Текст книги "В лучших семействах"

Марко не только выказал, но и всячески, как только мог, подчеркивал свое неодобрение. Но я сказал:

– Собственный опыт подсказывает мне, что штаны быстрее протираешь, когда ерзаешь, сидя на месте, нежели когда носишься как угорелый. Рассудок же подсказывает, что перед тем как начать загнивать, нужно дождаться смерти. Я был бы очень признателен, если в следующий раз, когда будете писать Вульфу или звонить, вы это передадите.

– Ты прекрасно знаешь, Арчи, что…

– Вовсе не прекрасно. Отлично!

– Ты знаешь, что я ничего не говорил такого, из чего ты мог сделать вывод, что я пишу или звоню ему.

– Вам и не надо было говорить. Я понимаю, что это не ваша вина, но мне-то что прикажете делать? Дайте мне знать, как найдете покупателя на дом, и я съеду.

Он пытался спорить, но я ушел.

Я не питал иллюзий относительно того, что и в самом деле порвал с прошлым, поскольку еще не перевез свою кровать, но рассуждал я так: ведь имеет же право на комнату смотритель, который не получает жалованья; к тому же Фриц по-прежнему приходил ночевать на привычное место, и мы с ним скидывались, чтобы покупать продукты на завтрак, так что я не хотел обижать ни его, ни свой желудок, обрывая все это.

Теперь мне, пожалуй, самое время объяснить, что я имею в виду, когда произношу слово «контора»… Или лучше вот как: я буду говорить «контора», подразумевая кабинет Ниро Вульфа, а свое новое помещение на Мэдисон-авеню я буду называть «офис» или «1019». Так вот, прибыв в 1019 в понедельник утром, чуть позже десяти, я позвонил в телефонную службу и выяснил, что мне никто не звонил, потом просмотрел утреннюю почту, которая состояла из одного-единственного конверта со счетом за мытье окон. Покончив с почтой, я напечатал на своих фирменных бланках письма нескольким близким друзьям, а также письмо в муниципалитет, в котором уведомлял о том, что профессиональный детектив переменил адрес. Я сидел и ломал голову над тем, кому еще написать, когда зазвонил телефон… Впервые за мою новую карьеру.

Я снял трубку и четко отрапортовал:

– Офис Арчи Гудвина.

– Могу я поговорить с мистером Гудвином?

– Я проверю, у себя ли он. А кто его спрашивает?

– Миссис Фрей.

– Да, он у себя. Кстати, это как раз я. Вы получили письмо?

– Да, оно пришло утром. Я не поняла, что вы имели в виду, написав, что будете действовать от своего собственного имени?

– Видно, я плохо объяснил. Я хотел сказать, что выступаю не в роли помощника Ниро Вульфа. Теперь я как бы сам по себе.

– О-о-о… Что ж… вполне понятно, коль скоро вам даже неизвестно, где он. Вы сможете приехать сегодня вечером?

– В Берчвейл?

– Да.

– В какое время?

– Скажем, в восемь тридцать.

– Хорошо, буду.

Да, такого парня никому не переплюнуть, подумал я, повесив трубку – с первого же звонка в новый офис подцепить клиента, только что унаследовавшего роскошное загородное поместье, да еще и миллион монет впридачу! Потом, опасаясь, что если и дальше дела пойдут столь же блестяще, то меня сметет поток клиентов, я запер дверь 1019 до конца дня и направился в магазин «Сулка» купить новый галстук.

Глава 11

Во время моего предыдущего посещения Берчвейла у меня создалось впечатление, что Аннабель Фрей – особа вполне здравомыслящая, и ее поведение вечером в понедельник подтвердило мои наблюдения. Ну, например, у нее хватило ума не приглашать всю банду на ужин, а собрать их в половине девятого. Учитывая то, какие нежные чувства и благожелательность питали эти шестеро друг к другу, можно было ожидать, что попытка угостить их из одной кормушки привела бы к вспышке бубонной чумы.

