Текст книги "Родня: Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев"

Каким образом неандертальцы вписались в этот лиственный мир? Стратиграфия Ноймарк-Норд главным образом охватывает начальную, более жаркую и сухую фазу эемского межледниковья, когда густой лес еще не сформировался. В этот период растительный и животный мир отличался повышенным разнообразием видов, и именно тогда мы обнаруживаем больше всего археологических находок. Позже, когда деревья все ближе подступали к озеру, оно уменьшалось в размерах, добыча появлялась реже, и неандертальцы стали уходить. Впрочем, полностью они не исчезли: один только верхний слой отложений, образовавшийся в период произрастания густого леса, содержит более 120 000 фрагментов костей животных. Для эемского межледниковья это исключительно ценное свидетельство о происходившей в то время кровавой бойне, доказывающее, что неандертальцы держались изо всех сил даже тогда, когда солнечный свет едва пробивался сквозь невероятно густую листву, а мех и шерсть становилось все труднее заметить за огромными стволами деревьев.

Если в Ноймарк-Норд неандертальцы преследовали оленей, то западнее, на другом берегу Ла-Манша, беспокоить зверей было некому. На протяжении 150 000 лет, с конца МИС 7 и до начала МИС 3, в Британии практически не было гоминин. Потенциальное окно для повторной колонизации могло открыться сразу после того, как отступили сильные холода стадии МИС 6, однако этому, скорее всего, помешала гигантская природная катастрофа. Талые воды со всего ледникового покрова и речные потоки с большей части Европы образовали большое озеро за меловым хребтом, протянувшимся от восточной Англии до Франции. Мягкая скала не выдержала давления, обрушилась, и чудовищное наводнение растерзало дно Ла-Манша. Сейсмическая съемка показала шрамы от гигантских потоков, словно бульдозерами прорывших огромные долины, которые сегодня погребены под донными отложениями. Затопление было настолько гигантским, что его ближайшее соответствие – это образование каньонов, прорезающих едва не половину окружности Марса. Неандертальцы за много километров услышали бы жуткий рев воды, а стада мамонтов на гораздо большем расстоянии могли почувствовать инфразвуковые волны.

Доггерленд – ныне находящийся под водой участок суши между Британией и материком – остался бесплодной и полностью оголенной пустошью. От нагорий Британии неандертальцев отделяли глубокие ущелья, опасные оползни и обширные, сплошь покрытые камнем территории. Возможно, даже этого было достаточно, чтобы их остановить, но в начале МИС 5 к тому же наблюдался быстрый подъем уровня моря. Британия была отрезана, прежде чем популяции гоминин успели до нее добраться. А вот теплолюбивым видам, таким как слоны и бегемоты, это все же удалось сделать – они безо всякого риска могли преодолеть заболоченные земли, разлившиеся реки и даже небольшие участки моря. Лишь через 60 000 лет температура понизилась, а уровень моря упал настолько, что в конце МИС 4 Доггерленд появился вновь. Мамонтовая степь снова простиралась от Атлантики до Тихого океана, а неандертальцы и лошади вернулись на свои северо-западные территории. Единственный намек на то, что гоминины-первооткрыватели могли пересечь их раньше, – это пара, возможно, обработанных камней из юго-восточной Британии времени холодной фазы в конце МИС 5. Впрочем, если они подлинные, то уровень моря, вероятно, еще не был достаточно низким, чтобы можно было преодолеть это расстояние пешком, так что неизвестно, каким образом там могли появиться неандертальцы.

