Текст книги "Быть Джоном Ленноном"

20. «Я к Брайану был ближе всех – насколько это возможно с тайным геем, когда поди пойми, чем он там занят на стороне»

В Лондон они поехали под Новый год. Нил даже фургон нанял под такое дело, и они отправились на юг: двести миль загруженных извилистых дорог, круговые развязки, светофоры… да еще ко всему в снегопад. Где-то в центральных графствах они заблудились и до своего отеля на Рассел-сквер в лондонском Блумсбери добрались только в девять вечера. Брайан поехал на поезде, в вагоне класса люкс, но битлам пришлось тащить с собой инструменты и усилители, так что поезд отпадал. Впрочем, на фургон Брайан раскошелился. Как вспоминал Джон, они до смерти боялись предстоящего прослушивания, а еще они очень хотели есть. И потому, снова ломанувшись через метель, они с Брайаном пошли в ресторан, но их быстро попросили уйти, когда они слишком шумно жаловались на дороговизну супа. Брайана их поведение, наверное, смутило.

Невозможно выразить, сколь странным и все же манящим казался битлам Лондон в ту ночь. Всю жизнь им говорили: все происходит в Лондоне. И теперь эта маленькая музыкальная банда, настолько уверенная в себе в Ливерпуле, чувствовала неловкость и благоговейный трепет: все понимали, что они здесь чужие, но отчаянно надеялись, что вскоре все изменится.

Наконец отыскав в Сохо хоть какую-то еду, которую они могли себе позволить, они спустились по Чаринг-Кросс-роуд и стали глазеть на витрину, на черные ботинки с пирамидальной пяткой. Обувь понравилась всем. То был магазин Anello & Davide, и они запомнили название, а потом отправились на Трафальгарскую площадь – праздновать Новый год и смотреть, как пьяные гуляки и отчаянные головы по ежегодной традиции купаются в фонтанах. В Ливерпуле такого никто не делал. Там и фонтанов-то таких не было.

Наутро они явились в Вест-Хэмпстед, к зданию Decca, подоставали из фургона усилители и потянули их в студию – лишь для того, чтобы услышать: а на кой вы их приволокли? Все оборудование – студийное! Брайан уже был там и немного нервничал: техники запаздывали. Да, в те дни Новый год еще не стал в Великобритании государственным праздником, но, видимо, команда Decca всю ночь опережала время.

Вся группа была на грани. Джордж позже говорил, что во время записи его отвлекал этот отвратный красный свет, а Пол, обычно столь уверенный на сцене, вдруг понял, что его голос дрожит от натуги. Джон впервые не циркачил и не отпускал шуточек. Он был предельно собран, как и всегда в напряженные моменты, и даже шикнул на Брайана, когда ему вдруг показалось, что менеджер вмешивается в их игру.

И они приступили к делу, так профессионально, как только могли. По простоте своей они не понимали, что совершили огромную ошибку еще до того, как покинули Ливерпуль. Брайан обладал массой достоинств. Он распечатал для Нила аккуратные, точные, почти военные указания насчет того, куда ехать, где они будут играть и в какое именно время; он даже предложил битлам срезать с гитарных струн неопрятные «усики». Но Брайан не был рокером. Он был почитателем Сибелиуса и завсегдатаем филармонии. И то, что он предложил им сыграть на прослушивании несколько песен из репертуара, включив для разнообразия и комедийные элементы, продемонстрировало только одно: его наивность.

«The Sheik of Araby», комическая интерлюдия, когда Джордж пел, а Джон дурачился на сцене, могла позабавить толпу в клубе «Кэверн» – ибо стоило прозвучать песне «Money», и Леннон вновь обретал голос, – но на записи это не сработало. И не сработали ни «Three Cool Cats», ни приятная нотка «латино» – «Bésame Mucho». Да и весь их репертуар на пробах – а записано было 15 песен – почти наполовину состоял из проходных легких песенок.

Это были не те Beatles, под чью музыку срывались со стульев немецкие фарцовщики в «Топ Тен», не те, что заводили толпу в клубе «Кэверн». Этот репертуар показал: Брайан, менеджер-новичок, совершенно не представлял, как подать свою группу. И битлы этого тоже не знали. Да, Джон исполнил «Memphis, Tennessee» Чака Берри, а Пол и Джордж подпевали ему в «To Know Her Is To Love Her», слегка измененном хите The Teddy Bears. Но магия, творимая битлами на сцене, на пленку не перешла. Если не считать трех номеров Леннона и Маккартни – «Hello Little Girl», «Love Of The Loved» и «Like Dreamers Do», – все это могла исполнить любая достойная группа тех лет. Интересно, что битлы, которые как-то стеснялись петь свои песни со сцены, ибо фанаты в танцевальных залах хотели слышать только известные хиты, тем утром, ясно выразив свои намерения, включили в репертуар целых три.

