Текст книги "Принц Теней"
Автор книги: Рэйчел Кейн
Жанр: Зарубежные приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Не стоит этого делать, – шепнул мне Бальтазар на ухо.
Он бы ненамного старше меня, и хотя редко хозяин и слуга становятся друзьями, я считал его таким же близким другом, как и Меркуцио. Он тоже хранил мои тайны – как и тайны Меркуцио, кстати.
– Воровство – это неподходящее занятие для компании полупьяных молодцов. И вы это знаете.
– Они со мной не пойдут, – сказал я. – Меркуцио и Ромео будут отвлекать внимание стражи.
Бальтазар сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул.
– Синьор, я знаю, что вы не прочь рискнуть, но на этот раз – идти в дом Капулетти, снова…
– Принц Теней уже грабил все лучшие дома Вероны, – возразил я. – Он украл серьги у спящей герцогини. Какая разница? Это всегда риск.
– Тогда все было иначе. Тогда это было ради мести и добычи, – ответил он. – А сейчас вы делаете это для семьи. И за вами будут следить.
Бальтазар был посвящен в мою тайну с самого начала. Мои первые вылазки были детскими забавами, дерзкими, но не более того: когда мне было десять, я отомстил за обиду Меркуцио. Я украл брошь у одной из его тетушек, которая велела высечь его за непослушание. Мне удалось тогда перелезть через стену, проскользнуть в ее спальню и украсть брошь, а потом продать ее в ювелирной лавке. Меркуцио получил деньги – компенсацию за свое унижение. Потом, раз от раза, мое воровское искусство росло и совершенствовалось, и Бальтазар знал обо всем.
Со временем я вошел во вкус. Это было действительно искусство, которое требовало сосредоточенности, мастерства, ловкости и силы. Оно также требовало чутья – способности определить, когда задуманное возможно осуществить, а когда лучше не стоит пытаться.
И вот сейчас Бальтазар озвучил мои собственные тревожные предчувствия, которые я старательно пытался не замечать.
– Об этой девице разное говорят, – продолжал Бальтазар. – Об этой Розалине. У нее дурной глаз. Ведьмин.
– Я ее видел. Ничего ведьминского в ее глазах нет.
Бальтазар фыркнул, и это лучше любых слов продемонстрировало, что он думает о женщинах.
– Только ведьмы читают столько светских книг!
Я дал ему подзатыльник – легкий.
– Даже если и так – неужели ты думаешь, что я не смогу проскользнуть мимо женщины? Не глупи. Я делал это сотни раз.
– Но не с этой, – снова возразил он. – Не с этой ведьмой Капулетти. Мне все это не нравится, синьор. Мне это совсем не нравится.
Честно говоря, я его понимал, но мне не хотелось, чтобы мой собственный слуга запугивал меня Капулетти.
– Ладно, – сказал я. – У Принца Теней есть собственный интерес в том, чтобы сегодня ночью найти и изъять некие любовные вирши. И в придачу – камешек или даже два.
Он покачал головой и посмотрел на меня с возмущением.
– Вас повесят в один прекрасный день, – сказал он. – Качаться вам в петле. Если, конечно, повезет. Если сегодня вечером Принц Кошек не вцепится своими когтями вам в глотку.
Тибальт Капулетти, Принц Кошек, получил свою кличку от Меркуцио не благодаря своей грации и ловкости – скорее это была грубая игра слов. Если Тибальт меня поймает – мое растерзанное тело будет пригвождено к двери той же самой таверны, где я не так давно опозорил его в своих стихах.
Я почувствовал, что по моему телу пробежали мурашки, и поспешно запахнул плотнее плащ.
– Возможно, – произнес я. – Но сначала ему придется меня поймать.
Меркуцио, разумеется, был моим партнером во всех преступлениях. Он был мастером привлекать внимание к своей персоне, а присутствие неуклюжего, все еще полупьяного Ромео было сегодня как нельзя кстати. Пустынные, узенькие улочки Вероны были полны опасности даже среди бела дня, когда всякого рода разбойники и головорезы затаивались в проходах и арках. А ночью, в свете луны, они выходили на охоту в открытую. Но все же и они побаивались нападать на компании вооруженных людей. Мы сделали все, чтобы нас как следует увидели и услышали. Этому очень помогало умение Меркуцио орать по-ослиному, и он исполнил с таким припевом самую похабную пьяную песню из всех, которые он только мог припомнить, а Ромео и я подпевали ему нестройным хором, взбираясь на холм.