Позвонив мне первый раз в среду, она дала понять, что не собирается секретничать со мной с глазу на глаз, так что я ожидал, что она будет не одна, возможно, в обществе вдовца и кузины, но, к моему изумлению, я застал в сборе всю компанию. Когда меня ввели в огромную гостиную, они уже все были там. Аннабель Фрей как хозяйка вышла мне навстречу и удостоила меня царственно протянутой руки. Остальные пятеро не удостоили меня ничем, кроме свирепых взглядов. Я мигом смекнул, что индекс моей популярности слегка упал, поэтому, остановившись посреди гостиной и холодно поприветствовав все сборище, вопросительно посмотрел на хозяйку, изогнув бровь.

– Вы тут ни при чем, Гудвин, – поспешил успокоить меня политик Пирс слегка осипшим голосом. – Просто напряжение из-за этой дикой истории дает о себе знать. Мы еще ни разу не собирались вместе после тогдашней кошмарной ночи. – Он метнул злобный взгляд на Аннабель. – Не стоило собирать нас здесь.

– Тогда зачем вы пришли? – спросил Барри Рэкхем тоном, не сулящим ничего хорошего. – Вы просто боялись не прийти, как и все остальные. Да, нам всем дьявольски не хотелось возвращаться сюда, но мы боялись уклониться. Шайка трусов – кроме одного, конечно. Уж его-то никак не обвинишь за то, что он пришел.

– Чушь, – сказал Дейна Хэммонд, банкир. Взгляд, которым он наградил Рэкхема, даже отдаленно не напоминал то выражение, с которым банкиру положено смотреть на миллионера. – Трусость тут ни при чем. Во всяком случае меня никто не обвинит в трусости. К сожалению, обстоятельства, которые я не в силах контролировать, вынуждают меня участвовать в этой гнусной игре.

– А полицейские уже закончили проверять ваш отдел? – вкрадчиво осведомилась Лина Дарроу.

– Ничего они не закончили, – прорычал Кэлвин Лидс, и я даже не понял, за что он так напустился на нее, пока тот не продолжил: – И, кстати, полицейские не закончили удивляться по поводу того, что вы столь внезапно нашли в Барри Рэкхеме… если, конечно, это и в самом деле внезапно.

Рэкхема словно подбросило.

– Либо ты возьмешь свои слова назад, Кэл, – завопил он, надвигаясь на Лидса, – либо я вобью их…

– А ну, прекратите! – Аннабель одернула Рэкхема. Потом, развернувшись, набросилась на всех. – Господи, неужто вам и без того не тошно? – Она воззвала ко мне: – Я даже не подозревала, что может так получиться! – Потом к Рэкхему: – Сядь, Барри!

Рэкхем попятился и вернулся на свое место. Лина Дарроу, вскочившая было на ноги, отошла, растянулась на кушетке и отрешилась от происходящего. Остальные продолжали сидеть, а Аннабель и я стояли. Несть числа, сколько раз мне приходилось иметь дело с людскими компаниями, в которых случалось убийство, но, пожалуй, впервые я столкнулся с ситуацией, где у давно знакомых людей нервы настолько напряжены, что любой готов вцепиться другому в горло.

Аннабель сказала:

– Мне не хотелось, чтобы мистер Гудвин обсуждал это дело только со мной. Я не желала, чтобы кто-то из вас мог подумать… Я должна сказать, что надеялась только найти истину, помочь нам всем. Я думала, что для всех нас будет лучше, если мы соберемся здесь.

– Для всех ли? – многозначительно спросил Пирс. – Или для всех, кроме одного?

– Это была ошибка, Аннабель, – сказал Хэммонд. – Сама видишь.

– А зачем ты позвала Гудвина? – осведомился Рэкхем.

– Я хочу, чтобы он поработал на нас. Мы не можем допустить, чтобы так продолжалось, сами понимаете. Я заплачу ему, чтобы он потрудился ради нашего же блага.

– Всех, кроме одного, – не унимался Пирс.

– Хорошо, ради блага всех, кроме одного! Пока же дело обстоит так, что подозревают не одного, а нас всех!

– А мистер Гудвин гарантирует, что справится? – пропела Лина Дарроу с кушетки.

Я уселся в кресло. Аннабель заняла место напротив меня и спросила:

– Что вы на это скажете? Вы можете что-нибудь сделать?

– Гарантировать я ничего не могу, – заявил я.

– Естественно. Но хоть что-то сделать вы можете?

– Не знаю. Я не уверен, что мне все известно. Хотите послушать, что я думаю об этом деле?