Климатический кризис

По мере того как данные палеоклиматических и экологических исследований становились все более детальными, выяснилось, что даже в эемском межледниковье произошло кратковременное, но резкое изменение климата. Наиболее высокие температура и уровень моря держались всего четыре тысячелетия, в период с 126 000 по 122 000 лет назад, пока не началось постепенное похолодание. Однако это было затишье перед бурей. То, что случилось затем, называется позднеэемской засухой (ПЭЗ), и это был настоящий кризис. Фактический материал, обосновывающий ПЭЗ, происходит из озерных отложений в давно затопленных вулканических кратерах. С течением времени накапливались чрезвычайно тонкие, толщиной всего 1 мм, годичные слои осадочных пород, так называемые варвы, и именно это илистое хранилище говорит о странном событии 118 600 лет назад: ровно 468 лет шел пылевой дождь. Исследователи насчитали более 50 толстых пылевых прослоек, каждая из которых свидетельствовала о внезапном наступлении холода и засухи. Резкое исчезновение растительности вызвало сильную эрозию почвы, гигантские пылевые вихри проносились в воздухе. Этот чудовищный климатический шок констатируют и другие источники, от внезапно остановившегося роста натеков на камнях до частичек пыльцы, показывающих, как исчезают теплые леса и менее чем через столетие на их месте появляется тундра. Заметны повторяющиеся слои древесного угля: от сильной засухи возникали кустарниковые пожары.

Мы можем лишь представить, каким образом неандертальцы справились с разорением знакомых им лесов всего за пару поколений и боролись с пугающими и непредсказуемыми погодными условиями. ПЭЗ закончилась так же быстро, как и началась. Тем не менее хотя температура и влажность воздуха ненадолго повысились и некоторые теплолюбивые деревья успели вернуться к нормальной жизни, многие регионы так и не восстановились. Зато разрастались хвойные леса, что ознаменовало начало снижения температуры, продолжавшееся до конца плейстоцена. Около 115 000 лет назад в Северной Европе взяла верх настоящая тундра, от раздувшихся полярных ледников отправлялись на юг огромные флотилии айсбергов, доходившие даже до Иберии. Межледниковая стадия МИС 5 находилась на последнем издыхании, терзаемая все более резкими сменами тепла и холода, сопровождающими ее слабеющий пульс. Тем временем неандертальцы не сдавались. Занавес межледниковья опускался, стоянок становилось все больше, и вместе с тем росла изобретательность в технологиях.

Ледниковый период

Леса, жары и пыли оказалось недостаточно, чтобы извести неандертальцев. Удалось ли это истинным ледниковым периодам? В их наиболее интенсивные фазы средняя температура была примерно на 5 ℃ ниже, чем сегодня. Этого хватило, чтобы с полюсов сполз огромный ледниковый фронт толщиной в сотни метров. Объем шапок полярного льда варьировался во время каждого периода оледенения, но на пике стадии МИС 6 они достигли центральной Англии (регион Мидлендс) и Дюссельдорфа (Германия)[75]75
  «Мать всех ледников» образовалась до неандертальцев в фазе МИС 12: ледяной фронт в Британии проходил чуть севернее Лондона, загнал Темзу вниз к ее нынешнему руслу и стер с лица земли древнюю реку Байтем, которая принимала большую часть вод Мидлендса.


[Закрыть]. Во время последнего глубокого промерзания на стадии МИС 2 даже юго-запад Франции, где сейчас летние температуры достигают 40 ℃, был землей вечной мерзлоты и полярной пустыней. Ко всему прочему взаперти оказались океаны, поскольку оледенение вызвало значительное падение уровня Мирового океана, иногда больше чем на 100 м. Это дало одно из немногих преимуществ жизни в ледниковую эпоху: новые обширные земли в бахроме плодородных речных дельт.

Но даже когда шапки льда держались в своих границах, времена все равно были необычайно суровыми. Вероятно, были особые погодные условия, со снежными и ледяными штормами, которых нам не доводилось видеть. Помимо холода, оледенения несли с собой безводье. Из-за жгучего, сухого воздуха и насквозь промерзших грунтовых вод в зонах многолетней мерзлоты существовала реальная угроза обезвоживания.

Все это оказывало сильнейшее воздействие на окружающую среду. На большей части территории северной Евразии исчезли сосновые леса. К югу от ледниковой шапки простиралась перигляциальная тундра, образуя пестрый ковер из морозоустойчивых мхов, лишайников и карликовых деревьев, которые, если сильно постараются, могут дорасти до колена. Еще южнее начиналась тундростепь, напоминающая некоторые районы сегодняшней Сибири, но с таким набором растений, которому сейчас нет аналогов. Ветры носили ароматы душистых трав, злаков и кустарников; весной земля покрывалась изумрудной зеленью, а осенью пылала багрянцем.

