Текст книги "Честь русского солдата. Восстание узников Бадабера"

Глава IV
Друзья-однополчане

Дорога петляла змейкой в горах Афганистана.

– А у нас горы покрыты лесами. У нас хорошо! Чистый горный воздух опьяняет! И всегда хочется громко петь, а эхо отовсюду отзывается на твое пение. Эх, соскучился я по моим горам, – тяжело вздохнул Амин. – Мой Дагестан – прекрасная горная страна, воспетая многими поэтами, писателями и художниками. Ее незабываемые пейзажи, своеобразный быт, замечательные ковры, ювелирные, керамические и другие изделия мастеров, говорящих на десятках различных языков, всегда воспринимались с восхищением и удивлением всеми, кто хотя бы немного знакомился с моей страной. Это моя далекая красивейшая республика. Паша, ты был в Дагестане?

– Нет, Амин, – обернулся Павел Наумов к другу и похлопал его по плечу. – Я не был в Дагестане, но вот отслужим здесь и вместе поедем, хорошо?

– Пашка, ты не пожалеешь! Мой Дагестан прекрасен!

Эти два солдата быстро подружились. Там, еще в учебке.

Их сближало не только то, что оба были ловкими и сильными парнями. Их удивляло и одновременно радовало то, что они были ровесниками. Оба родились в 1965 году. Только вот один – в Московской области, в поселке Косино Люберецкого района. Другой – в тот же год и в тот же день, только в далеких горах Дагестана. И призваны оба были в один день, 12 ноября 1983 года, в ряды Вооруженных сил. Только один – Люберецким РВК, а другой – в селе Октябрьское Хасавюртовского района Дагестанской АССР. Аварец и русский стали закадычными товарищами. – Амин, я опять забыл, как переводится твое имя?

– С арабского языка имя Амин означает «верный, доверенный».

– А мое имя Павел никак не переводится, хотя был какой-то там святой. Бабушка говорила… – договорить ему не удалось, раздался мощный взрыв. Подорвалась первая машина. – БМП подорвалась на мине, лежащей на берегу. Вот поэтому собаки ее не учуяли. Ах ты, боже мой!

Глава V
Засада

– Странно, ведь саперы с собакой и миноискателями в руках прошли это место. Видно, опять мина была итальянского образца, пластиковая, – сетовал старшина, мгновенно оценив обстановку. Это опять был самодельный фугас из пары-тройки 152-миллиметровых осколочных снарядов, вот боевую машину и подбросило вверх.

От взрывной волны сидящих на броне солдат раскидало по камням. Бойцы и автоматы разлетелись в стороны. Не успел еще дым осесть, как затрещали автоматы моджахедов. Они открыли стрельбу по советским бойцам. Раздались стоны, крики. Был слышен искренний мат. Не успели бойцы очнуться от внезапного взрыва, как в то же мгновение со стороны гор начался стремительный обстрел. Шквал огня заставил бойцов, с других боевых машин соскочивших на землю, прилечь, не дав им возможности отстреливаться.

– Огонь! – прозвучал зычный голос старшины.

Пока рядом сыпались огненные пули, Наумов оттаскивал в безопасное место раненого грузина. Пули попадали рядом в землю, из-под них поднималась пыль. Превосходство боя было на стороне моджахедов – выгодные позиции и элемент неожиданности давали им преимущество ведения боя.

Пока с других боевых машин солдаты спрыгивали и укрывались за бронемашиной, пытаясь отстреливаться, опытный старшина оценил обстановку.

– Абакумов, Степанов, – сквозь стрельбу выкрикивал он, – оттаскивайте раненых ребят к той БМП, я вас прикрою.

Лейтенант, получив осколочное ранение в плечо, не замечая боли, вел огонь из автомата, кровь просачивалась через бушлат.

– Лейтенант, – охрипшим голосом выкрикивал старшина, – бей одиночными и с прицелом, перекатывайся!

– Есть, старшина!

То тут, то там слышались возгласы. Все смешалось в единой какофонии: звуки стрельбы, взрывы гранат, автоматные очереди и шум реки, на все эти звуки отдаленным эхом откликались горы. Стрельбу в горах слышно далеко. Встревоженные птицы взлетали ввысь с насиженных мест, клубы дыма, всполохи огня поднимались к небу.