– Да.

– Остановите, если я ошибусь. Случилось так, что я был здесь, когда убили миссис Рэкхем, но за исключением того, что я слышал и наблюдал, толку от этого мало. Все знают, почему я здесь оказался?

– Да, – подтвердила Аннабель.

– Значит, все понимают, почему я особенно не интересовался никем, кроме Рэкхема. Разве что еще, конечно, вами, миссис Фрей, и мисс Дарроу, но то был интерес не профессионального характера. Мне кажется, перед нами как раз такое преступление, которое никогда не раскрыть с помощью улик или допроса очевидцев. Полиция бросила на это расследование целую кучу людей, и весьма неплохих в своем деле, так что если бы им удалось раскопать хоть что-то ценное среди всех следов, отпечатков пальцев, столовых ножей, алиби, ваших передвижений или туфель, которые обували для прогулок по лесу, кого-то уже давно арестовали бы. И они корпят над этим вот уже целый месяц, поэтому такой подход нам ничего не даст, а львиная часть работы детектива основана как раз на кропотливом исследовании подобных мелочей. Мотив тоже ничего не прояснит, поскольку четверо из вас унаследовали состояние от двухсот тысяч и выше, а двое оставшихся, вполне возможно, рассчитывают связаться брачными узами кое с кем из наследниц. Хотя, воздам вам должное, судя по тому, что здесь творится, навряд ли ухаживания включены в повестку дня.

– Нет, конечно, – промолвила Аннабель.

– В таком случае, – продолжал я, – если, конечно, полицейские не замыслили какую-то сверххитроумную ловушку, то я прав. Впрочем, кто знает. Платить мне или любому другому детективу за то, чтобы повторить путь, уже пройденный полицией, было бы пустой тратой денег. Ниро Вульф, конечно, исключение, но его нет. Пожалуй, есть лишь один способ, как использовать меня, во всяком случае, это даст мне шанс отработать полученный от вас гонорар; он заключается в том, чтобы позволить мне провести часов эдак восемь или десять с каждым из вас шестерых по-отдельности. Много лет я присматривался и прислушивался к тому, как работает Ниро Вульф и, смею вас уверить, способен воссоздать копию, которую не всякий отличит от оригинала. Возможно, окажется так, что овчинка будет стоить выделки для вас всех… кроме одного, как выразился бы мистер Пирс.

Я взмахнул рукой.

– Вот лучшее, что я могу вам предложить. Без всяких гарантий.

– Не надейтесь, что каждый расскажет вам все без утайки, – предупредила Аннабель. – Даже мне пришлось кое-что скрыть от полиции.

– Естественно. Я это прекрасно понимаю. Вполне объяснимо.

– Вы будете работать на меня… на нас. Строго конфиденциально.

– Все новое, что мне удастся выяснить, останется конфиденциальным. А с уже имеющимися уликами скрытничать смысла нет.

Аннабель, сидя в кресле, внимательно смотрела на меня. Пальцы ее рук то сжимались, то разжимались.

– Я хочу задать вам один вопрос, мистер Гудвин. Вы считаете, что миссис Рэкхем убил один из нас?

– Сейчас – да. Впрочем, не знаю, что буду думать после того, как переговорю с каждым из вас.

– Вы уже подозреваете кого-то конкретно?

– Нет. Я беспристрастен.

– Хорошо. Можете начать с меня. – Она повернула голову. – Если никто из вас не желает быть первым?

Все сидели молча. Потом Кэлвин Лидс заговорил:

– Я не стану в этом участвовать, Аннабель. Я не верю в Гудвина. Пусть он сперва скажет нам, куда подевался Ниро Вульф и почему.

– Но, Кэл… ты не согласен?

– С Гудвином не согласен.

– А ты, Дейна?

Хэммонд сидел как в воду опущенный. Поднявшись на ноги, он подошел к ней.

– Это была ошибка, Аннабель. Не стоило затевать это. В чем Гудвин может превзойти полицию? Вряд ли ты сама ясно представляешь, как работает частный детектив.

– Он может попытаться. Ты поможешь, Дейна?

– Нет. Мне тяжело отказываться, но иначе я не могу.

– Оливер, а вы?

