Текст книги "Великое заблуждение. Очерк о мнимых выгодах военной мощи наций"

Часть I
Экономическая сторона вопроса

Глава I
Изложение экономических оснований войны

Когда может прекратиться англо-германское соперничество в вооружении? – Почему защита мира не имеет успеха? – Почему она не должна иметь успеха? – Позиции защитников мира. – Предположение о том, что преуспеяние наций зависит от их политического могущества, и вытекающая отсюда необходимость защиты против поползновений другой нации уменьшить наше могущество в свою пользу. – Универсальные аксиомы международной политики.

Почти всеми допускается, что теперешнее соперничество в вооружениях с Германией не может продолжаться до бесконечности в своем настоящем виде. Усилия одной стороны встречаются с равными усилиями другой, и благодаря этому, по истечении некоторого периода, соотношение обеих сторон остается то же, что и в начале, и огромные жертвы, принесенные обеими сторонами, оказываются затраченными бесцельно. Если допустить, что Англия может одержать верх потому, что она имеет деньги, то Германия может возразить, что она возьмет верх благодаря количественному преобладанию населения, которое само по себе, в положении хорошо организованной европейской нации, в конце концов даст и материальное преобладание. Тем временем ни одна сторона не может уступить другой, так как та, которая поступила бы так, бесспорно отдалась бы во власть другой, – положение, которого никто не хочет принять. Есть два распространенных разрешения, которые обычно предлагаются, как средство выйти из этого тупика. Одно принадлежит меньшинству, рассматриваемому в обеих странах, по большей части, как мечтатели и доктринеры, которые надеются разрешить проблему соглашением о всеобщем разоружении или, по крайней мере, ограничением вооружений силой договора. Другое мнение принадлежит большинству, которое вполне уверено, что современные условия соперничества и проистекающее из них возбуждение необходимо приведут к вооруженному столкновению, которое, окончательно низведя одну из обеих сторон до положения явного подчинения, остановит на определенное время дело вооружения, пока через некоторый период не восстановится опять относительное равновесие и весь процесс не начнется «da capo».

Это второе решение принимается, вообще, как один из законов жизни: один из тех жестоких фактов существования, которые людьми обычного мужества принимаются так же, как и все в их будничной работе. Большая часть того, что девятнадцатый век открыл нам относительно эволюции жизни, подчинена этой философии борьбы за существование. Нам известно, что более сильный переживает в этой борьбе слабого, что слабый всегда прижат к стене, и что вся жизнь, сознательная и бессознательная, есть только вечная битва. Жертва, принесенная на вооружения, есть цена, которую нации платят за свою неприкосновенность и политическое могущество. А могущество Англии рассматривалось как главное условие ее бывшего промышленного успеха: ее торговля была широко раскинута и ее купцы богаты, потому что она имела возможность дать почувствовать свою политическую и военную силу и оказывать влияние на все народы мира. Если она господствовала в прошлом над мировой торговлей, то это потому, что ее непобедимый флот господствовал и продолжает господствовать над всеми торговыми путями. Таков обычно выставляемый аргумент.

И тот факт, что Германия в последние дни выступила вперед как промышленная нация, делая гигантские шаги по пути общего преуспеяния и благосостояния, тоже считается результатом ее военных успехов и того растущего политического влияния, которое она начинает показывать на европейском континенте. Эти положения, как в Англии, так и в Германии, считаются за аксиомы при решении этой проблемы. Я не могу установить, чтобы хотя один авторитет, по меньшей мере в мире повседневной политики, когда-либо возражал или спорил против них. Именно те, кто занимает выдающееся положение в пропаганде идеи мира, вполне согласны в этом пункте с самыми ярыми сторонниками войны. Вильям Стэд[7]7
  Известный журналист В. Стэд, неоднократно посещавший Россию, погиб в числе пассажиров затонувшего парохода «Титаник» в апреле 1912 г. – Прим. перев.


