Текст книги "Дамаск"
Автор книги: Ричард Бирд
Жанр: Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
4
Все зависит от отношения.
«Таймс», 1/11/93
1/11/93 понедельник 09:24
Это был как раз тот случай, когда не стоило бояться и действовать так, как поступила бы ее мать. Генри Мицуи не найдет ее здесь, особенно после того, как она перестала брать трубку, а завтра он, кажется, будет уже в Японии. А если не будет, то она всегда может позвонить в полицию, так что особых причин бояться у нее не было.
В ожидании Спенсера, ушедшего в библиотеку, Хейзл успела обойти весь дом. Многие огромные комнаты были почти пусты, лишь с одним каким-нибудь старым столом или стулом, словно намекающими, что все можно заполнить мебелью, были бы желание, средства и сама мебель. Она успела рассмотреть висящие повсюду картины: копия Ван Гога, репродукции Лаури или Вермеера, оригинальная иллюстрация к «Ветру в ивах»: Крот в снежную бурю. Еще она узнала работы Роуландсона и Ванессы Белл, запомнившиеся по курсу «Английские художники и живопись».
В конце концов, она решила обосноваться на первом этаже, в гостиной с окнами в сад. И вернувшись, Спенсер нашел ее сидящей, вполне по-домашнему, на древнем раскладном диване и читающей «Последнее путешествие сэра Джона Магилла». Спенсер выдвинул стул из-под полированной столешницы, уселся на него задом наперед и спросил, не видела ли она Уильяма.
– Если это такой престарелый дядя, немножко похожий на Феллини, тогда видела.
– А чем он похож на Феллини? – спросил Спенсер.
– Высокий, пухлые щеки, седые волосы. Ему под шестьдесят, но он так и не вырос.
– Он ничем тебя случайно не обидел?
– Он меня и не видел. Просто стоял, смотрел на входную дверь. Я не стала его беспокоить.
– Он боится выходить на улицу, поскольку думает, что Британии пришел конец. Пойду-ка я посмотрю, как он там.
– Ты разве не видел его, когда пришел?
– Я вошел через черный ход. Сейчас вернусь.
– В таком случае, можешь сделать мне одолжение.
Она выключила телефон и бросила его Спенсеру.
– Я решила взять отпуск, – сказала она, – и начнется он прямо сейчас. Спрячь эту штуковину куда-нибудь, чтобы она не попадалась мне на глаза.
Уильям все еще стоял в холле и смотрел на входную дверь. На этот раз он не мог не услышать шагов Спенсера.
– Я собираюсь выйти на улицу, – объявил Уильям, – даже если это будет стоить мне жизни.
Спенсер положил телефон Хейзл поверх писем и открыток на телефонный столик – там он его точно не забудет. Уильям тут же схватил телефон и принялся нажимать на кнопки.
– Она богатенькая учительница, да?
– Ей просто нужно быть на связи.
Уильям набрал воображаемый номер и прижал трубку к уху.
– Алло, – сказал он, – есть там кто-нибудь?
Хейзл была права – он действительно похож на Феллини, но все-таки выглядел поздоровее. Он, кажется, не торопился выходить, поэтому Спенсер решил, что его можно оставить в покое на некоторое время.
В гостиной Хейзл ждала его, отложив книгу и натянув свитер поверх колен. Когда Спенсер вернулся, она опустила руку на подушку рядом. Спенсер предпочел расположиться на стуле.
– Хорошо, – сказала она. Хейзл обняла колени руками и, сама удивившись учительским ноткам, появившимся в голосе, спросила: – Может, ты все-таки скажешь мне, что все это значит?
– Как поживает сэр Джон?
– Прошу прощения?
– В книге «Последнее путешествие сэра Джона Магилла».
– Это его последнее путешествие. Прекрати, Спенсер, мы ведь можем поговорить по-человечески.
Хейзл ужасно разозлило, когда он принялся смотреть в другую сторону, будто что-то внезапно завладело его вниманием. Хейзл попросила его прекратить.
– Мы одни, – сказала она, – и наконец вместе. Может, стоит уже расслабиться и получать удовольствие? У нас впереди целый день, – добавила она отчетливо. – Так что перестань волноваться. Или по крайней мере скажи, что тебя тревожит.