Лейтенант проявил себя как исключительно грамотный и мужественный офицер, способный принимать правильное решение в сложной боевой обстановке. Несмотря на молодость, будучи раненым, истекая кровью, превозмогая боль, не оставив своих ребят, он тактически грамотно вывел их в более безопасное место и, когда задача была выполнена, потерял сознание. Духи, понимая свое превосходство, стали наглеть.

Мощный выстрел из РПГ и очередь из ДШК заставили оставшихся в живых укрыться за подбитой дымящейся машиной.

– Твою мать! – громко выругался солдат Наумов и вскочил на броню БМП. Застрекотал пулемет. Это смогло поддержать ребят, неожиданный пулеметный огонь старшина мгновенно использовал для удачной оборонительной позиции. Перебежав и заняв удобное положение, метким выстрелом он снял моджахеда, стрелявшего из ДШК; тот, вскрикнув, повалился наземь.

– Аксенов! К пулемету! – скомандовал старшина и перебежками занял удобную позицию для стрельбы. Сквозь разрывы гранат и трескотню пулемета, захлебывающихся очередей автоматов доносились его выкрики и команды. Советских молодых солдат, вчерашних школьников, которых только оторвали от школьной парты и беззаботного периода человеческой жизни, трудно сравнивать с представителями остервенелых боевых душманских формирований. Духи – настоящие головорезы, подготовленные опытными инструкторами, с раннего детства под влиянием религиозного фанатизма могли управлять орудием убийства. С неистовством, проявляя бесстрашие, жестокость, они остервенело уничтожали советские войска. С помощью американских и пакистанских военных советников они проходили обучение тактике партизанской войны, изучали оружие, мины, овладевали искусством стрельбы, маскировки и диверсий. Юных моджахедов специально вывозили в Пакистан и там основательно обучали.

Старшина выбрал удобную позицию. Находясь в укромном месте и наблюдая за тропой и горами, он прицельными выстрелами уничтожал противника. Маленький взвод лейтенанта вступил в неравный бой с вооруженными до зубов подготовленными боевиками.

Из подбитой бронемашины шел дым. Вторая БМП осторожно стала маневрировать с целью обойти первую машину, перегородившую ей дорогу, вдоль реки. Павел Наумов легко управлял пулеметом, благодаря чему взвод смог отразить неожиданную атаку духов, и не замечал при этом маневра водителя. Одно неосторожное движение молодого безусого водителя при маневрировании – и машина тяжело и резко накренилась набок, к бурной реке. Не успел водитель повернуть руль, как шальная пуля угодила ему в лоб, струя крови медленно стекала по лбу, заливая его лицо, в голубых глазах водителя застыло недоумение. БМП сползла к воде, быстрые горные потоки реки лихо подхватили тяжелую боевую машину в свои объятия.

БМП весом более 10 тонн отбросило метров на пятнадцать, как пушинку. Машина ударилась о скалы и со скрежетом железа понеслась вдаль. Водитель замертво повалился набок. Павел Наумов, азартно стреляя из пулемета, не заметил, что боевая машина накренилась, и продолжал стрельбу. Вдруг его резко сбросило в люк боевой машины. Падая вниз, в люк машины, солдат Наумов тяжело ударился о железный выступ виском. В глазах засверкали тысячи звезд, он провалился в темноту, потеряв сознание.

Его ремень на бушлате зацепился обо что-то, что торчало внутри, и не дал солдату свалиться на самое дно. В один миг его закадычного друга Амина, который был рядом, опрокинуло в воду. Взмахнув руками, Амин свалился прямо в воды бурной холодной реки, которая унесла его, барахтающегося, вдаль. Автомат легко ушел вниз.

Духи, перескакивая с одного камня на другой, вели огонь. Некоторые духи, экипированные минами для диверсии, автоматами для стрельбы, вооруженные до зубов, стали скрываться за горами. Целью их вылазки было минирование дороги, по которой двигались советские автоколонны.

Все произошло стремительно. Старшина Сергей Рябко грамотно оценил обстановку боя, точно и разумно распределил силы взвода.

