Текст книги "Финал курортной сказки"

Эти слова прозвучали похоронным звоном по всем ее надеждам. Он стыдился своей дочери, а значит, он никогда не сможет ее полюбить, у ее дочки никогда не будет такого отца, какой был у самой Имоджин. Семья была самым важным в ее жизни, но, несмотря на страсть, которая была между ней и Марко, несмотря на то, что она его действительно любит, семьи у них не получится.

– Может быть, стоит сказать ему? Ведь все равно рано или поздно он узнает…

– Я сам решу, что мне делать, – резко оборвал ее Марко. – Наверное, мне лучше пойти туда одному.

Почему он всегда отталкивал ее?

– Он дед моей дочери, – не сдавалась Имоджин.

Она видела, как под его кожей заходили желваки.

– Как хочешь, – сказал он наконец и, не дожидаясь ее, пошел дальше по коридору.

Глава 10

Марко сделал то, что делал всегда, когда шел к своему отцу: приготовился стыдиться и каяться, что подвел его и само имя Сильвиано. Но на этот раз он подвел и Имоджин – обидел и унизил ее. Да, он был шокирован, когда врач сказала, что у него будет девочка, и все его надежды вынудить Эмилио наконец-то уважать его пошли прахом. Но он не должен был показывать это Имоджин. Что она теперь о нем думает? Он привез ее в Нью-Йорк, потому что хотел доказать Эмилио, что он – ответственный человек. Он надеялся на сына, который унаследует семейный бизнес. Он никогда даже не задумывался, что будет, если ребенок окажется девочкой.

Когда он опомнился, то понял по лицу Имоджин, что связь, которую он так заботливо выстраивал между ними все эти дни, оборвалась. Она избегала смотреть на него и так быстро натягивала на себя одежду, будто торопилась скрыть от него свое дитя. Даже теперь было видно, как она расстроена, как ей больно, и все это по его вине.

Движимый эгоистичной потребностью, он причинил боль единственной женщине, которая смотрела на него глазами, не зашоренными алчностью и тщеславием.

Он открыл дверь отцовской палаты и вошел. Он снова принес Эмилио разочарование. А ведь он даже остров купил именно потому, что хотел избавить себя от того, что сейчас произойдет, – от семейных драм.

– Как приятно снова видеть вас обоих.

Мирелла, улыбаясь, поднялась им навстречу и снова, как и вчера, обняла Имоджин и расцеловала ее в обе щеки. Марко почувствовал укол вины. Он и мать тоже подвел. Она так долго надеялась, что он женится, так ждала внуков, особенно после того, как выяснилось, что его сестра бесплодна. А теперь Имоджин ускользает от него, возможно, вместе с его единственной возможностью обрести семью. Не следовало затягивать бедную девушку в сложности его семейной жизни.

Он подошел к отцовской кровати, заметив, что тот в хорошем расположении духа, чего с ним давно не бывало.

– Ты выглядишь лучше.

– Мне станет еще лучше, когда я выберусь отсюда, – буркнул отец, но при этом заговорщически подмигнул жене.

Даже теперь было видно, как они близки, но Марко помнил времена, когда их отношения были отнюдь не безоблачны, особенно в молодости. Неужели они тоже поженились исключительно ради удобства?

Смогут ли они с Имоджин когда-нибудь стать так же близки, если сейчас поженятся из-за ребенка, из-за дочери? Сможет ли он полюбить свою дочь? Сможет ли он создать для Имоджин ту семью, какую она хочет?

Он не годится на роль отца. Как он сможет дать дочери любовь, в которой та нуждается, если он сам так и не получил любви, в которой нуждался?

Имоджин подошла и встала рядом с ним, оторвав его от невеселых мыслей. Марко поставил для нее стул рядом с постелью отца и встал за ее спиной. Он твердо решил не дать мучить ее, как всю жизнь мучили его, унижая и попрекая. Он положил руку ей на плечо, чтобы она знала, что он рядом. Марко хотел загладить свою вину, но, поскольку ему никогда не приходилось извиняться перед женщинами, он не знал, как к этому подступиться.