– Что ж, – политик нахмурился, в упор глядя на меня, – насколько я понимаю, в такой игре должны участвовать либо все, либо никто. Но я не вижу смысла в том, чтобы…

– Значит, вы тоже отказываетесь?

– В данных обстоятельствах иного выхода у меня нет.

– Ясно. Могли бы просто ответить «нет». Барри?

– Нет, конечно. Гудвин наврал полиции с три короба про визит моей жены к Вульфу. Я и восемь секунд с ним не провел бы, не говоря уж о восьми часах.

Аннабель встала и подошла к кушетке.

– Лина, похоже, остались одни только женщины. Ты и я. Она была так добра к нам, Лина… к нам обеим. Что ты скажешь?

Лина Дарроу вздохнула, принимая сидячее положение.

– Милая Аннабель, ты же терпеть меня не можешь.

– Это неправда, – запротестовала Аннабель. – Только потому, что я…

– Нет, это правда. Ты подозревала, что я пытаюсь тебя обставить. Ты считала, что я увиваюсь за Барри на том лишь основании, что я не скрывала, что вижу в нем человеческие качества. И еще ты решила, что я хочу отбить у тебя Оливера, тогда как на самом деле…

– Лина, Бога ради! – взмолился Пирс.

Ее изумительные темные глаза засверкали.

– Именно так, Олли! Тогда как на самом деле ты ей просто наскучил, а тут я подвернулась как нельзя кстати. – Она обвела взглядом всю компанию. – Право, стоит на вас посмотреть и еще интереснее – послушать! Все вы думаете, что Барри убил ее… все, кроме одного, как сказал бы ты, Олли. Но у вас не хватает смелости признаться. А сказала ли ты, милая Аннабель, своему мистеру Гудвину, что жаждешь лишь одного – чтобы он раскопал какое-нибудь доказательство вины Барри? Нет, ты наверняка приберегла это напоследок.

Лина медленно встала на ноги, лицом к лицу с Аннабель, на расстоянии прыжка.

– Я знала, что так и кончится, – обронила она и, обогнув кресло, в котором сидел Лидс, направилась к двери в вестибюль. Все проводили ее взглядами, но никто не промолвил и слова; затем, когда она вышла из гостиной, Барри Рэкхем поднялся и, ни на кого не глядя, даже на хозяйку, покинул комнату.

Оставшиеся трое гостей переглянулись. Лидс и Пирс встали с кресел.

– Извини, Аннабель, – выдавил Лидс, – но разве я не предупреждал тебя, что за фрукт этот Гудвин?

Она не ответила. Она стояла молча, и грудь ее вздымалась. Лидс ушел – в походке его не чувствовалось прежней живости, и Пирс, пробормотав слова прощания, тут же последовал за ним. Дейна Хэммонд приблизился к Аннабель и поднес было руку к ее плечу, но потом передумал.

– Зря ты это затеяла, дорогая, – миролюбиво произнес он. – Иначе и быть не могло. Если бы ты посоветовалась со мной…

– В следующий раз посоветуюсь, Дейна. Спокойной ночи.

– Я хочу поговорить с тобой, Аннабель. Я хочу…

– Бога ради, оставь меня! Уходи!

Он отступил на шаг и окинул меня испепеляющим взглядом, словно винил в случившемся. Я изогнул правую бровь. Есть у меня такой дар – приподнимать одну бровь, – но обычно я приберегаю его на крайний случай, когда остальные средства исчерпаны.

Ни слова не говоря, он выскочил вон из гостиной.

Аннабель упала в ближайшее к ней кресло, уперла локти в колени и обхватила голову руками.

Я стоял и наблюдал за ней. Потом заговорил, стараясь вложить в голос побольше сочувствия:

– Конечно, триумфом я бы это не назвал, но все-таки вы попытались. Не собираюсь вас утешать, но на будущее было бы благоразумнее не собирать всю паству, а позволить мне разобраться с каждым в отдельности. И еще не повезло, что первой жертвенной овечкой вы избрали Лидса, потому что у него на меня зуб. Но, по правде говоря, ваше положение было безнадежно с самого начала. Воздух был настолько наэлектризован, что – взмахни перышком и произошел бы взрыв. Спасибо за приглашение.