Существовали микросообщества с более пышной растительностью, а пыльца и древесный уголь указывают на то, что некоторые деревья все же сохранились. В ущельях среди рек прятались гибкие березы и даже оставшиеся после межледниковья дубы и липы. Восточнее, ближе к Азии, степь перемежалась с тайгой – любимым лосями[76]76
  Лось в Европе – это то, что в США называют американским лосем, однако у нас практически нет доказательств, что неандертальцы на него охотились.


[Закрыть], но труднопроходимым болотистым хвойным лесом. Даже в защищенных от холода южных краях вокруг Средиземного моря растительный мир отреагировал изменениями на более сухие условия.

В большинстве своем неандертальцы избегали по-настоящему арктических условий. Например, на севере Франции богатые археологические свидетельства о поздней МИС 5 практически исчезают лишь с приходом резкого, устойчивого холода в МИС 4. Одни, возможно, переместились южнее, другие вымерли, а редкие памятники периода МИС 4, вероятно, связаны с кратковременными периодами потепления. Шерстистый носорог и мамонт тоже оставили суровую тундру настоящим экспертам по выживанию в арктических условиях, таким как северные олени и песцы. Еще более матерыми были овцебыки, приспособившиеся к жизни в условиях лютых холодов и глубокого снега, – они двигались к югу только на пиках оледенения. Удивительно, но иногда встречаются памятники, где вместе с костями овцебыков находят каменные орудия. Они свидетельствуют о том, что неандертальцы были достаточно стойкими, чтобы хотя бы временно справляться с предельными нагрузками в сложных условиях ледникового периода. Все же им было гораздо комфортнее в тундростепи, как на стадии МИС 3, населенной почти такими же обширными стадами, как те, что ходят сегодня по огромным африканским пастбищам. Современное детальное представление о климате и окружающей среде плейстоценовой эпохи, безусловно, придает «гиперарктическим» объяснениям анатомии неандертальцев еще менее логичный вид.

От побережья до вершины

Неандертальцы сотни тысяч лет мчались на климатических американских горках, справляясь с экстремальными погодными условиями. И не только температур коснулось развенчание мифов об их мире, но и географии. Они жили далеко за пределами европейских регионов, где впервые были обнаружены, хотя долгое время считалось, что это самое сердце их ареала обитания. Размах географического присутствия показывает, что, хотя они благополучно приспособились к тундростепи, все же родная для неандертальцев экосистема – это средиземноморские леса. Полуострова вроде южной Италии оставались достаточно теплыми для выживания бегемотов после МИС 5, и, насколько мы можем судить, такие ландшафты всегда, вплоть до последнего конца, служили неандертальцам оплотом.

Начнем с юго-западной оконечности Европы, с Гибралтара. Здесь в Средиземное море врезается огромная скала, единственное место в Европе, где до сих пор лазают по утесам дикие макаки. Анализ ДНК показывает, что они – не древние реликты, а переселенцы из Алжира и Марокко; если посмотреть на юг, сквозь дымку над морем можно разглядеть Северную Африку[77]77
  Говорят, существовало поверье: если макаки покинут Гибралтар, то англичане потеряют контроль над ним, поэтому Черчилль во время Второй мировой войны приказал пополнить их колонию.


[Закрыть]. Но и плейстоценовые приматы жили здесь в виде неандертальцев. Хоть и крошечный, длиной всего 6 км, Гибралтар – это насыщенный экосистемами микрокосм с удивительно стабильными условиями даже во времена самых страшных климатических потрясений. В течение многих десятков тысячелетий здесь выживали оливковые рощи, гекконы и даже древесные лягушки, избежав суровых засушливых условий более северной Иберии. С точки зрения неандертальцев, это место было недвижимостью премиум-класса: в изобилии самые разнообразные ресурсы и купающиеся в лучах восходящего солнца пещеры.