– А как ты сегодня? – Эмилио перевел свой немигающий взгляд на Имоджин. – Я слышал, прием прошел прекрасно, а ты всем очень понравилась.

– Прием был чудесный. Мне так жаль, что вас там не было.

Имоджин наклонилась к больному, а Марко не мог понять, то ли она хочет быть поближе к его отцу, то ли подальше от него самого. Что ж, он это заслужил.

– Ну, приду на следующий. Все равно все приемы одинаковые, – рассмеялся Эмилио смехом, который больше был похож на кашель.

Марко все думал, что он может сделать, чтобы загладить свою вину перед Имоджин.

– А мы только что с УЗИ, – обронил он будто бы между прочим, но прежде, чем успел продолжить, Имоджин открыла сумочку и достала снимок.

– Наш малыш.

Она передала фотографию Мирелле, которая сидела на краешке постели мужа и смотрела на него с нежной улыбкой. В этот момент Марку показалось, что эти двое очень любят друг друга, какие бы сложности им ни пришлось пережить за десятилетия брака.

– Это девочка, – твердо сказал Марко, прямо глядя отцу в глаза. Пусть Имоджин знает, как он гордится их ребенком, и ему все равно, мальчик это или девочка.

Имоджин оглянулась на него, и ее глаза блеснули. Это был гнев или слезы?

– Девочка? – спросил отец.

Марко видел, как Имоджин стиснула руки, лежавшие на коленях. Даже не видя ее лица, он чувствовал, как испаряется ее уверенность, исчезает радость. Ее плечи поникли, а тело, казалось, оседало с каждым вздохом. И все это его вина. Если бы он мог взять назад все слова, которые наговорил ей после сканирования, если бы он сумел показать ей, что он хочет ребенка! Этого уже не вернешь, но он может защитить и поддержать Имоджин сейчас. Марко выпрямился.

– Да, девочка. Наследница рода Сильвиано.

Он услышал, как Имоджин ахнула, и привычное ему чувство вины перед всем миром накрыло его с головой.

– Это не имеет значения, – перебила его мать, ласково поглаживая Имоджин по плечу.

– Конечно, это имеет значение, – прокаркал отец, и Марко пожалел, что не сообщил новость отцу с глазу на глаз. – Любой дурак видит, что происходит, Марко. Ты никогда не подумал бы жениться на ней, если бы не ребенок! Вы вообще не были бы вместе!

Имоджин вскочила со стула и бросилась к двери. На ходу она обернулась и посмотрела на Марко, но он не знал, что ей сказать, он даже не знал, что делать. Как отец узнал правду?

Имоджин на долю секунды задержалась в дверях, с надеждой глядя на него, а потом распахнула дверь и выскочила с такой скоростью, словно убегала от диких зверей. Марко рванулся за ней, потом остановился и повернулся к отцу.

– Какого черта ты делаешь?

– Ты не мой биологический сын, но ты Сильвиано, – ответил его отец. – Так что веди себя достойно своего имени!

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду? – рявкнул Марко, разрываясь между необходимостью наконец-то разобраться с отцом и потребностью бежать за единственной женщиной, которая заставила его желать любить и быть любимым.

– Dio mio, Марко. Эта девушка любит тебя. – Марко замер, услышав, как отец понизил голос. Он никогда еще не слышал такого смирения в его голосе. – Какая разница, мальчик у нее будет или девочка? Не будь таким дураком, как я. Веди себя достойно! Она заслуживает любви, но если ты на это не способен, то лучше отпусти ее.

Когда до Марко дошел смысл сказанного, все мысли перепутались у него в голове. Его сердце бешено колотилось. Он молча смотрел на отца, потом повернулся, пулей вылетел из комнаты и понесся по больничному коридору, едва не сшибая по пути персонал. Он завернул за угол и увидел в противоположном конце холла Имоджин. Она выглядела настолько потерянной, что у Марко заныло сердце. Он замер, вспоминая слова отца. Его сердце болит, потому что он любит ее?

И в этот момент перед ней разъехались двери лифта.

– Имоджин, – окликнул он, но она уже зашла в кабину.

Двери закрылись, и лифт понес ее вниз, прочь из его жизни.