«Хватит ли им? – гадал Джон, когда сессия завершилась. – Звучим как-то неестественно». Он опять волновался. Неуверенность в собственных силах напоминала о себе.

Во второй половине дня они вернулись в фургон и отправились домой на север. Майк Смит обещал сообщить, что решит начальство, а Брайан тем временем распланировал им до конца месяца еще 29 выступлений в Ливерпуле и окрестностях.

Изменения, на которых настаивал Брайан, пришли не сразу. Но вскоре, когда битлов измерили для пошива новых серых мохеровых костюмов с узкими брюками в итальянском стиле и когда согласовали даты концертов за пределами Ливерпуля, в том числе большое выступление во Флорал-холл в шикарном Саутпорте – курортном городе севернее по побережью, и еще одно в Манчестере, – его влияние стало заметнее. Все текло, все менялось, и вскоре Джон уже спешил к Биллу Хэрри, в офис Mersey Beat, и просил вернуть свои порнушные стишки – ну хотя бы самые-самые… Брайан не хотел, чтобы публиковали «такое». Джон даже согласился после каждой песни раскланиваться с фанатами. Позже он думал, что «продался», но в «Кэверн» всем было до лампочки, кланяются битлы, жуют, устраивают перепалки на сцене или щеголяют в новеньких ботинках из лондонской лавки Anello & Davide. То все еще были их Beatles.

С того момента, как Брайан впервые увидел битлов, он был поражен тем, насколько их обожали юные поклонницы, и тем, насколько глубоко его парни проникли в романтические девичьи грезы. Это было хорошо. Но он считал, что это очарование непременно должно продолжаться, и хорошо бы Синтии и Дот не столь часто мелькать рядом с Джоном и Полом: тогда возникнет впечатление, что ни у кого из битлов нет никаких сентиментальных привязанностей. По слухам, именно так «Полковник» поступал с вполне бурной личной жизнью Элвиса – и превратил его в мечту, доступную каждой.

Некоторые девушки, возможно, разозлились бы, вели им кто держаться подальше от «Кэверн», но Синтия, да, видимо, и Дот не хотели доставлять неудобств своим парням. Как позже признавала Синтия, ради успеха Beatles она была готова отойти на второй план. Джон мог бы вступиться за подругу, но предпочел этого не делать. На самом деле отсутствие Синтии его вполне устраивало, и когда он весело трепался с новой девушкой после концерта, то просил фанатов: вы только Син не говорите, к чему все идет! Вскоре у него появится пара новых «запасных аэродромов» – постоянных подружек на стороне, о которых Синтия и не догадывалась.

Не все, что предлагал Брайан, встречали с покорностью. Когда Beatles выступали в Германии, Джон порой косил на сцене под слабоумных – то выгибал пальцы «когтями» и с глупой ухмылкой царапал воздух, то глупо махал ногами взад и вперед, пока Пол пытался объявить следующую песню. Леннон называл это «спаззи» – «спастические сокращения мышц». Так он актерствовал и привлекал к себе внимание на сцене. Почему он это делал – и почему именно так называл свои выходки, хотя изображал традиционный взгляд скорее на умственно отсталых, чем на страдающих спазмами и церебральным параличом, – этого он тоже никогда не объяснял, хотя это было в духе его карикатур с увечными людьми и его любви к мрачному юмору.

Сегодня немыслимо, чтобы артист смешил публику, притворяясь, будто у него трудности с обучением, но Джон вырос в эпоху, когда по радио и телевидению транслировали знаменитое представление из мюзик-холла, где сплетница-комедиантка Хильда Бейкер выходила на сцену в сопровождении очень высокой, немой, вечно грустной «дурочки». «Нет, ну вы подумайте, даже эта знает», – шутила она, и публика отзывалась ревом смеха, глядя на безучастную «дурочку». Так что Джон, издеваясь над калеками, шел по проторенному жестокому пути. Но почему?