Гибралтарская скала всегда притягивала людей. В некоторых из более чем 200 пещер найдены артефакты неолита и римского времени, хотя с XVIII в. использование этой массивной каменной глыбы стало более интенсивным. Сегодня фортификационные сооружения борются за место с фуникулерами и заповедником, в котором макаки выпрашивают у туристов еду. А внутри скалы проложены туннели протяженностью в десять раз больше, чем все карстовые полости в этом известняковом мысу, вместе взятые. Военные начали здесь земляные работы в 1700-х гг., что в какой-то момент привело к обнаружению черепа в карьере Форбса. Намного позже специалист по каменному веку Анри Брёйль, будучи наставником Дороти Гаррод во время Первой мировой войны, подтолкнул ее к находке ребенка из грота Башня Дьявола[78]78
  Во время прогулки по склону Брёйль заметил кремневые артефакты и предложил Гаррод провести раскопки.


[Закрыть]. Но большие пещеры, расположенные дальше в скалах, исследовали только в 1980-х гг., и лишь тогда стало известно, на что была похожа жизнь на «Коста-дель-Неандерталь».

Только при таком высоком уровне моря, как в наше время, в пещеры Вангард и Горама проникают лучи рассветного солнца, играя на поверхности Средиземного моря, но в жизни здешних неандертальцев океан всегда играл важную роль. Когда берег был ближе, они собирали моллюсков и отыскивали более редкую и крупную добычу, такую как рыба или морские млекопитающие. Во время оледенения берег отступал на 5 км, обнажая перед пещерами сухую дюнную равнину, но даже тогда неандертальцы добывали моллюсков, включая крупных мидий, собранных в каменистых устьях рек далеко на северо-востоке.

Как мы узнаем из главы 8, те немногие памятники, где неандертальцы предстают перед нами в качестве собирателей даров моря на атлантическом и средиземноморском побережьях, представляют собой лишь вершину айсберга. По всей видимости, еще сотни затоплены при подъеме уровня океанов: под водой здесь должны быть пещеры, сегодняшние жильцы которых – крабы и недоверчивые мурены – вполне соответствуют найденным при раскопках остаткам морепродуктов. Подводные археологи только начинают поиски скалистых окраин Европы, но уже сейчас нам пора осознать, что неандертальцы не только бродили по степям, но и оставляли следы на песчаных пляжах.

Гравий на приливной полосе перед гибралтарскими пещерами перемешан с мелкими обломками после взрывных работ при прокладке туннелей и установке огромных цистерн для гарнизона, располагавшегося здесь во время Второй мировой войны. Поставки для города оставались проблемой и в 1980-х гг., поэтому на высоте более 250 м проводились работы по ремонту инфраструктуры, в ходе которых была обнаружена небольшая пещера в скале. Здесь отдыхали неандертальцы, охотившиеся выше в горах, в основном на ибексов – более крупных родственников коз. Их останки дали название этому памятнику – пещера Ибекс, однако, судя по всему, неандертальцы здесь надолго не задерживались и даже не разделывали туши, поскольку каменных орудий найдено очень мало. Главным достоинством этого места мог быть великолепный вид на распростертую внизу равнину. Убитых ибексов несли обратно в пещеры Горама и Вангард, возможно, съезжая вниз по огромной дюне из песка, нанесенного к скале ветром: неплохой способ сократить путь, если вспомнить о тяжести добытого мяса[79]79
  Эта дюна была излюбленным местом любителей ботаники из числа офицеров, служивших в XIX в. в Гибралтаре, а также популярным маршрутом дезертиров.


[Закрыть].

Ибексы встречаются на многих других неандертальских стоянках в скалистой местности. Для охоты на этих прытких, задиристых и чрезвычайно сильных животных наверняка требовались специальные навыки и особая осторожность, чтобы не напороться на огромные изогнутые рога. Наверное, еще труднее было добыть серну, но мы находим и этих животных, в том числе на высоте около 1400 м в Лас-Кальехуэлас, на западе центральной части Испании. Даже сегодня там холодно и очень сухо, а если забраться еще выше? Без проблем: в Альпах, Карпатах и других горных системах неандертальцы поднимались на высоту как минимум 2000 м. За исключением межледниковых периодов, большую часть года величественный пейзаж тут составляли непомерно разросшиеся ледники и заснеженные склоны.