Имоджин вышла на улицу и быстро пошла куда глаза глядят. Ей нужно было уйти подальше от Марко и от осознания, что еще один мужчина вышвырнул ее из своей жизни, на этот раз вместе с ребенком. Ей нужно было бежать, пока не сошла с ума от горечи несбывшихся надежд. Когда она заходила в лифт, ей показалось, что она слышит голос Марко, зовущий ее, но даже не стала оглядываться, решив, что опять принимает желаемое за действительное. Все кончено. Им не быть вместе.

Холодный скрипучий голос Эмилио все еще звучал у нее в ушах. Если Марко вырос рядом с таким отцом, нетрудно понять, почему он не хочет заводить семью и не нуждается в любви. Он просто не знает, что это такое. Она по глупости думала, что если останется в Нью-Йорке, выйдет за него замуж, то рано или поздно ее любовь поможет Марко измениться. Теперь она знала, что ничего из этого не выйдет.

Как бы ей хотелось поговорить с Джулией! Она взглянула на часы. В Лондоне был вечер, самое подходящее время, чтобы позвонить подруге, но что-то удерживало ее. Сначала ей нужно успокоиться и самой обдумать все, что случилось. Она огляделась, заметила деревянную скамейку в тени деревьев и присела. Ей нужно собраться с силами, принять верное решение и, что гораздо сложнее, последовать ему.

Марко не хотел девочку, ему нужен был только сын, и, кажется, Имоджин начала догадываться, почему. Этот человек, который назывался его отцом, требовал от Марко наследника.

Она вспомнила, как Мирелла пыталась сгладить ситуацию. Наверное, она рассчитывала, что, если они с Марко поженятся, у них будут еще дети, и это самый верный шанс для их семьи получить столь желанного наследника мужского пола. Но его отец был проницательнее.

Имоджин тяжело вздохнула. Нью-Йорк плавился от послеполуденной жары, хотя лето уже заканчивалось.

Ей надо поступить так, как будет лучше для малышки. Насмотревшись на взаимоотношения Марко с отцом, она могла принять только одно решение. Ей надо уехать. Сегодня. А лучше – прямо сейчас.

Имоджин достала телефон и набрала номер Джулии. Только надо держать себя в руках и говорить спокойно.

– Привет, Имми! – раздался в трубке голос подруги. – Фотография на крыше Эмпайр-стейт-билдинга потрясная! Завидую черной завистью!

– Не получилось, – только и смогла выдавить из себя Имоджин, давясь слезами.

– Что не получилось? – растерянно спросила Джулия.

– Я и Марко. – Имоджин едва могла говорить. Джулия на другом континенте ахнула. Имоджин несколько раз вдохнула и выдохнула и только тогда смогла продолжить: – Мы сегодня были на УЗИ, это девочка, а не мальчик, а девочка ему не нужна. Все кончено.

У Имоджин дрожали губы, руки, ее всю трясло. Ах, если бы только Джулия была здесь и могла обнять ее! Она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, такой оторванной от людей, которых она любила, как сейчас.

– Что? – Потрясенный голос Джулии звучал совсем близко, будто она сидела рядом, на скамейке в тени кленов.

Это ощущение немного успокоило Имоджин.

– Ты бы видела его, когда он узнал, что это девочка, Джулс! Он говорил так, словно ему навязывают сомнительную сделку на деловых переговорах! Потом его отец…

Имоджин опять замолчала, не в состоянии проглотить комок в горле.

– Что его отец, Имми? – осторожно спросила Джулия после долгой паузы.

– Его отец ясно дал понять, что только мальчик достаточно хорош для их безумной семейки. Я не могла там оставаться, я просто сбежала.

– Он не пошел за тобой?

– Нет. Наверное, мнение отца для него важнее меня и ребенка.

Последние слова потонули во всхлипах, и Имоджин опять несколько раз глубоко вздохнула, чтобы не разреветься.

– Что ты будешь делать? – спросила Джулия. – Имми, ты же знаешь, я тебя поддержу, что бы ты ни решила.

– Понятия не имею, – призналась Имоджин. – Я хочу домой.

