Текст книги "Политическая философия австрийской школы: К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек"

§ 2. Методологический индивидуализм

Как и все эпохальные идеи, концепция методологического индивидуализма в наши дни живет более или менее самостоятельной жизнью, иногда приобретая значения, довольно далекие от исходного. Это подтверждает правильность идеи Поппера о происхождении и автономности объектов «мира 3». Однако из этого не следует, что анализ соответствующих теорий должен ограничиваться просто описанием разных смыслов, которые периодически обогащают и преображают их, или довольствоваться изучением причин и последствий таких изменений; он должен также проливать свет на недоразумения, которые приводят к бессмысленной концептуальной и лингвистической путанице.

Прежде всего примером такой путаницы является тенденция смешивать методологический индивидуализм с политическим индивидуализмом[246]246
  В том разделе «Предисловия», который Нисияма (Nishiyama, 1984, pp. liv – lx) посвятил методологическому индивидуализму, он совершенно справедливо заметил, что «методологический индивидуализм – это не то же самое, что социополитический индивидуализм» (p. liv), и что «методологический индивидуализм – это не защита „экономического человека“. С самого начала, даже у Мандевиля, Юма, Фергюсона и Адама Смита, методологический индивидуализм не имел отношения к эгоизму, себялюбию и тому подобным вещам» (p. lx). Ниже (pp. lvi – lvii) можно найти обоснованные наблюдения по поводу менгеровской формулировки принципа методологического индивидуализма и его развития у Хайека: «Он [Хайек] был очень хорошим учеником Менгера. Он не только усвоил идеи Менгера, но создал на их основании новую обширную систему».


[Закрыть]. Из менгеровской критики «атомизма» и «прагматизма», присущих «одностороннему рационалистическому либерализму», и из хайековской критики «конструктивистского рационализма», проникнутого «ложным индивидуализмом», ясно, что под методологическим индивидуализмом оба этих мыслителя понимали отнюдь не рационалистическую версию политического индивидуализма, а совершенно иной подход к социальным явлениям и к миру политики. В контексте австрийской школы политический индивидуализм можно определить как представление об обществе и политике, которое исходит из того, что люди планируют социальные институты сознательно. Методологический индивидуализм, напротив, исходит из представления об отдельных людях как о завершенных социальных единицах и рассматривает институты как непреднамеренный результат действий людей, стремящихся решать свои проблемы в условиях ограниченности знания[247]247
  В связи с этим см. у Менгера критику «прагматической концепции» происхождения социальных институтов и «одностороннего рационалистического либерализма»: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 427–428; см. также: Хайек Ф. фон. Индивидуализм: истинный и ложный // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26 и сл., Hayek, 1967, pp. 82–95, Hayek, 1978, pp. 3—22, 119—51.


[Закрыть].

Однако мы не будем подробно останавливаться на различных значениях, которые может приобретать концепция методологического индивидуализма[248]248
  В связи с этим см.: Galeotti, 1988. Наиболее подробное описание проблемы методологического индивидуализма, сторонников этого принципа и связанных с ним вопросов, безусловно, дано в Heine, 1983 – хотя с отдельными утверждениями этого автора, а в особенности с его выводами, можно и не соглашаться. В последние несколько лет возникла, можно сказать, мода отрицать связь концепции методологического индивидуализма с методологией Менгера (что до сих пор было общепринятым взглядом и применительно к Хайеку, и применительно к Попперу; см.: Popper, 1957, p. 141n.) и возводить его происхождение к «невидимой руке» Адама Смита, хотя ни Менгер, ни Мизес, ни Хайек это выражение не используют. Например, Розенберг (Rosenberg, 1988, pp. 141ff.) писал: «„Методологический индивидуалист“ пытается объяснить масштабные явления – те, которые холист называет социальными фактами – с помощью стратегии, восходящей к Адаму Смиту»; он дал этому методу название «стратегии невидимой руки».


[Закрыть], а также на тех, которые ему приписываются. Вместо этого мы рассмотрим более прицельно, что́ именно означал методологический индивидуализм для представителей австрийской школы и какое место он занимал в их философии социальных наук.