Почему они выбирали столь экстремальные места? Одной из причин могло быть преследование животных, например благородных оленей, в зависимости от сезона перемещающихся на высокогорные пастбища. Но могли привлекать внимание и сами горы с их изобилием высококачественного камня – ресурса, о котором неандертальцу забывать было нельзя. Возможно, они даже отслеживали источники речной гальки выше по течению, как это позднее делали доисторические люди.

В меню могли быть и иные горные деликатесы, например впавшие в спячку медведи, но, похоже, неандертальцы активно действовали на внушительных высотах просто потому, что им было там комфортно. Пещера Нуазтье во французской части Пиренеев находится на высоте более 800 м и не обладает, кажется, ничем таким, что могло бы привлечь туда неандертальцев в период между 100 000 и 60 000 лет назад. Благородный олень и горный баран, на которых они охотились, обитали в основном ниже, особо качественных камней поблизости тоже нет. При этом пещера вполне похожа на многие другие: ею регулярно пользовались как жилищем, пусть даже кратковременным. Неандертальцы либо были здесь постоянными жителями, либо использовали пещеру для остановки на пути в другие места. В последнем случае мы имеем дело с переходом через Пиренеи. Это подтверждается анализом источников камня, доказывающим, что неандертальцы совершали такие походы по высоким перевалам Пиренеев, Центрального массива и других горных хребтов.

Забирались ли они на вершины скал, омываемых волнами, или искали еду среди водорослей, но лишь немногие варианты ландшафта заставили бы их отступить. На гигантской карте неандертальских владений можно увидеть даже пустыни – полную противоположность тому, что мы ожидаем от экспертов по выживанию в арктический мороз. Теплый климат скалистого средиземноморского побережья, протянувшегося от Гибралтара до Турции, постепенно переходит в более сухой ближе к Центральной Азии, и все эти земли богаты ископаемыми останками неандертальцев и связанными с ними археологическими находками. Адаптируясь к любому меню, они были способны переключать свою экономическую «трансмиссию» с фиников на оливки, с черепах на газелей, а на окраинах Аравийского полуострова – даже на гигантских верблюдов.

Единственный тип местности на западе Евразии, в котором до сих пор не обнаружены доказательства присутствия неандертальцев, – это сильно заболоченные земли. Для более чем кратковременного посещения таких мест необходимы серьезные вложения либо в плавучие средства, либо в поднятые над землей сооружения типа дорог и платформ. Но никогда не говори «никогда». Возможно, где-нибудь в северных торфяниках, глубоко под покрытыми темным мхом болотными рудами железного века, нас ожидает сюрприз.

Образ неандертальцев, упорно пробирающихся по глубокому снегу и выдыхающих клубы пара на морозном воздухе, оказался на удивление стойким. Шоры предубежденности о ледниковом периоде скрывали от нас их врожденную способность к адаптации. Полярная пустыня никогда не была их настоящим домом, хотя, будучи загнанными в угол, они, возможно, терпели ее какое-то время. Большей частью они избегали предельно низких температур и, судя по всему, наибольших успехов добились в более умеренном климате среди покрытых травой равнин или лесных полян.

Даже приспособившиеся к холодам животные, такие как шерстистые мамонты, были довольно адаптивны, возникнув во время оледенения МИС 6, но позже смешавшись где-то с теплолюбивыми прямобивневыми слонами[80]80
  Прямобивневые слоны вымерли в конце теплого межледниковья МИС 5.


[Закрыть]. Наше стремление все раскладывать по полочкам ограничило неандертальцев миром ледникового периода, хотя в реальности все оказалось намного разнообразнее. Но у них было нечто, чего не было у других существ и что позволяло им справляться со всеми испытаниями, которые устраивал им плейстоцен, за исключением самых суровых. И это нечто – сложная технологическая культура.