Она вспомнила прошлую ночь, его нежность, его ласки… и свои надежды. Она мечтала, что он сможет хоть немножечко полюбить ее, что она сумеет пробить стену, которой он отгораживался от всех. Она так этого хотела…

– О, Имми. Где сейчас Марко?

– С отцом, наверное.

Джулия снова вздохнула:

– Имми, приезжай домой, мы все тебя ждем. И обязательно держи меня в курсе.

– Спасибо, Джулс, – прошептала Имоджин сквозь слезы.

Она закончила звонок и сидела с закрытыми глазами, слушая шелест клена и шум улиц и понемногу успокаиваясь. Она порылась в своей сумочке, нашла ключ от квартиры Марко и немного наличных денег. Сейчас она поймает такси, поедет в его квартиру, купит билет онлайн, соберет вещи и полетит домой.

Имоджин повторяла себе это как мантру, но время шло, а она все еще сидела с закрытыми глазами на скамейке в тени кленов.

Почему?

«Потому что ты его любишь. Потому что ты не можешь отказаться от него».

Она снова закрыла глаза, в ужасе от этой мысли. Она любит его. Несмотря ни на что.

В тот последний день на острове, когда они вдвоем шли вдоль полосы прибоя навстречу самой удивительной ночи в ее жизни, она представляла себе, что все это не случайность и не чудо – что это их жизнь. Они любят друг друга, они живут на красивом острове, гуляют вдвоем по пустынному пляжу и занимаются любовью. Но прошлый опыт не давал этим мечтам зайти чересчур далеко. Поэтому наутро она так легко рассталась с Марко. Она запретила себе строить планы и иллюзии, именно потому, что не хотела страдать, когда они неизбежно разобьются. Но тогда она и подумать не могла, что это может быть так больно.

А для Марко все по-другому. Для него это был просто секс, и здесь, в Нью-Йорке, и на острове.

Единственное отличие в том, что теперь она беременна и он чувствует себя обязанным на ней жениться, чтобы угодить отцу. Эмилио так прямо ей об этом и сказал, а Марко стоял рядом и не возразил ему ни словом. Он даже не пытался поддержать или защитить ее. И когда она шла к дверям, то знала, что он за ней не пойдет.

– Имоджин! – раздался откуда-то сверху голос Марко.

Но она не открывала глаз, не веря, что все это ей не чудится.

– Имоджин!

Он стоял прямо перед ней, его темные волосы были растрепаны, галстук сбился набок, и он казался взволнованным, чего Имоджин еще никогда не видела. Она вскочила со скамейки.

– Я могу сказать тебе только одно…

Она собиралась сказать ему, что все кончено, что она возвращается в Англию, но Марко оборвал ее:

– Подожди!

Он взял ее за руку, будто опасаясь, что она может снова сбежать. Он знал, что она собирается ему сказать, он прочитал это по ее лицу.

– Чего мне ждать?

Имоджин стояла перед ним выпрямившись, как в балетном классе, куда она ходила в детстве. Вот уж никогда не знаешь, что где пригодится. Просто удивительно, как прямая спина помогает противостоять бедам. Она чувствовала, что сейчас выглядит более сильной и защищенной, чем Марко. Потому что он-то был совсем потерянным. Даже невозможно себе представить, что этот запыхавшийся человек с бегающими глазами возглавляет огромную международную компанию. Имоджин чуть не стало его жалко.

– Мой отец, как всегда, наговорил гадостей, но они были направлены не против тебя, а против меня.

Имоджин вырвала руку, развернулась и быстро пошла прочь, не желая выслушивать его оправдания.

– У меня нет желания ввязываться в ваши с ним дрязги, – бросила она на ходу. – Я возвращаюсь в Англию. Я хочу домой. Я хочу к своей семье, хотя тебе трудно это понять. Видишь ли, мы заботимся друг о друге. Уж они-то точно не оттолкнут меня и мою дочку только потому, что это дочка.

– Я тоже хочу заботиться о тебе и о нашей дочке!

Он снова поймал ее за руку, вынуждая остановиться, а она искала глазами такси, мечтая запрыгнуть в него и как можно скорее уехать отсюда. Ее сердце было разбито, и последний человек, которого она хотела сейчас видеть, был Марко Сильвиано.