С точки зрения австрийцев, методологический индивидуализм – это процедура, посредством которой можно попытаться дать ответ на вопрос Менгера: «Как же могут возникать институты, служащие для общего блага и чрезвычайно важные для его развития, без общей воли, направленной к их установлению?»[249]249
  Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 402–406. Это не означает, что у Менгера, Мизеса и Хайека были одни и те же представления о предпосылках и процедурах методологического индивидуализма.
  Об индивидуалистическом методе Менгера см.: Hutchison, 1981, pp. 187ff. В посвященной этому вопросу обширной литературе, за исключением Schneider, 1963, pp. 3ff. и краткого, но хорошо обоснованного замечания в: White, 1977, pp. 23–24, концепция методологического индивидуализма Мизеса и Хайека очень редко рассматривается в связи с «композитивным методом» Менгера. Упоминание о Менгере есть в: Barry, 1979, p. 36, хотя там методологическому индивидуализму приписывается тезис о том, что «все утверждения о коллективах логически выводятся из утверждений об индивидах». Lachmann, 1969, pp. 93ff, представляет собой особый случай, поскольку там делается попытка приравнять методологический индивидуализм к методу Verstehen (понимания).


[Закрыть] Именно потому, что такие институты соответствуют совокупности явлений, которые образуют предмет изучения теоретических социальных наук, методологический индивидуализм и нельзя рассматривать как инструмент, посредством которого можно установить господство экономической науки над остальными социальными науками.

Первая формулировка принципа композитивного метода, или методологического индивидуализма, содержится в предисловии к «Основаниям». Там Менгер пишет о методе, который он использует, следующее: «В последующем изложении мы старались свести [zurückzuführen] сложные явления человеческого хозяйства к их простейшим элементам, еще доступным точному наблюдению, приложить к последним соответствующую их природе меру и с установлением ее снова показать, как сложные хозяйственные явления закономерно развиваются из своих элементов»[250]250
  Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 62. Перевод на английский [как и перевод на русский. – Прим. перев.], так же как и перевод Untersuchungen, не всегда надежен; в частности, у меня есть сомнения насчет того, что zurückführen правильно переводить как to reduce (сводить); я думаю, что вариант to take back (прослеживать к) лучше.


[Закрыть].

Это утверждение представляется важным не только из-за того, где оно размещено, и не только потому, что оно почти в том же виде воспроизводится в «Исследованиях», но прежде всего потому, что оно отражает характер философской и методологической проблематики в работах Менгера и их трактовку в рамках самой австрийской школы.

В 1942 г. в «Сциентизме и изучении общества» Хайек подхватил и развил утверждение Менгера. По версии Хайека, ядром «индивидуалистического и „композитивного метода“ общественных наук» является тезис о том, что социальные факты представляют собой не эмпирические данные, а компиляции, созданные индивидами или коллективными единицами. Поэтому следует быть последовательным и воздерживаться от толкования подобных псевдосущностей как «фактов», и систематически отталкиваться «только от тех представлений, которыми индивидуумы руководствуются в своих действиях»; это представляет собой «характерную черту методологического индивидуализма, тесно связанного с субъективизмом социальных наук»[251]251
  Хайек Ф. фон. Сциентизм и изучение общества // Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57.


[Закрыть].

Среди ученых существует консенсус по поводу того, что концепция методологического индивидуализма восходит к Менгеру, хотя само это выражение изобрел Шумпетер[252]252
  Schumpeter, 1908, pp. 88–98. (Шумпетер Й. Методологический индивидуализм // Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.)


[Закрыть]. Примечательно, что, начиная с Шумпетера, Менгеру далеко не всегда отдавали должное (Хайек в этом смысле был исключением). Чаще всего обсуждение этой концепции было сосредоточено либо на хайековской или попперианской версии методологического индивидуализма, либо на той его версии, которую предложил Вебер в «Хозяйстве и обществе».

В связи с этим возникает необходимость «возврата» к Менгеру, причем не только из-за крайнего разнообразия толкований выражения «методологический индивидуализм».

В «Основаниях» и в «Исследованиях» Менгер, как уже говорилось, не использовал это выражение, хотя и пользовался этим подходом. Как писал Хайек в «Сциентизме и изучении общества», Менгер исправил термин «дедуктивный» применительно к собственному методу на термин «композитивный» лишь один раз – в своих рукописных заметках о рецензии Шмоллера на «Исследования». Если в первом издании своей статьи Хайек лишь упомянул об этом[253]253
  См.: Hayek, 1942–1944, pp. 287, n. 33


[Закрыть], то при ее переиздании в составе «Контрреволюции науки» он попытался объяснить, почему Менгер использовал слово «композитивный». Он связал это с рассуждениями Кассирера в «Философии просвещения» о «резолютивном» и «композитивном» методах, которые используются в естественных науках[254]254
  См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 58–59 сн. 4.