– Извини. – Спенсер пересел на другой стул. – Я не могу расслабиться, когда должны прийти смотреть дом.
– Если что-то не так, то ты должен мне рассказать. У нас не может быть секретов друг от друга.
– Дело не в секретах. Просто так получается. Подумай сама. Представь себе наихудший сценарий.
– Сценарий о ком?
– О нас.
Хейзл сделала вдох, закрыла глаза и представила, что в природе существует не один Спенсер Келли, а два. Тот, который сидит в гостиной, хоть и похож на Спенсера Келли, которого она ждала, на самом деле является совершенно другим Спенсером Келли. Он сам владеет этим домом, а его отец вовсе не кладовщик. Его отец – крупный политик, проповедующий половое воздержание до свадьбы. Когда этот его отец узнает, что Хейзл побывала в постели Спенсера, он, естественно, заподозрит Хейзл в связи с Ираном, Пакистаном и Израилем, потому что в эти страны ездит в командировки отец Хейзл. В приступе гнева отец фальшивого Спенсера Келли поднимет на ноги своих друзей в масонской среде для нанесения предупредительных ракетных ударов с воздуха по вышеупомянутым странам, а в ответ на это все три страны приведут в действие различные виды оружия массового уничтожения. За этим последует всемирная ядерная война, которая закончится уничтожением всего живого и гибелью планеты Земля.
И тогда Хейзл ни за что бы не встретила настоящего Спенсера Келли, в которого ей, вероятно, было бы суждено влюбиться.
– Что же, не так уж и плохо, – изрек Спенсер.
– А как плохо? – парировала Хейзл.
Спенсер сосредоточенно разглядывал выбившуюся из-под пуговицы пиджака нитку. Хейзл щелкнула пальцами. Он сообщил ей, что, когда был в библиотеке, интересовался противозачаточными средствами.
– Как романтично.
Спенсер в замешательстве, но не теряя надежды на лучшее, посмотрел на нее, будто на произведение современного искусства. Ей это не понравилось – ничуть не лучше, чем когда он отводит взгляд, и Хейзл уже не в первый раз пожалела о том, что не верит в романтическую любовь, как Спенсер в свой Дамаск. После такого откровения подобные мелочи не имеют смысла. Хейзл сказала:
– А беременность – самое плохое, что пришло тебе в голову?
– Конечно, нет.
– Тогда не все так плохо, правда?
– Ну, есть еще болезни…
– Мы ведь все знаем друг о друге. Разве ты не хотел этого?
– Все так внезапно. Слишком быстро.
– А все так и меняется мгновенно – бах! – и готово. Ты же этого всю жизнь ждал. В конце концов, что плохого в детях, если мы любим друг друга?
Спенсер: теперь этот ужас не остановить, свадебные хлопоты, потом, если хватит денег, медовый месяц, ребенок, послеродовая депрессия, и больше никакого телевизора днем, и больше не сможешь успокаивать себя тем, что не причиняешь никому зла, потому что ничего не делаешь, потому, что делать-то и нечего, и жизнь всегда можно отложить на завтра.
Хейзл: в самый обычный день, не во время войны или революции, а просто в любой самый обычный день, ребенка могут похитить, он может свалиться с обрыва, пострадать от взрыва петарды, заболеть менингитом. Его могут застрелить в упор или пырнуть ножом или отравить дротиком, выпущенным из переделанного зонтика. И даже если он выживет, то все равно наверняка убежит из дома чтобы прославиться, играя в сомнительных фильмах типа «Адское местечко», или «Так ты хочешь стать хирургом?», или «Кларисса объясняет все».
Однако страх еще никому не приносил счастья.
– Существуют же еще и радости, – сказала Хейзл. – Давай попробуем жить так, будто в пять часов мир погибнет.
– С чего это вдруг?
– С чего это вдруг что?
– В пять часов.
– Да по тысяче причин. Может случиться что угодно. Я просто пытаюсь донести до тебя, что бояться не нужно.
– Дело не в страхе, а в здравом смысле.