– Нет, Марко. – Она резко повернулась к нему, смутно сознавая, что на них оборачиваются прохожие. – Тебе нужен ребенок. Нужен – ты сам так сказал. Помнишь? Ты сказал мне это еще в Оксфорде, а я как дура потащилась за тобой на край света. Тебе нужен ребенок! – Имоджин как заведенная повторяла эту унизительную для нее фразу. – А как же я? Неизбежный придаток? Хотя теперь все это не важно, потому что дочь тебе не нужна, только сын.

Глаза Марко удивленно распахнулись, и на мгновение ей показалось, что она достучалась до него, заставила понять, что она чувствует. Затем его взгляд снова стал жестким и холодным.

– Ты даже не можешь этого отрицать, – с трудом договорила Имоджин, чувствуя, как его молчание забирает у нее последние силы.

Только сейчас Марко впервые задумался, как выглядела вся эта история в ее глазах. Он приехал в Оксфорд и подслушал ее разговор с подругой. А потом стал требовать от нее то, что удобно ему, чего хочет он, что нужно ему.

– Ты все неправильно поняла, Имоджин, – сказал он и протянул руку, чтобы убрать золотые пряди, которые ветер бросал ей на лицо.

Она отшатнулась, и тут Марко почувствовал настоящий страх. Страх потерять ее. Страх потерять ребенка. Он хотел снова обвинить в этом отца, ведь действительно Эмилио высказался по обыкновению резко. Но в главном он был прав: Марко был так ослеплен желанием взять над ним верх, что не замечал очевидного: Имоджин его любит.

Но он тут же усомнился в этом, глядя на ее холодное злое лицо. А ведь еще несколько часов назад, и сегодня утром, и вчера после приема она смотрела на него совсем иначе. Неужели это была любовь? Неужели он ее разрушил?

– Перестань, Марко, – резко бросила она. – Ты бы видел свое лицо, когда ты услышал про девочку.

– Я был дураком!

– Да, был. Но знаешь что? Хватит с меня дураков. Сначала Гэвин, теперь ты. Хватит. Я не знаю, что между нами было, но это кончено. Я возвращаюсь в Англию.

Она развернулась и, едва не сбивая прохожих, кинулась к дороге, подняв руку, чтобы поймать такси, – так ей не терпелось сбежать от него. Если отец был прав и Имоджин действительно любит его, то он умудрился уничтожить эту любовь всего за один день, за один час – и безвозвратно.

– Имоджин!

Она не обернулась, даже не остановилась. Она кинулась чуть ли не под колеса проезжающего такси, и оно остановилось.

Марко бросился за ней и успел схватиться за ручку дверцы, рухнул на сиденье рядом с ней и назвал водителю адрес:

– Брум-стрит, 379.

Он не был готов отпустить ее. Отец сказал: люби ее или отпусти, но сейчас Марко не был готов ни к одной из этих крайностей.

– Что ты делаешь? – прошипела Имоджин, забиваясь в противоположный угол салона. Марко был уверен, что, если бы машина не тронулась, она бы выскочила через другую дверцу прямо в поток машин.

– Я ошибся, очень ошибся, и если ты так этого хочешь – лети домой, но сначала позволь мне показать тебе кое-что!

– Мне нечего больше здесь смотреть!

– Есть. Потому что это важно для твоей дочери.

Глава 11

Имоджин чуть не задохнулась от возмущения.

Даже сейчас он пытается ею манипулировать, играет ее чувствами, давит на ее преданность семейным ценностям. Все, чего она хочет, – это уехать подальше от Марко, от его семьи и всего Нью-Йорка. Ей нужно только собрать свой скромный багаж и забронировать билет. Она может вылететь уже сегодня вечером. Но если сейчас она поведется на фокусы Марко, то не успеет улететь сегодня и ей придется ночевать с ним в одной квартире или бронировать место в отеле.

– Важно для моей дочери? – воскликнула она. – Как ты можешь так говорить? Ты манипулируешь самыми важными для меня вещами, просто чтобы получить то, что ты хочешь. А самое большее, что я получу за это, – ты не станешь поворачиваться спиной ко мне и моей дочери, так?

