Текст книги "Быть Джоном Ленноном"

16. «А оно мне надо? Ночные клубы? Похабщина? Депортации? Чудики все эти шизанутые?»

Эта черта останется с ним на всю жизнь. Всякий раз, когда все становилось плохо, Джон залегал на дно и отрезал себя от мира, или просто ложился в постель и не вылезал из нее, пока мог. По возвращении из Гамбурга ему предстояло о многом подумать. Десять дней он слушал пластинки да ошивался в Мендипсе, а потом накупил еще пластинок и слушал их, даже не пытаясь связаться с остальными битлами и узнать, благополучно ли те вернулись. Великое гамбургское приключение закончилось ужасно. В октябре ему исполнилось двадцать; пришло время пересмотреть ценности. «Я думал: “А оно мне надо? Ночные клубы? Похабщина? Депортации? Чудики все эти шизанутые?” Я много думал об этом. Стоит ли продолжать? То был тяжелый, страшный опыт», – рассказывал он своему приятелю Эллиоту Минцу в 1976 году.

Он хотел видеть только Синтию, и отправился в центр Ливерпуля – встретиться с ней после занятий в колледже. На нем была кожаная куртка, купленная в Гамбурге, и он решил, что Синтии тоже стоит носить «кожу», а потому они пошли в универмаг C&A и выбрали, как позже напишет Синтия, «изумительное темно-коричневое пальто длиной три четверти за семнадцать фунтов. Это был мой самый первый подарок от Джона, и я умирала от желания показаться в нем на людях».

Они купили жареную курицу навынос и отправились обратно в Вултон, угостить Мими. Но встреча прошла не очень хорошо. По словам Синтии, когда Мими увидела пальто и услышала, сколько Джон за него заплатил, «ее накрыло», она заорала, что он «все деньги спустил на свою бандитскую мочалку», и швырнула в него той самой курицей. «Думаешь умаслить меня своей курицей после того, как спустил всё на это?! Убирайся!» – велела она.

Смущенный тем, как вела себя тетя перед его девушкой, Джон отвел Синтию на автобусную остановку. «Кроме этих гребаных денег и кошек ее больше ничего не волнует», – извинился он. Это было неправдой. Единственным, что на самом деле волновало Мими, был Джон.

Только под Рождество он наконец связался с другими битлами. Пол к тому времени под давлением отца пошел работать – развозил рождественскую почту и тоже задавался вопросом, стоит ли ему продолжать карьеру. Но выступление в «Касбе» у Моны Бест, где на басу играл приятель Пита, быстро прогнало все эти мысли прочь – когда Beatles увидели, какой отклик сумели вызвать. Они стали настолько лучше! И в тот вечер случилось кое-что еще. У Моны жил Нил Эспинолл, знакомый Пола по школе и друг Пита. Он в те дни готовился к экзаменам по бухучету, но был настолько потрясен игрой Beatles, что, пока Мона пыталась выискивать для группы другие заказы, стал создавать и расклеивать афиши с портретами битлов.

Но их грандиозный прорыв в родном городе случился в северной части Ливерпуля, где жили работяги, в ратуше Литерленда 27 декабря. Каждому музыканту группы там платили шесть фунтов за концерт. С той самой минуты, как они вышли на сцену и Пол, войдя в образ Литтл Ричарда, исполнил «Long Tall Sally», огромный танцзал ожил. Момент был подобран как нельзя лучше: Элвис ушел в Голливуд, Бадди Холли был мертв, Джерри Ли Льюис опозорился, вступив в брак с тринадцатилетней двоюродной сестрой, Чак Берри сидел в тюрьме. Музыкальная мода как-то размылась и ослабела – в США выступал Рики Нельсон, игравший софт-рок, а в Великобритании – Клифф Ричард с группой The Shadows. В музыкальном плане The Shadows были потрясающими, но когда выступали по телевизору, то в своих глянцевых костюмчиках, с аккуратными танцевальными шажками, выглядели просто четверкой банковских клерков.