– Смирнов! – отдавал четкие распоряжения старшина связисту. – Вызывай вертушки.

– Есть! – четко ответив сквозь гул перестрелки, Смирнов заработал с рацией. Благо она оказалась целой.

Затем, еще раз все обдумав, старшина возглавил одну из групп для обеспечения и блокирования возможного отхода мятежников. Дав строгое указание своим сержантам, он отполз в то место, откуда вылезли духи, и занял оборону. По условному сигналу другая группа открыла огонь по мятежникам. Благодаря тому, что он, старшина, умело организовал систему огня и взаимодействие своей группы, они, сержанты, уничтожили еще несколько мятежников, остальные растворились в горах, мелькая огромными светлыми тюрбанами на головах, развевая полами широких халатов – «разлетаек». Скрывались они бесшумно, потому что кожаная мягкая обувь способствовала тихому передвижению.

Бой оказался коротким, но жестоким. В горах еще долго отдавалась эхом перестрелка. Постепенно отголоски боя затихали. Противник захлебнулся или сбежал. Бой так же внезапно закончился, как и начался. Духи, устроившие засаду, исчезли, растворились в щелях ловко и быстро. Старшина взвода выскочил первым из-за укрытия:

– Проверьте окрестность, откуда отбивались духи!

Постепенно за ним, держа наготове автоматы, подоспели солдаты взвода. Легко, по-молодецки пробежав периметр обстрела, старшина оказался у истекающего кровью лейтенанта. Тот лежал бледный.

– Лейтенант! Живой? – склонился он над парнем.

– Живой, только голова идет кругом, – еле шевеля губами, прошептал молодой офицер.

– Раз кружится, значит, живой! Держись, брат! Сейчас подмога прибудет.

– Старшина, Сергей Николаевич! – шепотом, пересиливая боль, спросил лейтенант. – Убитых много?

– Двое убитых, пятеро ранены и трое пропали без вести. Река, язви ее душу, утащила БМП с ребятами.

– Это плохо, надо искать ребят, – прошептал лейтенант и тут же потерял сознание.

– Это от потери крови! Где же вертушки? – нервно вглядывался старшина в небо, где кружили дикие горные птицы, встревоженные звуками боя.

Ожидание было недолгим, но в этот момент казалось нестерпимо длинным. Тут в воздухе застрекотали вертолеты. Раненых и убитых вертолеты унесли с собой. Старшина со взводом проводил обход. Они осторожно наклонялись над каждым бандитом, чтобы удостовериться, живой он или раненый. Собрали трофеи. Двое из взвода остались для наблюдения за горами. Взводом были захвачены 6 единиц стрелкового оружия, исправный гранатомет и 7 выстрелов к нему, 11 мин и документы исламского комитета на русском и арабском языках. В этом бою взвод молодого лейтенанта получил первое боевое крещение.

Глава VI
Поиски пропавших

Подсчитав трофеи и собрав весь личный состав, старшина Сергей Николаевич направился к единственной уцелевшей БМП, держась рукой за еще не зажившую рану, которую получил в предыдущем бою. Боль гулко отдавалась внутри при каждом шаге. В его душе вихрем перемешивались разные чувства. Тут были и гордость за выполненное задание, и радость за тех живых ребят своего взвода, и нестерпимо болела душа за тех пропавших бойцов, и угрызения совести, что он, опытный зрелый мужчина, допустил это, – все это не давало ему покоя. Он трясущимися руками схватил сигарету, но прикурить не смог. Со злостью смял ее в своих сильных руках и отчаянно швырнул в бурные воды реки. Все эти чувства переполняли его и доминировали над болью.

Долго, очень-очень долго старшина со взводом объезжал берега горной реки на уцелевшей БМП в поисках бойцов. Внимательно рассматривали в бинокль и в прицел снайперской винтовки окрестности в поисках хоть какого-нибудь следа пропавших.

Вертушки сделали облет, но все было тщетно. С тяжелым чувством вины они возвращались к месту дислокации.

И вдруг…

– Ой, ой, ой! – вскрикивая надрывным голосом и взмахивая руками, вдоль реки навстречу к поисковой группе бежал босоногий афганский мальчуган.