Улицы моего прекрасного города отличались удивительным даже для самих его жителей головокружительным однообразием: все стены были сложены из одного и того же камня и отделаны мрамором, отличаясь друг от друга разве что фресками и поблекшей мозаикой на полуразрушенных древних поверхностях. Верона не отличалась роскошными видами: пышные сады богачей скрывались за высокими заборами, спрятанные от любопытных глаз простолюдинов. Даже с колокольни базилики трудно было бы заметить в городе следы хоть какой-нибудь зелени, будь то деревья или хотя бы кусты… только серый камень, мрамор и крыши, покрытые глиняной черепицей.
Проходя по Пьяцца-дель-Эрбе, мы увидели еще одну группку вооруженных молодых людей – они были одеты в цвета Капулетти, но эта встреча не доставила нам никаких неприятностей: если бы мы были в цветах Монтекки – не миновать бы нам столкновения и драки, а сейчас они только орали слова одобрения ближайшему кабаку и куражились около фонтана. Один из них обнажил свою веснушчатую задницу и выставил ее перед лицом мраморной статуи – древней, еще римской, великолепной статуи, ныне почитаемой как статуя Мадонны, но его спугнул окрик городских стражников, который заставил юнцов ретироваться. Мы же к тому времени спокойно миновали площадь и скользнули, словно призраки, в тень.
Недлинное путешествие – и мы оказались у задней стены дворца Капулетти.
Опять я здесь.
Сегодня не было ни малейшего шанса проникнуть в дом с той же легкостью… Я прекрасно понимал, что стража теперь будет с величайшим вниманием разглядывать лицо каждого входящего или выходящего человека. Нет, для того чтобы попасть внутрь, теперь требовалась необыкновенная хитрость и ловкость.
Ну, по крайней мере, сама стена не выглядела такой уж неприступной.
Меркуцио бросил на меня короткий, понимающий взгляд и крепко обнял Ромео за плечи, чтобы повернуть его в сторону Виа Каппелло.
– Идите на Виа Маззини, – велел я им. – Прямо к главным воротам. Купите немного вина и наслаждайтесь им, гуляя по улицам. Да погромче!
– Идущие на пьянство приветствуют тебя! – заявил Меркуцио с глубоким поклоном, от которого полы его плаща разлетелись в разные стороны. Он схватил моего кузена за шею, не обращая внимания на его попытки освободиться от слишком крепких объятий. – Ты тоже идешь, поэт. Давай-ка мы с тобой подальше уберемся отсюда и не будем наживать себе забот. Предоставим это Бенволио.
Ромео сопротивлялся, но Меркуцио держал его до тех пор, пока он не подал знак, что сдается.
– Не причиняй ей вреда, – обратился Ромео ко мне, и в голосе его звучала такая неподдельная искренность, что мне снова захотелось как следует ему наподдать. Я ведь был вором, а не душегубом. – Пожалуйста, Бен, обещай мне, что ты не сделаешь ей ничего плохого – только заберешь стихи. Если вам так надо кого-то наказать – накажите меня. А она ни в чем не виновата.
Он, конечно, был сущим болваном, мой кузен, но сердце у него было доброе – даже несмотря на то, что меня он, видимо, считал настоящим чудовищем.
– Я постараюсь справиться с собой и преодолеть все искушения, – произнес я. – А теперь идите. И поторопитесь.
Ромео кивнул, и Меркуцио повлек его навстречу шумной попойке и – весьма вероятно – неприятностям.