Джордж вспоминал: «У Леннона была, не знаю, аллергия на калек». В интервью для «Антологии Beatles» он сказал: «Да гляньте хоть наши домашние видео. На Джона только камеру наведи, и он сразу корежится».

Брайан заметил это еще в клубе «Кэверн»; это показалось ему отталкивающим, а не смешным, и потому он попросил Джона оставить эти ужимки. И что бы вы думали? «Спаззи» остались как были. Что он там себе возомнил?

Как бы то ни было, Брайан от него не отвернулся. Менеджер всегда о нем думал. Пол говорил: «Брайан был влюблен в Джона. Я в этом уверен. Нет, мы-то в Джона все были влюблены. Но Брайан был гей, и это добавляло перчинки».

Джон позже соглашался: «Я к Брайану был ближе всех – насколько это возможно с тайным геем, когда поди пойми, чем он там занят на стороне».

С Полом Брайан, напротив, держался холодно и отстраненно. Это было взаимно. Но почему? Нотка ревности? Чувствовал ли Пол, что между ним и Джоном снова встал другой, как некогда Стюарт? Об этом знает только он сам. Людям свойственна эта черта. Но Брайан должен был вести себя очень осторожно и держать Пола в курсе всех дел – равно как и Джона.

Джон и Брайан жили в южной части Ливерпуля, довольно близко друг от друга, так что Брайан стал навещать Мими и постарался подружиться с ней. Ее сразу же пленили его шарм и манеры – о, средний класс! В свою очередь, Джон иногда приходил к Эпстайнам, потолковать о планах Beatles; а потолковать Джон любил. Возможно, ему нравилось думать о себе как о рокере, но в беседах с Брайаном его всегда привлекали неизменная изысканность и утонченность собеседника. Он был польщен, когда Брайан похвалил его колонку в Mersey Beat, и очарован, когда тот рассказал, как год учился в Лондоне в драматической школе. Позже он хвастался тем, что накачал Эпстайна прелюдином – язык развязать. «Если кто хочет быть моим менеджером, я вызнаю всю его подноготную», – говорил он. Именно Джону Брайан признался в том, что он гей. Впрочем, то был секрет Полишинеля.

Да, Брайан неделями пытался скрыть это от битлов – как дома скрывал от родителей. Но он и на мгновение не мог их обмануть. Им просто было все равно. Гей, не гей… Да какая разница?

Decca не заставила себя долго ждать. В начале февраля 1962 года совет директоров пригласил Брайана на обед в зал заседаний, и Дик Роу, руководитель отдела артистов и репертуара, сказал, что не подпишет контракт с группой. Брайан удивился. Его вызвали из Ливерпуля, и он, что было вполне разумно, ожидал услышать хорошие новости. А тут его словно обухом ударили. Позже он говорил, что тогда ответил Роу: «Да эти парни будут круче Элвиса!» Если он и правда так сказал, то Роу, наверное, решил, что Брайан обезумел, – и это тоже было разумно. Позже Брайан с горечью писал в автобиографии, что причину отказа Роу озвучил так: «Гитарные группы выходят из моды… Мальчики не пройдут, мистер Эпстайн. Мы тут разбираемся в таких вещах. У вас неплохая лавчонка в Ливерпуле. Занимайтесь ею, продавайте пластинки».

Дик Роу позже отрицал, что ответил именно так – и да, это звучит необычайно жестко. Но хотя альтернативная независимая сделка, по-видимому, обсуждалась, в конце концов Decca решила вместо Beatles подписать контракт с группой Brian Poole & The Tremeloes из северной части Лондона – очевидно, те были ближе и подходили лучше. Бедный Дик Роу навсегда сохранит за собой прозвище «человека, отказавшего Beatles».

Джон, Пол и Джордж по привычке ждали в баре «Панч и Джуди» у ливерпульского вокзала Лайм-стрит, когда Брайан вернулся из Лондона с новостями. Там они, скорее всего, и услышали об отказе.

Джон немедленно обвинил лондонцев в предрассудках против всего северного. «О да, Ливерпуль-то на берегах Хази!» – по слухам, ответил он, как будто лондонцы считали, что Ливерпуль находится где-то далеко в африканских джунглях. Возможно, в этом была какая-то доля истины: Ливерпуль был в те времена не самым модным местом и явно стоял весьма далеко от Биг-Бена.