– Притормози! – Старшина первым соскочил с автоматом в руках на землю.

– Что случилось?

Афганский мальчишка громко бормотал на своем языке, указывая рукой в сторону.

– Саидов, ты понимаешь, что он бормочет?

– Да, командир, он говорит, что там, у реки, за большими камнями лежит тело советского солдата.

– Е-мое! Так чего мы стоим?

– Так, осторожнее! Это может быть провокация. Откуда тут ребенок? До селений далековато.

– А вон палатка, – рукой в сторону указал один из бойцов, – может, чабаны?

– Мальчишку на броню, пусть покажет дорогу. Как бы это не было ловушкой, а бойца надо забирать, живого или мертвого. Внимательней, ребята!

– Заводи! Вторая машина на дистанции. Готовьтесь к бою! Передай по рации, пусть вертушки идут над нами в облет.

Время клонилось к вечеру. Солнце сползало за горизонт. В горах темнота наступает быстро. Холодный ветер усилился.

К указанному мальчишкой-афганцем месту прибыли быстро. Там, среди камней, действительно лежал боец.

– Саперы, вперед! Вдруг тело заминировано моджахедами.

Несколько бойцов устремились к тому месту, где лежал среди камней у берега быстрой реки боец. Его тело оказалось за валуном, это и удерживало его у берега. Ноги лежащего омывались холодной водой, он лежал лицом вниз.

– Все чисто! – один из саперов осторожно перевернул тело. Это был боец Амин. Все его лицо покрыто ссадинами и синяками.

– Как это бурная река вышвырнула его сюда? – недоумевал молдаванин, вместе с Василием вытаскивая тело из реки. – Боевую машину утащила, как пушинку, а его швырнула на берег.

– Уймись, Василий! Замучил своими вопросами.

– Как что, так сразу уймись, Василий, – пытаясь вытащить тело Амина, ворчал боец. – Я сам видел, как тяжелую бронемашину, которая перекатывалась, воды реки утащили вдаль.

Ужас! – вскрикнул Василий, когда вместо ног бойца он увидел окровавленные ошметки. Василий побледнел, чуть не уронил Амина. Бойцы подбежали к Василию. Склонились над раненым телом, переложили на носилки, быстро понесли к машине.

Василия стошнило.

– Эх, сынок! Это и есть судьба, Божий Промысел, – вздохнув, похлопал его по спине старшина. – Одни умирают от маленькой царапины на пальце – заражение крови. Другие круги ада пройдут. Ранений не счесть, а выживают.

Бойцы несли тело Амина бережно, с него стекали струи воды на землю. Осторожно положили на постеленный вещмешок.

Тело казалось бездыханным. На одной ноге болтались куски изодранного сапога вперемешку с кожей. Все в запекшейся крови, из-под которой торчала белая кость. Картина была удручающей и неописуемой. Бойцы отводили глаза.

– Живой?

– Сейчас, – доктор склонился над ним.

– Ну что, живой? – раздавалось со всех сторон.

– Тише вы, не мешайте!

– Есть. Есть пульс, слава богу, жив. Сделаю ему укол. Надо растереть его, согреть. Ребята, помогите! Нужна сухая одежда. Или одеяло.

Доктор умелыми руками быстро содрал с одной ноги Амина остатки сапога. Орудовал он и скальпелем, и ножом. Обработал раны. Действовал доктор умело и профессионально. В воздухе запахло спиртом, йодом и еще чем-то. Перебинтовал одну ногу, затем принялся за другую, если так можно было назвать то место, где когда-то была нога.

– Кто не боится, придержите! – скомандовал доктор.

Бойцы стали помогать растирать Амину грудь спиртом.

– Ермаков! – старшина обернулся к радисту. – Что там с вертушками?

– Скоро будут!

– Нужна теплая вода!

– Сделаем, мотор горячий.

В небе раздались спасительные звуки приближающихся вертолетов. Над ними в небе, в отблесках заката солнца кружили два вертолета с красными звездами на борту.

– Слава богу! – Старшина, отвернувшись от бойцов, незаметно перекрестился.