[Закрыть]. Однако это объяснение создавало ложное впечатление, будто существует некая связь между «композитивным методом» Менгера и методом современных естественных наук, что в дальнейшем это стало причиной многочисленных недоразумений[255]255
  В той литературе, которая трактует методологический индивидуализм как редукционизм, ссылки на этот важный отрывок из Хайека отсутствуют.


[Закрыть].

С другой стороны, в «Исследованиях» четко выражено влияние Аристотеля, и это особенно чувствуется применительно к данной проблеме: до такой степени, что там, где речь идет о методе «теоретических социальных наук» и его процедурных особенностях, Менгер дает такое описание своего метода, которое свидетельствует об огромном влиянии на него «Политики» Аристотеля: «Расчленяя сложное («compound») на его простые элементы (мельчайшие части целого) и рассматривая, из чего состоит государство, мы и относительно перечисленных понятий лучше увидим, чем они отличаются одно от другого, и возможно ли каждому из них дать научное объяснение. И здесь, как и повсюду, наилучший способ теоретического построения состоял бы в рассмотрении первичного образования предметов»[256]256
  Аристотель. Политика. 1.1.19–23, and 2.24–25. Эта книга, в частности, идеи Аристотеля о возникновении государства из семьи, упоминается в: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 477–479.
  * Знание – в познании причины (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть].

Менгер писал: Scire est per causas scire*. Кто хочет уразуметь теоретически явления «народного хозяйства» [Volkswirthschaft], те сложные человеческие феномены, которые мы обыкновенно обозначаем указанным выражением, тот должен возвратиться к их истинным элементам, к сингулярным хозяйствам народа и стараться исследовать законы, по которым создаются первые из последних. Но кто избирает противоположный путь, тот не понимает сущности «народного хозяйства»; он обосновывается на фикции, он вместе с тем не понимает главнейшей задачи точного направления теоретического исследования, задачи прослеживания (zurückzuführen) сложных явлений к их элементам…Всякая теория, какова бы она ни была и к какой степени точности знаний она бы ни стремилась, прежде всего имеет задачею дать нам уразумение конкретных явлений реального мира в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т. е. выяснить их генетически…Этот генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»[257]257
  Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 356.


[Закрыть].

В этих отрывках привлекают внимание два выражения. Первое, у Аристотеля – это «сложное» (compound), которое можно связать с «композитивным» методом Менгера. Второе, у Менгера – это zurückzuführen, которое неправильно передавать словом «редукция», потому что это, как мы увидим позже, наводит на мысли о «редукционизме», а не о «генетической» процедуре, которую имеет в виду Менгер[258]258
  Еще один пример неудачного перевода на английский – передача Wesen словом nature (природа, характер). Ориентируясь на текст перевода, Уоткинс написал в своей статье, которой суждено было оказать огромное влияние на дальнейшую полемику (Watkins, 1952, p. 29): «Таким образом, согласно одному из вариантов методологического индивидуализма, исследователь социальной сферы обязан „продолжать поиски объяснений того или иного социального явления до тех пор, пока это явление не будет сведено к психологическим факторам“». Это определение можно считать первым случаем редукционистского толкования методологического индивидуализма.
  На это определение позже ссылался Нагель (Nagel, 1961, p. 541), который, переработав формулировку Уоткинса (Watkins, 1957, p. 100), предложил более пространный вариант. Вывод Нагеля (pp. 541–542) звучит так: «Таким образом, методологический индивидуализм придерживается мнения (которое часто объявляют фактическим утверждением, несмотря на то, что, вероятно, его лучше считать исследовательской программой) о том, что все утверждения о социальных явлениях можно редуцировать до особой категории («психологических») утверждений, относящихся к индивидуальному поведению людей; и мы в состоянии оценить этот тезис в свете того общего требования редукции, о котором говорилось в главе 11».
  В упомянутых выше двух статьях Уоткинс не упоминает Менгера, предпочитая ссылаться на Вебера, Хайека и Поппера, а когда он все-таки ссылается на Менгера (1976, p. 711, где он пересматривает свое представление 50-х годов о методологическом индивидуализме), то обращается не к процитированному нами выше отрывку, а к с. 152 английского издания [русск. изд., с. 404], где о деньгах говорится как о «социальном феномене». Его замечание (ср. c. 716) о том, что выражение «методологический индивидуализм», «насколько мне известно…было изобретено Людвигом фон Мизесом. См. его книгу „Epistemological Problems“, pp. 40–41», лишь еще больше запутывает дело.
  В свою очередь, Нозик в другой статье, которая имела большое влияние и широко обсуждалась (Nozick, 1977, p. 353), писал: «…методологический индивидуализм заявляет, что все истинные теории социальных наук можно редуцировать до теорий индивидуального человеческого действия в комбинации с граничными условиями, конкретизирующими условия, в которых действуют люди». В примечании (сн. 2 на с. 385) он добавляет, что «стандартное описание редукции дано в: E. Nagel, The Structure of Science […], NY, Ch. 11». Следует рассматривать это как пример (возможно, наиболее значительный) недоразумений, связанных с проблемой методологического индивидуализма (причин, по которым этот принцип вызвал возражения); в той главе Нагеля (Nagel, 1961), на которую ссылается Нозик, отсутствует упоминание о Менгере, даже об абзаце, посвященном методологическому индивидуализму (см. с. 535ff.). Там упоминаются лишь Мизес и Хайек, а когда речь идет о методологическом индивидуализме, дается ссылка на процитированное выше определение Уоткинса.
  Из этого видно, что практически все причины для последовавшей путаницы связаны с этим главным недоразумением. Они возникли потому, что никто не приложил достаточных усилий, чтобы понять, что в точности в данном контексте означает «редуцировать, сводить» («to reduce»). Бьюкенен и Таллок (Buchanan and Tullock, 1962), подчеркивающие, как важно различать методологический индивидуализм и «индивидуализм», тем не менее тоже воспринимают первый как «попытку редуцировать все проблемы политической организации до вариантов поведения, которые есть у индивида, и до выбора, который он делает из них» (p. vii).
  О восприятии этими авторами индивидуализма как «редукционизма» см.: Galeotti, 1987b, pp. 216–220. В целом можно заключить, что полемика о природе методологического индивидуализма возникла из-за недостаточного внимания к формулировке этого принципа, данной Менгером. Это подтверждается тем, что в библиографии этого вопроса его имя упоминается крайне редко; исключениями являются Antiseri, 1987, pp. 11–73 и Antiseri and Pellicani, 1992, pp. 27–66; Alter, 1990a.