– По-моему, ты слишком здраво мыслишь. Бояться – просто, – сказала Хейзл. – Страх и грусть похожи. Каждый из нас иногда боится и грустит. Иди сюда и садись рядом.
Спенсер пошел и сел на диван. Хейзл положила ему на колено ладонь. Она спросила его, не знает ли он, каким был Чарлз Кингсли в постели.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Великобритании, в Илинге или Гале, в Аберэйвоне или Ньюмаркете, в Торнтоне или Стюарде, в Дурэме или Мэтлоке, или же в Кингз-Линне четырнадцатилетнюю Хейзл Бернс не выпускают из дома. Мать и дочь стоят друг напротив друга в гостиной, как боксеры на ринге.
– Это всего лишь мини-юбка. Все девочки носят их.
– Прекрати вести себя как подросток.
– Я и есть подросток.
– Мне что, на пальцах объяснять?
– Да.
– Что бы подумал Сэм Картер?
– Объясни на пальцах, мама.
– Представь, ты возвращаешься домой. На улице темно. Ты слышишь шаги за спиной, тебе страшно, но на тебе только носовой платок, в котором, извини, ты похожа на проститутку. Шаги за спиной становятся быстрей, они преследуют тебя до самого дома. Наконец, ты подходишь к дому, оборачиваешься и…
– И что тогда?
– Сама подумай.
…И вижу Ривера Феникса в темных очках, он сфальсифицировал свою смерть, чтобы начать новую жизнь тайного любовника Хейзл. Неплохая штука – судьба. Или, по крайней мере, поправляет себя Хейзл, прекрасная судьба – неплохая штука.
– А чем тебе не нравится Сэм Картер? – спрашивает мать.
– Он жирный.
– А как насчет мальчиков, с которыми ты знакомишься на каникулах?
– Они все далеко живут. Все равно, мы все время переезжаем.
– Может черные брюки наденешь?
– Я не буду переодеваться.
Мать Хейзл выходит из себя и говорит:
– Хорошо, в таком случае, милая моя, ты вообще никуда не пойдешь.
И Хейзл думает: прекрасно, если меня не выпускают, то я буду сидеть в этой комнате всю жизнь. Она садится на диван, плотно сдвинув колени и скрестив руки на груди, и решает, что больше не сдвинется ни на дюйм и не произнесет ни слова, пока мать не отступит, или пока она сама не умрет от голода. Мама выходит из комнаты. Значит, придется голодать. Пока не умру от истощения.
Всем ее будет здорово не хватать. У нее главная роль в школьном рождественском спектакле, музыкальной версии «Золушки», или «Тайного сада», или «Спящей красавицы», и без нее другим актерам спектакль не вытянуть, это будет провал. Она вспоминает нескольких мальчиков (и Сэма Картера среди них), которым будет недоставать ее густых темных волос и безупречного цвета лица. По правде говоря, маму так волнуют наряды Хейзл лишь потому, что дочь очень нравится мальчикам. Это объясняет, почему мама относится к ней, как к десятилетней, держит взаперти в этой комнате, без любви, в окружении неизменного бежевого гарнитура из трех предметов, бесконечных сборников кроссвордов, свежих, убийственно предсказуемых газет на журнальном столике, телефонных карт, припасенных на случай катастроф, которые так и не произошли. Олив с Хейзл пользуются ими вместо денег, играя в покер. Хейзл везет в покере, Оливии в шахматах. Ничто не меняется, думает Хейзл, никогда, а меняется только то, что не может не меняться. Например, сейчас эта гостиная уже не та, что раньше, но понять это можно, лишь заметив новую пару фарфоровых кротов в буфете. На шахматной доске римляне сражаются со Спартой или крестоносцы с сарацинами, Оливия любит назвать их воинами джихада или гардемаринами, особенно когда она выигрывает. Мебель на этот раз расставлена более продуманно, для удобства Олив, но все равно, здесь ненамного лучше, чем в школе, где Хейзл до сих пор должна сидеть рядом с одним и тем же мальчиком во время обеда. И, вполне возможно, будет сидеть с ним даже после голодной смерти.