[Закрыть] является одним из лидеров большой флотской партии в Англии. Фредерик Гаррисон, всю свою жизнь известный как философ-проповедник идей мира, заявляет, что если Англия позволит Германии опередить ее в вопросе вооружений, «голод, социальная анархия, неисчислимый хаос в промышленном и финансовом мире будут неизбежным результатом. Англия, может быть, и выживет… но, прежде чем продолжать свободное существование, ей придется утратить половину населения, которую она не сможет прокормить, и все свои заморские колонии, которые она не сможет защитить… Как праздны умные слова о сокращении вооружений, о мире, о братстве, пока перед нами – открытая опасность неописуемого разорения, смертельного боя за национальное существование, войны, в ее самом разрушительном и жестоком виде». С другой стороны, дружественные Англии писатели, как, например, профессор фон Шульце-Геверниц, пишут: «Мы требуем, чтобы наш (т. е. германский) флот был в состоянии выдержать коммерческое соперничество Англии и ограничить его до безопасных размеров, а также отвращал бы трезвый ум английского народа от угрожающих мыслей о нападении на нас… Германский флот есть одно из условий нашего существования, как тот насущный хлеб, от которого зависит не только наше существование, но и существование наших детей».

Перед лицом такого положения приходится признать, что обычный аргумент сторонников мира окончательно отпадает; и отпадает вследствие очень простых причин: сами пацифисты принимают предпосылку, которая была указана выше, т. е. что сторона, победившая в борьбе за политическое превосходство, получает известные материальные преимущества перед побежденной стороной. Это положение кажется защитникам мира столь очевидным, что они не делают усилий для того, чтобы оспаривать его. Они иначе защищают свое дело: «Нельзя, конечно, отрицать, – заявляет один из защитников мира, – что вор добывает известную материальную прибыль при помощи своего воровства. Мы хотим только доказать, что если бы обе стороны отдавали честному труду то время и ту энергию, которая уходит на ограбление друг друга, то постоянная прибыль с лихвой возместила бы возможную добычу».

Некоторые пацифисты заходят дальше и утверждают, что здесь происходит столкновение естественного права с законами морали, и что мы должны отдавать предпочтение нравственным требованиям, даже если от того может произойти ущерб для нас. Так, мистер Эвард Груб пишет:

«Самосохранение не в большей степени является необходимым законом для наций, чем для отдельных индивидуумов. Прогресс человечества может требовать уничтожения (в этом мире) индивидуума, как может также потребовать примера мученичества целой нации. Доколе Божественный Промысел правит нами, христианская религия требует от нас, чтобы мы полагались в спасении своем на незримые, но действительные силы благих дел, веры и любви; но если бы воля Божия захотела, мы должны быть готовы, как во время оно учил Иеремия, пожертвовать нашей национальной жизнью для преуспеяния тех великих целей, «к которым движется все мироздание».

«Пусть это фанатизм, но это фанатизм – тот, который двигал Христом и пророками, и мы согласны следовать за ними».

Вышесказанное часто является краеугольным камнем в пацифистской пропаганде. В наши дни Толстой гневно отверг мысль, что что-либо, кроме нравственного воздействия, может победить милитаризм.

Защитники мира проповедуют альтруизм в международных отношениях и, таким образом, допускают, что успешная война служит к выгоде, хотя и безнравственной, для победившей стороны. Вот почему такое большое место занимают в их речах описания «нечеловечности» войны и почему они так много говорят об ее ужасах и жестокостях.

Благодаря этому получилось, что люди повседневности и те, которые участвуют в бурных водоворотах практической политики, стали смотреть на идеал мира, как на нечто, возможное, когда человечество достигнет чрезвычайного совершенства, но невозможное, доколе природа человеческая остается тем, что она есть, и доколе возможно добиться ощутимой выгоды, опираясь на физическую силу. Пока же это так – сила будет захватывать эту выгоду, и горе тому человеку, который не в состоянии защитить себя!

И эта философия силы не так бессовестна, груба и жестока, как это кажется общему суждению. Мы знаем, что в современном мире и в иных сферах, кроме международного соперничества, победа остается за сильным, а слабый не пользуется успехом. Индустриализм, коммерция так же полны жестокостями, как сама война, жестокостями, куда более распространенными и утонченными, хотя, конечно, менее заметными и, быть может, менее действующими на общественное воображение. Как бы мы ни обходили молчанием эту философию, мы все должны признать, что столкновения интересов в этом мире неизбежны и что то, что проявляется в инцидентах нашей повседневной жизни, не сможет не существовать в качестве условия в тех возможных гигантских столкновениях, в которых создается мировая история.