Глава 6
Камни остаются

На поверхности моря, переполненного водой тающих ледников, искрятся солнечные блики. 80 млн лет назад сегодняшняя континентальная мозаика сложилась лишь наполовину. Пиренеям и Альпам еще предстоит подняться до своих высот, а там, где когда-то будет Европа, с подъемом и спадом уровня океанов появляется и исчезает субтропический калейдоскоп архипелагов. Шаги титанозавров сотрясают землю, а с соленых берегов на громадных крыльях взмывают над морем птерозавры. Их тени мечутся над бирюзовыми волнами, темной массой вздымающимися внизу. Взрывается торпедированная мозазавром стая аммонитов, осколки раковин сверкают, закружившись спиралью. Мягкий ил поднимается облачком, когда они опускаются на пустынное морское дно. Его толщу пополняет бесконечный моросящий дождь из разбитых губок, моллюсков и останков бесчисленного планктона.

Крутаните землю, как стеклянный шарик: континенты оползают, песок уплотняется и сжимается, превращаясь в известняк. Новорожденная скала заполняет своим кремниевым соком пустоты, древние норы, непостижимым образом оставшиеся целыми раковины. Притормозите пальцем шарик, замедлите вращение планеты. Высохли моря, поднялись горные цепи, на полюсах мерцают огромные шапки льда. Проходит эпоха за эпохой, колоссальное давление уплотняет кремнезем и формирует из микроскопических кристаллических решеток новое вещество. Кремень. Намного выше по земле бегают копытные, меховые шубы треплет ветер. Перепады климатических циклов размывают известняк, а тектоника и реки выпиливают в нем извилистые, уступчатые каньоны.

Ненастный день 100 000 лет назад: шквальный ветер врывается в одно из ущелий. Вымокшая под дождем скала поддается, сползает вниз и в числе других обломков исторгает каменную жемчужину, черную, как облака. Кремень летит в реку, присоединясь к гальке, медленно перекатывающейся по дну. Следующие 50 000 лет он поднимается с паводками, замерзает в ледяных вихрях, веками покоится на галечных наносах. Однажды весной уже окатанный кремень лежит на блестящем после дождя берегу. В небе над ним синеет дымок, исходящий из-под широкого скального навеса. Вниз к реке бегут люди, привычно осматривают камни, кто-то замечает характерный отблеск. Камень поднимают и опускают, звучно стучат им по другому камню. Несколько ударов – и вот они, его прекрасные внутренности, гладкие, как застывший жир. Вскоре он станет скользким от алой крови.

Каменные орудия – атомы неандертальской жизни. Они связывают воедино каждый аспект этого мира и представляют собой базовые единицы, с помощью которых археологи пытаются реконструировать культуру неандертальцев. Ученые называют их просто кремни. История каждого из них уникальна, начиная с формирования скалы и дня, когда его поднял с земли неандерталец, и заканчивая повторным его обнаружением под лопатой археолога. Место геологического происхождения – морское дно, корни гор или изливающаяся лава – определяет его характер. Десятки тысячелетий назад он непременно притягивал взгляд гоминин, но сегодня посетители музеев почти не смотрят на эти экспонаты.

Кремни лежат в стеклянных витринах, и просто не верится, что лишь немногие держали их в руках, не говоря уже о том, чтобы что-то делать с их помощью и использовать в повседневной жизни. Их суровая красота заслуживает высокой оценки, они достойны выставок в галереях, но для большинства людей остаются немыми. По правде говоря, кремневые изделия – как отдельные предметы, так и целые коллекции – представляют собой чрезвычайно богатый источник знаний о жизни неандертальцев.

Для первых исследователей доисторической эпохи самой насущной проблемой была классификация. Имея небольшой багаж знаний о технологиях изготовления или использовании каменных орудий для выживания, они сосредоточились на их внешнем виде. Систематизация предметов по внешнему сходству и простейшим технологическим особенностям позволила создать «типологии». Одним из первых это сделал де Жуанне, который не только извлекал из земли артефакты, но и пытался в них разобраться. Он предположил, что со временем они стали более совершенными, и в 1834 г. разработал хронологическую типологию, в которой каменные предметы с ретушированным (по-английски – «knapped»)[81]81
  Одно из значений слова «knap» в английском языке – небольшой холм, в то время как «knopp» в некоторых северных европейских языках означает «ударять», «резать» и даже «есть»; похожие слова имеются в ирландском и гэльском языках.