Один из вертолетов виртуозно приземлился на склоне, у реки. В дверном проеме вертолета показались летчики. Раненого тут же принял экипаж, следом запрыгнул и доктор.

Дверца плотно закрылась. В иллюминаторе показалась голова врача. Он помахал рукой. Вертушка легко взлетела ввысь, сделав полукруг, скрылась вдали, за ней последовала вторая.

– По машинам! – скомандовал старшина и по-молодецки запрыгнул на машину.

Афганский мальчик стоял поодаль и наблюдал за происходящим.

– Стой! Ребята, что у нас есть из еды? – обернулся старшина к бойцам.

– Вот тут сгущенка.

– Хлеб есть.

– А у меня даже конфеты сохранились.

– У меня тушенка.

– У меня мыло.

– Давай вещмешок, – один из бойцов сложил все это в него и протянул старшине.

– Эй, бача! Инжи био, – на ломаном дари окликнул мальчика старшина.

Тот мгновенно подбежал к броне машине.

– Ташакур, бача! – улыбнулся ему старшина и передал в руки вещмешок.

Мальчик, улыбаясь, принял угощение и помахал им вслед.

– Будь здоров, парень, – махали ему, афганскому мальчику, стоящему у берега реки, советские солдаты. Мальчик прижимал к груди вещмешок.

Долго виднелась его одинокая фигура, за поворотом она исчезла.

– Вот этот афганский мальчик совершил подвиг, вернул к жизни советского солдата, – неожиданно проговорил Артур, армянин с далеких гор.

– Ты прав! Мог бы сдать нашего Амина духам!

– Вот и пойми, как это бывает: бача магнитную мину устанавливает одной рукой, принимая наше угощение другой рукой.

– Все же кто же нами, людьми, управляет?

– Разум. Бог.

– Завтра объедем еще раз вдоль реки, надо найти остальных, живых или мертвых. Надо!

Наступила гнетущая тишина. Солнце укатилось за горы, и резко наступила темнота, в небе появились звезды. Впереди бронемашин светились фары, освещая путь обратно в часть.

– Вот кто вырастет из этого мальчонки? – спросил вслух Василий, – если их с раннего детства обучают тому, чтобы убил неверного, дабы попасть в РАЙ к АЛЛАХУ?

– Началось! – улыбнулся грузин Бадрий и весело похлопал Василия по плечу. – Без твоих вопросов, Васька, ошень тяжело, – с сильным акцентом сказал он. Не тошни больше от ран.

– Хорошо, товарищ грузин.

– Оклемался! Это уже хорошо!

Глава VII
У столба Кафира

Тем временем воды реки, неся в своих объятиях бронемашину, швыряя ее о скалы, с грохотом выплеснули перекошенную военную технику на близлежащие камни. Недалеко от того места у берега находились двое моджахедов.

– Смотри! Вон что принесли нам волны реки! – мгновенно выпрямился один из боевиков, который в это время совершал омовение перед намазом.

– Аллах Всевышний! Ты там поаккуратнее, – взмолился другой и, схватив с одного из камней свой автомат Калашникова, передернув затвор, направился к искореженной волнами БМП и легко вскочил наверх. Осторожно взглянул внутрь. Там он увидел бездыханное тело бойца, лежащего на боку, другой висел на каком-то ремне.

– Посмотри, живой он там? – отдал распоряжение тот из моджахедов, что был постарше. Он, подбежав ближе к машине, так же легко вскочил на нее. Внутри боевой машины безжизненно, зацепившись ремнем о крюк, болталось тело молодого бойца Павла Наумова. Другое тело превратилось в отбивную, в кашицу – все лицо до неузнаваемости было сплющено от удара и запеклось кровью. Убедившись, что внутри только двое и они безопасны, моджахеды с трудом выволокли их окровавленные тела наружу.

Павел очнулся на рассвете.

Есть такая точка, граница тьмы и света – точка росы, когда ночь на исходе, а день еще не наступил. Уловить его глазом невозможно, разве что кожей ощутить.