[Закрыть]. Значение этих терминов объясняется тем, что они представляют собой яркое свидетельство того, что Менгер развивал свои идеи в рамках аристотелианского философского контекста. Это подтверждает и философский анализ «Исследований», который указывает на то, что недоразумения, связанные с концептом «композитивного метода», вытекают из неточного понимания того представления о происхождении и законах развития социальных институтов, на которые он опирается.

То, что философским фундаментом теории Менгера служила философия Аристотеля, видно уже по первым страницам его труда, где он рассматривает проблему классификации экономических наук и разделяет их на три группы, что приближает его модель к аристотелевской традиции и отдаляет от других современных ему моделей[259]259
  Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 303–304.


[Закрыть]. Этот тип классификации наук, который представляет собой систематическое ядро «Исследований» Менгера, может быть полезен для понимания и его критики исторической школы экономической теории, и соотношения эмпирико-реалистического направления и точного направления, эмпирических законов и точных законов.

Эта классификация представляет также фундаментальный интерес для того, кто пытается понять теорию непреднамеренных последствий сознательных человеческих действий и их результатов – иными словами, соотношение человеческой деятельности, практических экономических наук и точных законов. Ведь практические науки не могут существовать в отсутствие единой теоретической науки[260]260
  Там же. С. 463–471.


[Закрыть]; и если конфигурация той теоретической науки, которая служит фундаментом для практических наук, окажется ложной, то эти практические науки породят социальную политику, обреченную на провал. Непредвиденные последствия можно рассматривать как результат ограниченности знаний практических наук или, скажем так, как продукт незнания точных законов, управляющих человеческой деятельностью.

Хотя влияние Аристотеля на Менгера велико, его не следует преувеличивать. Между Аристотелем и Менгером имеется существенное различие, которое нельзя упускать из виду. Если Аристотель считал, что «природа» представляет собой порядок, который следует познавать и поддерживать, то Менгер и более поздние представители австрийской школы полагали: познание мира должно исходить из предположения, что мир является продуктом – пусть и в значительной степени непреднамеренным – человеческой деятельности, порожденной целями людей, субъективными и ограниченными одновременно. Иными словами, мир рассматривается как порождение фактора редкости благ и знаний, как результат конфликта неограниченных потребностей и ограниченных ресурсов. Показательно, что Хайек стремился преодолеть вводящее в заблуждение противопоставление «естественного» и «искусственного» в классификации человеческих феноменов и в их изучении и предпочитал использовать формулировку Адама Фергюсона о «результате человеческих действий, но не человеческого замысла»[261]261
  Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 39.