Я откланялся. Когда я вышел на стоянку, остальные машины уже разъехались. Выезжая по извилистой аллее, я подумал, что, в конечном итоге, первый звонок в мой новый офис оказался не столь уж и блестящим.

Глава 12

Кое-кто из моих друзей пытался уверить меня, что некоторые из моих похождений в то памятное лето вполне достойны описания, но даже если бы я с ними согласился, я не стал бы здесь распространяться на эту тему. Хотя справедливости ради замечу, что вскоре после того, как я поместил в «Газетт» объявление, молва быстро разошлась и отбоя от клиентов у меня не было. Вот краткий перечень моих подвигов по месяцам:

МАЙ. У женщины украли кошку. Вернул ее владелице; дебет – пятьдесят долларов плюс компенсация издержек. Клиента грабанули в борделе на Восьмой авеню, а он по понятным причинам не захотел связываться с полицией. Разыскал виновную и запугал, вынудив расстаться с большей частью добычи. Заграбастал пару сотенных. Отец хотел вырвать великовозрастного недоросля-сына из лап хищницы-блондинки. В это дело мне лезть не стоило; потерпел полное фиаско, приобретя расцарапанную физиономию и свою законную сотню поверх расходов. Ресторан с проворовавшейся кассиршей; потратил всего полдня, чтобы вывести ее на чистую воду; клиент заартачился было, увидев счет на шестьдесят пять долларов, но уплатил.

ИЮНЬ. Целых две недели угробил, расследуя мошенничество со страховкой по просьбе Дела Баскома, и едва не расстался с головой. Справился, однако, с присущим мне блеском. У Дела хватило наглости предложить мне три сотни; я затребовал тысячу – и получил. Я решил, что должен зарабатывать в неделю больше, чем платил мне Вульф: не потому, что неравнодушен к деньгам, а из принципа. Отловил жулика-букмекера для одного клиента из Мидвилла, штат Пенсильвания. Еще сто пятьдесят. Другой хотел, чтобы я разыскал сбежавшую от него жену, но зацепиться было почти не за что, да и платить он мог всего двадцатку в день, так что пришлось отказаться. Девушка, которую, по ее словам, несправедливо обвинили в передаче секретных данных конкурирующей фирме и уволили, приставала ко мне с ножом к горлу до тех пор, пока я не согласился взяться за ее дело. Доказал ее правоту и восстановил в попранных правах, навкалывавшись при этом долларов на пятьсот, но получив в награду каких-то жалких сто двадцать, да еще в рассрочку. Личиком она, быть может, не совсем вышла, но голос был приятный, да и ножки недурны. Еще получил предложение поступить на работу в ФБР, девятое предложение подобного рода за шесть недель, но отказался.

ИЮЛЬ. Разнообразия ради согласился на просьбу горстки концессионеров последить за тем, как вершат свои дела управляющие развлекательными заведениями на пляжах Кони-Айленда; поймал одного с поличным, когда он пытался стибрить дневную выручку из игорного автомата; ловкач тщился продырявить меня из пистолета, так что пришлось для острастки сломать ему руку. Когда мне надоело лицезреть тысячи акров обнаженной плоти, в основном, шелушащейся под немилосердным солнцем и вообще малопривлекательной, я взял расчет. Итог – восемь с половиной сотен за семнадцать дней. Отвертелся от кучи разных мелочей суммарной стоимостью в пару тысчонок. На Лонг-Айленде обчистили дамочку с мозгами набекрень. Взяли незастрахованные драгоценности на изрядную сумму. Сумасбродка почему-то вбила себе в голову, что это дело рук полицейских. Тут, с одной стороны, мне повезло, честно признаюсь, но с другой – сработал я ну совершенно гениально. Проковырялся, правда, до августа. Возвернул все драгоценности, уличил в нечистоплотности ассистента художника по оформлению интерьеров, выставил счет на три с половиной тысячи и получил их.

АВГУСТ. Начиная с шестого мая я не брал ни цента жалованья от Ниро Вульфа, ни разу не прикоснулся к своим сбережениям и тем не менее мое банковское сальдо не только не пострадало, но, наоборот, заметно поправилось. Мне пришло в голову, что пора устроить себе каникулы. Самый продолжительный отпуск, который мне удавалось выпросить у Вульфа, не превышал двух недель, и я решил, что могу себе позволить по меньшей мере удвоить этот срок. Приятельница, имя которой уже публиковалось в связи с одним из дел Вульфа, высказалась, что нам не мешало бы хоть раз взглянуть на Норвегию, и мысль эта показалась мне вполне здравой.