Мужественный человек сомневается, должен ли он придавать значение указаниям на «бесчеловечность» войны. Ум мужчины принимает страдание, даже смерть, как риск, к которому мы должны быть готовы даже в самых негероических видах добычи денег; никто из нас не отказывается пользоваться железной дорогой из опасения крушения, путешествовать – боясь возможной гибели корабля, и т. д. Мирная промышленность безусловно взимает бо́льшую пошлину человеческой кровью, чем война, – факт, подтверждаемый статистикой железнодорожной, горной, морской и рыболовной промышленности; ловля трески у берегов Европы была за последнюю четверть века причиной столь многих страданий и гибели такого большого количества людей; такие мирные виды промышленности, как рыболовство и судоходство, являются причиной бесчисленных жестокостей. Наша мирная администрация тропических колоний тоже взимает высокую пошлину здоровьем и жизнями полезных людей и часто (как, например, на западе Африки) вызывает моральное падение человеческого характера, столь же значительное, как и то, которое можно отнести за счет войны.

Рядом с этими мирными жертвами «цена войны» незначительна, и ясно, что те, на ком лежит забота об интересах нации, не должны уклоняться от уплаты этой цены, если только, действительно, охрана этих интересов того потребует. Если средний человек готов (а мы знаем, что это так) рисковать своей жизнью в десятке опасных видов промышленности или иных профессий с единственной целью – улучшить свое положение или увеличить свои доходы, то почему бы государственному деятелю уклоняться от жертв, требуемых, в среднем, войной, если благодаря этому могут преуспеть доверенные ему великие интересы? Если только, на самом деле, интересы нации могут выиграть от войны (а ведь сами пацифисты признают это), если, иными словами, война имеет большое значение в охранении интересов человечества, то правители мужественного народа имеют право не считаться с вызываемыми ей жертвами и страданиями.

Конечно, пацифист выдвигает моральное положение: мы не имеем права брать что-либо при помощи силы. Но в этом отношении здравый смысл человечества не может последовать за защитником мира. Если отдельный промышленник имеет право использовать все преимущества, даваемые ему большими финансовыми и промышленными средствами перед менее сильным соперником, если он имеет право бороться с конкуренцией при помощи дорогостоящей и совершенной организации производства, рекламы, сбыта, недоступных бедному человеку, снискивающему себе пропитание в этой области труда, то отчего бы нации не иметь права бороться с конкуренцией других наций при помощи своих народных масс? Общее положение промышленной конкуренции говорит, что «большой человек» извлекает пользу из всех слабых сторон «маленького человека», его бедности и даже болезни, дабы победить его в борьбе. Если бы было правдой, что промышленное соперничество всегда милосердно, а национальное или политическое – всегда жестоко, то ничего нельзя было бы возразить защитнику мира; но мы знаем, что фактически дело обстоит не так, и, возвращаясь к нашей исходной точке, мы видим, что обычно человек чувствует, что должен принять мир таким, какой он есть, что борьба и война в той или иной форме являются одним из условий жизни, условий, которые не он создал. И он вовсе не убежден, что война с оружием в руках – непременно самая жестокая из форм борьбы, существующих во всем мире. Во всяком случае, он согласен принять риск, потому что он чувствует, что военное преобладание дает ему реальное и ощутимое преимущество, материальную выгоду, переводимую на знаки общего благосостояния, как-то: расширенные торговые возможности, более обширные рынки, защита против нападения торговых конкурентов и т. д. Он так же принимает риск войны, как матрос или рыбак опасность кораблекрушения, горный рабочий – взрыва, врач – роковой болезни, ибо он скорее готов пойти на величайший риск, чем принять для себя и для своих худшее положение, более бедное и скудное существование при полной безопасности. К тому же он спрашивает себя, свободен ли от риска и более скудный путь. Если он знает жизнь, то он знает, что во многих обстоятельствах более смелый путь есть вместе с тем и более безопасный.