Сознание возвращалось медленно. Павел глубоко вдохнул густой от влаги воздух и тут же закашлялся. От каждого сотрясания кашля острая боль пронзала все тело. Он попробовал шевельнуться. Утратившее остроту восприятия тело отозвалось пронзительной болью. Неярко, нечетко память возвращала его в произошедший кошмар. Сознание приходило, как будто издалека. Он услышал окрики моджахедов, склонившихся над ним с автоматами наготове. Они появились, словно из густого тумана сознания. Их речь он не понимал. Но по интонации было ясно, что они бранились, лаяли, как бешеные собаки в схватке между собой.

Удивительное явление замечено учеными – это раздвоение сознания при сильной опасности: человек видит себя как бы со стороны, как в кино. В этом состоянии память фиксирует иногда малозначительные детали – вот, например, через острую боль Павел отметил детали одежды духов. Они носили ту же традиционную афганскую одежду, что и местное население, внешне ничем из него не выделяясь: свободные рубахи, черные жилетки, чалмы на головах, сверху накидки, напоминающие пледы, широкие шаровары. Но что-то было не так. А что?!

«Зачем мужчине широкие шаровары?» – промелькнуло в голове Павла – и вновь наступила темнота. Иногда ему казалось, что он плывет на волнах, в это время наступала страшная опоясывающая и пронизывающая все тело боль.

– Ты, собака! Вставай! – услышал он сквозь туман русскую искаженную речь. Открыв глаза, он медленно стал оглядываться вокруг. Над головой – безоблачное голубое небо. С трудом он скосил глаза. Впереди узкое, раздвинувшее горы ущелье, ощетинившееся стволами зенитно-горных установок. Вырубленные в скалах ниши для ящиков с боеприпасами. Длинный язык красновато-каменистого плаца. Павел не сразу догадался, куда попал. Он пытался вспомнить, где и когда он это видел. Может быть, видел похожее на аэрофотоснимках и тех фотографиях, которые им показывали на политзанятиях? Или читал в листовке?.. Он пытался напрячь память. От усилий голова раскалывалась и подкатывала тошнота к горлу. Вспомнил: это знаменитая Джавара. Крупнейшая база моджахедов на севере Пакистана. Еще тогда мелькнула мысль: зачем так далеко? Если намеревались прикончить, не стоило тащить по горам несколько дней. Буквально – тащить, на ноги он встать не мог. Сколько прошло времени с момента того неожиданного боя? А тут еще, когда он свалился в люк боевой машины, ударился головой – и сплошная темнота. «Точно сотрясение мозга», – промелькнула мысль, как стрела, в его неясном сознании.

– Шурави, – только и понял он одно слово в быстрой речи двух парней с бородами и в длинных широких шароварах. Сначала они склонились над ним, затем пытались его поставить на ноги. Шатаясь и цепляясь за одного из моджахедов, Павел пытался приподняться, резко потемнело в глазах, подкатила тошнота, и он упал, и все: никакие побои не смогли поднять его с земли, подняли его уже в бессознательном состоянии. Пленного прикрутили ремнями к мулу и потащили дальше. Зачем? Он приготовился к допросам, на которых из него будут стараться вытащить секретную информацию. Постарался приучить себя к мысли, что станут пытать. Знал точно: не унизится, не выдаст, не сообщит. Но то, что произошло потом… Картины одна за другой вспыхивают перед глазами, обжигают веки. То, что произошло. Шокирует. С него с диким воплем срывают одежду, разрывая по клочкам. Вот он стоит перед ними совершенно нагим. Голого они волокут его по земле. Камни режут кожу, оставляя кровавые полосы. Его прижимают к столбу, с хрустом выворачивая плечевые суставы, прикручивают проволокой. Ноги – тоже. И он кулем провисает, пронзенный болью, как током. И вновь спасительная темнота. Этот миг недолгий. Вновь сознание возвращает к действительности. Зачем? С трудом приоткрывает глаза. Вокруг – беснующаяся толпа, ревущая, прыгающая, потрясающая кулаками. К теряющему сознание беспомощному человеку подскакивает то один, то другой, плюя, изрыгая проклятия на ненавистного кафира.

