41. Здравствуй, дорогая Маруся!

Пишу из тех же мест, где жил и раньше, но границы стали иными: враг стал соседом.

Работы прибавилось. Настроение бодрое: чувствую себя полезным нашим защитникам – бойцам и командирам. Я жив, здоров и целёхонек. Словом, пока в том же виде, как и при отъезде в армию. Если Клава ещё в Ленинграде, то сообщи ей обо мне. Попытайтесь писать мне, – быть может и получу. Целую тебя, Васю, детей. Валя».

Вторая открытка послана по нашему ленинградскому адресу: Ленинград 46. Куйбышевская ул. Дом № 5, кв. № 8. Морозовой Клавдии Васильевне.

«Дорогая Клавушенька!

Сегодня 10.09.41 г. Я жив, здоров и целёхонек. Теперь и у нас немирная обстановка, и мы соседи с врагом, оставаясь в том же месте, откуда писал и раньше. Настроение бодрое. Пиши о себе, о детях!

Крепко вас всех целую. Валера».

Приписка сбоку:

«Работы прибавилось. Чувствую себя нужным Родине и её защитникам. Аттестат вышлю, получив от тебя ответ».

Четыре почти одинаковых послания – что свидетельствует и о потрясении, и о желании, чтобы дошло хотя бы одно. И о неизвестности, где жена, которой необходимо сообщить, что он «пока невредим». Пока жив! Чтобы не волновалась, когда узнает о страшных событиях на Осмуссааре! Сильно же он преувеличивал степень осведомлённости населения о том, что происходило в 1941 году на фронтах! В тот же день написано письмо: