Текст книги "Игра в пятнашки (сборник)"

Глава одиннадцатая

Судя по манерам и выражению лица Перри Хелмара, он с трудом верил, что угодил в подобный переплет. Подумать только, он, старший компаньон старинной и почтенной уолл-стритской адвокатской фирмы, должен сидеть у всех на виду в этом красном кожаном кресле и убеждать частного детектива Ниро Вульфа в своей непричастности к убийству! Это просто невыносимо, но деваться некуда. Его ораторский баритон напряженно скрежетал и источал высокомерие.

– Говорите, вас не интересуют ни средства, ни возможность совершения убийства? Мотив для всех нас очевиден, но очевидно и то, что мисс Дьюди судит предвзято. И ей нечем подкрепить свое утверждение, будто после тридцатого июня я лишился бы дохода, который приносит мне участие в деятельности корпорации. Я не допускаю и мысли, что мисс Идз намеревалась предпринять столь опрометчивые и безответственные действия.

Он достал из кармана лист бумаги и развернул его.

– Как вы знаете, явившись к назначенному часу в понедельник вечером на квартиру мисс Идз, я обнаружил оставленную мне записку. Оригинал у полиции. Это копия. В ней говорится: «Дорогой Перри, надеюсь, ты не очень рассердишься, что я тебя подвела. Я не собираюсь делать глупостей. Просто хочу ощущать почву под ногами. Сомневаюсь, что ты получишь от меня вести до тридцатого июня, но после – непременно. И пожалуйста – я действительно этого хочу, – пожалуйста, не пытайся меня отыскать. С сердечным приветом, Прис».

Он сложил листок и убрал обратно в карман.

– По моему мнению, ни тон, ни содержание записки не указывают, будто мисс Идз решила отплатить мне за долгие годы заботы и преданности описанным мисс Дьюди образом. Она не была ни неблагодарной, ни безрассудной. Я не намерен обсуждать суммы, которые корпорация выплачивает мне как юрисконсульту. Скажу лишь, что они соразмерны моим заслугам. Наш бизнес ни в коем случае не сводится к производству и продаже полотенец, как утверждала мисс Дьюди. Разветвленная деятельность и широкие интересы корпорации требуют неусыпного и компетентного надзора. – Хелмар адресовал Виоле Дьюди холодный прямой взгляд и вновь обратился к Вульфу: – Впрочем, даже если бы мисс Идз и решила поступить так, как утверждает мисс Дьюди, я не усмотрел бы здесь повода впасть в отчаяние. Мои потребности вполне покрываются доходами от адвокатской практики, не имеющими отношения к выплатам «Софтдауна». И, даже впав в отчаяние, я не пошел бы на убийство. Сама мысль о том, что какая-либо цель способна толкнуть человека моего воспитания и характера на столь ужасное деяние и такой огромный риск, противоречит любой достойной уважения теории человеческого поведения. На этом все.

Он стиснул зубы.

– Не совсем, – возразил Вульф. – Вы не коснулись слишком многого. Если вы не впали в отчаяние и нисколько не опасались, что вас собираются вытеснить из бизнеса, почему предложили мне пять тысяч долларов, если я отыщу мисс Идз за шесть дней, и обещали удвоить эту сумму, если я предъявлю ее вам – говоря вашими же словами – живой и здоровой?

– Я объяснял почему. Я полагал, что она, скорее всего, уехала или собирается уехать в Венесуэлу, к бывшему мужу, и хотел остановить ее, прежде чем она до него доберется. Это отправленное мне письмо, в котором он предъявлял права на половину ее собственности, очень ее беспокоило. Я опасался, как бы она не совершила какую-нибудь глупость. Я ведь предлагал вам первым делом проверить списки улетевших в Венесуэлу. – Он сурово ткнул в сторону Вульфа костлявым пальцем. – Она была здесь, в вашем доме, и вы скрыли ее от меня. А когда я ушел, отправили навстречу гибели!

Вульф, несомненно знавший, что палец не заряжен, ничего против него не имел. Он спросил:

– Значит, вы признаёте, что документ, которым тут размахивал мистер Хэй, подлинный? Что он подписан его женой?

– Нет.

– Но она, несомненно, знала, подписывала бумагу или нет. Если это была фальшивка, с какой стати ей понадобилось бы лететь в Венесуэлу?

– Она… порой бывала сумасбродной.

Вульф покачал головой:

– Нет, мистер Хелмар, вы уж выберите одно из двух. Давайте напрямую. Вы показывали мисс Идз письмо от мистера Хэя и фотокопию документа. Что она сказала? Она признала, что подписывала его, или же отрицала?

Хелмар некоторое время молчал, а затем произнес:

– Я оставляю за собой право ответить на этот вопрос позже.

– Сомневаюсь, что промедление поможет делу, – сухо произнес Вульф. – Теперь, когда вы знаете, что мисс Идз не уезжала в Венесуэлу и, смею вас уверить, не имела такого намерения, как вы объясните ее отказ от встречи с вами, бегство и просьбу ее не разыскивать?

– Я не обязан это объяснять.

– Даже попытаться не хотите?

– Полагаю, представленных мною объяснений вполне достаточно. Она знала, что тем вечером я приду с документальным подтверждением полнейшей неспособности мисс Дьюди вести дела корпорации. Я сообщил об этом по телефону в то утро. Думаю, она, скорее всего, уже осознала, что должна будет отказаться от идеи поставить мисс Дьюди во главе. Ей не хотелось встречаться со мной лицом к лицу и признавать это. Еще она знала, что мисс Дьюди не даст ей ни минуты покоя.

– Какой же ты чудовищный лжец, Перри, – произнесла Виола Дьюди своим звонким и приятным голосом.

Он посмотрел на нее. Я в первый раз увидел, как он награждает ее откровенным взглядом, и, поскольку теперь ничто не заслоняло мне обзор, истина открылась во всей неприглядной полноте. Взгляд адвоката перечеркнул один приведенный им аргумент – утверждение, будто человек его воспитания и характера никак не способен на убийство. Так смотрят, когда готовятся накинуть на шею жертвы и затянуть удавку. Но то была лишь мимолетная вспышка, вслед за которой Хелмар снова повернулся к Вульфу.

– Итак, я считаю, – продолжил он, – что это объясняет ее бегство и адресованную мне записку. Объясняет ли это сказанное ею вам, утверждать не могу, поскольку не знаю, о чем она говорила.

– Что с мисс О’Нил?

– Мне нечего сказать о мисс О’Нил.

– Ой, да бросьте вы! Может, сия любвеобильная особа тут и ни при чем, но мне необходимо знать это наверняка. Каким образом она стравливала вас с мистером Брукером? Была близка и с ним и с вами? А может, обоих водила за нос? За чем она охотилась: за развлечениями, за деньгами, за мужчинами?

Хелмар заработал челюстью. Она у него и без того изрядно выдавалась, а когда он прилагал мышечное усилие, и вовсе выпячивалась словно бульдозерный щит. Наконец он произнес:

– Глупо было подвергать себя всему этому. От полиции не отвертеться, тут уж ничего не попишешь. Но терпеть подобные вещи от вас просто нелепо… Эти ваши вульгарные и подлые намеки в отношении молодой женщины, которой вы не достойны даже коснуться. В своей чистоте и скромности она бесконечно далека от всей этой развращенности… Нет! Ну и дурак же я, что пришел!

Он опять выпятил челюсть.

Я так и вытаращился на него. Просто невероятно! Конечно, это не редкость, чтобы адвокат с Уолл-стрит развлечения ради путался с хорошенькой хапугой, но когда слышишь, как он, будучи в здравом уме и твердой памяти, блеет нечто подобное, поневоле диву даешься. Такие люди представляют собой угрозу здоровым и естественным отношениям между полами. Услышав весь этот вздор о штучке вроде Дафни О’Нил, я потом несколько недель вздрагивал в испуге, когда ловил себя на том, что обращаюсь к какой-нибудь девице с речами более дружелюбными, нежели дерзкое рычание.

Вульф уточнил:

– Я так понимаю, вы закончили, мистер Хелмар?

– Да.

Вульф повернулся:

– Мистер Брукер?

Брукер был моим фаворитом. Порой несколько людей, выхваченных слепящим светом расследования, выглядят одинаково, хотя подобное и случается нечасто. Гораздо чаще – по явной причине или нет – вы делаете ставку на кого-то одного. В данном деле моим фаворитом стал Джей Л. Брукер, президент.

Я и сам не знал почему. Возможно, своим вытянутым бледным лицом и длинным тонким носом он напомнил мне одного типа, на которого я школьником работал в Огайо во время летних каникул и который надул меня на сорок центов.

А может, причиной всему был тот его взгляд, брошенный на Дафни О’Нил во вторник в зале совещаний «Софтдауна». Не существует закона, запрещающего мужчине восхищаться творениями природы. Однако всего лишь несколько часов назад он услышал о смерти Присциллы Идз, и от него не убыло бы, подожди он до заката со своими полными вожделения взглядами.

Теперь он не вожделел. Он единственный опрокинул целых три стаканчика, три добрые порции ржаного виски с каплей воды. И я заметил, как дрожит его подносящая стакан ко рту рука.

– Я хотел бы сказать… – начал он, но засипел и вынужден был дважды прочистить горло, прежде чем продолжить. – Я хотел бы сказать вам, мистер Вульф, что считаю совершенно правомерным иск миссис Яффе. Я предложил передать акции на хранение третьему лицу до тех пор, пока обстоятельства смерти мисс Идз не прояснятся. Но мне возразили, что иногда расследование убийства тянется месяцами или даже годами, а порой его и вовсе не удается раскрыть. Мне пришлось признать вполне обоснованным этот довод, но и позиция миссис Яффе тоже имеет под собой основание, так что нам следует достичь компромисса. Я всячески приветствовал бы вашу помощь в его достижении и был бы весьма вам за это признателен.

Вульф покачал головой:

– Вы напрасно тратите время, сэр. Я – детектив, а не посредник. Я ищу убийцу. Это вы? Мне остается только гадать, но вы-то знаете точно. Я прошу вас говорить только об этом.

– Я был бы рад… – Брукер снова прочистил горло. – Если бы полагал, что способен помочь вам достичь истины. Я всего лишь трудолюбивый и усердный бизнесмен, мистер Вульф. Во мне нет ничего выдающегося или примечательного, как в вас. Я помню один день в тысяча девятьсот тридцать втором году, худшем в нынешнем столетии для американского бизнеса. Я был тогда неуклюжим юнцом, проработал в «Софтдауне» всего три года, поступив туда после окончания колледжа. То был холодный декабрьский день за пару недель до Рождества, и настроение мной владело преотвратное. Стало известно, что из-за спада деловой активности намечается новое сокращение штатов и в конце года несколько человек из моего отдела будут уволены.

– Если вы считаете, что это относится к делу… – пробурчал Вульф.

– Да, считаю, сэр. В тот холодный декабрьский день миссис Идз зачем-то пришла к мужу в контору и привела с собой Присциллу, их пятилетнюю дочку, хорошенькую девчушку. Мать Присциллы зашла в кабинет мужа, а девочка осталась на этаже и расхаживала повсюду, разглядывая людей и вещи, как это обычно делают дети. Я как раз был там. Она подошла ко мне и спросила, как меня зовут, и я ответил ей – Джей. И знаете, что она сказала?

Он все ждал ответа, и Вульф был вынужден произнести:

– Нет.

– Она сказала: «Джей? Ты не похож на сойку!»[14]14
  Имя «Джей» (Jay) совпадает с названием этой птицы (jay). – Перев.


[Закрыть] Она была просто неотразима. Тем утром я как раз изучал новую пряжу, которую мы собирались использовать, и у меня в кармане завалялось несколько коротких ярко-зеленых прядей. Я достал их и повязал ей на шейку, а потом сказал, что это красивое ожерелье, подарок на Рождество. Я отвел ее к зеркалу на стене и поднял, чтобы она могла в него посмотреться. – Ему пришлось еще раз прочистить глотку. – Она пришла в восторг, захлопала в ладоши и радостно закричала. А потом за ней пришли родители. Маленькая Присцилла побежала к отцу похвастаться своим чудесным зеленым ожерельем. И знаете, что́ она сказала ему?

– Нет.

– Она сказала: «Папочка, смотри, что Джей мне подарил! О, папочка, ты не можешь прогнать Джея с остальными! Папочка, ты должен оставить Джея!» И меня оставили! Я был самый молодой в своем отделе, и кое-кому постарше пришлось уйти, но меня оставили! Тогда-то, мистер Вульф, я впервые и увидел Присциллу Идз. Можете себе представить, какие чувства я к ней испытывал тогда. И много позже, на протяжении всех этих лет, несмотря на все трудности, трения и противоречия. Это зеленое ожерелье, просто отходы пряжи, что я повязал на ее тоненькую шейку! Конечно же, я рассказал об этом полиции, и мне поверили. Только представьте, каково мне теперь, когда меня подозревают, что я мог задушить Присциллу Идз. – Он вытянул руки, которые явственно дрожали. – Этими вот руками! Теми самыми руками, что повязали ожерелье ей на шейку двадцать лет назад!

Брукер встал, прошел к столику с напитками и этими самыми руками – одна держала стакан, а другая бутылку – налил себе ржаного виски и плеснул чуток воды. Вернувшись в свое кресло, он одним глотком отпил половину.

– Итак, сэр? – подогнал его Вульф.

– Мне больше нечего сказать, – объявил тот.

– Вы шутите? – Вульф был ошеломлен.

– О нет, отнюдь, – сухо усмехнулась Виола Дьюди. – Не зря же три года именно он писал львиную долю рекламных объявлений «Софтдауна»… Хотя не думаю, что вы обращаете внимание на рекламу.

– Не особо. – Вульф пристально разглядывал Брукера. – Очевидно, сэр, либо вы страдаете умственным запором, либо надеетесь, что им страдаю я. Давайте вернемся в позавчерашний день. Во вторник вы сказали мистеру Гудвину, что впятером – мистера Хелмара там не было, но присутствовала мисс О’Нил – обсуждали убийство и в том числе рассматривали версию, что мисс Идз убил ее бывший муж, мистер Хэй. Вы упомянули…

– Кто это сказал? – тут же отреагировал Эрик Хэй.

Он проскочил между Питкином и мисс Дьюди и встал перед ними. Его голубые глаза прочесывали софтдаунскую дугу, пока он повторял свой вызов:

– Кто это сказал?

Вульф велел ему сесть, но призыв остался без внимания. Я встал и двинулся к Хэю, пока Ирби, его адвокат, что-то ему кричал. Наверно, сам того не сознавая, я все-таки был на взводе из-за всего этого собрания, которое, казалось, никогда не кончится и никуда не приведет. И должно быть, на моем лице отразилось желание хорошенько двинуть кому-нибудь, хотя бы и Эрику Хэю, ибо Вульф резко меня одернул:

– Арчи!

Его окрик привел меня в чувство. Я подошел к Хэю почти вплотную и велел:

– Давай назад. Мы договорились, что ты не станешь вылезать, пока не получишь приглашение – если вообще получишь.

– Меня обвинили в убийстве!

– Ну и что с того? Чем ты лучше всех остальных? Если тебе здесь не нравится, возвращайся туда, откуда пришел. Садись, слушай и начинай подумывать о защите.

К нему подскочил Ирби, взял его за плечо, и статный, крупный бывший муж-мошенник позволил увести себя обратно на свое место позади.

Вульф снова взялся за Брукера:

– Вы сказали, что мистеру Хэю даже не надо было приезжать в Нью-Йорк, поскольку он мог нанять кого-нибудь для убийства бывшей жены. Какую важность вы придавали предположению, будто преступление совершено наемным убийцей?

– Даже не знаю. – Брукер нахмурился. – А это важно?

– Думаю, могло бы быть важно. Как бы то ни было, меня впечатлило ваше стремление заполучить подозреваемого в Венесуэле, в то время как в них не было недостатка и под рукой. Однако возникает вопрос: а зачем это понадобилось мистеру Хэю? Зачем ему потребовалось убивать?

– Не знаю.

– Кто-то должен бы знать. Мисс Дьюди предложила мистеру Гудвину единственное объяснение: мисс Идз отрицала, что подписывала документ, или же мистер Хэй пришел к выводу, что жена собирается это отрицать, и потому решился ее убить. Объяснение наивное вдвойне. Во-первых, мисс Идз призналась, что подписала документ. Во-вторых, предлагала через мистера Ирби выплатить мужу сто тысяч долларов в обмен на отказ от притязаний – всего лишь на прошлой неделе. И сразу же после этого мистер Хэй, чье самолюбие больно уязвлено, бросается в аэропорт, садится на самолет до Нью-Йорка и, прилетев сюда, убивает бывшую супругу, предварительно прикончив ее горничную, дабы раздобыть ключ, а потом улетает обратно. Правдоподобно звучит?

– Нет.

– Тогда предложите что-нибудь более правдоподобное. Зачем мистер Хэй убил бывшую жену?

– Понятия не имею.

– Очень жаль, поскольку для вас простейший способ оправдаться – это предложить приемлемую замену. Есть у вас таковая?

– Нет.

– Еще что-нибудь сказать можете?

– Нет.

– Желаете как-либо прокомментировать сказанное о мисс О’Нил?

– Не желаю.

Взгляд Вульфа переместился влево.

– Мистер Квест?

Глава двенадцатая

За пятьдесят с лишним часов, прошедших с моего визита в здание «Софтдауна» на Коллинз-стрит, у меня выдавались свободные промежутки, чтобы кое-что выяснить. И одно из моих открытий относилось к возрасту Бернарда Квеста: ему шел восемьдесят второй год.

Тем не менее это вовсе не означало, как в случае с Виолой Дьюди, что если он и причастен к убийству Присциллы Идз, то, скорее всего, как заказчик, нежели исполнитель. Несмотря на его седины и сморщенную кожу, я готов был поспорить, что он все еще способен подтянуться раз пять-шесть, – об этом свидетельствовали его взгляд, движения и осанка.

Он заговорил тихим, но твердым голосом:

– За всю долгую жизнь мне довелось проглотить лишь две по-настоящему горькие пилюли. И это дело – одна из них. Я имею в виду не убийство, не насильственную смерть Присциллы Идз, хотя все это ужасно и достойно сожаления. Я имею в виду саму мысль, будто я, Бернард Квест, к нему причастен. И самое прискорбное, что ее допускаете не только вы – до вас-то мне как раз дела нет, – но официальное следствие.

Он взглянул направо, на Питкина и мисс Дьюди, затем налево, на Брукера и Хелмара, и наконец снова уставился на Вульфа.

– Эти остальные – дети по сравнению со мной. Я в бизнесе вот уже шестьдесят два года. Из них тридцать четыре на посту руководителя отдела сбыта и двадцать девять – вице-президента. Мною и под моим руководством нашей продукции продано на четыре миллиарда долларов. В тысяча девятьсот двадцать третьем году Натан Идз назначил меня вице-президентом и пообещал, что однажды передаст мне солидный пакет акций корпорации. В последующие годы это обещание повторялось несколько раз, но так и не было выполнено. В тысяча девятьсот тридцать восьмом Натан Идз уведомил меня, что оговорил это в своем завещании. Я протестовал и к тому времени был уже достаточно обижен, чтобы перейти от слов к делу, вот только упустил время. Мой возраст приближался к семидесяти, и конкуренты больше не пытались меня переманить щедрыми посулами. Конечно, мне стало ясно, что доверять обещаниям Натана Идза ни в коем случае нельзя, но я слишком долго выжидал, чтобы настоять на своем единственно действенным способом.

Четыре годя спустя, в сорок втором, он умер. Когда огласили его завещание, я понял, что он вновь нарушил свое обещание. Я сказал, что проглотил две по-настоящему горькие пилюли. Так вот это и была первая. Вы можете, конечно, спросить, какая мне была разница – в мои-то годы? Я разменял уже восьмой десяток. Мои дети выросли, обрели свое место в жизни, свое счастье и находились на пути к успеху. Жена моя умерла. Я получал большое жалованье, даже выше своих потребностей. Ну и какая была бы мне польза от акций корпорации стоимостью три миллиона? Никакой. Совсем никакой. Возможно, вреда они принесли бы даже больше, чем пользы, – и мне, и моей семье. Но я решил прикончить эту девчонку, Присциллу Идз, тогда пятнадцатилетнюю, чтобы получить хотя бы часть из них.

– Берни! – ахнула мисс Дьюди.

– Да, Ви. – Квест посмотрел на нее, кивнул и вновь повернулся к Вульфу: – Я не рассказал этого полиции. Не потому, что счел необходимым утаить, а просто потому, что не посчитал полицейских публикой, достойной подобных откровений. И вот час назад я осознал, что это было бы… Удовольствием? Нет, не удовольствием, но превосходной возможностью облегчить бремя. Ведь после восьмидесяти это самое главное – облегчить свое бремя.

Вдруг он улыбнулся, но вовсе не кому-то из нас – он улыбался сам себе.

– Мое чувство справедливости было оскорблено. Я знал, что Натан Идз, получивший свой бизнес в наследство, очень мало способствовал его исключительному росту в ту четверть века, что номинально являлся его главой. В основном этот рост был плодом трудов двух человек – Артура Гиллиама, гения производства, и меня. Идзу пришлось отдать Гиллиаму десять процентов акций корпорации, чтобы удержать его, и теперь этим пакетом владеет дочь Гиллиама, миссис Сара Яффе. Поскольку мне недоставало твердости Гиллиама, я ничего и не получил. И это финальное вероломство Натана Идза в отношении его завещания оказалось для меня последней каплей. Я решил убить Присциллу не ради выгоды. Подобное побуждение являлось бы рациональным, а мои мотивы были далеки от разумных. Я просто потерял всякую власть над собой. Должно быть, в самом деле обезумел. – Квест взмахом руки отмел эту мысль и продолжил: – Я решил ее задушить.

Между присутствующими пробежал ропот, но он не обратил на это внимания.

– Мне было известно, что многих преступников выводят на чистую воду с помощью лабораторного исследования улик. И я принял самые тщательные меры предосторожности. Так, мне требовался кусок веревки, и я не один час размышлял, как безопаснее всего его раздобыть. У меня имелся дом в Скарсдейле, с двориком и гаражом. И конечно, там нашлось бы много всяких веревок, вполне пригодных для такого дела, но требовалась абсолютно неидентифицируемая. Думаю, я разрешил проблему весьма изобретательно. Я проехал по Бродвейской линии подземки до конца и отправился на прогулку. За полчаса я обнаружил две или три веревки, которые вполне подошли бы, но я был привередлив. Та, что в итоге меня устроила, нашлась на границе свободного участка, недалеко от тротуара… Кусок бельевой веревки в три фута длиной. Никого не наблюдалось и в ста шагах, но я все равно проявил осторожность. Наклонился, как будто хотел завязать шнурок на ботике, а когда выпрямился, в руке у меня уже была туго скрученная веревка.

Виола Дьюди не выдержала:

– Берни, ты ведь сочиняешь на ходу?

– Нет, Ви, все это происходило на самом деле. Я тут же запихал веревку в карман и не доставал ее оттуда, пока не оказался один в своей спальне за запертой дверью. Я внимательно осмотрел ее и удовлетворенно заключил, что она хоть и грязная и кое-где потерлась, все же достаточно крепка. Я прошел в ванную, хорошенько постирал ее в мыльной воде и отполоскал, но затем столкнулся с проблемой. Где же оставить ее сушиться? Конечно, не там, где ее может обнаружить один из двух моих слуг или же кто-нибудь из гостей, как раз ожидавшихся к ужину. Запирать ее в ящик сырой мне не хотелось. Да и вообще мысль запереть ее в ящик мне не нравилась совершенно. Поэтому, приняв душ, я обмотал веревку вокруг пояса, после чего оделся к ужину. Мне было очень неприятно чувствовать ее на теле, но, оставь я веревку в любом другом месте, было бы еще неприятнее.

Позже, когда гости разошлись, я, раздеваясь перед сном, размышлял над еще одной проблемой, причем не в первый раз. Надо ли чем-нибудь оглушить жертву, прежде чем набросить веревку ей на шею? Я считал весьма желательным применить только одно орудие – веревку, раз уж избрал такой способ. Сняв веревку с пояса, я стал набрасывать ее на различные предметы – ножку стула, книгу, подушку – и туго затягивать, но не сумел ничего выяснить таким образом. А мне необходимо было знать, насколько туго нужно затянуть веревку, чтобы жертва не могла дышать и кричать и быстро стала беспомощной. Поэтому я обвязал веревку вокруг собственной шеи, покрепче ухватился за концы и начал тянуть.

Слушатели не сводили с него глаз, когда он поднял кулаки к горлу и принялся медленно разводить их в стороны.

– Бог мой, – промолвил кто-то.

Квест кивнул:

– Да, но этим-то все и разрешилось. Никто не подоспел ко мне на помощь. Я просто пришел в себя, после того как упал на пол и пролежал голым несколько минут… не знаю, сколько именно. Не знаю я и того, что вызвало обморок: одно только психологическое напряжение или же затянутая на шее веревка. Но я твердо знаю, что то был единственный раз в моей жизни, когда у меня в мозгу мелькнула мысль о самоубийстве. Нет, не когда я обвязал веревку вокруг шеи и затянул ее – тогда мне точно об этом не думалось, – а после того, как я пришел в себя. Какую-то минуту в голове у меня было совершенно пусто. Я сидел на полу и таращился на веревку в руке – и вдруг все это обрушилось на меня, словно прорвало плотину. Я совершенно серьезно и осознанно планировал убийство – вот и веревка в доказательство! Или это был всего лишь кошмар? Я кое-как встал на ноги и доковылял до зеркала. На шее оставалась синяя борозда. Если бы в этот самый момент под рукой у меня оказалось какое-нибудь быстрое средство, скажем заряженный пистолет, думаю, я бы покончил с собой. Но ничего такого не нашлось, и я не свел счеты с жизнью. Позднее, ближе к утру, кажется, мне даже удалось заснуть.

Что ж. – Квест развел руками. – На этом все и закончилось. Десять лет поднос с этой веревкой, аккуратно скрученной, простоял у меня на комоде, где я ее видел по утрам и вечерам. Меня часто спрашивали, зачем она там лежит, но до сегодняшнего дня я не отвечал. Насколько я…

– Она все еще там? – спросил Вульф.

Квест удивился:

– Конечно!

– Она оставалась там постоянно?

Тут Квест всполошился. Челюсть его отвисла, и он сразу стал выглядеть лет на десять старее. Когда же он снова заговорил, интонация сделалась другой.

– Я не знаю, – пролепетал он, едва ли не потрясенно. – Я не был дома с утра понедельника, жил у сына в городе… Мне надо позвонить. – Он встал. – Мне надо позвонить!

– Вот, – сказал я, пододвинул к нему телефон и встал.

Он сел в мое кресло, набрал номер и после долгого ожидания заговорил:

– Делла? Нет-нет, это мистер Квест. Прости, что вытащил тебя из постели… Нет-нет, со мной все в порядке. Всего лишь хочу кое о чем тебя попросить. Ты ведь помнишь тот кусок старой бельевой веревки у меня на комоде? Я хочу, чтобы ты сходила и проверила, лежит ли она там, как и обычно, как всегда лежала. Я подожду у телефона. Сходи проверь и скажи мне… Нет, ничего не трогай, просто посмотри, на месте ли она.

Он подпер лоб свободной рукой и стал ждать. На него никто не смотрел, ибо все уставились на Вульфа, который снял трубку своего телефона и слушал. Прошло целых две минуты, когда Квест наконец поднял голову и заговорил.

– Да, Делла? Вот как? Ты уверена? Нет, мне просто надо было знать… Нет-нет, я в порядке, все в полном порядке… Спокойной ночи.

Он аккуратно и твердо положил трубку и повернулся к моему боссу:

– Я мог воспользоваться ею, мистер Вульф, вы правы, но вернуть ее на место у меня возможности не было, потому как я туда не возвращался.

Он встал, извлек из кармана кошелек с мелочью, достал два десятицентовика и один пятицентовик и положил мне на стол.

– Звонок на четверть доллара с налогом. Благодарю.

Он вернулся к своему креслу и сел.

– Думаю, мне лучше воздержаться от ответов на дальнейшие вопросы.

Вульф пробурчал:

– Вы предвидели их, сэр. Неплохо задумано и великолепно исполнено, вздор это или же нет. Вам нечего добавить?

– Нет.

– Значит, вы еще и знаете, где остановиться. – Вульф повернулся направо: – А вы, мистер Питкин? Вас, часом, не осчастливил катарсис много лет назад?

Оливер Питкин в сотый раз шмыгнул носом. Почти два часа назад ему приготовили ржаное виски с имбирной газировкой, и он все еще мучил стакан.

Я ошибся в нем во вторник, когда подумал, что он всегда был и будет пятидесятилетним. Он уже прибавил по меньшей мере лет пять и как-то весь съежился. И теперь вместо аккуратного невзрачного коротышки стал в моих глазах неким подобием гигантского жука.

Очевидно, он где-то слышал, что, если желаешь произвести впечатление на собеседника, надо склонить голову вперед, подбородком к груди и взирать на него из-под бровей, как это делает борец, принявший боевую стойку. Может, оно и было верно, только не в его исполнении.

– Не уверен, – начал он осторожно, – что понимаю смысл слова «катарсис». Не объясните ли?

– Предпочел бы не отклоняться от темы. Давайте вернемся к вопросу, который я задал мисс Дьюди. Имеете ли вы что сказать, чтобы снять с себя подозрение в убийстве?

– Так не пойдет. – Он шмыгнул носом. – Это не по-американски. Сначала предъявите мне доказательства, на которых основываете свое подозрение. Если у вас что-либо имеется в запасе, я отвечу. Вот это будет по-американски.

– У меня нет доказательств.

– Значит, нет и подозрения.

Вульф окинул его взглядом:

– Вы, сэр, либо осел, либо прикидываетесь таковым. Если подозрение в причастности к убийству опирается на доказательство, это уже убежденность. Располагай я доказательствами, разве сидел бы здесь полночи и вызвал вас на откровенность? Я бы вызвал полицию и сдал их. Вам есть что сказать?

– Не так, нет. Задайте мне вопрос.

– Как по-вашему, вы способны на убийство – не в порядке самообороны и не в состоянии аффекта, а по злому умыслу?

Питкин какое-то время изучал его из-под бровей. Дать застигнуть себя врасплох он явно не намеревался.

– Нет, – ответил он.

– Почему нет? Многие люди могут и совершают. Почему же вы не можете?

Это потребовало более длительного изучения. Наконец прозвучало:

– Из-за того, как я смотрю на вещи.

– И как же вы смотрите на вещи?

– С точки зрения прихода или расхода. Я счетовод, и для меня все в жизни сводится к этим двум частям бухгалтерского баланса. Потому-то мистер Идз и продвигал меня, пока не назначил секретарем и казначеем корпорации. Он знал, как я смотрю на вещи. И вот вам мое правило: если риск от сделки весьма велик, ее не следует рассматривать вовсе, какую бы прибыль она ни сулила в случае успеха. Это непреложный принцип, который нельзя нарушать никогда. Примените его к идее убийства – и что вы получите? Риск чересчур велик, поэтому убивать нельзя. Плохая идея. Все сводится к дебету и кредиту, и в случае убийства дебет изначально слишком велик. Любую проблему на свете можно рассмотреть в терминах прибыли и убытка, и другого столь же практичного способа не существует.

Питкин шмыгнул носом.

– Когда я говорю о прибыли, то подразумеваю заработанную прибыль, но не в правовом смысле. Я подразумеваю прибыль, заработанную де-факто, а не де-юре. Возьмем доход, который я буду получать всю оставшуюся жизнь от акций «Софтдауна». Его называют незаработанным, хотя в действительности я именно что заработал его – годами преданной службы компании. Я заработал его, потому что заслужил. И наоборот, возьмем доход, который Сара Яффе получает от своих акций после смерти отца. – Он крутанулся в кресле. – Миссис Яффе, я хотел бы спросить, сделали ли вы когда-нибудь хоть что-то полезное для корпорации? Назовите мне хоть одну вещь, мелочь или нечто существенное. За последние пять лет ваш средний доход в виде дивидендов, выплачиваемых на акции «Софтдауна», превысил сорок тысяч долларов. Вы заработали хотя бы один цент из них?