Вспомнил слово «кафир», это как кефир, который мама давала с хлебом на полдник, нет, нет, не с хлебом, а с вкусным пряником. Стоп, причем тут кефир. Что-то в голове все смешалось, возгласы, обрывки сцен из памяти, плевки прямо в лицо, смахнуть нет возможности, руки прикованы цепями к столбу. Наверное, дикая толпа вот так же и Иисуса Христа к кресту приколотила гвоздями. Сейчас будут прибивать гвоздями и его голое, изможденное побоями тело. Вновь спасительная темнота. Время остановилось.

Память играет в прятки: то возвращает в ужасную действительность, то укрывает в приятной темноте, где нет ни унижений, ни плевков в лицо, ни боли. Когда же конец? Когда придет забытье? Но нет – не приходит. Слух возвращает в страшное настоящее. Он вновь слышит сквозь туман сознания, как поют азан муллы, призывающий мусульман на молитву. Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, видит: к его ногам подтаскивают упирающегося барана. Вот он видит сверкнувшее под лучами солнца лезвие ножа и слышит последний захлебнувшийся хрип умирающего барана – из перерезанной глотки животного хлещет кровь. Он хрипит, выкатив глаза, сучит ногами. Алая струя, пенясь, бьет в подставленный грязным афганским мальчиком-оборванцем таз. По очереди степенно подходят духи. Опустив руку в медную посудину, мажут кровью лицо. Невнятное, глухое, враждебное бормотание сотен людей плывет над Павлом. Люди вокруг, смеясь и ругаясь, размахивая кулаками, приплясывая и покачиваясь из стороны в сторону, водили хороводы вокруг Павла, прикованного цепями, получая наслаждение и удовольствие от земного мучения шурави, которое предстало их взору. Обстановка самая драматическая для русского солдата и самая обожаемая моджахедами. Что с них взять: ДУХИ – они и есть духи! Жуткий сладковатый теплый запах бараньей крови бьет в ноздри. К горлу подступает тошнота. Намаз на крови. Об этом диком обряде рассказывал Павлу знакомый сержант, побывавший у духов в плену и чудом оставшийся в живых. Намаз на крови совершается в отмщение за убиенных и требует жертвы.

Все двоится в глазах, расслаивается, тускнеет. Уплывают звуки, исчезают искаженные злобой лица. В спасительном беспамятстве растворились очертания гор. Ушел гул голосов. Ушла боль.

Это произошло вчера. Невероятно, но Павел все еще жив, и первое, что он реально ощутил, – страшное разочарование. Зачем жив?.. Тело, облепленное москитами, чужое. Душа, униженная, растоптанная, стонет и отзывается острой болью. «Мама! Мамочка!» – раздается в сознании, словно сейчас появится его мама, небольшого росточка женщина, с огромными очками на лице, и укроет своим худеньким телом его, рослого парня, от этого кошмара, убережет его от этих уничижений и издевательств.

Проснувшийся народ вновь собирается у столба.

Небо заволокло серыми дождевыми тучами, и весенний холод пронизывал все тело Павла, но он этого не замечал. Подул холодный ветер, как и полагается перед проливным дождем. Мгновенно все посерело. Раскаты грома заставляли землю содрогаться до самого основания. Молнии все чаще разрезали небо, затянутое тучами. Дождь обрушился на землю с невероятной силой, смывая с тела Павла запекшуюся кровь, очищая его от унизительных плевков и пронизывая своим холодом. «Самое время для смерти». – Павел тяжело вздохнул, и боль вновь пронзила все тело. Затекшие руки и ноги требовали движения, кровь в них застывала, но двигать ими он не мог. Разъяренная толпа фанатиков приближалась к нему. Старик с промокшей бородой, который шел впереди, возвел руки к нему и громко что-то сказал. Толпа быстро разбежалась, спрятавшись под навесами от проливного дождя. Холод пронизывал тело. «Вот и хорошо! Сейчас я чистым умру! Это будет моим спасением!» Он обреченно прикрыл глаза. Дождь отчаянно барабанил по медному тазу у его ног.

– Ты должен жить, чтобы смыть своей кровью кровь всех убитых наших мужчин! – неожиданно прозвучала чисто русская речь над ухом.