Да, Beatles бы не принял на работу ни один в мире банк. Одна лишь громкость производимого ими звука – а они всегда будут играть ОЧЕНЬ ГРОМКО – шокировала и заставляла трепетать. В своих немецких кожаных куртках, в черных футболках, в сапогах, которыми топотали по сцене, они были высокомерны и надменны – настоящие панки своего времени. Друг Джона по колледжу, Билл Хэрри, был поражен тем, насколько они продвинулись с тех пор, как он в последний раз видел их летом.

На афишах Нила Эспинолла, развешанных снаружи, они значились как «Beatles, прямо из Гамбурга», но кроме завсегдатаев «Касбы», приехавших поддержать их в Литерленд (в числе которых, конечно, были Синтия и Дот Роун – прелестная семнадцатилетняя девушка Пола, работавшая в аптеке), никто не знал, кто они такие.

«Внезапно мы стали “вау”! – будет позже рассказывать Джон. – И имейте в виду, семьдесят процентов зала думали, что мы немецкие “вау”. Они не знали, что мы из Ливерпуля. Они говорили: “Господи, у них неплохой английский, надо же!” Вот тогда мы поверили, что хороши. До Гамбурга мы думали, что все нормально, но можно и лучше. Только вернувшись в Ливерпуль, мы увидели разницу – когда все остальные вокруг играли хрень в духе Клиффа Ричарда».

На самом деле Beatles тоже еще не делали ничего оригинального. Нет, возможно, творческий дуэт Леннона и Маккартни уже сотворил несколько песен, но в тот вечер ничего нового группа не спела. Литерлендская публика была в восторге от их качественных полнокровных каверов американских рок-хитов.

Можно было бы предположить, что какой-нибудь предприимчивый промоутер, увидев отклик аудитории в Литерленде и других местах в Ливерпуле в течение следующих нескольких месяцев, предложит группе контракт. Но этого не произошло. Как Liverpool Echo, вечерняя городская газета, которую в те дни читали в Мерсисайде более миллиона человек, совершенно не интересовалась ни одной из местных групп, так и ни один молодой менеджер не рвался примерить на себя роль нового «Полковника» Тома Паркера[24]24
  Том Паркер по прозвищу Полковник (настоящее имя Андреас Корнелис ван Кёйк, 1909–1997) – менеджер Элвиса Пресли. – Прим. ред.


[Закрыть]. Недостаток интереса от импресарио озадачивал Джона. Но то был Ливерпуль образца 1961 года, где и понятия не имели, как управлять популярными группами. За выступления битлам редко платили больше восьми фунтов на человека. И хотя иногда группа успевала сыграть за вечер даже в двух залах, ибо Нил Эспинолл, забросив свои конспекты, купил старый фургон и возил их по Ливерпулю, все держалось на честном слове. Неудивительно, что с завершением сезона рождественской почты Пол пошел в подмастерья электрика – на три месяца с поденной оплатой. Никто из них не мог быть уверен, что в музыке действительно может быть будущее.

В середине января 1961 года Стюарт вернулся из Гамбурга и подал заявку на факультет подготовки преподавателей в Ливерпульский художественный колледж. Джон скучал по нему, за последние шесть недель они писали друг другу длинные письма, и, как только Стюарт приехал домой, Леннон в тот же вечер отправился к нему. Оба уже понимали, что по дороге музыканта Стю не пойдет. Но пока суд да дело, в ожидании, когда к нему приедет Астрид, Стю вернулся в группу на роль басиста. И в конце января после концерта в Лэтем-холле в Северном Ливерпуле его в туалете избили тедди-бои.

Никто не понимал, чем им так насолил тихоня Стюарт. Но что бы ни стало поводом, пока остальные загружали оборудование в фургон Нила Эспинолла, Стю бросили на землю и били ногами по голове. Когда Джон и Пит поняли, что происходит, они кинулись в драку, в которой Джону сломали палец.

Стюарт в те дни жил в новом доме родителей, недалеко от Сефтон-парка. Как вспоминала Полина, его сестра, он вернулся домой в крови, но в больницу ехать отказался. На следующий день семейный врач, осмотрев его, сказал, что серьезных повреждений нет, и вечером он снова играл на басу – уже в другом клубе. Джон играл с лубком на сломанном пальце.