Никто ее не понимает, и Хейзл пришла к выводу, что на земле лишь она одна знает, что такое справедливость и честность. А все остальные все время юлят и лгут, и только отец иногда понимает ее и не лжет, и не юлит, как другие. Правда, он был избран лучшим торговым представителем 1993 года и, как обычно, уехал в командировку – куда-нибудь в Иерусалим, Исламабад или Кливленд, продает свой образ жизни незнакомым людям. Хейзл смотрит на телефонный аппарат, но знает, что отец не позвонит, и она не винит его за это. Слава богу, что ему иногда удается отдохнуть от мамы, хотя Хейзл иногда кажется, что родители любят друг друга. Иначе зачем отцу заниматься тем, что ему совсем не нравится? Да и мама, наверное, не психовала бы по поводу его воображаемых романов? Обычно она подозревает его новую секретаршу или стюардессу в самолете, или какую-нибудь загадочную иностранку с лебединой шеей.
Дверь с шумом распахивается, прерывая размышления Хейзл о ее погубленной так рано жизни. Это двенадцатилетняя Оливия Бернс, сестра Хейзл, которая теперь предпочитает, чтобы ее называли Олли. Она грациозно въезжает в комнату и разворачивается лицом к Хейзл. Хейзл резко встает с дивана и направляется к окну. Олив поправляет на носу очки с простыми стеклами и широко улыбается. Она разворачивает свое кресло и едет за Хейзл.
Она говорит:
– Какая непослушная девочка…
– Проваливай! – отвечает Хейзл.
– Отгадай, кого не возьмут в бассейн в следующий раз? Симпатичная юбочка.
Хейзл возвращается к дивану, садится, скрестив ноги. Олив привлекает ее внимание, размахивая чем-то у нее над головой. У нее в руке детская перчатка в красную и белую полоску. Хейзл вскакивает и пытается отобрать перчатку, но Олив быстро отъезжает к окну.
– Ты не можешь меня ударить, я в инвалидной коляске.
Хейзл смотрит на сестру, потом на перчатку. Пожимает плечами. Берет себя в руки, садится и разглаживает свою очень короткую юбку. Олив подкатывается ближе к сестре и заявляет, что может погадать Хейзл с помощью сверхъестественных сил, скрытых в перчатке любви. Пересиливая себя, Хейзл смотрит на сестру.
– Чего?
– С помощью перчатки любви, благодаря личному интимному опыту и тайному знанию, – объясняет Олив, – я могу открыть тебе тайны твоей будущей жизни.
Хейзл немного завидует Олив. С ней произошло что-то настоящее и, чуть не умерев, она родилась заново, а это одна из загадок, которые усложняют ее личную подростковую жизнь. Олив принимается разговаривать ужасным голосом и объявляет, что сегодня День всех святых и он особенно подходит для предсказания замужества, болезней и смерти.
– Давай, погадай мне на жениха, – соглашается Хейзл и тут же вспоминает, что собралась умереть от голода. Она принимается разглядывать колени, а потом ногти.
Олив гладит перчатку, закрывает глаза и произносит:
– Я вижу… я вижу… – Она произносит это несколько раз – уже, думает Хейзл, больше чем нужно. – Я вижу жирного Сэма Картера.
– Он не жирный.
– Я вижу, как жирный Сэм Картер ухмыляется. Жирный Сэмми – бойфренд Хейзл.
Олив хихикает. Хейзл говорит ей, что у нее нет бойфренда и что никакой бойфренд ей не нужен. А если бы и был нужен, то уж точно не толстый Сэм Картер.
– Бережешь себя для кого-нибудь получше?
Хейзл не бережет себя для кого-нибудь получше, она никого не любит и никто не любит ее. И ей наплевать на Сэма Картера и на дурацкие вязаные перчатки. Но ей очень, очень хочется чего-то другого, нового и настоящего, чего-то захватывающего и опасного, как истории, которые она читает в газетах. Короче, она просто хочет начать жить. Она хочет знакомиться с мальчиками, не похожими на тех, кто живет в округе, прилизанных ботаников и снобов (вроде Сэма Картера), которые неправдоподобно хорошо выглядят и ходят в частную школу. Но как тут познакомишься с живыми, настоящими людьми, если мама не разрешает разговаривать с чужими, а тем более – давать свой номер телефона, и уж тем более (ни при каких обстоятельствах!) – оставлять свой домашний адрес? Ей даже не разрешают одеваться, как она хочет. А все из-за того, что жизнь несправедлива, впрочем, Хейзл совершенно не волнует, что она может больше не увидеть ни одного мальчика, ведь жить-то ей осталось недолго, она уже близка к голодной смерти.