«Глюки! Началось!» – вздрогнул Павел и приоткрыл глаза. Перед ним стоял человек с пронизывающим взглядом и промокшей редкой бородой. Его мокрая одежда прилипала к телу, выделяя большой живот.

– Ты русский? – с трудом шевеля разбитыми губами, шепотом спросил Павел. С его голого тела стекали капли на землю, Павел видел это четко.

– Тебе этого не нужно знать! – коротко бросил тот. – От тебя нужна только твоя кровь! Это будет мщение всем шурави! – и прикрыл тело Павла длинным балахоном.

– Да пошел ты! – только и смог сказать Павел, в ту же минуту получил сильнейший удар в грудь, от которого он тут же потерял сознание. Потеря сознания была спасением для Павла. Сколько он пробыл в этом состоянии, он не знал, но когда сознание вновь медленно вернуло его к действительности, то дождя уже не было. Ветер разогнал тучи. Вновь на голубом небе светило солнце.

Лагерь постепенно оживал. Смутными тенями, гудящей серой массой заполняется, густеет площадь. Уходит из расщелин темнота, обнажая пепельно-белесые склоны.

К подножию столба подбегает босоногий мальчишка в местами драной и грязной рубашонке. Он ловко наклоняется, хватает таз, наполненный дождевой водой. Выплескивает содержимое в сторону. Опять! Опять эта картина! К Павлу возвращается сознание. В руках мальчишки медный, начищенный до золотого сияния таз. Тот самый вчерашний таз, Павел его сразу узнал. Вчера в этот таз спускали кровь жертвенного барана. Сегодня – очередь кафира, то есть его, Павла. Павел собирает остатки силы в кулак! Он попытался поднять голову, наброшенный на него плед легко сполз вниз, прямо на землю. Так вот для чего и доставили его, израненного, в Джавару.

Джавара состояла из множества галерей и укрытий, складских и жилых помещений, госпиталя, казарм, бункера штаба. Все было продумано до мелочей. Даже чудовищный духовный фанатизм здесь был доведен до безумства. Разница только в том, что в случае со вчерашним бараном моджахеды не смогли, перед тем как отрубить ему голову, раздеть обреченное животное догола, а вот Павел перед всеми стоит совершенно голый. Мораль, нравственность, чувство долга – ничего здесь не понадобилось. Моджахедам всего-то и нужно – несколько литров его – ЕГО – крови. Скорей бы! Все чувства перегорели. Ни ужаса, ни отчаяния, ни страха. Павел отвел взгляд от мальчишки, от толпы. Поднял глаза кверху. Помолиться бы, да не знает он молитв, не умеет. Дед да бабушка когда-то пытались к Библии его приобщить. В памяти возникли ярко картины, когда дед сажал внучонка на колени и рассказывал жития святых. Бог, говорит, если даже в Него не веришь, все едино в каждой живой душе находится. Как мало все-таки прожито – девятнадцать лет. Если вычесть из них школьные годы, что останется? Как говорится, ни дерева не посадил, ни сына не вырастил. Не станет больше рядового Павла Михайловича Наумова на земле. Потеря для вселенной, конечно, небольшая, но…

Призвание свое, хоть и поздно, он таки нашел, став рядовым Советской армии. Вспомнил, как хотел поступить в Рязанское высшее воздушно-десантное военное училище, но не прошел по росту – 167 см. Очень расстроился и переживал. У каждого своя мечта. Павлу с детства нравилась техника. Он мог что угодно починить, смонтировать. Это увлечение и привело его в техникум Расплетина, но мечту стать десантником не оставлял. Занимаясь легкой атлетикой, плаванием, он резко вытянулся до 178 см, чему радовался как ребенок. Окончив в 1982 году с золотой медалью техникум, планировал подавать документы в училище, но сразу был призван в армию. Решил: после армии сразу в десантное училище, и вот он здесь. Опустеет теперь дом родной. Есть, конечно, для родителей утешение – его младший братишка. Только его, Павла, больше не будет дома. Теперь не пройти больше по желтым скрипучим половицам, не залезть на русскую печь в Косине. В их доме, в красном углу, с незапамятных времен иконы висят. Дед строго следит, чтоб лампадка не гасла.