С тем же лубком он играл 9 февраля 1961 года, когда битлы дебютировали в клубе «Кэверн». Конечно, Джон бывал там и прежде, в 1957 году, с The Quarry Men, когда ему велели послать «к черту чертов рок-н-ролл». Теперь мир шел дальше… более-менее.

«Самый мелкий оборвыш из всех, что я видел», – заметил вышибала в дверях «Кэверн», когда Джордж прибыл к дому № 10 по Мэтью-стрит в джинсах и кожанке. И он не шутил – по крайней мере, не сильно. Да, то было в обед, но «Кэверн» держал марку, и на самом верху запретного списка находилась «джинса». Должно быть, это имело какой-то смысл. Мэтью-стрит – это центр города. Любые фанаты в середине дня – это ребята, уже начавшие зарабатывать на жизнь. Если парни – значит, либо клерки, либо курьеры из ближайших страховых и судоходных компаний. Значит, уже знают, что такое работа. Значит, будут пытаться выглядеть умней. Значит, ходить они будут в рубашке с воротником, в пиджаке и в галстуке. Пропустить в «Кэверн» подростков в «джинсе» – значит потворствовать «отребью». Так решил владелец, Рэй Макфолл. А он не хотел видеть в своем клубе местную шпану. Девушки, которые могли бы туда зайти – машинистки, продавщицы, ассистентки парикмахеров, – тоже одевались надлежащим образом, в практичные рабочие юбки, чаще всего серые, а волосы зачесывали назад и укладывали в «улей». Да, шестидесятые продолжались уже целый год, но те легендарные «шестидесятые», время яркой юношеской моды, оптимизма, вседозволенности, наркотиков и рок-н-ролла… до них было еще далеко.

Или недалеко?

Вскоре у дверей клуба «Кэверн», разодетые так же, как Джордж, появились Джон, Пол, Пит и Стюарт – и намек был ясен. Варвары стояли у ворот, и привратник должен был их впустить: в джинсах ли, нет, в этот день выступали они. А артисты, как известно, живут по иным правилам.

Если судить по его внешнему виду в 1961 году – дверь в складском здании в мощеном переулке, – клуб «Кэверн» не сулил ничего особо соблазнительного. Он располагался недалеко от Пир-Хед, а потому у входа большую часть дня разъезжали грузовики и фургоны: то выгружали, то забирали ящики свежих овощей и фруктов, и в воздухе по всей округе царил приторный аромат перезрелых плодов. Семнадцать ступеней вниз – и вы попадали в три душных погреба, с несколькими поменьше по бокам, с мокрыми от подросткового пота стенами, – в те дни никто еще не задумывался о вентиляции или кондиционерах.

В «Кэверн» битлов привел Боб Вулер, бывший железнодорожный чиновник, взявший себе новую роль искателя талантов для клуба. Макфолл не сразу увидел группу, а когда это случилось, сказал Вулеру, что если бы сперва увидел, то не дал бы на них ни гроша. Но потом он их услышал – и просто стоял в задней части клуба, в полном восхищении глядя на то, как они играют и поют, шутят, дразнят публику, жуют, дурачатся между песнями и все время поддерживают разговор с фанатами, которые то и дело выкрикивали, какую песню хотят. Beatles обладали великим даром – они умели превращать зрителей в друзей. Если что было не так с усилителем или микрофоном, а так случалось часто, они не паниковали и не гадали: ой, что же теперь сказать?.. Они просто развлекали фанатов и могли даже спеть вместе с ними, пока проблема решалась. Благодаря долгим концертам в Гамбурге они чувствовали себя на сцене как дома – и были в полной гармонии.

Но этого никогда бы не случилось, не преврати их Гамбург в потрясающую группу, в которой Джон теперь пел «Will You Love Me Tomorrow», песню из репертуара The Shirelles, беспечно упуская из виду, что это песня девушки, предвидящей утрату невинности; Пол, в свою очередь, пел «Good Golly, Miss Molly» и тут же – «Somewhere Over The Rainbow»; Джордж исполнял хиты Карла Перкинса; Стюарт пел «Love Me Tender»; а Питу они разрешали оставить барабаны и сыграть «Wild In The Country». У них был всеохватный репертуар.