– Так, значит, я могу ее выбросить?
– Кого?
– Перчатку?
В глазах Олив горят озорные искорки. После аварии она изменилась почти до неузнаваемости. Хейзл берет фигурку слона и делает ход.
– Можешь выбросить – это всего лишь старая перчатка.
– Так я ее выброшу?
– А разве она кому-то нужна?
– И сожгу? Можно я сначала сожгу ее?
– Да, Олив, ты можешь съесть ее, подавиться и умереть, и меня это совершенно не волнует.
1/11/93 понедельник 09:48
Центральный лондонский институт заочного обучения был лучшим в стране заведением дистанционного обучения по преподаванию истории и культуры Британии. Так было сказано в объявлении. Еще в объявлении утверждалось, что это лучшее место для изучения изобразительного искусства, вокала, фотографии и кулинарии, а по местоположению у него и вовсе нет конкурентов.
Генри никогда там не был, но адрес знал наизусть, поскольку пунктуально присылал туда свои рефераты. Он знал, что вряд ли найдет там мисс Бернс, однако верил, что стоит ему явиться в институт лично и представиться (улыбка – бесплатно), как он без труда выяснит, где она находится, и ему не придется больше звонить ей и умолять о встрече. И вообще, он рассчитывал удивить ее.
– Ты делаешь ошибку, Генри, – сказал отец, – останься.
Генри протянул руку за деньгами на столе, отец схватил его чуть выше запястья.
– Ты не принадлежишь себе, – сказал он, больно сжимая руку сына, но Генри точно знал, как он собирается провести свой последний день в Англии, поэтому ущипнул отца так, что у того не осталось выбора, и он отпустил руку сына. Он очень быстро сдался. Он трус, он боится сцен и боится делать людям больно. Он боится скомпрометировать себя в общественных местах. Генри забрал газету и телефон, вышел, даже не оглянувшись и, наконец, оказался на улице. Он весело шагал по Лондону, изредка похлопывая себя по бедру свернутой в трубочку газетой. Вот только плащ он забыл. В рубашке с короткими рукавами он очень быстро вспомнил, что уже ноябрь (восемь градусов по шкале Цельсия) и почти зима. Одна большая туча заволокла небо над городом и все остальные облака. Генри ждал дождя. Поэтому он заскочил в «Марк-энд-Спенсер» и купил там зонтик. Это было несложно. Он дал женщине за кассовым аппаратом деньги отца и одарил ее обворожительной улыбкой. Ему понравилось, как она смотрела на его зуб. Деньги – замечательное изобретение. Они почти всегда моментально изменяют окружающий мир. Помимо зонтика, он купил мохнатый свитер голубого цвета с орнаментом, напоминающим норвежский крест или крест индейцев навахо. Он натянул свитер и, довольный своим отражением в зеркале, принялся покачивать новым зонтом, почти как Фред Астэр. Потом положил газету и телефон в фирменный пакет от «Марка-энд-Спенсера» и направился на поиски газетного киоска. С легкостью поменяв несколько фунтов и пенсов на карту Лондона, он отправился дальше. Отлично: теперь его ничто не остановит.
Сверившись с картой, он решил не ехать на метро, а пойти пешком. На пути был парк, где он чуть не столкнулся с девушкой, выходившей из телефонной будки. Она густо покраснела, судорожно пытаясь впихнуть серую телефонную карточку обратно в бумажник. Помня слова доктора Осавы о том, что у каждого своя жизнь, Генри решил, что эту девушку зовут Джиллиан Томас, а звонила она по поводу съема квартиры на двоих в Уимблдон-Виллидж. Ее отец – почему бы нет? – служит главой Английского Банка. Доктор Осава мог быть спокоен за Генри.