Я вытащил из своей сумки черный шелковый шарф и обернул им голову, низко натянув на глаза: прежде чем завязать его, я тщательно проследил за тем, чтобы разрезы пришлись строго на глаза – мне нужно было быть уверенным, что я могу все видеть. Затем я глубоко вздохнул и внимательно осмотрел стену, выискивая взглядом трещинки, впадинки и сколы – все то, за что я мог бы цепляться пальцами и на что будет удобно опереться носками мягких сапог. Плющ мне не нравился: во-первых, он мог не выдержать мой вес, а во-вторых – как бы я ни был осторожен и внимателен, на растениях все равно остаются следы, а сам плющ цепляется за одежду.
Но в самой стене кое-что изменилось по сравнению с тем разом, когда я видел ее два месяца назад: там, наверху, почти у самых окон, появилось почти незаметное глазу, спрятанное в тени дополнение.
Ножи.
Почерневшие, почти слившиеся с каменной стеной. Если бы я залез наверх и схватился за них рукой – от моей ладони остались бы только кровавые лохмотья. Очень умный ход, особенно если – а я был уверен в том, что так оно и есть! – лезвия ножей были отравлены.
Мне нужен был другой способ войти – и маленькая дверца в углу, в тени, была прекрасным выбором. Она предназначалась для слуг и торговцев и как нельзя лучше подходила для моей цели. Я достал из своей поясной сумки необходимые инструменты, а дальше было делом техники заставить металлический язычок замка покинуть его норку. Собак внутри не было – Капулетти не особо их жаловали, к счастью, но я знал, что в любой момент могу столкнуться с охранниками, которые имеют в доме все полномочия и очень любят убивать.
Наверно, не так уж хорошо, что осознание этого доставляло мне удовольствие.
Я проскользнул внутрь темного сада. В прошлый свой визит сюда я торопился и не заметил, что кусты сплошь усыпаны розами – ароматными, тяжелыми и свежими. Фонтан по-прежнему играл свою умиротворяющую музыку. Я старался держаться в тени и двигался вдоль гладкой мраморной стены в темноте до самых балконов. Балкон Розалины был справа от меня, и я начал прикидывать свои шансы.
Послышался хруст чьих-то сапог по гравию, и я застыл на месте, совершенно неподвижно, пока один из охранников не торопясь проходил с дозором мимо меня по саду. Я отточил свою способность стоять не шелохнувшись на долгих нескончаемых лекциях бабушки – я овладел этим искусством в такой степени, что теперь мог становиться невидимой тенью среди теней, и охранник миновал меня, даже не бросив взгляд в мою сторону. От него отвратительно воняло чесноком и дешевым вином, но шаг у него был уверенный, и я ни капли не сомневался в его наблюдательности. Подождав, когда он повернет за большое цветущее дерево, я снова начал двигаться. Времени у меня было мало – он не один бдительно шарил глазами по саду.
Я прыгнул и повис на стене на высоте примерно половины моего роста. Плющ был влажным и скользким, но под ним скрывалась решетка, и я вцепился в нее, лишь слегка потревожив листву. Луна спряталась в тяжелых облаках, за что я ей был признателен – благодаря этому меня труднее стало заметить. Пока я карабкался вверх, перчатки и грубая одежда защищали меня от заноз и шипов, хотя я все же почувствовал один или два довольно чувствительных укола. Добравшись до балкона, я замер и, тяжело дыша, прислушался.
В комнате было тихо, как в могиле. На этот раз девушка, судя по всему, крепко спала.
Я перелез через перила балкона и чуть было не перевернул большую вазу со срезанными розами: мой плащ зацепился за шипы, и это могло превратить мое бесшумное появление в представление бродячего цирка. Я присел, прячась от вышедшей из-за облаков луны, и тщательно отцепил плащ, а потом отодвинул занавеску и бесшумно проскользнул в комнату.
Там было темно – это меня успокоило. За столом, где я видел ее в прошлый раз, никого не было, хотя я чувствовал запах дыма и тепло, идущее от подсвечника – свечу погасили совсем недавно. Кровать Розалины была большой, но простой, ее закрывал полог с изображением благочестивых дам, совершающих всякие богоугодные деяния. Никто из слуг не дежурил в комнате. У дальней стены стоял открытый шкаф с книгами – мне показалось, в нем было больше книг, чем во всей Вероне. Я успел поразиться их количеству – просто немыслимому для девушки! – и тут меня ждал провал.