Медленно, но верно я приучал себя к необходимости научиться жить без Ниро Вульфа. А медленно это проистекало еще потому, что однажды в начале июля Марко Вукчич попросил, чтобы я принес ему еще один чек на пять тысяч для получения наличными. Поскольку желающие откушать в его ресторане должны были заказывать столик за сутки вперед и уплачивать шесть долларов за порцию цесарки, я прекрасно понимал, что деньги предназначались не ему. А кому? И еще: дом так и не был продан, а проведя кое-какую разведку и забросив удочки тут и там, я выяснил, что просят за него сто двадцать тысяч, что было верхом нелепости. С другой стороны, даже если Марко и передавал деньги Вульфу, это еще не доказывало, что нам когда-нибудь суждено свидеться снова, тем более с продажей дома можно было и не спешить, пока банковский счет терпит; не говоря уже о сумме, что хранилась в ячейке платного сейфа Вульфа в Нью-Джерси. Кстати, посещение этого сейфа входило в краткий перечень дел, по которым Вульф соглашался покидать свой дом.

Я не слишком рвался уехать из Нью-Йорка, тем более в такую даль, как Норвегия. У меня было неясное ощущение, что в тот самый миг, когда мой пароход покинет нью-йоркскую гавань, на Тридцать пятую улицу или в 1019 придет составленное понятным лишь мне кодом послание в виде телеграммы, или звонка, или письма, или с посыльным… а меня там не будет. Мне же чертовски хотелось быть там, чтобы не оказаться вычеркнутым из списка действующих лиц самого грандиозного спектакля, разыгранного Ниро Вульфом. Но время шло, скоро на руках у меня оказались билеты на пароход, который отплывал двадцать шестого августа.

За четверо суток до этого срока, двадцать второго августа, во вторник, я сидел за столом в своем офисе в ожидании прихода клиента, договорившегося о встрече по телефону. Я предупредил его, что собираюсь взять месячный отпуск, а он не назвался, но мне показалось, что голос мне знаком, поэтому я согласился на встречу. Когда он вошел точно в три пятнадцать, как было условлено, я был рад, что память на голоса не подвела меня. Передо мной стоял мой бывший сокамерник Макс Кристи.

Я поднялся навстречу, и мы обменялись рукопожатием. Он положил панаму на стол и огляделся по сторонам. Копна черных волос стала чуть короче, нежели в апреле, кустистые брови по-прежнему не ведали ножниц, а широченные плечи, казалось, стали еще шире. Я пригласил его присесть, и он не отказался.

– Приношу извинения, – начал я, – что так и не расплатился за тот завтрак. Он спас мне жизнь.

– Пустяки, – отмахнулся Макс Кристи. – Ну, как дела?

– Да так, не жалуюсь. А у тебя?

– Я был чертовски занят. – Он вытащил носовой платок и промокнул лицо и шею. – Ох, и вспотел же я. Порой так надоедает эта бесцельная беготня, снуешь туда-сюда, как челнок.

– Я кое-что о тебе слышал.

– Да? Не удивительно. А ты мне так и не позвонил. Или звонил?

– Номер, – назвал я, – Черчилль-пять-три-два-три-два.

– Но ты так и не удосужился набрать его.

– Да, сэр, – признался я, – вы правы. Сам знаешь: то одно, то другое, а потом мне не слишком нравилось, что если меня возьмут, то сначала подвергнут испытаниям, как ты посулил. Я не фраер какой-нибудь, и чернила на моей лицензии высохли сто лет назад. Или ты по сей день мнишь, что я еще желторотый?

Он запрокинул голову назад и заржал, потом перестал и сказал серьезным тоном:

– Ты неверно меня понял, Гудвин. Я просто имел в виду, что, учитывая прошлые грешки, мы должны поспешать, не торопясь. – Он утер платком лоб. – Ну и вспотел же я, черт побери. С тех пор мы маленько обсуждали сей вопрос и, уверяю, никто не держит тебя за фраера. Мы обратили внимание, что ты не бездельничал с тех пор, как открыл свою контору, хотя занимался ерундой. А почему ты отклонил предложение фэбээровцев?