Когда Генри шел через парк, он развлекался, тем, что вспоминал названия конских каштанов, тополей, грабов и орешника. Он распознал шумную возню дроздов в кустах – это была парочка – и успел удивиться дерзкому поведению коричневатой птицы, пролетевшей у него перед носом. Не успела она скрыться за деревьями, как он узнал короткий крик луговой щеврицы, и хотя парк, как обычно, имел запущенный осенний вид, Генри давно не чувствовал себя таким счастливым.
У него было достаточно поводов для радости. Он знал имена птиц и деревьев. Он знал, что этот городской парк известен как яркий пример викторианской парковой архитектуры. У него были деньги в кармане, он поставил на сильную лошадь на два тридцать в Ньюкасле. У него был новый свитер, и мобильный телефон, и пакетик с порошком. Но самое главное – была мисс Бернс, хотя у него оставался всего один день, чтобы найти ее. Он не унывал, он смело шел вперед и говорил себе: не кисни. В конце концов, один день лучше, чем ничего, к тому же он понимал, что такая решимость в достижении цели заслуживает только похвалы. Он гнался за чудом и за восторгом счастливого конца, и не видел в этом ничего плохого. Он же не собирался никому причинить вреда.
Прямо перед ним или чуть левее, к примеру, цокала острыми каблучками по асфальту дама, ну скажем, мисс Кэтрин Пауэлл, член учредительного комитета организации «Безответственные родители за справедливое отношение», рядом бежала ее собачка по кличке Пантера. У каждого прохожего своя жизнь, и эта жизнь связана с жизнями других людей. У каждой такой жизни свои правила и свои привычки, своя судьба и свои особые дни. Доктор Осава был прав, и пока Генри об этом помнил, он мог держать себя в руках, радуясь, что является частью человечества.
Он посмотрел на часы: хронограф «Пьяже», еще один дорогой подарок родителей. Найдя скамейку, он сел и отключил телефон – позвонить мог только отец. Генри положил телефон, пакет из «М-энд-С» и зонтик на скамейку и принялся разглядывать запущенную клумбу в форме луны. Мимо клумбы слева направо пробежал трусцой мистер Питер Макартур, технолог на полставки с фабрики по производству супа в пакетиках «Бэтчелор».
Мама как-то рассказывала Генри, что в Англии самые красивые парки в мире, но с места, где он сидел, была видна лишь одна обезглавленная статуя и другая, заключенная в коробку из фанеры. За ними виднелся отдельный павильон, заросший граффити, как лишайником: «Гэри для Лоры», «Эллиот – козел», «Юнтд О КПР 1», но так было далеко не везде. За последние два года Генри успел многое повидать из того, о чем рассказывала мама. Он наблюдал за игрой в крикет, развалившись под ивой в маленькой деревне под названием Брамптон-Эбботтс. В городке Биггар, графство Стратклайд, он умудрился досидеть до конца на званом ужине в честь святого Андрея, который, вообще-то, оказался завтраком, включенным в стоимость номера. В окрестностях Уайт-Харта ему довелось увидеть собрание охотников за несколько минут до начала охоты: взволнованные мужчины и женщины успокаивали огромных гнедых лошадей. Но он помнил и другое. Пока он гостил в Белфасте, за восемь дней погибли двадцать три человека. Из окна стоявшего на станции Уэйфилд поезда он видел, как бригады молчаливых полицейских прочесывали пустырь в поисках останков пропавшей женщины. На ипподроме в Энтри слышал сирены «скорой помощи», после того как десять детей пострадали от взрыва петард. Но ни одно из этих воспоминаний не доказывало неправоту его матери. Британия все равно была лучше любого другого места, где ему довелось жить, – ему и его маме. Они ездили вслед за отцом, меняя один заграничный адрес на другой. В Алжире их соседей-французов взяли в заложники местные фундаменталисты, а в Иерусалиме какие-то извращенцы приняли Генри за араба и закидали камнями рядом с пунктом для голосования. Генри без тени сомнения мог утверждать, что в Британии такого бы не произошло.