За это они зарабатывали в общей сложности пять фунтов стерлингов за двухчасовую сессию – по фунту каждому. Их фанаты платили шиллинг (в наше время – пять пенсов), чтобы попасть внутрь, а там они могли обменять свои обеденные талоны, полученные от работодателей, на фирменную круглую булку «Кэверн» и миску супа. Алкоголя, конечно, не было, а чашка чая стоила пять пенсов (примерно два пенса в наши дни).

То, что из убогого кокона этого бывшего винного погреба меньше чем через два года выпорхнули, словно бабочка, полностью сформировавшиеся Beatles, с течением лет кажется все более невероятным. Но это произошло.

К марту 1961 года гамбургский «Топ Тен» приложил усилия, чтобы вернуть Beatles в Германию. Группа очень хотела там играть. Теперь им сулили намного больше денег, чем в «Кайзеркеллере», и жить можно было прямо над клубом. И пока «Топ Тен» умасливал местные власти, Аллан Уильямс написал немецкому консулу в Ливерпуле, что битлов вряд ли можно считать малолетними преступниками, какими их изобразил Кошмидер. Да и Харрисону уже исполнилось восемнадцать, так что он уже мог гулять по Репербану на совершенно законных основаниях.

Пока они ждали вестей, Джон, если был в городе, частенько забегал в «Джакаранду» и поддерживал связь с Биллом Хэрри, другом по колледжу. У Билла случилось событие: он взял заем в пятьдесят фунтов, чтобы издавать музыкальную газету, выходящую раз в две недели, для всего графства Мерсисайд. Он собирался назвать ее Mersey Beat и теперь интересовался, не хочет ли Джон что-нибудь написать.

Когда Джон не хотел чего-то делать, он был жутким ленивцем. Когда он хотел, немногие могли его опередить. Он пришел домой в Мендипс и сразу же приступил к работе – на придурковатом сленге рассказал аллегорическую историю о том, как появились Beatles, забавную сказку про то, как трое мальчишек «вырастили гитары и подняли шум», а «человек на огненном пироге нарек их именем Beatles».

Эта история появилась в первом, июльском выпуске Mersey Beat под вдохновляющим заголовком, который придумал сам Билл Хэрри: «Краткая и увлекательная история сомнительного происхождения Beatles, в переводе с ленноновского». Теперь он мог всю жизнь гордиться тем, что был первым редактором, который опубликовал статью Джона Леннона.

Но Джон тоже гордился собой. Более чем гордился. Возможно, он не написал «Алису в Стране чудес», но его произведение опубликовали – и он создал его в своем стиле, в том самом, с которым в школьные годы экспериментировал в The Daily Howl. Ему не пришлось ни под кого подстраиваться.

Сбылась его давнишняя мечта. Теперь он был писателем.

17. «Были такие особые девушки… сейчас их назвали бы «групи»… фанатки оголтелые. Бегали за всеми: комедиант, поедатель стекла – плевать им было. Главное, что он на сцене»

На взгляд Джона, клуб «Топ Тен» был лучше всех, где когда-либо играли Beatles, – ведь здесь у микрофонов был эффект встроенного эха. Теперь, когда он пел «Be-Bop-A-Lula», он мог звучать так, как Джин Винсент на пластинке. Реверберация потрясающе повышала его самооценку, скрывая дрожь в голосе, – ровно так же, как все комичные ужимки на сцене, возможно, компенсировали его неуверенность в собственной внешности.

И тем не менее не все в «Топ Тен» было прекрасно. Устроили так, что битлы выходили на сцену и жили под одной крышей с лондонским певцом и гитаристом Тони Шериданом, – то есть на сцене каждый вечер выступали шестеро и Пол играл на пианино. После шоу Стюарт уезжал в пригород, к Астрид, а остальные, и с ними Шеридан, поднимались в мансарду, к своим узким раскладушкам. В этом импровизированном общежитии жили пятеро, а то и шестеро, когда к Шеридану присоединялась его подружка-немка Рози, а временами и больше, если везло кому-то из битлов. Именно там Джордж потерял невинность с какой-то случайной девчонкой, уверенный, что его товарищи спят, а они ждали, пока он не завершит начатое, а потом одобрительно заулюлюкали. «Хоть молчали, пока я делом занимался», – позже с улыбкой будет вспоминать Джордж.