– У них принято допоздна торчать на службе.

Он кивнул.

– А ты, надо полагать, не привык к узде?

– Никогда ее не примерял и не собираюсь.

– А чем сейчас занят? Что-нибудь важное?

– Я же сказал по телефону: собираюсь в отпуск. В субботу отплываю.

Он глянул на меня с неодобрением.

– Отпуск тебе ни к чему. Если кто и нуждается в отпуске, то это я, а мне его не дают. Зато для тебя есть работенка.

Я помотал головой.

– Не сейчас, когда вернусь.

– Тогда будет поздно. Тут нужно кое-кого выследить, а у нас не хватает людей, к тому же это крепкий орешек. Мы приставили к нему двух «хвостов», но он разоблачил обоих. Тебе понадобится пара помощников, а лучше даже трое. Можешь нанять тех, кого знаешь, давать им задания и платить из пяти сотен в день, что тебе положат.

Я присвистнул.

– А в чем дело? Почему такая горячка?

– Ни в чем. И никакой горячки тут нет.

– Тогда кто этот парень? Мэр, что ли?

– Не скажу. А может, даже и не знаю. Речь идет об облачной слежке, а ты должен обеспечить качество и держать язык за зубами. Будешь запросто богатеть на три сотни в день.

– Нет, пока не намекнешь, кто он, или на кого похож, – запротестовал я. – И вообще, оставим этот разговор. Рад бы услужить бывшему напарнику, но мои каникулы начинаются в субботу.

– Каникулы могут подождать. А работа – нет. Сегодня в десять вечера пойдешь к западу по Шестьдесят седьмой улице между Первой и Второй авеню. Тебя подберет машина, и сидящий задаст несколько вопросов. Если ответы его удовлетворят, он скажет все, что надо о работе… тебе представляется уникальная возможность, Гудвин. Не упусти ее. Ты сможешь нырнуть в самую глубокую и быструю на свете денежную реку и поплескаться в ней в свое удовольствие.

– Нет уж, дудки, – отмахнулся я, – ты предлагаешь мне не работу, а просто некий шанс попытаться за нее взяться, не говоря уж о том, что мне она может не понравиться.

И тогда, и десять минут спустя, когда Макс Кристи ушел, мне и впрямь не хотелось браться за это дело, но хотелось выяснить, с чем его едят. Не то, чтобы я всерьез надеялся, что незнакомец в машине может оказаться Арнольдом Зеком, но весь разговор и то, как он был обставлен, такую надежду, пусть даже призрачную, оставлял; а такой случай, насколько бы нереальным он ни был, нельзя упускать. В самом деле, разве не интересно потрепаться с Зеком? А вдруг он даст мне повод заехать ему в ухо, и я при этом случайно сверну ему шею? Поэтому я пообещал Кристи, что в десять вечера буду в условленном месте на Шестьдесят седьмой улице. Правда, ради этого мне придется отменить уже назначенное свидание, но будь у меня даже один шанс из миллиона, я бы им воспользовался.

Ладно, чтобы не затягивать эту историю слишком надолго, сразу скажу: тот, кто жаждал меня расспросить, не был Арнольдом Зеком. Мало того, приехал он даже не в черном длинном «кадиллаке», а всего лишь в седане «шевроле» с двумя дверцами, сорок восьмого года выпуска.

Вечер выдался жаркий, и пока я шел вдоль квартала, я сам вспотел, особенно под мышкой, где была кобура. Вереница машин, гуськом выстроившихся вдоль тротуара без малейшего промежутка, казалась нескончаемой, и когда у притормозившего «шевроле» открылась дверца и меня негромко окликнули, мне пришлось протискиваться между двумя бамперами, чтобы прибраться к машине. Когда же я устроился на сиденье и захлопнул дверцу, человек за рулем одарил меня долгим испытующим взглядом, а потом, ни слова не говоря, включил зажигание и «шевроле» плавно тронулся с места.

Сидевший по соседству со мной на заднем сиденье незнакомец пробормотал:

– Вы, наверное, должны мне кое-что показать.