Справа налево, мимо заброшенной клумбы прошагал Либби Горман, менеджер компании «Джексон-Стопс энд Стафф», напевая под нос речитатив из «Женитьбы Фигаро». Слева направо прошел Джеймс Ирвин, глава экспертного совета по вооружению при ООН. Тут к лавке, на которой сидел Генри, подкатилась собачонка – животное приподнялось и с любопытством положило передние лапы на пакет.
– Привет, Пантера, – сказал Генри и дал собаке обнюхать пальцы. Потом достал из кармана пакетик с порошком. Он был темно-песочного цвета и с легким зеленым оттенком. Генри позволил собачке обнюхать и даже лизнуть пакет, зная, что стоит дать ей содержимое, и бедная любименькая псина сдохнет за пару секунд. И тут мисс Кэтрин Пауэлл, безответственная родительница за справедливое обращение, хозяйка Пантеры, позвала собаку, назвав ее каким-то псевдонимом.
Да черт с ней. У Генри все еще есть порошок, хотя неизвестно, когда он может понадобиться. Да и в любом случае он не собирался убивать собаку. Зная разницу между мыслью и ее воплощением, можно жить как все.
Генри включил телефон и запросто набрал номер, как прежде, когда еще был студентом. Пока мисс Бернс будет подходить к телефону, у Генри есть время подумать, что сказать, но на сей раз телефон звонил долго, и Генри понял, что отвечать она не собирается. И только он решил сдаться, на том конце раздался голос. Голос принадлежал мужчине.
Генри начал быстро соображать. Он спросил мужчину, где тот находится, потому что было плохо слышно.
– Прошу прощения?
Голос звучал смущенно, поэтому Генри принялся выпытывать у него адрес, номер дома, почтовый индекс, хоть что-нибудь, наконец.
– Что? Кто это говорит?
– В каком месте Лондона вы находитесь? – спросил Генри. – Ответьте, где вы?
– Я не знаю, – ответил голос. – Я еще не выходил на улицу.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Соединенном Королевстве, в Фалмоте или Хэмптон-Хилле, в Лландудно или Оксфорде, в Девонпорте или Транмере, в Восточном Стирлинге или Глэнэвоне каждый мальчик возраста Спенсера занимается крутым сексом с утра до вечера. Они открыто признают это, хотя им всего четырнадцать. У Спенсера нет девушки, зато у него есть целый огород прыщей на лице. Еще у него есть отец, который его не понимает, мать, которая, похоже, принимает наркотики, и старший брат, который вот-вот женится. Семья Келли опять переехала, потому что их последний дом был выкуплен некой компанией для строительства парковки, или гипермаркета, или разгрузочной ветки для трассы Ml, или М4, или М23. В новом доме гостиная почти такая же, как и в старом, за исключением каминной полки, на которой появилась цитата из Ветхого Завета:
«Горе замышляющим беззаконие и на ложах своих придумывающим злодеяния, которые совершают утром на рассвете, потому что есть в руке их сила!» (Михей 2:1 (Ис))
Цитата из Библии – дело рук матери, хотя чаще всего дальше лежания на ложе у Спенсера не доходит, потому что беззакония и злодеяния требуют слишком много сил. Он почти не выходит на улицу – в основном, потому, что отказывается ездить на машине, а еще потому, что ходить пешком – скучно. Вместо этого он предпочитает сидеть дома и пялиться в телевизор, высматривая на голубом экране женщин и мужчин, которые делают ЭТО в «Карточном доме», или «Бруксайде», или в «Ужасе на шоссе 91». Он сидит перед телевизором, пока от усталости у него не слипаются глаза, и он уже не соображает, который час и что он смотрит.
Однако сегодня – особенный день, совсем не такой, как вчера, потому что сегодня – свадьба брата. Спенсер одет в свою лучшую куртку, такую дорогую и почти не ношенную, что он обычно прячет во внутренних карманах свои драгоценности. В карманах лежат: детская полосатая вязаная перчатка, а также рождественская открытка, присланная семье Келли мистером и миссис Бернс, и еще одной парой, с которой они познакомились на каникулах. На внутренней стороне открытки указан обратный адрес и телефон и написано от руки: «Не забывайте нас».