[Закрыть]. Если предмет теоретических социальных наук рассматривать таким образом, то это выходит далеко за пределы любого варианта аристотелианства. Если, по мнению Аристотеля, задача философа состояла в том, чтобы открыть естественный мировой порядок и попытаться подражать ему, то, с точки зрения австрийцев, – в том, чтобы найти, каким образом действия отдельных людей, вызванные ограниченностью их знаний и их стремлением к личным целям, могут привести к возникновению объективного порядка.

Однако даже Хайек не всегда верно трактовал природу «композитивного метода Менгера», хотя и называл Менгера своим предшественником и считал себя его верным и корректным толкователем. Если сравнить тексты Менгера и их толкование Хайеком, станет ясно, что композитивный метод – это не совсем то же самое, что методологический индивидуализм. При этом трудно удержаться от упрека в адрес Хайека за то, что он привил этот метод древу индивидуалистической традиции английской политической философии, не уделив должного внимания его философскому фундаменту. Несомненно, в статье «Индивидуализм: истинный и ложный»[262]262
  Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 22–50.


[Закрыть] Хайек развил эту традицию, предложив собственную (восходящую к Менгеру) теорию происхождения социальных институтов, которую он справедливо считал более завершенной, чем теории Фергюсона, Мандевиля, Юма, Смита и Бёрка. Но хотя Хайеку удалось осуществить этот синтез, а Менгер ссылался на Бёрка, но при этом неправильно понял Смита, вопрос о том, насколько два этих типа «эволюционизма» совпадают, представляется вполне обоснованным.

Этот вопрос относится к стремлению преодолеть противопоставление «естественного» «искусственному» в теоретических социальных науках, а также к желанию приспособить «эволюционно-генетическую» модель Менгера к «индетерминистской» модели английской традиции. Этой цели, хотя и в существенно измененном виде, Хайеку удалось достичь в «Праве, законодательстве и свободе» и в «Пагубной самонадеянности»[263]263
  См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 40–43, Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992. С. 37, 63, особенно с. 243–251. Об этом см.: Shearmur, 1986, pp. 210—24.


[Закрыть]. Тем не менее Хайек, безусловно, принадлежит к менгеровской традиции, так как, несмотря на различия между двумя традициями, можно сказать, что в поисках того, каким образом важнейшие социальные институты (деньги, цены, язык, право, государство, религия) могли стихийно возникнуть как «непредусмотренный» результат человеческой деятельности, направленной на достижение субъективных целей, состояла общая теоретическая проблема. Несмотря на то что, на первый взгляд, эта проблема носит объяснительный характер, она требует наличия такой теории человеческой деятельности, которая должна быть не только методологической, но и философско-систематической, чтобы дать ответ на вопрос о природе общества[264]264
  См.: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26: «Каковы же в таком случае характерные особенности истинного индивидуализма? В первую очередь это теория общества, попытка понять силы, определяющие общественную жизнь человека, и только во вторую – ряд политических максим, выведенных из подобного представления об обществе».


[Закрыть]. Соответственно, несмотря на то что в свете этического принципа, используемого для оценки политической сферы, критика идеи Хайека о существовании связи между методологическим индивидуализмом и либеральной политической философией была бы, бесспорно, возможна и полезна, такая критика означает наделение морали господствующей позицией по сравнению с политикой и экономикой, а эта точка зрения может и не найти поддержки.

Вернемся к Менгеру. Он предложил свой «точный» метод не только в качестве объяснительной системы, но и в качестве единственного метода исследования, соответствующего природе предмета исследования. Менгер полагал, что экономическая наука, которая имела дело с «точными естественными законами» и с «сущностями», должна быть направлена на то, чтобы обучать людей отличать «истинные потребности» от «воображаемых потребностей»[265]265
  См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 67; в примечании дана ссылка на Аристотеля; см. также: Menger, 1923, pp. 3–4, 16–17.


[Закрыть]; в этом смысле экономическая теория могла посредством «практических наук» управлять индивидуальными актами выбора. Однако с точки зрения «субъективизма», который Хайек усвоил от Мизеса, дело обстояло по-другому. Опираясь на «субъективизм», Мизес пришел к различению «хорошего» и «плохого» развития общества на основании иных факторов, чем у Менгера.

Как мы видели, факторы, позволяющие проследить [trace back] относительно сложные элементы социальной жизни к более простым, представляют собой не столько процесс рассуждений, который отвлечен от реальности и «сводит» [reduce] проблему к априорным формам знания, сколько наоборот. Эти факторы связаны с тем, что все социальные явления, от простейших до наиболее сложных, следуют путем «генетического» развития и являются «непредусмотренным» продуктом последовательности индивидуальных действий, которые можно объяснить посредством «точных естественных законов».