«Мы реально думали, это конец, – вспоминал он. – Казалось, не справимся. Они всегда говорили: слишком много блюза, слишком много рок-н-ролла… Будто ждали, что мы будем гладенькие и отполированные… Им стоило разглядеть, на что мы способны».

Да, им стоило, и Джон будет вспоминать рану, нанесенную Decca, годами. Но виновата была не только она. От группы отвернулись Pye Records, Philips, Ember, Oriole… и вера Beatles в их нового импресарио уже начинала трещать по швам. «Брайан возвращался из Лондона и не мог нам в глаза смотреть, – вспоминал Джон. – Боялся рассказать».

Редкой хорошей новостью в первые месяцы 1962 года стало прослушивание в единственной радиопрограмме BBC, дающей шанс новичкам. Она называлась «Teenagers Turn»[28]28
  Зд.: «Лицом к подросткам» (англ.).


[Закрыть] и выходила в Манчестере. На этот раз битлы держались того, что лучше всего умели. Они играли рок-н-ролл – «Dream Baby» Роя Орбисона, «Please Mr. Postman» от The Marvelettes и «Memphis, Tennessee» Чака Берри, а для полноты картины добавили композицию Джона «Hello Little Girl». То прослушивание им удалось пройти. Они учились.

Несмотря на странно неблагодарные комментарии разочарованной четверки подопечных, Брайан не сдавался. Вместо демозаписей он таскал в звукозаписывающие компании магнитофонные записи с прослушивания в Decca, и это явно не облегчало дело. Так что, когда он узнал, что EMI предлагает услугу записи звука с бобины на пластинку прямо на верхнем этаже над своим магазином пластинок HMV на Оксфорд-стрит в Лондоне, он прямиком направился туда – нарезать несколько ацетатных грампластинок с сессией в Decca.

И тут им снова улыбнулась судьба. Резчик дисков Джим Фой заинтересовался песнями Леннона и Маккартни, которые он слышал на пленке, пока работал. «Я спросил: а у них уже выходили пластинки?» – рассказывал он хронисту Beatles Марку Льюисону. Узнав, что пока нет, Фой предложил Брайану поговорить с Сидом Колманом, руководителем Ardmore & Beechwood, музыкального издательства EMI. Как оказалось, компания располагалась этажом выше в том же здании.

Поднявшись по лестнице, Брайан поставил Колману песни. Издателю они понравились, и Эпстайн сделал предложение: если Колман поможет Beatles заключить контракт на запись пластинки, Ardmore & Beechwood получают права на издание песен.

Два года Beatles исполняли кавер-версии хитов своих рок-кумиров и превратились в потрясающую группу. Но именно песни, написанные Джоном и Полом, оказались ключом, открывшим четверке двери звукозаписывающих студий. И скромному резчику дисков было суждено заметить сокровище, которое проморгали специалисты, – песни Леннона и Маккартни.

21. «Я восхищался Стю. Я полагался на то, что он всегда скажет мне правду… и я верил ему»

Все эти месяцы Джон и Стюарт постоянно писали друг другу. Джон после отказа Decca не верил никому и ничему, да и в себя не верил, а Стюарт рассказывал о своих странных головных болях. Потом, посреди февраля 1962 года, Стю на несколько дней приехал в Ливерпуль. Его мать выздоравливала после операции, и он хотел ее повидать. Но сам он выглядел не очень хорошо.

В то время Beatles почти каждый день играли в двух местах, так что Леннон и Сатклифф почти не пообщались – просто не было времени посидеть и поговорить по душам. Пару раз повидавшись с группой в клубе «Кэверн», Стюарт вернулся в Германию. Они решили, что встретятся через несколько недель, когда Beatles снова на очередной сезон приедут в Гамбург, а там и время найдется. Джон с нетерпением этого ждал.

О третьем визите Beatles в Гамбург договаривался Брайан, а это значило, что на этот раз они полетят на самолете. И верно, полетели – 10 апреля, через Амстердам. Но только трое – Джон, Пол и Пит: Джордж подцепил краснуху и все еще болел. Он прилетел на следующий день, с Брайаном. Троица, поспевшая раньше, в тот день проснулась поздно и встречала их в аэропорту. И там же они встретили Астрид и Клауса Формана, чего совершенно не ожидали.

– Привет, а где Стю? – первое, что спросил Леннон, и только потом увидел выражение лица Астрид.

– Стю умер, Джон.