Вот причина явной неудачи пропаганды мира, и вот почему общественное мнение европейских стран, далекое от того, чтобы сокращать тенденции правительств к увеличению вооружений, толкает их на все большие расходы. Они считают всемирно установленным, что национальное могущество обозначает и национальное благосостояние и преуспеяние; что расширенная территория обозначает большие удобства для промышленности; что сильная нация может гарантировать своим гражданам те возможности, которых слабая дать не может. Англичанин думает, что его благосостояние есть, главным образом, результат его политического могущества, т. е. его морского могущества; что Германия с ее растущим населением должна чувствовать себя стесненной; что она должна бороться из-за пространства; что он, англичанин, должен защищаться, чтобы не быть похороненным в алчном чреве Германии. И он, естественно, предпочитает обедать, чем быть обедом. А так как всеми считается, что благосостояние и преуспеяние идут рядом с силой, могуществом и национальным величием, он намерен, доколе будет в силах, не уступать своего могущества и величия во имя альтруизма. И он не уступит, потому что если бы он поступил так, что это значило бы попросту заменить британское могущество и величие могуществом и величием какой-нибудь другой нации, которая, как он уверен, сделает не больше для преуспеяния цивилизации, чем он сам готов сделать. Он уверен, что не может больше уступить в соревновании вооружений, чем, в качестве дельца или промышленника, мог бы уступить своему сопернику в коммерческой конкуренции; он должен бороться за свое существование в тех условиях, которые он застал, так как не он создал их и он не может их изменить.

И если допустить эти предпосылки – а они приняты всем миром как аксиомы международной политики, – то можно ли сказать, что он не прав?

Глава II
Аксиомы современной политики

Бесспорны ли вышеизложенные аксиомы? – Несколько типичных положений. – Германские грезы о завоевании. – Фредерик Гаррисон о результате поражения британских войск и нашествия на Англию. – Сорок миллионов голодающих.

Но бесспорны ли эти всеми принятые аксиомы?

Правда ли, что благосостояние и преуспеяние зависят от политического могущества наций или, наконец, что есть что-либо общее между тем и другим?

Правда ли, что одна нация может добиться солидного и ощутительного преимущества, покорив другую?

Дает ли политическая или военная победа нации какое-нибудь преимущество своим отдельным гражданам, которого не имеют граждане побежденной нации?

Возможно ли одной нации захватить силой у другой что-нибудь в области материального благосостояния?

Возможно ли одной нации в реальном смысле «завладеть» территорией другой, т. е. так, чтобы отдельные граждане завладевшей страны могли бы извлечь из этого какую-нибудь выгоду?

Если бы Англия могла бы завоевать Германию завтра, завоевать ее вполне, повергнуть ее национальность в прах, стало ли бы от этого лучше обыкновенному британскому подданному?

Если бы Германия могла завоевать Англию, стало ли бы от этого лучше всякому отдельному германскому подданному?

Тот факт, что на все эти вопросы должно ответить отрицательно, и что отрицательный ответ кажется противоречащим здравому смыслу, показывает, насколько наши политические аксиомы нуждаются в пересмотре.

Запутанность в решении этой проблемы, в существе своем столь простой, происходит от того, что термины, обычно употребляемые при ее обсуждении, настолько же туманны и неопределенны, как и идеи, заключающиеся в них. Государственные деятели Европы говорят о гибели Британской империи или Германской, о разорении той или другой страны, о владычестве и преобладании той или иной державы, но, как оказывается, все эти выражения могут обозначать десяток разных представлений. И в попытке добыть что-либо конкретное, осязаемое и определенное, всегда подвергаешься возможности приписать этим словам значения, которые авторы никогда не намеревались придавать им.

Я выбрал наудачу несколько торжественных и значительных положений о политике, весьма типичных, высказанных ответственными органами печати и солидными общественными деятелями. Они кажутся очень определенными и вполне непогрешимыми. Я взял их из текущих газет и журналов, находящихся у меня под рукой, и, следовательно, их можно считать вполне нормальными, обычными и показательными для общепринятой точки зрения – той, которая очевидно управляет политикой обеих стран, Германии и Англии.