Я не услышал, как она приблизилась. Вообще не услышал ее шагов. Делая очередной осторожный глубокий вдох, я вдруг ощутил на горле ледяное острие лезвия, и приятный, спокойный, ровный голос произнес:
– Принц Теней, это опять вы. Я позволила вам один визит, ваше высочество, но повторный визит уже может нанести непоправимый урон моей чести. Я думаю, на этот раз мне все же придется позвать моего брата Тибальта.
– Не делайте этого, – сказал я очень спокойно. – Я пришел с мирной целью – чтобы спасти вас.
– Спасти меня?! – Голос прозвучал удивленно, но в нем не было ни капли насмешки. – Я слышала, как ваши наемники хвастаются на улицах бесцеремонным обращением с женщинами Капулетти – вы пришли, чтобы продемонстрировать это наглядно?
– Не в моих правилах сражаться с женщинами. Хотя я слышал, как высокородные убийцы из вашего рода говорят, что могут взять приступом любого из дома Монтекки. Как вы думаете, что именно они имеют в виду, говоря о женщинах?
Она хранила молчание. Я подумал было рассказать ей о том неприятном случае с Тибальтом и одной из служанок Монтекки, свидетелем которого я был, но это было бы слишком жестоко: для нее он был братом – это для меня он был мерзкой змеей.
– Повернитесь, – велела она. – Повернитесь ко мне лицом.
Девушка подожгла фитиль свечи в золотом подсвечнике.
Я повернулся, потому что тоже хотел видеть ее лицо. Чтобы вспомнить, какая она. Розалина снова была одета в ночную сорочку, но на этот раз сверху была наброшена тяжелая накидка – и я почувствовал легкое разочарование, потому что помнил, как восхитительно было ее тело под полупрозрачной тканью рубашки.
Я молча поклонился.
– Как всегда, в маске, – сказала она, и мне показалось, что уголки ее губ дрогнули. Слегка.
– Прикажете мне снять ее? – спросил я.
– Возможно. Что вам здесь нужно?
– Ничего особенного, – ответил я. – Любовные стихи.
Она была чересчур умна. Опасно умна – мне не пришлось больше ничего говорить. Два слова – и она все поняла:
– Вы не Ромео – вы тяжелее и шире в плечах. В то же время наемника не отправили бы на такое деликатное дело, как это. Итак, вы, должно быть, его кузен. Бенволио. Вы пришли ограбить меня или убить? Конечно, убить – было бы проще и надежнее всего, тогда я точно не болтала бы потом.
Похоже, с тем же успехом я мог бы и вовсе не надевать маску.
Я пребывал в крайней растерянности. Что же мне следует предпринять? Ударить ее? Угрожать? Я уже понимал, что Розалина не та женщина, которую можно запугать, хотя она и была не старше, чем я. Об убийстве ее и речи быть не могло – я не смог бы убить женщину в любом случае, хотя было одно важное обстоятельство: она сжимала в руке кинжал. И эта рука не дрожала.
– Чтобы соблюсти все формальности, полагаю, я должен был представиться, – сказал я наконец, склоняясь в поклоне. – Синьорина Розалина.
– Я думаю, вы простите меня, если я не подам вам руку для поцелуя, – ответила она. – Итак, стихи. Полагаю, вы имеете в виду ту ужасающую бессмыслицу, которую посылал мне Ромео. Я надеялась, что у кого-нибудь хватит здравого смысла остановить его.
– Он настолько плохо пишет?
– Ваш кузен пишет слова как слышит, в грамоте он не силен, – усмехнулась она. – Но его воодушевление, по крайней мере, кажется искренним.
– В таком случае у вас нет причин хранить их, – произнес я. – Отдайте мне эти вирши – и я удалюсь прочь.
– Я их сожгла, – ответила девушка и отбросила свои темные волосы назад, а я нахмурился. – Вы что, думаете – я умалишенная? Если бы кто-нибудь обнаружил, что я храню в доме этот бред, – меня бы наказали, а бедного, спятившего от любви Ромео поймал бы и разорвал на мелкие кусочки мой брат. А он этого не заслуживает. Он всего лишь глупый мальчишка.