– Да, я пытаюсь получить то, что хочу, Имоджин, – сказал он спокойно и откинулся на спинку сиденья, наверное, решив, что раз она разговаривает с ним, значит, он уже выиграл битву. Это окончательно убедило Имоджин, что самое лучшее для нее сейчас – это уехать. И не только для нее, а для всех.

– Я лечу домой, Марко. Сегодня вечером. Мы с тобой хотим совершенно разных вещей. Как только ты узнал, что у меня будет девочка, все кончилось. Так что это к лучшему для всех нас, и ты это знаешь.

– Хорошо, если ты считаешь, что это необходимо.

Слова Марко поразили Имоджин, она развернулась и уставилась на него, гадая, что еще он задумал.

– Но, по крайней мере, разреши показать тебе кое-что, – продолжал он. – Все, о чем я прошу, – один час.

– Один час, Марко. Потом я вернусь в твою квартиру, соберу вещи и уеду.

– Один час, – сказал он мягким голосом того мужчины, с которым она познакомилась на острове.

Ехали они молча. Озадаченная, Имоджин то и дело украдкой поглядывала на Марко, но он сосредоточенно смотрел на дорогу, будто не доверяя таксисту. Она с ужасом чувствовала, как ее решимость и непреклонность начинают понемногу таять, и больше уже не смотрела на него. Потому что он ухитрился обратить в пар весь ее гнев и ее веру в то, что она поступает правильно. Она уже чувствовала, что хочет, чтобы он переубедил ее, сказал ей что-то, что заставит ее остаться, и призывала на помощь здравый смысл.

– Мы почти приехали.

– Куда? – Имоджин проклинала себя за то, что этот вопрос прозвучал заинтересованно. Она попробовала еще раз, на этот раз придав своему голосу больше суровости: – Куда?

– Наш ребенок – наследник рода Сильвиано, и то, что это будет девочка, дела не меняет.

Она открыла рот, чтобы возразить, напомнить, как отвратительна ему была эта перспектива, но он прижал палец к ее губам. Этот жест получился неожиданно интимным, и Имоджин не нашла в себе сил спорить. Когда он убрал палец, она невольно облизнула губы и чуть не заплакала, почувствовав знакомый вкус его кожи.

– Я хочу показать тебе, где все начиналось, – сказал Марко, когда такси остановилось.

Имоджин с болью подумала, что это их последний час вместе. Она никогда не забудет, как курчавятся волосы у него на затылке, особенно когда они мокрые от морской воды. Или ощущение, как его утренняя щетина слегка царапает ей щеки. Жар его поцелуев. Прикосновения его чутких пальцев. Что бы ни случилось дальше, что бы он ни сказал и ни сделал, она никогда не забудет этого.

Марко открыл дверцу и молча вышел из машины. Имоджин была совершенно измотана и обессилена, и ей было не до загадок, но, если она правильно поняла, это имеет отношение к истории его семьи, а она сама твердила ему, что важнее семьи нет ничего на свете.

Превозмогая усталость, она оперлась на протянутую руку Марко и выбралась из машины. Тепло его руки снова напомнило ей прошлую ночь.

Как же все это вышло? Сегодня утром она была так счастлива, очень счастлива, она начинала верить, что у них есть будущее, но в считаные минуты все изменилось и с каждым часом становилось все хуже.

– Вот, – сказал Марко, указывая на дом, перед которым они стояли.

– Что это?

Итальянская кофейня, которая выглядела как ровесница улицы. Высокое, узкое кирпичное здание с вывеской над деревянной дверью «Кофейня Сильвиано».

Марко наблюдал за Имоджин, пока она смотрела на то место, где он фактически вырос. Мягкое вечернее солнце играло в ее золотых волосах, заставляя его вспомнить их последний день на острове: поездку на яхте, дайвинг, прогулку по пляжу. Южное солнце тогда зажигало и расцвечивало ее бледную английскую красоту, и теперь было то же самое. Он будет вспоминать эту картину до конца своих дней. Мысль о том, что он может потерять ее, холодком пробежала у него по спине. Он не мог потерять ее сейчас. Он просто не мог. Но для этого ему нужно рассказать Имоджин про свою семью и про то, как она ему важна – не меньше, чем для нее ее собственная.