Я достал пластиковый футляр с водительскими правами и лицензией частного сыщика и предъявил ему. Когда мы остановились на красный сигнал светофора у Второй авеню, он изучил документы при свете уличного фонаря и возвратил мне. Я уже начал сожалеть о потраченном вечере. Мало того, что он был вовсе не Зек; он был одним из тех, кого я прежде не встречал и о ком даже не слышал. Кожи на его лице было куда больше, нежели требовалось; она образовывала гармошку из складок и морщин, что, по-видимому, и побудило его отпустить бороду – уж больно трудно выбривать такие складки.

Когда перекресток остался позади, а «шевроле» продолжал движение на запад, я сказал ему:

– Я пришел по просьбе Макса Кристи… Готов вас выслушать. Хотя пробуду в городе всего до субботы.

Он буркнул:

– Меня зовут Редер.

Я поблагодарил его за доверие. Тогда он расщедрился еще пуще.

– Я с Западного побережья – это на тот случай, если вы гадаете, как я котируюсь. Сюда меня привел след, и я уже нашел, куда он тянется. Я мог бы предоставить местным талантам завершить эту операцию, но все нити в моих руках, и я должен проследить, чтобы ее довели до конца. – Либо у него была привычка гнусавить, либо он по-другому не умел. – Кристи сказал, что нам надо приделать «хвост» к одному человеку?

– Да. Но я объяснил, что сейчас занят.

– Вам надо выкроить для этого время. Слишком много поставлено на карту. – Он развернулся лицом ко мне. – Теперь придется изрядно попотеть, потому что он уже настороже. Болваны, что поработали до вас, чуть не испортили всю малину. Говорят, только вам теперь под силу спасти положение, особенно с помощью парочки, что работала на Ниро Вульфа. Вы можете с ними договориться?

– С ними – да. Но со мной ничего не выйдет. Меня здесь не будет.

– Пока-то вы здесь. Приступите к делу завтра. Как Кристи говорил: пятьсот в день! Кроме обычной слежки, от вас ничего не требуется, и работаете вы на человека по имени Редер из Лос-Анджелеса. Свяжись вы с местными, вроде Уилкса или Малютки Костигана, полиции это пришлось бы не по вкусу, а со мной разве могут быть неприятности? Обо мне вы не слышали. Вы частный детектив. Я хочу нанять вас за приличную сумму, чтобы вы следили за человеком по имени Рэкхем и докладывали мне обо всех его передвижениях. Вот и все, ничего противозаконного.

Мы пересекли Парк-авеню. Сумерки уже достаточно сгустились, и я мог не волноваться, что мое лицо выдаст чувства, которые всколыхнуло во мне имя Рэкхем. А уж что творилось у меня внутри – это мое личное дело.

– Сколько это может продлиться?

– Не знаю. День или неделю, может – две.

– А если случится что-то непредвиденное? Детектив не берется кого-то выслеживать, если не знает, о чем речь идет. Вы должны были хотя бы объяснить, чем вам так важен этот Рэкхем?

Редер улыбнулся. И догадался я об этом по натянувшимся складкам лица.

– У меня есть подозрения в отношении своего компаньона, который приехал сюда, на Восток, заключить с Рэкхемом сделку и вытеснить меня из бизнеса.

– Что ж, это сойдет, если вы добавите кое-какие подробности. Но к чему такая секретность? Почему вы не могли прийти ко мне в офис вместо того, чтобы договариваться о встрече на улице ночью?

– Не хочу мелькать в дневное время. Не хочу, чтобы мой компаньон узнал, что я здесь. – Редер снова улыбнулся. – Кстати, это сущая правда, что я не желаю мелькать в дневное время… во всяком случае, лишний раз.

– Охотно верю. Ладно, шутки в сторону – Рэкхемов не так уж много. А в телефонном справочнике Манхэттена – ни одного. Имеете в виду того Барри Рэкхема, жену которого весной убили?

– Да.

Я хмыкнул.

– Бывают же совпадения! Я был неподалеку, когда ее убили, а теперь мне предлагают следить за ее бывшим мужем. А вдруг его тоже ухлопают? Вот это будет совпадение! Мне бы это радости не доставило. Я черт знает сколько усилий потратил, чтобы выпутаться из тогдашней передряги и наконец устроить себе каникулы. Если же его убьют…