Я не привык иметь дело с такими женщинами: лишенными сентиментальности, живыми, блистательно прозорливыми. Я-то думал, что эта зарывшаяся в книги девица не первой юности хранит посвященные ей любовные стихи в укромном месте, дабы они грели ее одинокую душу, – но Розалина точно не нуждалась в источнике тепла извне. Она была горяча сама по себе, она сама излучала огонь, словно костер, – и несмотря на это, мне было очень, очень холодно рядом с ней.
Я откашлялся, потому что вдруг понял, что веду себя глупо, как мальчик в борделе.
– Вы даете слово?
Она улыбнулась – чуть-чуть.
– Я Капулетти, синьор. С какой стати вам верить моему слову?
– Действительно – ни с какой. И тем не менее я бы поверил – если бы вы дали слово.
– Тогда оно у вас есть.
– Благодарю. – Мой голос звучал не совсем твердо, а вот ее рука держала кинжал очень даже уверенно. – Что ж, тогда, я надеюсь, дело сделано, синьорина.
– Настолько, насколько это возможно, – согласилась она. – Вы сможете найти выход, чтобы вас не поймали?
– Я Принц Теней, – произнес я и улыбнулся. – Я могу найти выход из самого ада – и даже не задеть кончика хвоста дьявола.
– Вы как никогда близки к встрече с ним.
Теперь она не улыбалась – ни тени улыбки не было на ее лице, а глаза ее потемнели.
– Я слышу шум на заднем дворе. Вы должны исчезнуть – пока есть такая возможность. Сторожа вот-вот появятся – а я не могу рисковать своей головой ради вашего спасения. Вы же понимаете.
Я кивнул ей в знак благодарности и поспешно скользнул обратно к балконной двери. Слева от меня оказался книжный шкаф, и я вдруг неожиданно для самого себя вытянул из стопки книг ту тоненькую книжицу, которую она читала в прошлый раз. Розалина издала удивленный возглас и подалась вперед, но было уже поздно.
– Я возьму это на память о вас, – сказал я и выскочил на балкон.
Она могла бы закричать – и тем самым обречь меня на верную смерть: я не знал ее намерений – и мне не хотелось об этом думать. Я сунул книжицу себе за пазуху и перепрыгнул через перила балкона, стараясь двигаться по решетке вниз как можно более быстро и бесшумно. Потом я повис, чтобы осмотреть сад внизу.
Розалина перегнулась через перила балкона и смотрела прямо на меня. Она ничего не говорила, я тоже молчал, но что-то… что-то изменилось.
Повинуясь внезапному и, вероятно, глупому порыву, я протянул руку и сдернул маску. Мне нужно было, чтобы она увидела мое лицо.
На этот раз она улыбнулась по-настоящему. Воздух был свеж и прохладен, но я вдруг почувствовал, как по моим венам пробежала горячая волна.
– Справедливый обмен, – шепнула она. – А теперь вам нужно уходить. Быстро.
Я слышал, как Меркуцио и Ромео орут пьяными голосами на улице – они должны были привлечь к себе внимание стражи, но это не могло продолжаться долго.
Я спрыгнул со стены как можно дальше и прокатился несколько метров по мягкой траве, а потом, вскочив на ноги, помчался к той двери, через которую попал внутрь. В последний момент я заметил там сторожа, который проверял запор, и, резко развернувшись, спрятался за колючим розовым кустом. Наверху, стоя на своем балконе, за мной с явным интересом наблюдала Розалина, вцепившись руками в каменные перила. И я был почти уверен, что она боялась за меня.
Почти уверен.
Оставался только один выход: наверх. У меня было совсем мало времени до того, как сторож покинет свой пост у двери и начнет обшаривать сад, поэтому я запрыгнул на стену и быстро полез по ней вверх. Я почти долез до самого верха, как вдруг резко остановился и замер, стараясь не делать резких движений, вися на стене и цепляясь за плющ.
Ножи.
Я вспомнил о них буквально в последний момент, я уже почти схватился за них – но резко отдернул пальцы от острых лезвий. И вот я был словно приклеен к каменной стене и не мог двигаться вперед.