– Это та кофейня, которую мой дед открыл, когда они приехали в Нью-Йорк из Сицилии.

Имоджин тихонько ахнула:

– Здесь до сих пор кофейня? Вы сохранили ее внутри вашей гипер-супер-мега-международной империи?

– Да, и это очень важная часть моей жизни. Зайдем?

Он махнул рукой в сторону двери, понимая, что, если он сумеет убедить Имоджин войти, у него будет шанс объяснить ей, какой он на самом деле и, главное, почему он не хочет, чтобы она уезжала. Но он не привык открываться людям и теперь не представлял, как ему это сделать. И еще он понимал, что, если произнесет те слова, которые, он знал, Имоджин от него ждет, это бесповоротно изменит его жизнь. А он до сих пор еще не был уверен, что готов к этому.

– Давай, – тихо сказала она, и в душе Марко блеснул луч надежды, что все еще возможно исправить. – Только ненадолго.

Он толкнул деревянную дверь, пропустил Имоджин вперед и вошел следом, с наслаждением вдыхая знакомый с детства аромат кофе и ванили. Негромко пел Фрэнк Синатра, с которым старый Сильвиано дружил, потому что их отцы были из одного сицилийского города. Полная брюнетка за стойкой поприветствовала его по-итальянски и спросила, почему его не видно уже целую неделю. Именно здесь Марко чувствовал себя самим собой. Дед часто брал его сюда. Марко фактически вырос здесь, и это было самое родное для него место на земле. Вот почему он так боролся с Эмилио, запрещая ему продавать или даже переоборудовать кофейню. Ему важно было не просто сохранить ее, но сохранить ее такой, какой создал ее первый американец рода Сильвиано.

– Что ты будешь? Хочешь настоящий итальянский эспрессо?

Он отодвинул для нее стул, но Имоджин не спешила садиться – она отправилась бродить по маленькой кофейне, разглядывая фотографии на стенах.

– Мне американо со сливками.

Марко кивнул итальянке и сел за свой обычный столик.

– Это мои дедушка с бабушкой, – объяснил он, заметив, что Имоджин засмотрелась на один из снимков. – А это свадьба моих родителей. Праздновали здесь. Дед надеялся, что отец продолжит его дело, но тот посчитал, что отельный бизнес более выгодный. Что ж, он оказался абсолютно прав. Когда дед умер, отец хотел продать кофейню, потому что ему недосуг было заниматься такими, как он говорил, «мелочами», но я не позволил. Здесь вся история моей семьи. А значит, и семьи нашей дочери.

Она невольно улыбнулась, и у Марко камень с души свалился. На это он и надеялся – если она поймет, как он уважает и ценит свою семью, то, возможно, согласится остаться немного дольше и даст ему шанс доказать, что он станет хорошим отцом.

– Здесь есть твой отец? – осторожно спросила Имоджин. – Я имею в виду…

– Вон он, наверху.

Марко встал и подвел ее к другой черно-белой фотографии.

– Хотел бы я знать, каким он был.

Он опять ощутил поднимающуюся в нем волну гнева на мать. Как она могла так долго скрывать от него правду?

– Наверное, у твоей матери были важные причины не говорить тебе, кто твой отец, – сказала Имоджин, будто прочитав его мысли. – Не знаю, что было в прошлом, но мне кажется, сейчас они с Эмилио по-настоящему любят друг друга.

Марко снова взглянул на фотографию отца. Всю жизнь он смотрел на этот снимок почти без интереса – это был всего лишь один из многочисленных родственников, который умер еще до его рождения. А теперь по этой фотографии он будто бы знакомился с ним. Но неужели же он допустит, чтобы и его родная дочь знала отца только по фотографии?

В голове роились вопросы, ответа на которые у него не было: любит ли его Имоджин, любит ли он ее? Сумеет ли полюбить? Если нет, сможет ли он дать ей ту жизнь, которая ей нужна?