На мгновение трое битлов онемели. Как такое возможно? Джон разрыдался, его трясло от шока и горя. Астрид и Клаус удивлялись: разве Брайан ему не сказал? Клаус ведь звонил ему вчера. Но в те дни вести шли гораздо медленнее – похоже, информация просто не дошла до троицы на их пути в Германию.

Джон знал, что Стюарту нездоровится. Крепким здоровьем тот никогда не отличался, у него часто болел живот, и временами Сатклифф думал, что у него хронический аппендицит. Затем начались головные боли. Врачи в Гамбурге сперва решили, что он переутомился, рисуя по ночам, или сказалось нервное напряжение. Стюарт на время ушел из колледжа. Обследования не выявили ничего необычного. Позже Астрид расскажет о том, как Стюарту с каждым днем становилось все хуже. Пронзительная боль в голове изменила его характер, ему стало казаться, будто Астрид встречается с другим, чего и близко не было.

Тем вечером у него начались судороги. Вызвали скорую, но было уже слишком поздно. Он потерял сознание и умер по пути в больницу. Ему было двадцать два. Астрид и Стюарт жили вместе и в том году планировали свадьбу. Теперь она стала «незамужней вдовой».

На мгновение утратив самообладание в аэропорту, Джон быстро справился со слезами. Он зарекся не проявлять печаль на людях. Но когда прилетели Брайан, Джордж и мама Стюарта, Милли Сатклифф, за которой утром заехал их импресарио, Леннон не знал, как смотреть ей в глаза. Она обвинила его в том, что это он увлек Стюарта музыкой и отвез его в этот чертов Гамбург, – и теперь она приехала, чтобы забрать тело сына домой.

В отличие от дружбы с Полом, основанной на творчестве, соперничестве и исправлении взаимных ошибок, Джона и Стюарта связывали не амбиции. Соперниками они не были никогда. В беседах с глазу на глаз они признавались друг другу в тревогах: оба боялись, что недостаточно хороши в своем деле, и подбадривали друг друга, когда возникали сомнения. Стюарт был впечатлен оригинальным мышлением Джона, а Джон восхищался художественным талантом Стюарта, его умом и честностью. «Я восхищался Стю, – поделится он однажды. – Я полагался на то, что он всегда скажет мне правду… Он прямо говорил, хорошо ли у меня получается, и я ему верил».

Горевал не только Джон. Плакал и Джордж, когда ему рассказали о смерти Стюарта. Плакал Пит, вспоминая, каким больным выглядел Стю, когда несколько недель назад приехал в Ливерпуль. В юности никто не готов к внезапной смерти друга.

Но 36 часов спустя Beatles вернулись на сцену. Они были профессионалами – и скрыли за музыкой боль утраты. «Решай сама, чего хочешь: умереть или жить дальше», – сказал Джон, придя к Астрид. То же самое он сказал бы и себе. Леннон скорбел, он был взбешен, смерть забрала его лучшего друга – но как только пришел в себя, вернул свою «броню», за которой когда-то укрылся, решив, что за нее не прорвутся никакие чувства, – или, по крайней мере, что он не покажет их. Астрид спросила, не возьмет ли он на память что-нибудь из вещей, и он выбрал шарф в бело-синюю полоску, в котором Стю ходил в колледже, – лишь тогда его каменная маска на мгновение соскользнула. Он настоял на том, чтобы Астрид как-нибудь пришла послушать Beatles в «Стар Клаб», и в тот вечер исполнил «Love Me Tender» – песню, которую всегда пел Стюарт, когда был одним из битлов.

Церемония прощания состоялась в приходской церкви Хайтона неподалеку от Ливерпуля. Beatles все еще были в Гамбурге, поэтому они не присутствовали. Синтия пошла. Вскрытие показало, что Стюарт умер от кровоизлияния в мозг, приведшего к кровотечению в правом мозговом желудочке. Причина была неизвестна, но отметили странную небольшую вмятину на черепе. Позже Полина, сестра Стю, предположила, что вмятина, возможно, осталась после удара в голову, который брату в 1961 году нанесла банда тедди-боев после концерта Beatles в Лэтем-холле. Эта ли травма вызвала кровоизлияние, или она ни при чем – этого мы уже никогда не узнаем.