И все-таки оставался один путь. Ремесленники, которые делали эту смертельную ловушку наверху стены, немного обманули Капулетти – совсем чуть-чуть схалтурили: оставили буйно растущий плющ, растущий в углу на самом верху, и не стали втыкать туда ножи. Снизу это было не заметно, а отсюда я совершенно отчетливо видел свободное от ножей пространство.
Я подобрался к нему, стараясь двигаться максимально осторожно, буквально не дыша, и, повиснув там, оглянулся.
Розалина все еще была на балконе и смотрела на меня. Я махнул ей рукой – и она кивнула в ответ.
И тут у нее за спиной вдруг выросла какая-то тень и кто-то схватил ее и потащил в комнату. Какой-то высокий мужчина. Я видел, как взметнулся его кулак, потом услышал звук удара и изумленный вскрик Розалины, а потом Тибальт Капулетти выскочил на балкон и перевесился через перила. Схватившись обеими руками за балюстраду, он стал обшаривать взглядом сад внизу.
– Стража! – взревел он. – Дурни! Держите ухо востро: здесь кто-то есть! Я слышал, как моя сестра разговаривала с ним! И я хочу, чтобы его нашли! Немедленно!
Он повернулся и с такой силой хлопнул балконной дверью, что она приоткрылась снова, давая мне возможность видеть, что происходит внутри комнаты.
Я прекрасно видел, как Тибальт наступает на Розалину, хватает ее и стискивает ей руку так, что та вскрикивает от боли.
– Это был он?! – заорал он и снова замахнулся на нее кулаком. – Этот был тот чертов вор?!
Она не отвечала, чем заработала очередную сокрушительную затрещину, от которой на нежной коже ее щеки выступили красные пятна.
– Я видел следы его сапог под твоим балконом в прошлый раз, ты, шлюха! Ты помогла ему опорочить имя Капулетти! Что он собирался украсть на этот раз – твою девственность?! Неужели ты пала так низко?
Итак, она невольно оказалась втянутой в мои дела. Я был настолько легкомыслен и глуп, что не подумал о последствиях: ведь я оставил следы под ее балконом – и это не могло не навлечь на нее подозрений. Я старался успокоить себя мыслями, что это не имеет никакого значения, что она Капулетти по рождению, что она лютый враг моего рода. Что кровь, которая течет в ее жилах, та же, что течет в жилах Тибальта. И что это ее отец убил моего отца много лет назад.
Но все это звучало совсем не так убедительно, как мне хотелось бы.
Я видел, как она посмотрела через плечо Тибальта и ее глаза расширились, когда она обнаружила меня, глупо распластавшегося по стене. Я почти мог прочитать в ее глазах сердитое: «Беги же, дурак!» И она была совершенно права.
Я сделал глубокий вздох, засунул книжку поглубже за пазуху и перевалился через стену в темноту.
Спрыгнув, я приземлился на согнутые ноги и слегка качнулся, удерживая равновесие, а потом бросился бежать по улице, огибающей дворец. Я слышал, как Меркуцио и Ромео бегут вслед за мной, преследуемые кучкой наемников Капулетти, которые уже не велись на их уловки, поэтому я свернул в ближайший переулок и подождал их. Ромео, не большой любитель погони, еле дышал, но тем не менее продолжал улыбаться.
– Ты… тебе… удалось…
– Они уничтожены, – отрезал я коротко, не тратя попусту дыхание и силы, которые нужны были для побега.
Вопреки моим ожиданиям, я вовсе не испытывал восторга и эйфории от содеянного: перед глазами у меня стояло напряженное, мрачное лицо Розалины. Это было лицо женщины, которая знала, что ее ожидает боль или что-то еще более ужасное.
– Клянусь, если ты напишешь еще хоть строчку – я сломаю тебе руку.
Он искоса взглянул на меня, явно встревоженный: я не шутил – и он знал это. Это не было забавным приключением, о котором мы потом будем вспоминать со смехом и умилением. Все было смертельно серьезно.
– Уведите их за собой, – приказал я Меркуцио и Ромео. – Бегите к Понте-дела-Витториа, там вам нужно будет от них оторваться и вернуться ко дворцу. Ни в коем случае не дай им схватить Ромео.