«Не свободная торговля, но отвага и подвиги нашего флота и наше владычество на море… создали Британскую империю и ее торговлю».

«Times», передовая статья.

«Англия нуждается в могущественном флоте, в высокой организованности, как его опоре, и в армии для обороны… так как ее торговля бесконечно уязвима и так как ее народ зависит от этой торговли. Пока страна не будет обеспечена в этом отношении, она будет находиться под постоянной угрозой все растущего флота германских «дредноутов», избравших Немецкое море местом своих маневров. Исчезнет всякая безопасность, и британская торговля и промышленность быстро падут, увеличивая тем национальное вырождение Британии, если никто не будет знать, что готовит завтрашний день».

Г. В. Вильсон в «National Review», май 1909 г.

«Морское могущество есть последний факт, отделяющий Германию от главенствующего положения в международной торговле. В настоящее время Германия вывозит только на сумму около пятидесяти миллионов фунтов, т. е. около одной седьмой всего ее производства, на внеевропейские рынки. Может ли кто-либо, понимающий этот предмет, думать, что существует какая-нибудь сила в Германии или даже во всем мире, которая могла бы помешать ей, свершившей первый шаг, продолжать борьбу с Британией из-за ее 240 миллионов фунтов вывозной торговли? Вот он, призрак, скрывающийся за всеми движениями нынешней дипломатии и за всеми колоссальными вооружениями, указывающими на приготовления к новой борьбе за морское могущество».

Бенджамин Кид в «Fortnightly Review», апрель 1910 г.

«Праздно говорить об «ограничении вооружений», доколе все нации мира не согласятся дружелюбно отречься от всяких своекорыстных стремлений… Нации, как отдельные личности, заботятся только о собственных интересах, и когда таковые сталкиваются с интересами других, то легко может последовать конфликт. Если сторона, подвергшаяся нападению, слабее, то она, обычно, бывает притесняема, хотя бы право было целиком на ее стороне; а сильнейшая добивается своего, независимо от того, сама ли она напала или нет. В международной политике милосердие начинается дома; долг государственного деятеля – заботиться прежде всего об интересах своей страны».

«United Service Magazine», май 1909 г.

«Почему Германия нападет на Британию? – Потому что Германия и Британия – коммерческие и политические соперники; потому что Германия стремится получить торговлю, колонии и могущество, принадлежащие в настоящее время Британии».

Роберт Блэчфорд, «Германия и Англия», стр. 4.

«Великобритания, при ее наличном населении, существует благодаря своей вывозной торговле и преобладанию в фрахтовом торге; поражение в войне передало бы то и другое в иные руки».

Т. Г. Мартин в «World».

«Старый инстинкт грабежа, позволяющий захватывать тому, кто имеет силу, все еще жив, и моральной силы недостаточно для того, чтобы определить исход, не опираясь на физическую силу. Правительства – корпорации, а у корпораций нет души. Кроме того, правительства являются доверенными и, как таковые, должны заботиться о законных интересах своих доверителей – т. е. своих народов… Германия все более и более нуждается во ввозе сырых материалов и, где возможно, в протекторате над производящими их областями. Все больше и больше она стремится обеспечить себе рынки и ввоз пищевых припасов, с тех пор как последние все в меньшем относительном количестве производятся в ее собственных пределах, ввиду быстрого роста ее населения. Все это требует господства на море. Превосходство Великобритании в европейских морях представляет собой постоянный скрытый контроль над германской торговлей… Мир давно уже привык к идее преобладающей морской державы, сочетая эту идею с именем Англии, причем утверждалось, что с этим соединяется и промышленное и торговое превосходство, борьба из-за которого теперь все возрастает между Великобританией и Германией… Это преобладание заставляет нацию искать рынков и, по возможности, использовать их, опираясь на силу, крайнее выражение которой есть владение… Отсюда вытекают два результата: стремление к завладению и организация силы, при помощи которой можно было бы удерживать уже захваченное. Это положение есть неизбежное звено в цепи логический последствий: промышленность, рынки, преобладание, флот, базы».

Адмирал Мэхен «The Interest of America in International Conditions».