Спенсер так и не ответил на это поздравление, потому что Хейзл перевели в частную школу. Возможность позвонить иногда мучает его, как невыполненное домашнее задание. Набрать номер так просто и так легко, что у него начинает сосать под ложечкой. Несколько секунд – и дело сделано, это даже быстрее, чем сказать об этом, пока я говорю, я уже набрал номер. Ну вот: уже звонит.
Миссис Келли говорит, что пора ехать. Она поправилась, поэтому на ней шляпка с широкими полями, и хотя из всех возможных дней Феллини предпочел умереть именно сегодня, она всегда готова расплыться в ул'ыбке. Поэтому Спенсер думает, что она принимает наркотики, вероятно – с того самого дня, когда с Рэйчел случилась беда. Спенсер терпимо относится к хорошему настроению матери. Ему нравится выглядеть самым сильным в семье, и он хочет показать ей, что вся эта история с Рэйчел его нисколько не задела. Мама вела бы себя точно так же, если бы это случилось с ним, несмотря на то, что семья разваливается. Отец слишком много пьет, брат нашел приличную работу и женится на пышке по имени Элисон.
– Я в машину не сяду, – говорит Спенсер. Он включает телевизор.
– Это большой свадебный автомобиль, – терпеливо объясняет ему мать, – он почти как лодка.
С улицы доносится гудок.
– Хорош препираться. Живо залезай в машину, засранец! – кричит мистер Келли. В ожидании свадьбы он напился с запасом, не просыхает уже больше месяца. – У брата свадьба, а он тут выкобенивается.
Мистер Келли хватает Спенсера за плечи, выволакивает его из дома и заталкивает на заднее сиденье свадебного лимузина. Путь от дома до прихода святого Освальда, или церкви Вознесения, или церкви Морской звезды, или до прихода святого Иоанна занимает восемь минут. Рэйчел пробежала бы этот путь быстрее.
Филиппу и его будущей жене Элисон по восемнадцать лет. Филипп может заниматься с ней любовью каждый день до самой старости, в этом состоит, по крайней мере, одно из чудес брака, которое может случиться с каждым. Не женат и вдруг – бах! – женат. Легко и просто. Спенсер смотрит, как его брат и Элисон обмениваются кольцами перед алтарем, и почему-то сомневается, что для брата это – чудо. Да и вообще жениться глупо, потому что все равно потом все умирают.
Дальше, как сказано в приглашении, все должны ехать на банкет в отель «Уайт-Харт» в Бэйлгэйте, или в «Бенкрофт-Хаус» в Брэнсдэйл-Лодж, или в «Форт-Крест» в Глазго, или в Манчестерский аэропорт, в отель «Боулхайд-Мэнор», или в «Эйвон-Гордж» в Бристоле.
На свадебном банкете несколько гостей замечают, что Спенсер ведет себя, как и подобает подростку. Он ни с кем не разговаривает, а только мрачно погружен в свои разочарования. Например, он сильно разочаровал отца своей спортивной бездарностью. Взрослые подружки Эдисон тоже глубоко разочаровывают Спенсера – в том смысле, что ни одна из них не выказывает страстного желания незамедлительно заняться крутым сексом с четырнадцатилетним подростком. Наверное, они уже знают, что он не получил роль в школьном спектакле. Раздосадованный учитель сказал, что очень разочарован прослушиванием, и, конечно же, ни одна подружка невесты не станет заниматься сексом со школьником, который выступает рабочим сцены.
Интересно, думает Спенсер, интересует ли хоть одну из этих девиц, как он страдает после того, что случилось с Рэйчел. Он с радостью позволил бы им себя спасти. А пока он сидит у барной стойки и сторожит только что наполненный бокал с шампанским, уставясь в телевизор. Рядом со стойкой висит платный телефон, и после очередного бокала шампанского Спенсер достает из внутреннего кармана куртки поздравительную открытку от семьи Бернс. Хотя звук отключен, по картинке новостей на экране он понимает, что Европа объединилась, а Ривер Феникс умер от передозировки. Он решает, что если в новостях будет хотя бы одна новость, о которой он еще не прочел в газете, или если в ближайшие десять минут его не спасет одна из подружек невесты, он наберет номер на рождественской открытке. Наберет номер и попросит к телефону Хейзл. Пожалуйста.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?