Меркуцио кивнул, дернул Ромео за рукав и ринулся в нужном направлении.
А я помчался в другую сторону.
– Куда это он? – услышал я взволнованный голос Ромео, хотя Меркуцио не имел ни малейшего представления о моих намерениях. Я принял решение только что и теперь несся по темным, узким улочкам, стараясь укрыться от настигающих меня лучей лунного света. Я слышал крики преследователей за спиной, но вроде бы Меркуцио и Ромео переключили их внимание на себя. Это было хорошо. Мне нужно было время.
Улицы по ночам совсем не безопасны, и я дважды чудом избежал столкновения с головорезами, караулящими своих жертв в укромных уголках. Время было самое подходящее для их темных дел – и убийцы прекрасно знали это. Мне удалось проскользнуть мимо городской стражи, и я свернул в узенький вонючий переулок, добрался по нему к церкви Кьеза-ди-Сан-Фермо, где – я знал это точно – меня всегда по-дружески выслушают и предоставят убежище.
Я вошел в открытую дверь и, оказавшись в этих величественных стенах посреди шелковой, тяжелой тишины, вдруг особенно остро почувствовал, как я устал. Горело только несколько свечей, освещая арки наверху, и я остановился при входе, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Я преклонил колени перед алтарем, а потом как можно скорее – насколько позволяли правила – направился в глубь храма, где пухлый монах в тонзуре молился, а возможно – просто притворялся, что молится, а на самом деле закрыл глаза и дремал.
Я наклонился к нему и шепнул:
– Проснитесь, дорогой брат, вас ждут великие дела.
Его глаза распахнулись, он заморгал, а потом вылупил глаза, что, насколько я понял, должно было означать религиозный экстаз или – скорее – священный ужас. Он довольно неловко вскочил на ноги, обутые в сандалеты, помолчал, уставясь на алтарь и распятие над ним, а потом повернулся и посмотрел на меня.
– Воры! – взревел он, но потом сообразил, что находится в доме Господнем, и сменил рев на более подобающий шепот, попутно врезав мне по затылку так чувствительно, что я чуть не увидел ангелов. – Мерзавец! Злокозненный дьявол, покрывший себя позором… ох, простите, синьор. – Он наконец узнал меня, пришел в себя, откашлялся и попытался восстановить чувство собственного достоинства. – Что такое, молодой господин? Вы врываетесь в храм Божий вот так, без причины? Вы стоите перед Святым Духом и…
– Вы снова злоупотребили священным вином, брат Лоренцо? – перебил его я. Разумеется, он злоупотребил: его дыхание говорило об этом красноречивее любых слов. – А разве это не серьезный грех для такого почтенного старца, как вы?
Он погрозил мне кулаком и понизил голос до свистящего шепота:
– Старца?! Это я-то старик? Не настолько я стар, чтобы не преподать вам сейчас же урок хороших манер, как я делал когда-то, когда вы были еще ребенком… Что привело вас сюда в этот поздний час?
– Дело серьезное, – сказал я. – Простите, но одно из ваших духовных чад в опасности, и я думаю, что, как заботливый пастырь, вы просто обязаны броситься ей на помощь.
– Чадо? Разве есть у меня паства нынче, когда дьявол торжествует победу?
– Розалина Капулетти, – произнес я, – ее брат собирается ее побить, а может быть – и хуже. Если бы вы навестили их сегодня вечером, чтобы узнать о ее самочувствии и состоянии…
– Я, верно, ослышался, – перебил он и приставил ладонь к уху: – Вы сказали – Капулетти? Разумеется, нет – ведь я слышал беспокойство в вашем голосе. Что подвигло вас на предательство, сын мой?
– Я никого не предавал, – ответил я, и теперь в моем голосе звучало отнюдь не беспокойство, а бешенство. – И я не могу вмешиваться в это дело. Это дело ваше – и ваш визит, нанесенный в нужное время, может сохранить девушке красоту, а возможно – и жизнь.
– Она собирается в монастырь, мой мальчик, – красота для нее не слишком-то важна. – Брат Лоренцо тем не менее поджал губы и вздохнул: – Что ж, я схожу, но под каким предлогом? Не мог же я услышать ее крики отсюда?