Менгер не проводил явного сравнения между тремя порядками удовлетворения потребностей[266]266
  См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 70–71, 94, 134–135; 1923, pp. 23–56.


[Закрыть] и развитием социальных институтов от простейших форм к более сложным. Тем не менее нам представляется, что мы вправе это сделать. При условии, что действующие субъекты не обладают совершенным знанием и подчиняются ограничению, которое состоит в том, что они сосуществуют с другими субъектами, тоже не обладающими совершенным знанием, задача науки – выявить «точные естественные законы», регулирующие переход от простейших форм социальной активности к более сложным. Это предполагает обращение к естественности эволюции, которую можно «открыть» посредством отделения «сущности» от «случайности» и изучения «законных» способов, с помощью которых индивидуальные действия «складываются» в социальные единицы, имеющие для тех, кто принадлежит к данному обществу, объективную ценность. Выражаясь несколько по-иному, можно сказать, что объяснительная модель состоит в сопоставлении реальной ситуации и того, каким образом происходило бы развитие событий, если бы они развивались в соответствии с «точными естественными законами». Это по существу то же самое, что представить себе ситуацию в отсутствие любых внешних воздействий, главным источником которых являются естественные пределы человеческого знания. Фундаментом для такого рода модели является то, что оба фактора, то есть реальные события и человеческое знание, развиваются «генетически». Подобно экономической науке, теоретические социальные науки в своей области способны обеспечить разделение потребностей на реальные и воображаемые.

Эти рассуждения можно продолжить. Проблему методологического индивидуализма нельзя отделять от австрийской версии теории предельной полезности. Разумеется, можно усомниться в том, что Менгер (хотя он и использовал выражение «субъективная ценность»[267]267
  См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 132.


[Закрыть]) согласился бы с политическими последствиями субъективизма, на которых настаивал Мизес и в описываемое время также и Хайек[268]268
  То немногое, что известно о политических идеях Менгера, создает впечатление, что это не так (см.: Kauder, 1957, pp. 420ff., Kirzner, 1990b). На эту тему см. также: Shearmur, 1990b, pp. 189ff.


[Закрыть]. Тем не менее методологический индивидуализм возник в связи с данной проблематикой и он вряд ли был бы возможен в ином контексте, чем теория субъективной ценности. Неслучайно именно сам Менгер в «Основаниях» установил нерушимую связь между человеческим хозяйством и частной собственностью, указав, что оба этих явления представляют собой следствие редкости благ[269]269
  См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 121–122.


[Закрыть]. Закономерно также, что в «Исследованиях» он подчеркивал, что человеческое хозяйство в целом руководствуется индивидуальными интересами, которые действующие субъекты «регулярно, хоть и не всегда и не во всем, оценивают… правильно»[270]270
  Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 329.


[Закрыть]. К этому Менгер, однако, добавил, что если бы люди потеряли возможность организовывать свое частное хозяйство так, как они считают нужным, практические экономические науки и сама экономическая теория «приняли бы в значительной степени иной вид». Ведь «при строго социалистической организации общества» «были бы упразднены и соответственные практические науки»[271]271
  Там же. С. 470.


[Закрыть].

Любая попытка отказать методологическому индивидуализму в указанном толковании, в праве быть фундаментом либерализма австрийской школы, вероятно, свидетельствует о неспособности постичь связь между теорией субъективной ценности, теорией предельной полезности и методологическим индивидуализмом. Политическая философия представителей австрийской школы была следствием из их общей теории человеческой деятельности, которая, как вытекает из уже сказанного о происхождении и развитии социальных институтов, не была подчинена экономической теории. Можно согласиться с Хайеком в том, что экономическая теория, как и политика, вытекает из некоторой концепции общества[272]272
  См.: Хайек Ф. Индивидуализм: истинный и ложный // Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26.


[Закрыть]. Однако связь между «композитивным методом» и «субъективными ценностями», безусловно, указывает на определенный вид либерализма, который основан на экономике, где ценность благ является результатом редкости и самого механизма рыночной конъюнктуры.

Австрийский либерализм не предполагает идеологического выбора; это означало бы пренебрежение политическими следствиями из теории человеческой деятельности, которая является фундаментом теории субъективной ценности. Ведь посредством теории субъективной ценности – при условии что экономические институты имеют то же самое происхождение, что и такие институты, как язык, право, религия и государство, – порождается не более и не менее чем универсальная теория человеческой деятельности, которая, в частности, необходимо распространяется и на сферу политики.