«Мы представляли бы собой необычайно богатую добычу, если бы не могли защитить своих берегов; мы можем быть вполне уверены, что эта добыча отправится в пасть кого-нибудь, достаточно могущественного, чтобы сломить наше сопротивление и проглотить значительную часть нас».

Спикер палаты общин, в речи в Грейстоке, переданной «Times».

«Что хорошо для улья, хорошо и для пчелы. Все, что приносят богатые земли, новые гавани, богатые промышленные территории какому-либо государству, обогащает сокровищницу и, тем самым, всю нацию, а также и отдельного гражданина».

Дуглас Оуэн в письме в «Economist», 28 мая 1910 г.

«Мы, кажется, забыли основную истину, подтверждаемую всей историей: что воинственные расы заселяют землю и что природа предопределила победу наиболее приспособляемого в бесконечной борьбе за существование… Наше стремление к разоружению, бессмысленное повторение обманчивой формулы, утверждающей, что «главный интерес Британии – сохранение мира»… должно неизбежно внушить народу, завидующему нашему благосостоянию и нашим владениям, желание нанести быстрый и смертельный удар в самое сердце империи, в незащищенный Лондон».

«Blackwood’s Magazine», май, 1909 г.

Все вышеприведенное взято из английских источников, но нет ни малейшей разницы между этим и общепринятым мнением Германии по поводу этого предмета.

Так, один из выдающихся германских адмиралов пишет:

«Постоянный прирост нашего населения заставляет нас посвящать особое внимание увеличению наших заморских интересов. Одно только строгое выполнение нашей флотской программы может дать нам то значение в свободных морях, которое нам надлежит требовать. Постоянный рост нашего населения заставляет нас ставить самим себе новые цели и превращаться из державы континентальной в мировую державу. Наша мощная промышленность должна стремиться к новым заморским завоеваниям. Наша вывозная торговля, которая более чем удвоилась за последние двадцать лет, возросла от 500 миллионов стерлингов до 800 миллионов в течение последних десяти лет, за которые определилась наша морская программа, и которая на 600 миллионов из общей суммы есть торговля морская, может процветать только, если мы будем продолжать с честью нести бремя вооружений на море и на суше. Если мы не хотим, чтобы дети наши обвинили нас в близорукости, то теперь должны мы обеспечить свое мировое могущество и свое положение среди народов. Мы можем это сделать лишь под защитой сильного германского флота, флота, который обеспечит нам почетный мир в отдаленном будущем».

Адмирал фон Кестер, президент флотской лиги (Norddeutsche Allg. Zt.).

Один популярный германский писатель видит возможность «опрокинуть «Британскую империю» и «стереть ее с земной карты менее чем в двадцать четыре часа» (я цитирую его текстуально, и я слышал противоположное ему мнение из уст серьезного английского общественного деятеля). Упоминаемый автор, желая показать, как это может произойти, обращается к пророчествам. Исходя из точки зрения, соответствующей 1911 г., он допускает, что – «в начале двадцатого века Великобритания была свободной, богатой и счастливой страной, где каждый гражданин, от премьер-министра до портового рабочего, гордился принадлежностью к нации, правящей миром. Во главе государства стояли люди, которым было поручено выполнять их программу управления, действия которых подвергались критике общественного мнения, представляемого независимой печатью. Воспитанная веками самоуправления, выросла раса, которая, казалось, родилась для того, чтобы управлять. Величайшие триумфы ожидали Англию, ввиду ее искусства управлять и обращаться с подвластными народами… И эта огромная империя, раскинувшаяся от Капштадта до Каира, через всю южную половину Азии, через половину Северной Америки и весь пятый континент, могла быть стертой с карты земного шара менее чем в двадцать четыре часа! Этот, на первый взгляд, необъяснимый факт станет понятным, если мы примем во внимание условия, при которых возможно было образование колониального могущества Англии. Истинной базой ее мирового господства была не ее собственная сила, но слабость на море всех других европейских наций. Их скудость или почти недостаток в морских вооружениях дали англичанам монопольное положение, которое было использовано для аннексирования всех владений, которые казались ценными. Если бы во власти Англии было удержать остальной мир в том положении, каким он был в девятнадцатом веке, британская империя просуществовала бы неограниченное время. Пробуждение континентальных государств к использованию национальных возможностей и политической независимости ввело совершенно новые факторы в мировую политику, и стало только вопросом времени, как долго может Англия поддержать свое положение перед лицом изменившихся обстоятельств».