В общем, уединиться не удавалось никому, что прекрасно показывает рассказ Пола о том, как он случайно зашел на чердак, когда Джон был «занят делом». «Захожу к Джону… смотрю, тощий зад ходит вверх-вниз, а под ним деваха. Ничего, это в порядке вещей было. Просто говоришь: “О, прости” – ну и уходишь».

Для рок-музыканта девушки были дополнительной привилегией – и одной из неизменных причин, из-за которых подростки вообще брались за гитару. Думаю, спорить с этим станут немногие. Через десять лет в интервью Rolling Stone Леннон расскажет о некоторых поклонницах, ходивших на их концерты. «Были такие особые девушки… сейчас их назвали бы “групи”… фанатки оголтелые. Бегали за всеми: комедиант, поедатель стекла – плевать им было. Главное, что он на сцене».

Когда они согласились сыграть в «Топ Тен», битлам обещали больше денег, чем платил Кошмидер. Но они явно не представляли, что на новом месте им придется платить налоги – вероятно, их бывший работодатель этим бессовестно пренебрегал. Им недоплачивали всегда – где бы они ни играли. Но теперь, увидев эти налоговые вычеты, они решили и сами сэкономить по полной – и не заплатили агенту, Аллану Уильямсу, его 10 % комиссионных. Это было подло, и Уильямс с горечью увидел в этом «руку Леннона». «Он был главарем, доминировал в Beatles», – напишет он в своей книге «The Man Who Gave The Beatles Away»[25]25
  Зд.: «Отрекшийся от Beatles» (англ.).


[Закрыть], которую Джон злобно переименует в «The Man Who Couldn’t Give The Beatles Away»[26]26
  Зд.: «Не сумевший отречься от Beatles» (англ.).


[Закрыть].

Уильямс был прав, и если даже не по закону – никакого контракта Beatles не нарушили, ведь его просто не было, – то по совести. Он пригрозил, что занесет группу в «черный список», когда те вернутся в Ливерпуль. Но в душе он был добряк, и битлы это явно просекли. Он никогда не был их менеджером в привычном для поп-музыки смысле, но сделал для них больше, чем просто антрепренер. Как он напомнил им в удивительно мирном письме, без него они «даже не понюхали бы Гамбург». Это было правдой, но это не помогло. Они ему так и не заплатили.

На пасхальных каникулах в Гамбург приехали Синтия и Дот, девушка Пола. Синтия в первый раз была за границей, и Джон с лукавой усмешкой водил ее по Репербану и давал ей попробовать прелюдин – так, встряхнуться. Вечером девушки сидели в зале и смотрели, как их мальчики отрываются на сцене, а иногда Джон поспешно уводил Синтию наверх в общую комнату, если та пустовала, – «пробежать пятимильку» за пятнадцать минут, пока перерыв. «Те недели, что мы провели в Гамбурге, стали одними из самых счастливых в нашей с Джоном совместной жизни, – позже писала Синтия. – Мы были свободны и влюблены, и жизнь, озаренная ярким солнцем, так много нам обещала…»

Астрид как фотограф уже подарила Beatles их особый – «битловский» – образ, но этим ее вклад не ограничился. Когда Стюарт восхитился ее черными джинсами и новой черной кожанкой без воротника, она купила ему такой же костюм. Другие битлы быстро заказали такие и себе. Но самый главный ее подарок был еще впереди. Она подстригла Стюарта и зачесала ему челку наперед, в стиле, который ее немецкие друзья копировали с «вечно превосходной» французской моды.

Увидев, что она сотворила с их басистом, битлы посмеялись. Они посчитали, что Стюарт выглядит как девчонка, и ни за что не хотели расставаться с рокерскими прическами с волосами, зализанными назад. То, что подходило раннему Элвису, подходило и им… пока что.