Это позволяет понять, почему Мизес и Хайек посвятили многие свои работы доказательству теоретической (а не только практической) невозможности существования экономической системы, одновременно претендующей на то, чтобы называться коллективистской, и на то, чтобы уважать права личности. В своих аргументах они опирались прежде всего на наблюдения относительно природы и пределов человеческого познания, стремясь показать, что коллективизм и теория экономического планирования составляют часть рационалистско-конструктивистской традиции.

Бесспорно, методологический индивидуализм может использоваться в качестве объяснительной системы для описания коллективистских социальных единиц.

Однако он представляет собой не только объяснительную систему; в первую очередь он является частью теории возникновения, развития и изменения социальных институтов. Оспаривать это в свете всего сказанного выше означало бы разрывать связь между теорией человеческой деятельности и австрийской эпистемологией. Разумеется, у любого есть право не разделять политическую философию австрийской школы, но надо понимать, что методологический индивидуализм является неотъемлемой частью этой философии. Если эта связь отрицается, то не признается и систематический характер методологического индивидуализма, а это означает сведение его к политической позиции и отделение от всеобщей теории человеческой деятельности и экономической теории.

Эта тема раскрыта и у Мизеса, и у Хайека.

Хайековская трактовка индивидуалистического, или «композитивного», метода опирается на теоретические соображения о связи между человеческим разумом и «данными»; они изложены в работах «Экономическая теория и знание», «Факты общественных наук», «Использование знания в обществе» и «Сциентизм и изучение общества».

Хайек пришел к выводу о том, что в области социальных наук следует воздерживаться «от толкования подобных псевдосущностей как „фактов“» и систематически отталкиваться «только от тех представлений, которыми индивидуумы руководствуются в своих действиях»[273]273
  См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57. О концепции методологического индивидуализма у Хайека см.: Madison, 1990, pp. 41–60.


[Закрыть]. Из этого вытекает, что сложные социальные явления необходимо понимать, отталкиваясь от индивидуальных действий. В социальных науках «хорошо известными нам элементами являются именно установки индивидуумов и, комбинируя эти элементы, мы пытаемся воспроизводить сложные феномены – результаты индивидуальных действий, о которых знаем гораздо меньше». Этот метод Хайек называет «композитивным или синтетическим», прямо ссылаясь на Менгера. При этом он уточняет, что «только в результате систематического складывания воедино элементов, свойства которых нам хорошо известны, мы узнаём, как выделять из совокупности наблюдаемых явлений так называемые целостности, т. е. структурно связанные группы элементов, и выстраиваем, или реконструируем, их, исходя из этих известных нам свойств элементов. Важно заметить, что все эти разнообразные типы индивидуальных убеждений или же установок сами не являются объектом, требующим наших объяснений, а выступают просто как элементы, из которых мы строим структуру возможных отношений между индивидуумами»[274]274
  См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 59.


[Закрыть].

Иначе говоря, предметом социальных наук являются не осознанные индивидуальные действия, а действия, порождающие непредвиденные последствия и стихийно формирующиеся закономерности. Соответственно, «если бы в социальных явлениях не обнаруживалось никакой иной упорядоченности, кроме той, что является результатом сознательного планирования, для теоретических наук об обществе действительно не оставалось бы места, а остались бы, как утверждают многие, только проблемы психологии. Проблема, требующая теоретического объяснения, встает перед нами лишь постольку, поскольку возникает известный порядок, складывающийся из индивидуальных действий, но ни одним отдельно взятым человеком не замышлявшийся»[275]275
  Там же. С. 60–62.


[Закрыть].

На этом основании Хайек упрекает методологический коллективизм в том, «что он принимает за факты всего лишь предварительные теории, модели, с помощью которых обыденное сознание объясняет себе связи между некоторыми наблюдаемыми разрозненными явлениями». Кроме того, «социальные целостности» не даны нам в виде «естественных единиц», они «суть различные комплексы индивидуальных событий, сами по себе, может быть, совсем непохожие, но, как мы считаем, связанные друг с другом сходным образом; они представляют собой подборки определенных элементов, выделенных из сложной картины мира на основании некой теории об их взаимосвязи».

Человеческий разум использует общие для всех людей законы мышления для того, чтобы выделить элементы, необходимые для выстраивания причинных связей на основании критерия рациональной или логической связности. Это означает, что задача Хайека, в отличие от Менгера, состояла не в том, чтобы обнаружить «сущности» явлений и их «точные естественные законы»; его «целостности» «существуют лишь постольку, поскольку верна сформировавшаяся у нас теория о неявной связи между предполагаемыми их частями»[276]276
  Там же. С. 76–79.