– Мне иногда кажется, ему вообще неизвестно, что такое любовь.

Толстая итальянка принесла им кофе, и они вернулись за стол.

– Во всяком случае, я за ним такого совсем не замечал.

– Это плохо. Детей надо любить, – просто ответила Имоджин, выливая сливки в чашку.

Следующий вопрос напрашивался сам собой.

– Ты считаешь, я на это не способен?

Она долго смотрела, как расплываются белые разводы сливок в густом ароматном кофе.

– Откуда мне знать? Ты закрываешься от людей, Марко.

– Разве я единственный, кто закрывается от всех? Разве ты не такая же?

После того как на крыше Эмпайр-стейт-билдинга она рассказала ему о Гэвине, он понял, почему она так легко простилась с ним после проведенной вместе недели. Наверное, по этой же причине она не хотела разыскивать его и сообщать ему о беременности – это нежелание ясно звучало в подслушанном им разговоре с Джулией.

– Гэвин причинил мне боль. Он выбросил меня и мою любовь как что-то ненужное. Такую боль трудно забыть, – неожиданно горячо ответила Имоджин, и страсть в ее голосе окончательно убедила Марко, что она любила своего бывшего жениха, и это наполнило его душу жгучей ревностью.

– Ко мне тоже относились как к ненужному предмету, но намного дольше. Почему ты не берешь это в расчет? – резко спросил Марко.

– Я не о том. – Имоджин по-прежнему смотрела в чашку, будто на дне ее лежали ответы на все их вопросы. – Ты когда-нибудь любил, Марко? Если не сейчас, то в детстве, может быть?

– Свое детство я провел здесь, с дедом и бабкой. Они часто забирали меня к себе, наверное, потому, что понимали, что дома я никому не нужен.

С тех пор он часто думал, зачем он так одержимо добивался внимания и одобрения Эмилио, если здесь, в этой маленькой кофейне в итальянском квартале Нью-Йорка, он всегда получал столько внимания и любви, что ему должно было хватить на целую жизнь. Но тогда он как-то не замечал этого, одержимый идеей что-то доказать отцу. А потом сначала бабушка, а полгода спустя и дед умерли. Он тогда даже не очень понял, что произошло. Только чувствовал, что все тепло ушло из его жизни и теперь он совсем один на свете.

Он потер рукой подбородок, на котором уже пробилась щетина, и посмотрел на Имоджин.

Она была права. Он привык быть один. Он уже ранил ее своим эгоизмом. Эмилио сказал: люби ее или отпусти.

Ладно, положим, любовь для них невозможна. Но он мог позаботиться о ней. Только вот вопрос: не будет ли высшим проявлением заботы отпустить ее и не отравлять ей жизнь его исковерканными семейными отношениями?

– Я говорил тебе на острове, что любовь как-то не вписывается в мою жизнь, и я к этому уже привык. Я понимаю, что ты без этого не можешь. Я могу позаботиться о тебе и ребенке, могу обеспечить вас по высшему уровню, но есть вещи, которых я тебе дать не смогу.

Кофе внезапно показался Имоджин горьким, холодным и тошнотворно невкусным. Настолько холодным, что у нее внутри все заледенело. Что ж, спасибо ему за честность и за то, что он отпускает ее без скандала, на который у нее уже просто не осталось сил.

Она поднялась:

– Спасибо за то, что показал мне это удивительное место. Мне было очень интересно увидеть историю твоей семьи.

Марко взглянул на нее. Кажется, он только зря тратил время, изливая ей душу. Ей не нужна его искренность, ей нужно, чтобы он спел сладкую песенку, что не знал любви в своей жизни, но потом встретил ее и – о чудо! – влюбился! Она действительно настолько наивна, чтобы верить, что человек может полностью измениться, изменить свой взгляд на мир, свой образ жизни всего за одну неделю? Она действительно надеялась изменить его? То есть он опять для кого-то недостаточно хорош?

– Ты говорила, что семья важнее всего на свете.

– Так и есть. И я возвращаюсь к своей семье. К людям, которые меня любят.

– Понятно. Само собой, я всегда буду поддерживать и тебя, и ребенка.