[Закрыть] краем располагались раньше, чем шлифованные или полированные орудия.

В течение нескольких десятилетий другие исследователи составляли классификации археологических культур, по своей сути аналогичные тем, что используются сегодня: в 1865 г. антикварий Джон Лаббок придумал термин «палеолит» для самого древнего исторического периода, а позже Ларте и Кристи предложили трехчастное разделение истории[82]82
  Кристи из собственных средств профинансировал роскошно проиллюстрированное семнадцатитомное собрание их трудов.


[Закрыть]. По их мнению, кремни, обнаруженные на некоторых стоянках, в том числе в Ле Мустье, занимали в хронологии место после находок из долины Соммы, время которых они назвали нижний палеолит, но до режущих орудий из таких мест, как Ла-Мадлен, отнесенных к верхнему палеолиту. В то же время французский археолог Габриэль де Мортилье в работе над классификацией артефактов использовал Ле Мустье как «типовой памятник» и впервые дал название неандертальской культуре среднего палеолита – мустьерская[83]83
  Mousterian – английское название; французское название – Moustérien, упрощенная версия несколько неуклюжего Moustierien, данного изначально де Мортилье.


[Закрыть].

Однако первые найденные останки неандертальцев, по всей видимости, были обнаружены без сопутствующих артефактов (каменные орудия в гроте Фельдхофер остались без внимания и были найдены в отвалах из карьера лишь в 1990-е гг.). Около 30 лет изготовители мустьерских артефактов оставались неизвестными, и, помимо того, никто не знал, была ли у неандертальцев вообще материальная культура. Впервые связь между скелетами и изделиями среднего палеолита была выявлена в Спи, но лишь спустя долгое время археологи поняли, что неандертальцы весьма искусно обращались с камнем.

Неудивительно, что в XXI в. специалисты по каменным орудиям бесконечно далеки от тех прежних типологов. Ничто не ускользает от их внимания, даже мельчайшие отщепы и чешуйки, так что на изучение коллекций уходят сотни часов работы. А если на десятитысячном артефакте бумажная работа стала утомлять, нужно лишь вспомнить о том, что даже просто подержать такие предметы в руках – уже привилегия. Раскопки и фиксация находок все сильнее подвергаются автоматизации и переводу «в цифру», но концентрация и внимательность все еще критично важны для анализа. Каждый объект запечатлевается в памяти, когда мы мысленно реконструируем процесс его изготовления по технологическим следам на поверхности.

Вот где необходимо изучение механики расщепления. По объекту обработки, например гальке, наносится удар чем-то более твердым. Такой объект называется нуклеусом. Отколотые части – отщепы; практический результат зависит от мастерства, геологии конкретного камня и законов физики. Сила и место удара определяют, каким получится отщеп. Кинетическая энергия действует по конусу с вершиной в точке удара, а край конуса формирует одну из сторон отщепа. При этом как на поверхности нуклеуса («негативе»), так и на соответствующей внутренней поверхности отщепа, как правило, остаются заметные неровности. По этим и другим отличительным признакам на нуклеусах и отщепах исследователи могут реконструировать метод расщепления и отчасти его последовательность, иногда имея в распоряжении всего лишь один артефакт.

Неандертальцы вовсе не были пещерными громилами, колотящими по булыжникам. Камни реагируют на удары в зависимости от своей структуры; чем однороднее и мельче их частицы, тем более предсказуемым будет расщепление, а края отщепов – острее[84]84
  Горная порода, лучше всего раскалывающаяся на тонкие и острые фрагменты, – обсидиан, вулканическое стекло, которое настолько быстро охлаждается, что кристаллическая структура не успевает сформироваться; несмотря на хрупкость, он способен разрезать молекулы.