[Закрыть].

Подход Мизеса к методологическому индивидуализму на первый взгляд не отличается от менгеровского прослеживания сложных элементов социальной жизни к их простейшим элементам. Мизес тоже полагал, что «все действия совершают отдельные люди, потому что социальный коллектив не обладает автономным существованием и реальностью, которые были бы отличны от действий его индивидуальных членов. Жизнь коллектива складывается из действий отдельных людей, из которых он состоит. Невозможно представить себе такой социальный коллектив, который проявляет себя не через действия каких-либо отдельных людей, а как-то иначе. Реальность социального целого выражается в том, что оно управляет конкретными действиями отдельных людей и создает возможность для них. Итак, путь познания коллективных целостностей идет через анализ действий отдельного человека[277]277
  См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 42–43.


[Закрыть].

Фундаментальные основания интерпретации разными представителями австрийской школы того, каким образом индивидуальные действия, направленные на достижение субъективных целей, действительно создают некий порядок, существенно различаются. У Мизеса нельзя найти «генетический» элемент, который является яркой особенностью эволюционизма Менгера. Его место занимает ярко выраженный субъективизм, который можно свести к тезисам о том, что «выбор затрагивает все человеческие ценности», а «жизнь для человека – результат выбора, ценностного суждения»[278]278
  Там же, соответственно с. 7 и 22.


[Закрыть]. Предварительным условием, наличие которого делает человеческую деятельность доступной для когнитивного анализа, становится уже не осознание того, что действовать ради достижения цели – это естественно; напротив, таким условием является существование и открытие априорных всеобщих законов, регулирующих результаты самой деятельности. Место «точных естественных законов» занимают априорные законы – логические соображения, характеризующиеся общезначимостью, посредством которых индивид стремится внести в мир субъективный порядок.

Эти философские основания сильно отличаются от взглядов Менгера и Хайека; Мизес, кстати, не упоминает ни одного, ни другого. Это так, несмотря на то что в более аналитическом определении методологического индивидуализма, которое Мизес дает в «Философских основаниях экономической науки» («The Ultimate Foundation of Economic Science»), разница выражена нечетко. Он пишет, что «индивидуализм как принцип философского, праксеологического и исторического анализа человеческой деятельности означает, что все действия можно проследить к отдельным людям и что ни один научный метод не в состоянии успешно объяснить, каким образом конкретные внешние события, которые можно описать методами естественных наук, создают в разуме человека конкретные идеи, ценностные суждения и намерения. В этом смысле индивид, отдельный человек, которого невозможно разделить на элементы, одновременно является началом и концом любых попыток анализа человеческой деятельности»[279]279
  Mises, 1962, p. 82. (Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.)


[Закрыть].

В этом определении по-настоящему важна тесная связь индивидуализма и праксеологии, а также прежний акцент на том, что предмет теоретических социальных наук (способ, посредством которого субъективное восприятие индивидами внешних событий побуждает их к действию) невозможно определить научным методом, пропитанным духом естественных наук.

Следует признать, что, несмотря на отсылку к одному и тому же источнику и на использование, можно сказать, общей терминологии, даже внутри австрийской школы имеются различные теоретические основания методологического индивидуализма.

По Менгеру, явления и социальные институты могут быть объяснены, во-первых, благодаря тому, что их развитие является точно-естественным, или генетическим, что приводит к возникновению «точных форм явлений», которые доступны человеческому разуму, и, во-вторых, благодаря тому, что человеческие явления, как и все естественные явления, подчиняются закону причинности[280]280
  См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 65.


[Закрыть]. В силу этого «типы» («формы явлений») и «типические соотношения» («законы явлений»), которые мы используем для прослеживания сложных явлений к более простым, обычно тождественны их генетической сущности.

При этом, по Хайеку, у явлений нет естественного смысла, их упорядочивает и наделяет объективностью наш разум. Процесс разделения и повторного соединения, декомпозиции и рекомпозиции, происходит с помощью «типов», которые обычно формируются по веберовским принципам, хотя и отличаются от веберовских типов тем, что не являются историческими, а представляют собой продукты «постоянства человеческого разума».

В свою очередь Мизес полагал, что возможность «методологического индивидуализма» возникает оттого, что человеческие действия «складываются» в объективные результаты согласно универсальным и обязательным правилам праксеологии. В результате праксеология становится инструментом приписывания причинных связей, которые позволяют проследить сложное явление к тому набору индивидуальных действий, на которые оно опирается.