И писатель повествует, как все это было осуществлено благодаря туману, удачному шпионажу, катастрофе английского военного аэростата и успеху немецкого, которому удалось в удобный момент взорвать весь английский флот в Немецком море, при помощи брошенных разрывных снарядов.

«Эта война, которая разрешилась морским сражением, продолжавшимся один только час, длилась всего лишь три недели – голод принуждал Англию к миру. В своих условиях Германия проявила мудрую умеренность. Кроме контрибуции, соразмеренной с богатством покоренной страны, она удовольствовалась приобретением африканских колоний, за исключением южных штатов, которые провозгласили свою независимость, а эти владения были поделены с двумя другими державами тройственного союза. Тем не менее это был конец Англии. Одного проигранного сражения было достаточно, чтобы показать ясно миру те глиняные ноги, на которых стоял грозный колосс. В одну ночь рухнула британская империя. Столпы, воздвигнутые английской дипломатией в течение долгих лет, не выдержали первого испытания».

Взгляд, брошенный в любой пангерманистский орган, немедленно откроет, насколько близок к вышеизложенному преобладающий тип политических вожделений в Германии. Один пангерманистский журналист пишет:

«Будущность Германии требует поглощения Австро-Венгрии, балканских государств, Турции, а также портов в Немецком море. Ее владычество будет простираться в востоку от Берлина до Багада и к западу – до Антверпена».

Мы уверены, что в настоящий момент еще нет немедленного намерения поглотить вышеупомянутые страны и рука Германии еще недостаточно подготовлена для того, чтобы присоединить сейчас Бельгию и Голландию к составу соединенной империи.

«Но, – утверждает дальше журнал, – все эти перемены произойдут в нашу эпоху», и он отдаляет время, когда карта Европы будет переделана таким образом, на двадцать или тридцать лет от наших дней.

Германия, по словам этого автора, вынуждена воевать до последней копейки и до последнего способного носить оружие человека, потому что она «стоит лицом к лицу с кризисом более серьезным, чем бывший перед Йеной».

И, разведывая позиции, она только ждет момента, который найдет подходящим для того, чтобы разбить вдребезги тех из ее соседей, которые действуют во вред ей.

Франция будет первой ее жертвой, и она не станет ждать нападения. Она безусловно готовится к моменту, когда соединенные державы попытаются покорить ее.

Германия, во всяком случае, очевидно, уже решила аннексировать великое герцогство Люксембург, а также Бельгию с Антверпеном, и присоединить к своим владениям северные провинции Франции, чтобы утвердиться в Булони и Кале.

Все это совершится как удар грома, а Россия, Испания и остальные державы, дружественные Англии, не пошевелят и пальцем, чтобы помочь ей. Овладение берегами Франции и Бельгии навсегда положит конец английскому первенству.

Необходимость вооружений облечена в иную, не столь беллетристическую форму таким серьезным автором, как профессор Геверниц, проректор Фрейбургского университета. Доктор Шульце-Геверниц небезызвестен в Англии, и к тому же он не питает к ней враждебных чувств. Но и он держится взгляда, что ее торговое преуспеяние зависит от политического владычества Германии.

Описав в красноречивой и убедительной форме удивительный рост германской промышленности и торговли и показав, каким опасным соперником Англии стала Германия, он возвращается к старому вопросу, что должно произойти, если Англия, бессильная побороть неудобного ей противника экономическими средствами, попытается одолеть его силой. Цитаты из National Review, из Observer, из Outlook, из Saturday Review и т. д. облегчают профессору возможность доказать, что это предположение есть более, чем абстрактное соображение. Допуская, что они выражают только голос незначительного меньшинства, они все же, по мнению автора, опасны для Германии тем, что они стремятся к возможному и, следовательно, заманчивому решению вопроса. Старый миролюбивый модус свободной торговли, утверждает он, показывает признаки старческой слабости. Новый и все растущий империализм повсюду склонен бросить войну на чашу весов экономического соперничества.