Ни Леннон, ни другие битлы почти ничего не знали про Берта Кемпферта. Ну да, немецкая звезда, руководит эстрадным оркестром. Еще его «Wonderland By Night», плавная мелодия для трубы, под которую любили кататься фигуристы, возглавила американские чарты. А еще Кемпферт участвовал в превращении немецкой народной песни «Muss i denn» в «Wooden Heart» для Элвиса. О, правда? Пол иногда пел эту песню, даже часть с немецкими куплетами, но Джон никогда ее не любил. В ней он видел еще одно напоминание о том, что Элвис продался Голливуду. Но узнав, что Кемпферт слышал их в «Топ Тен» и хотел бы записать пластинку с ними и Тони Шериданом, Джон возликовал.

И вот исполненные решимости битлы, проведя всю ночь на стимулирующих таблетках, появились в гамбургской студии Polydor, чтобы показать Кемпферту, на что они способны. «Мы думали, будет легко, – расскажет позже Джон. – У немцев были такие дерьмовые пластинки. Наша по-любому будет лучше!»

Как выяснилось, пользы столкновение культур никому не принесло. Во всяком случае, поначалу. Beatles отправили на аккомпанемент к Тони Шеридану, а тот пел «My Bonnie Lies Over The Ocean» – странный выбор для рок-певца. Битлам даже пришлось изменить название группы на The Beat Brothers, чтобы пластинка могла выйти. Кемпферту не понравилось, как звучит слово Beatles.

Что до самих битлов, они ненавидели эту пластинку. «Это было ужасно, – говорил Джон. – Тони Шеридан пел, а мы просто блямкали на фоне. Это мог кто угодно сделать». Джону дали спеть только в старинной песенке «Ain’t She Sweet». Это была одна из первых песен, которым его научила мама, так что, наверное, для него это был эмоциональный момент. Но вряд ли Джулия представляла ее как бравурный марш, который хотел услышать немецкий продюсер.

Это была их первая настоящая сессия звукозаписи группы, и Beatles были разочарованы, но был уже июнь, и их второе пребывание в Гамбурге подходило к концу. Стюарт уже решил, что жизнь музыканта не для него, и перешел в Гамбургский художественный колледж. В последнюю ночь, прощаясь с битлами, он плакал, все тоже грустили, и Пол сожалел о некоторых резкостях, с которыми отзывался о его игре. Нет, с музыкальной точки зрения он был прав – играл Стюарт паршиво. Но общаться с ним Джон любил больше, чем с кем-либо еще.

Был ли Стюарт балластом для Beatles? Сказать так никто не рискнул. Но, вероятно, его дружба с Джоном мешала развитию авторского тандема Леннон – Маккартни. Пол чувствовал, что его бросили, и источник, питавший их творческий дуэт, иссяк. И если бы Стюарт остался в Beatles, сумели бы Леннон и Маккартни стать самыми знаменитыми авторами песен в мире? Или Пол в конце концов просто бросил бы все, устав чувствовать себя отстраненным от Джона, и ушел бы делать сольную карьеру в начале шестидесятых, а не через десять лет?

Уходя из Beatles, Стюарт не просто покидал группу. Он отказывался от музыки. Его усилитель отдали Джорджу, а его бас-гитару – Полу. Это не вызвало особой радости. Пол считал, что «на басухе играют жиртресты, их позади и не видно», и себя он в этой роли никак не видел. Но если Beatles оставались квартетом, значит, кому-то предстояло сыграть эту роль, и Леннон ясно дал понять, что он этим кем-то не будет; а переводить на бас Джорджа, лучшего гитариста в группе, было просто неразумно. Кто оставался? Да, Пол.

«Я вообще не хотел этого делать… Он повесил на меня этот бас…» – позже скажет Маккартни. Но ради группы он смирился, отправился в музыкальный магазин Steinway и заказал бас-гитару Hofner 500/1 для левшей, стилизованную под скрипку. Он еще не знал, что эта гитара станет знаком разительных перемен в его творческом пути.

Решение Стюарта изменило не только жизнь Пола Маккартни. Клаус Форман тоже решил стать музыкантом – и взял бас-гитару Стюарта себе. Десять лет спустя он сыграет на басу на пластинке Джона Леннона «Imagine».