[Закрыть]. Неандертальцы оценивали эти характеристики визуально, на ощупь и даже по звуку: высококачественный камень, такой как кремень, при ударе издает характерный звон. Используя различные методы и приемы скалывания, они могли контролировать размер и форму изделия, полученного из любого нуклеуса, даже если это был малопригодный для того кварцит.

Будучи скорее умельцами, чем неумехами, они ценили хорошие рабочие инструменты. Решающее значение имел выбор отбойников – предметов, которыми ударяли по нуклеусу. Небольшие камни обладают необходимой массой для сильного удара, скалывающего крупные отщепы, однако для более деликатной работы лучше подходит галька помельче. А использование «мягких» отбойников вместо твердых вызывает особый эффект. Упругие органические материалы, такие как панты и кости, и даже менее плотные породы, например известняк, распределяют кинетическую энергию и дают более тонкие и длинные отщепы. Это очень важно для придания изделию нужной формы и при ретуши. Орудия – кремневые артефакты, которые использовались как инструменты, – часто подвергались ретуши не только для получения необходимой мастеру остроты края, но и для повторной заточки: отщепы очень быстро тупеют даже при нарезке мяса.

Рис. 4. Механика расщепления и термины, относящиеся к кремневым артефактам

Неандертальцы терпеливо овладевали основами расщепления кремня, но где их место в общей эволюции каменной индустрии? 3,5 млн лет назад австралопитеки, создавшие древнейшие известные артефакты – грубые отщепы, отколотые от глыб, – наблюдали бы за неандертальцем, работающим над камнем, с таким же восхищением, как за ранним Homo sapiens. Потребовалось около 2,5 млн лет, чтобы гоминины выработали основанные на геометрии подходы и начали по-настоящему контролировать процесс раскалывания. Появились первые «центростремительные» нуклеусы, отщепы от которых аккуратно один за одним откалывались по всему периметру, а ребра расходились от центра, как спицы колеса.

1,8 млн лет назад способность мысленно представлять объем воплотилась в самых узнаваемых из всех артефактов палеолита – бифасах. Изготовление этих двухсторонних инструментов (также известных как ручные рубила) стало возможным благодаря растущему использованию более мягких отбойников, позволяющих формировать их поверхности путем скалывания небольших чешуек.

Укрощение камня

Неандертальцы знали эти, на тот момент уже древние, способы обработки камня и тоже изготавливали бифасы, но сделали следующий шаг в обращении с большим количеством сырья. Возникали разнообразные системы гораздо более стандартизированного и точного расщепления кремневых нуклеусов, и именно с этого по-настоящему начинается средний палеолит. Впервые подобная техника появляется в Африке примерно 500 000 лет назад, вероятно, в популяциях предков Homo sapiens, однако в Европе она распространилась взрывными темпами в период между 400 000 и 350 000 лет назад, одновременно с окончательным формированием неандертальского вида. Cредний палеолит отличался дальнейшим развитием концепции разделения камня на составляющие части, причем нуклеусы предварительно раскалывались на две половины. Обработка ударной площадки на основании нуклеуса и подготовка боковых сторон позволяли управлять отделением отщепов от поверхности, контролируя их форму и размер.

Впервые эту флагманскую неандертальскую технологию в начале XX в. выявил Виктор Коммон, активный и успешный археолог-любитель, обративший внимание на попадавшиеся в карьерах особо крупные отщепы и нуклеусы. Она получила название «леваллуазская» в честь Леваллуа, его «охотничьих угодий». Этот пригород Парижа, испещренный промышленными предприятиями[85]85
  В Леваллуа-Перре находился главный офис компании Эйфеля, построившей знаменитую парижскую башню и американскую статую Свободы.


[Закрыть], стремительно развивался и сегодня является самым густонаселенным районом Европы. Ко времени Пейрони и Борда присутствие леваллуазской техники было отмечено как в мустьерской, так и в других неандертальских культурах. Иногда обработанные кремни были весьма крупными, и вначале большинство исследователей доисторической эпохи обращали внимание на такую особенность Леваллуа: после скалывания каждого «основного» отщепа верхнюю площадку и боковые стороны нуклеуса нужно было снова подготавливать к расщеплению.