– Святой отец, ну вы же монах – разумеется, вам было видение от самого Господа, – произнес я. – И вы возжелали поделиться этими чудесными откровениями с потенциальной Христовой невестой.
– Если вы, не дай Бог, ошибаетесь, юный богохульник, – мне понадобится гораздо больше священного вина, чем есть во всей Вероне, – заявил он, но кивнул. – Предоставьте это мне.
– Чтобы вы могли снова погрузиться в свои священно-винные молитвы? Ну нет, святой отец, я пойду с вами.
Он разразился резким, громким хохотом, который отразился от стен и побежал по пустому собору, словно расшалившийся ребенок.
– Вот уж не думаю, что Монтекки этому обрадовались бы!
– У монаха нет семьи, кроме Христа, – произнес я, стараясь выглядеть как можно более смиренным. – А грубая ряса с капюшоном прикроет все лишнее – тем более что капюшон достаточно длинен, чтобы закрыть мое лицо целиком.
– Смирение – не то слово, которое приходит мне на ум при взгляде на вас, – заявил монах, но возражать не стал.
Я знал одно: он обожает маленькие хитрости и приключения.
– Но у вас, Бенволио, слишком гордый взгляд. Поклянитесь, что ничем не выдадите себя и не наломаете дров, когда мы попадем внутрь!
– А зачем бы мне это делать? – спросил я. – Чтобы попасть в ловушку и оказаться добычей тех, кто с радостью перерезал бы мне глотку? Нет. Я только должен убедиться, что дело сделано. Я не собираюсь рисковать. И для вас тоже нет никакого риска.
Монаху понадобилось всего несколько мгновений, чтобы в куче тряпья найти для меня самую рваную, грубую сутану: я выглядел в ней ужасно – что было очень хорошо для меня, ибо молодым монахам часто достаются всякие лохмотья. Я перепоясался веревкой и чувствовал себя так, словно меня туго запеленали в душные, пропахшие ладаном тяжелые тряпки, в которых я нещадно потел.
– Меч, – сказал брат Лоренцо. – Вы должны оставить его здесь. Он слишком заметен – даже под сутаной. А еще вам надо переобуться – сменить ваши сапоги на простые сандалии.
Я выполнил все эти указания, хотя без оружия чувствовал себя еще более нагим, чем без одежды. Я не расставался со своим мечом с тех пор, как вошел в соответствующий возраст, когда мне было позволено бродить по улицам вместе с кузенами. А в этот вечер я был беззащитен.
«Я всего лишь смиренный, ничтожный монах, – напомнил я себе. – Меня защищает Господь».
Господь и эта вонючая сутана – вот моя маскировка.
Брат Лоренцо окинул взглядом дело рук своих, удовлетворенно кивнул и напомнил мне, чтобы я не забывал держать голову опущенной долу.
– И никогда, никогда не поднимайте взгляда, – поучал он меня со всей серьезностью, возможной для монаха, которого мотало из стороны в сторону от выпитого вина. – Вам просто нужно выглядеть там смиренным и набожным. А любое проявление гордости и высокомерия – и мне несдобровать, ну а для вас последствия будут куда более губительными.
Я опустил подбородок, путаясь в широких рукавах, и постарался отринуть все то, чему меня годами учили с рождения, – повадки богатого господина из хорошей семьи. И неожиданно нашел, что это удивительным образом успокаивало и расслабляло.
Наша ночная прогулка по пустынным улицам была удивительно безмятежной: один карманник выполз было из тени, но при виде нас на лице у него появилось разочарование. Брат Лоренцо размашисто перекрестил его с широкой улыбкой, и мы продолжили свой путь, не боясь, что на нас кто-либо нападет. Сутана, казалось, закрывала меня словно броня, хотя я сильно сомневался, что этой защиты окажется достаточно, чтобы противостоять мечу Капулетти. Я думал: а все-таки не слишком ли я рискую? Но шанс стукнуть Тибальта по носу я упустить не мог… и кроме того – мне нужно было убедиться собственными глазами, что Розалина не слишком пострадала по моей вине.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?