Мы знаем лишь то, что Джон в Гамбурге в прямом смысле убивался. На сцене он то притворялся уборщиком, то ходил, надев на шею стульчак из туалета, то нес какую-то дребедень, когда амфетамины и пиво искажали его разум, то совершал жестокие поступки, часто его тошнило, он то и дело цеплял девушек – так, перепихнуться на раз. Легендарная вседозволенность шестидесятых рано проникла в квартал красных фонарей на Репербане, и, хотя в письмах Леннон по-прежнему умолял Синтию «дождись меня, детка», сам он даже не пытался быть ей верным – совсем наоборот. Вел ли он себя так просто потому, что мог? Он и сам, наверное, не знал.

Синтия все еще жила в Мендипсе. Счастья ей это не приносило. Однажды Мими нашла любовное письмо от Джона, прочла его и пришла в ярость. «Это… это порнография!» – бушевала она, ворвавшись к девушке в комнату. Несомненно, Джон прекрасно понимал, какой эффект вызовут его строки.

Синтия напрочь разругалась с Мими. Они и так никогда не ладили. Вскоре после этого девушка переехала к своей тете, а затем сняла комнату в одном доме с Дот, подругой Пола.

Имя Джордж Мартин битлы впервые услышали в марте 1962 года, когда Брайан вернулся из Лондона – вроде как с очень хорошими новостями. Встречи с резчиком дисков и музыкальными издателями привели его в кабинет Мартина в Parlophone Records, которая, как и музыкальные лейблы, была дочерней компанией EMI. Студия Parlophone, нашедшая свою нишу в шотландских джигах Джимми Шэнда, легких оркестровых произведениях и комедийных пластинках, в записи которых участвовали команда сатириков из шоу «Beyond The Fringe»[29]29
  Зд.: «За гранью» (англ.).


[Закрыть] и Питер Селлерс, была неким странным, почти экспериментальным уголком звукозаписывающего бизнеса, и исключением там был разве что спокойный мягкий голос Мэтта Монро. Некоторые рок-музыканты, возможно, оскорбились бы, скажи им кто, что компания Parlophone проявила к ним интерес, – но Beatles не обиделись. «Ладно, Брайан, не пройдем Parlophone – на худой конец постучишься в Embassy», – посмеивался Джон. Embassy Records была бюджетным лейблом сети универмагов Woolworths.

Ни Beatles, ни Брайан не знали, что Джордж Мартин, тридцатишестилетний глава студии Parlophone, искал певца или группу, способных принести ему на блюдечке молодежный рынок. Все остальные лейблы EMI–Columbia, Capitol Records, HMV, MGM – выпускали пластинки рок-звезд, которые регулярно попадали в первую десятку хит-парадов, и Мартина раздражало, что Норри Парамор из Columbia уже четыре года почивал на лаврах благодаря контракту с Клиффом Ричардом, чьи песни неуклонно занимали в Британии верхнюю строчку хит-парада. В поиске подходящих молодых звезд Мартину, вероятно, не слишком помогало его классическое музыкальное образование – он не был рок-фанатом, ему даже Элвис Пресли не нравился. «Рок-н-ролл был мне чужд», – позже признавался он.

Хорош рок или плох, но Мартин знал, что ему нужно любой ценой найти кого-то. Поэтому, когда в его кабинете появился очень вежливый Брайан Эпстайн из Ливерпуля с демозаписью Пола, исполнившего «Like Dreamers Do», и глава издательской группы компании EMI, Ardmore & Beechwood, пожелал издать одну из песен Леннона и Маккартни, меньшее, что он мог сделать, – это прослушать ребят. Извилистая колея судьбы нескольких человек уже готовилась стать ровной дорогой.

Впрочем, для спешки не было повода, и Джордж Мартин не спешил. Затем, к концу мая, когда Beatles заканчивали гамбургский сезон, они получили телеграмму из Ливерпуля, от Брайана: «ПОЗДРАВЛЯЮ ПАРНИ ТЧК EMI ПРОСИТ СЕССИЮ ЗАПИСИ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ОТРЕПЕТИРУЙТЕ НОВЫЙ МАТЕРИАЛ ТЧК».

Beatles были в отчаянии, когда их отвергла Decca. Но своим отказом Дик Роу невольно оказал им огромную услугу: он сохранил их для человека, гораздо более подходящего, чтобы явить их миру, – Джорджа Мартина. Beatles знали все о рок-н-ролле. Мартин не знал о нем почти ничего. Но он многое знал обо всей остальной музыке. Они научат его, и он научит их. Их союз будет идеален.